(продолжение. Начало в №11/2019 и сл.)
Итоги годичной «Одиссеи». Послание от сенпаи к кохаи
Задача формирования навыков учебы, особенно — самостоятельной, явно — была одна из первостепенных. Как правило, домашнее задание по каждому из предметов включает в себя письменные ответы на серию вопросов, приходится много читать и писать эссе на самые разные темы, часто — свободные. Несдавший вовремя домашнее задание должен сделать его позже. Но такая практика не приветствуется, кроме того, «провинившийся» может быть лишен традиционной пятничной поездки в одно из ближайших кафе, где обычно ребята в полдень днем завтракают со своим наставником. Уроки часто завершаются короткими тестами по пройденной теме, в конце первого семестра и по итогам года экзамены по всем предметам. Кроме того, в течение года ребята выполнили самостоятельно несколько междисциплинарных проектов, предполагавших сбор информации и ее обобщение, изобретательство, подготовку стендов для презентации результатов. Достижения в аэробике и сценическом фехтовании демонстрировались на специальном шоу перед родителями.
ребята
Знания учеников оцениваются на трех уровнях: «выше среднего», «среднее» и «ниже среднего». Эти оценки отвечают российским «отлично», «хорошо» и «удовлетворительно». Младшему автору этого текста больше всего нравятся японский язык, литература и фехтование. Успешно идет и математика. Поэтому, другому автору, математику по базовому образованию, было разрешено давать ей дополнительные задачи, которые она решала самостоятельно на уроке математики, предварительно выполнив задание, которое учитель предлагал одноклассникам. По этим четырем предметам и по ряду других ученица заработала «выше среднего», но в отличницы не «выбилась». Есть несколько оценок не высшего уровня. Конечно, важно знать, что стоит за оценками, каков багаж знаний и умений. Не стоит торопиться, вскоре и это прояснится.
В заголовке этого раздела статьи стоят два японских слова: «кохаи» и «сенпаи». Эти слова знают все ученики школы. Словом, кохаи ученики третьего года обучения (8 класс) называют тех, кто учится после них. Соответственно, те называют самых старших учащихся словом сенпаи. Для тех, кто учится в школе второй год, младшие — будут кохаи, старшие — сенпаи.
По итогам года все бывшие шестиклассники должны были обратиться к новым шестиклассникам, чтобы помочь им войти в единую семью. Ниже приводятся фрагменты из эссе, написанного «внучкой» сразу после перехода в 7-ой класс, когда по отношению к новичкам школы она уже стала сенпаи. «Дедушке», кажется, что написанное четко свидетельствует о том, что за год, она, благодаря прежде всего урокам литературы, практике написания эссе и изучению механизмов самопознания, заметно повзрослела и научилась формулировать очень непростые рецепты жизни.
Что делать, когда не знаешь, что делать, было самым трудной задачей в течение первого года обучения в Одиссеи, во всяком случае, для меня. К примеру, вместо того, чтобы сразу задавать преподавателю вопрос, подумай внимательно, может быть, ты частично можешь ответить на него сам. Если это так, то постарайся, отталкиваясь от этого, ответить на весь вопрос. Подумай, нет ли вопроса, на который ты не можешь ответить. Вот тогда и спрашивай учителя.
Все в нашем классе ошибались, но в конце концов все сложилось успешно. Наша главная ошибка заключалась в том, что мы «по обложке книжки судили о ее содержании». Плохой или хороший человек, мы решали при первом знакомстве друг с другом. Чтобы говорить о том, какой человек, ты должен его лучше узнать. Поверь мне, тогда ты не будешь расстраиваться.
Первый успех нашего класса был в самом начале учебного года, когда мы все выехали в кэмп, чтобы лучше узнать друг друга. Сначала мы прошли через систему игр-тестов, показывающих наши навыки работать совместно. Затем был финальный тест, называемый «стена». Ученики Одиссеи ежегодно ездят в этот кэмп, но до нас никто до стены так и не добрался. Это была высокая, свыше двух метров абсолютно гладкая деревянная стена, и мы должны были все преодолеть ее. Мы сделали это. Надеюсь, и ее преодолеете.
За год мы не только подружились всем классом, но и нашли внутри класса лучших друзей.
Хочу, чтобы ты был счастлив, так как годы обучения в Одиссеи пробегут быстро. Ты будешь падать и подниматься. Ты испытаешь успех и поражения. Учись у прошлых, настоящих и будущих ошибок. Сейчас мы уже не просто кохаи, это звание мы передаем вам. Мы — сенпаи для вас, но кохаи — для тех, кто будет учиться в третьем классе.
Как же ребята преодолели стену? Оказывается, они додумались, как поднять на сцепленных руках одних учеников, чтобы они залезли наверх и потом подтягивали сверху других. Они видели проблему лишь в том, чтобы помочь последнему из ребят; ведь и его надо было подсадить. Оказалось, учитель был рядом с ребятами, слушал их обсуждения, и когда они наткнулись на эту проблему, он сказал им, что на обратной стороне стены есть ступеньки, потому нет проблемы со спуском. И те, кто стену преодолеет, могут вернуться и подсадить тех, кто помогал им.
Нетривильный путь к коллективному действию был найден. Совместное решение задачи о том, что делать, когда не знаешь, что делать, было найдено. Ребята уверены, что они никогда не забудут эту стену.
ВСТРЕЧИ НЕОЖИДАННЫЕ И ВЫНУЖДЕННЫЕ
Благодаря сэру Джону Темплтону
По-моему, у Альберто Моравиа есть небольшой рассказ о старике. Укутанный даже в жаркие дни в одеяло, он часами сидит на маленькой римской площади напротив фонтана, смотрит на играющих детей и думает о своем. Мы не знаем, почему старик избрал это место, возможно, с ним было многое связано в его жизни. Может быть, он сам в детстве играл здесь. Может быть, назначал здесь свидание своей первой девушке и однажды робко поцеловал ее ее в шею под затылком. Может быть, встречался с друзьями, которых давно нет в живых, но с которыми он продолжал говорить. Солнце и фонтан здесь были всегда. И мысли его всегда были сосредоточены на одном и том же.
Я давно читал эту историю, и тогда, конечно же, не думал, с чем мне предстоит в жизни встретиться. Не думал, что буду жить в солнечном городке, сидеть у фонтана и смотреть на играющих детей. Я нечасто бываю здесь, но когда бываю, то думаю об одном и том же.
Это недалеко от моего дома. Я доезжаю до улицы Franklin Pkwy и оставляю машину в огромном подземном гараже. Даже в самую жаркую погоду она не будет там нагреваться. Потом поднимаюсь на улицу, пересекаю торговую плазу и сквозь высокую арку выхожу на короткий бульвар Park Place, посредине которого проложен канал. Он неглубокий, и потому вода в нем всегда имеет цвет неба. Перехожу мостик, совсем не похожий на мосты через
Канал на Park Place
канал Грибоедова или Крюков канал в Петербурге, но все равно напоминающий мне о них. Можно сразу пойти направо и через пять минут оказаться в небольшом парке, где есть «моя» скамейка недалеко от фонтана. Но я иду налево, там в начале улицы расположено кафе Starbucks. В нем всего девять столиков, и во всем оно — такое же, как другие 11 тысяч кафе этой сети. Но у него есть одна особенность. Одно из его окон выходит на комплекс новых зданий глобальной инвестиционной фирмы Franklin Templeton Investments.
Имя Бенжамина Франклина, одного из отцов-основателей США, известно многим, а его портреты хранятся в надежном месте в миллионах домов по всему миру. Франклин изображен на 100-долларовой купюре.
Но, глядя в окно и небольшими глотками попивая горяченное кофе, я думаю не о Франклине, но о Темплтоне, о сэре Джоне Темплтоне. Не зная меня, этот человек вернул меня в нормальную жизнь, в мою профессию.
Со стаканом кофе я иду в парк и под шум фонтана проваливаюсь в воспоминания…
…Я прибыл в Америку в 1994 году и довольно скоро понял, что в той части страны, где я живу, я не найду работу по изучению общественного мнения. Чтобы не терять времени и больше узнать о стране, я через год поступил в колледж и стал изучать предметы, связанные с исследованием рынка. Я сделал пару проектов по тогда только зарождавшемуся российскому Интернету, это было мне интересно, но бесперспективно с точки зрения трудоустройства. Затем, изучая курс инвестирования, я увлекся методологией mutual funds (паевые инвестиционные фонды, или ПИФы), о которых в России, естественно, ничего не слышал.
Franklin Templeton Investments
Вскоре мне на глаза попалась книга по истории американских ПИФов, в которой я прочел о сэре Джоне Темплтоне (1912-2008). Я мог бы и не обратить внимания на сказанное о нем, но тогда штаб-квартира Franklin Templeton Investments располагалась вблизи от моего дома. Я часто проходил мимо и потому знал эту фамилию.
Сделанное сэром Джоном было следствием его личного оптимизма и глубокого понимания им законов истории и бизнеса. Он первым из финансистов предвидел послевоенный рост японской экономики и, когда акции японских предприятий ничего не стоили, стал активно покупать их. В 1954 году он создал свой паевый инвестиционный фонд, и под его управлением каждые 10 тысяч долларов, переданных ему вкладчиками, к 1992 году превратились в 2 миллиона. Тысячи американцев разбогатели, а Джон Темплтон был признан самым великим в XX веке менеджером глобальных ПИФ.
В 1972 г. Темплтон образовал Templeton Prize — крупнейший в мире фонд для признания заслуг людей, внесших выдающийся вклад в развитие идеалов милосердия? и свободы. Темплтоновская премия присуждается ежегодно, и ее денежное выражение всегда превышает размер премии Нобелевского лауреата. В 1973 году она присуждалась матери Терезе, в 1983 году — Александру Солженицыну. За все сделанное Темплтоном в области благотворительности в 1987 году королева Елизавета присвоила ему рыцарское звание. Так человек, родившийся в Америке, стал сэром Джоном.
Но вернемся в парк, к фонтану… Под давлением многих обстоятельств к середине 1997 года я начал терять веру в свои силы и не видел никаких перспектив на ближайшее будущее. И здесь случайно натыкаюсь на 500-страничную книгу «Всемирные законы жизни» (Worldwide Laws of Life), в которой Темплтоном изложены принципы его философии оптимизма и приведено множество историй людей, оказавшихся на «дне жизни», но не сдавшихся и победивших. Я прочел книгу и поверил ей. Видимо, тогда ничего другого мне не оставалось. В начале ноября 1997 года я отправил в благотворительную организацию The Templeton Foundation (Фонд Темплтона) письмо с предложением разработать цикл лекций по теме «Уроки оптимизма для России».
Переписка текла вяло, но в августе 1998 года мне сообщили о том, что мое письмо переслано консультанту Фонда по российским программам Деклану Мерфи. Мы начали активно строить планы, но призис в России их сломал. Однако в начале 1999 года Деклан пригласил меня на организованную им при поддержке Фонда Темплтона конференцию в Вашингтоне. Там я увидел сэра Джона и впервые после отъезда услышал серию аналитических сообщений о событиях, происходивших в России. До этой конференции я думал, что моя социологическая карьера завершилась, ведь пять лет я не занимался наукой. Но в Вашингтоне понял, что еще не все потеряно, и вернулся домой с зарядом оптимизма.
Вскоре я стал публиковаться — сначала в местной русскоязычной прессе, потом в российском Интернете и журналах. Что-то начало налаживаться.
Герой Моравиа всегда тяжело работал и многое пережил. Но люди, заходившие на площадь и видевшие там старика, погруженного в свои мысли, думали, что он так всю жизнь и нежился под солнцем. Может быть, и я, сидя в парке недалеко от Franklin Templeton Investments, произвожу на родителей детей, играющих у фонтана, такое же впечатление. Пусть так и будет. Все равно мне хочется туда приходить.
Две Новогодние истории[1]
Ниже — две подлинные истории, случившиеся со мною в Новогодние ночи. Первая — давняя. Но в силу непонятных для нас механизмов памяти — какие-то неожиданные ассоциации — она вдруг напомнила о себе «третьего дня». Вторая, относительно недавняя, после ее прочтения будет ясно, почему я вспоминаю ее часто, когда еду в гости, и почти всегда, когда покидаю гостеприимный дом.
1.
Кончался 2000 год, я постепенно углублялся в изучение биографии Джорджа Гэллапа и того, как — мне казалось тогда — из «ничего» возникла современная технология изучения общественного мнения. И Гэллап, и исследователи его поколения пришли к измерению политических установок из маркетинговых исследований, в частности — изучения радиоаудитории. Делали они это с помощью разных приемов, в том числе — дневникового метода. Респондентам высылались или вручались специально подготовленные бланки, в которых они фиксировали (были разные схемы) время, когда они слушали радиопередачи, и на каких каналах. В США никогда не было проводного радио.
Я тогда лишь на ночь покидал электронную сеть, самозабвенно искал все, что хоть краешком касалось творчества Гэллапа. И вдруг, 31 декабря 2000 года мой поиск привел меня к электронному варианту книги «Рейтинг анализ. Теория и практика изучения аудитории» (Rating Analysis. The Theory and Practice of Audience Research). В ней я прочел, что первым, кто систематически изучал дневниковый метод, был Гарнет Гаррисон (Garnet Garrison), начавший свои исследования в 1937 году. Я прикинул, с тех пор прошло 63 года, можно попытаться найти этого исследователя. Написать ему, узнать, как все было. Может быть, он встречался с Гэллапом?
Гарнет Гаррисон
Но уже через несколько минут я нашел в Сети краткий некролог: 10 июня 2000 года скончался 88-летний исследователь и практик телевидения Гарнет Гаррисон, и отмечалось: «он разработал систему измерения аудитории с использованием дневников, техники, которая сейчас широко применяется в радио и телевизионной индустриях». Все ясно. Гаррисон в книге и Гаррисон, умерший полгода, назад — один и тот же человек. Поздно я нашел эту информацию, ничего не узнаю о нем.
Я торопился, надо было готовиться к встрече Нового года, но все же перечитал некролог еще раз. И буквально застыл на одной из заключительных фраз: Гаррисон умер в городе Foster City, и там живет его дочь.
Но это же мой город, я живу в нем. Открыл телефонный справочник, нашел фамилию его дочери и ее адрес. Foster City — невелик, но улица, на которой она жила, — просто рядом. Я мог встретиться с Гарнетом Гаррисоном, поговорить с ним, все узнать из «первых уст». Хотел сразу же позвонить его дочери, но было поздно. Американцы не отмечают Новый год, для них главный праздник — Рождество…
Утром следующего дня я написал ей письмо. Текст начинался со слов: «Уважаемая Патриша Арамендия, вероятно, это письмо покажется Вам Рождественской сказкой, но все в нем — реальная история». Написал немного о себе, о том, что интересуюсь работами ее отца, что через пару дней ей позвоню.
Когда я позвонил, она прежде всего сказала, что все это действительно выглядит неправдоподобно, но теперь она верит. Через пару дней я прогулялся до ее дома, мы с нею долго говорили, она дала мне почитать книгу ее отца и его фото. Я обещал написать про работу ее отца и сделал это. В марте 2001 года в московском журнала «Broadcasting» была опубликована моя статья «Аудиометрия: истоки, они же уроки»[2], в которой был и краткий рассказ о Гаррисоне, и его фотография.
Экземпляр журнала я занес Патрише.
2.
Встретили мы 2007 год в доме моей невестки и внучки, немного выпили и около трех ночи поехали домой. Почти у дома я увидел в зеркале заднего обзора вдруг возникшую за мною полицейскую машину. Она сигналила огнями: остановись. Остановился.
Foster City. Городское управление полиции
Подходит коп и просит выйти. Вышел. Здесь подъехала вторая машина. И началось: Что пили? Сколько? Когда? Что ели? Пройдите по этой линии восемь шагов вперед, повернитесь и восемь шагов назад.. закройте глаза, голову — наверх и считайте от 40 до 20… расскажите алфавит, напишите на листке над чертой буквы от A до L, а под чертой от N и до конца. Закройте глаза, ноги вместе, разведите руки, коснитесь носа правой рукой, левой… левой… правой… Пока один коп тестировал мое состояние другой — попросил ключи от машины, достал из багажника сумку и вынул из кошелька мои водительские права. И вот — самое главное, дуйте в трубку. Подул, а мысли в голове самые черные, но оказалось, что за два часа после выпивки, игры с внучкой в «морской бой» и чашки чая все нормализовалось. Я сказал им, что в полночь выпил лишь бокал Шампанского, про «кактусовку», уважаемую мною текилу, промолчал. Отпустили, отдали права и поздравили с Новым Годом.
Приехал домой, хотел здесь же напиться, но не сделал этого, хотя от проверки, да и холодно было ночью, меня трясло.
…все окончилось хорошо, однако осадок остался…
Почти пропавший сюжет. Отбор в присяжные[3]
Моя радость от случившегося пару часов назад слегка омрачена лишь тем, что не получится написать тот сюжет, который я планировал сделать в ближайшие дни. Однако что-то из задуманного изложено ниже…
Месяц или чуть более назад я получил, если сказать по-русски, повестку о том, что в пятницу 11 сентября этого года в 8:30 утра я должен быть в суде нашего округа для отбора присяжных; быть присяжным — обязанность каждого гражданина США. Возможно, кто-либо радуется этому, если пройдешь все испытания, то можно будет сколько-то дней не работать, но — думаю — большинство — не испытывает большой радости. Приходится пропускать работу, переносить командировку, улаживать какие-то дела дома, да и вообще.
Прежде чем собираться завтра утром в путь, я должен был сегодня после 6 вечера позвонить в суд или зайти на его сайт, чтобы узнать, нет ли каких изменений. Они часто случаются, например, дело, в котором мне, возможно, пришлось бы участвовать, было отложено… или, скажем, судья заболел…
Я позвонил, попал, как и предполагал, на автоматическую систему. После нажатия ряда цифр, которые мне предлагались приятным мужским голосом, мне сообщили, что завтрашнее приглашение отменяется, и пообещали обратиться ко мне снова через 12 месяцев. Ух, пронесло. А что было бы, если бы завтра утром я туда отправился? В целом, я знаю, имею некоторый опыт.
Приехать надо было бы не в 8:30, а минут на 15 раньше, иначе намучаешься с парковкой. Она, хотя и огромная, но место на ней всегда найти сложно. Затем я вошел бы в здание суда и прежде всего подвергся бы той же процедуре досмотра, что и в аэропорту: мои вещи были бы просканированы, а я, освободившись от обуви, брючного ремня, мелочи и ключей в карманах, прошел бы через рамку.
Думаю, здесь никаких проблем у меня не возникло бы. После контроля, служащий, посмотрев мое приглашение, сказал бы, в какой зал я должен пройти. Это было бы большое помещение, у дверей за конторкой сидел бы сотрудник, я отдал бы ему мое приглашение, он ввел бы его номер компьютера и, тем самым, зарегистрировал бы меня. В каком-либо углу находился бы стол с пакетиками чая, кофе и какао, а рядом — титан с кипятком. Это — всегда, не только утром. Вдоль стен на столах стояли бы компьютеры для публики. Кто знает, может придется долго ждать, когда придет сотрудник суда и объявит всем нам, что будет дальше. Хотя многие приедут с лептопами, кто-то будет без них. Тогда можно поработать на общих компьютерах. Залезть в Интернет, почить новости, отправить электронное послание.
Думаю, что между девятью и половиной десятого утра пришел бы клерк. Возможно, он объявил бы, что все собравшиеся — свободны, так как что-то стряслось в последний момент. Каждому присутствующему дали бы справку о том, что он утром он был в суде. Через три-четыре минуты зал был бы свободным, а на парковке — много свободных мест.
Но может быть и иначе, он пригласит всех в большой зал. Думаю, там будет не менее ста человек, все рассядутся, и вскоре на возвышении перед нами появится судья в мантии и секретарь суда. Всем предложат встать, потом сесть. Потом секретарь будет называть фамилии присутствующих, а мы — вставать и отвечать «Yes». Это займет много времени, так как будут не только распространенные американские фамилии, но и китайские, японские, индийский. Произнесение моей фамилии — Doktorov, записанной через «k», тоже может оказать проблемой.
И все же это закончится. Теперь — все напряжены, судья скажет несколько общих слов о гражданских обязанностях собравшихся, а затем секретарь начнет зачитывать по какому-то правилу или на основе случайной выборки отобранные фамилии для формирования коллегии присяжных. Будут называть фамилию и спрашивать, можешь ли работать. Вопрос не совсем формальный, так как исполнение обязанностей присяжного требует определенного знания английского. Самая первая возможность «спрыгнуть», заявить, что ничего не понимаешь по-английски, но и суд это знает, и они как-то легко определяют, дурит ли их человек или действительно не знает. За полчаса они отберут человек 50, объявят перерыв. Не попавшие в эту полусотню получат справки о том, что были в суде, а «меченные» вернутся в зал.
Я это все описываю подробно, потому что все прошел.
После перерыва процедура отбора присяжных продолжится. Отберут 12 человек, это — основные кандидаты в присяжные, и еще 12 — это первые запасные и все оставшиеся — запасные второго уровня.
Вскоре основным присяжным предложат занять свои места, это кресла у боковой стены справа от судьи, вторые 12 будут сидеть в первом ряду зала, оставшиеся — в зале, где угодно.
Примерно год назад я попал в первую дюжину, честно, никакого экстаза я не испытывал. Думал об одном, как сойти с дистанции. Понимаю, это не очень хорошо, но так было.
Сначала каждому из нас задали еще раз вопрос о знании английского, а потом предложили кратко рассказать о себе. Здесь важно, чтобы сам человек никак не соотносился с судебной системой, полицией и тому подобное, и чтобы в семье не было профессионалов. Бумаг никаких предоставлять не надо, верят сказанному. Мое сообщение о том, что я живу в США недолго и английский — мой второй язык, было выслушано без желательного для меня последствия. Опросив таким образом всех из нашей дюжины, суд освободил одного-двух человек, заменил их представителями второй дюжины и затем начал опрашивать их. Там тоже оказалось несколько человек, которым судья не мог доверить участие в суде. Их отпустили, и опросив оставшихся, дополнили ими вторую дюжину присяжных. Ясно, что после этого всех нас отпустили по домам, наказав на следующий день быть в определенное время и уже не в майках и джинсах, а в более строгой одежде.
На следующий день мы все собрались: судья, секретарь, слева — полицейский. Около судейского возвышения — стол, за ним: прокурор, следователь и обвиняемый с адвокатом, 12 человек — справа от судьи, еще 12 — в зале на переднем ряду, оставшиеся — где-то в глубине зала. Нам объяснили суть дела: обвиняемый — молодой парень, выходец из Латинской Америки, начал поколачивать свою подругу, с которой он жил уже несколько лет, она и подала на него в суд.
Затем к основной группе присяжных подошел адвокат и в присутствии всех стал спрашивать у каждого, как он воспринимает это дело. Я сказал, что суть дела мне понятна, что вижу его социальную направленность. По глазам адвоката я понял, что это его не настроило против меня., с его стороны отвода не будет. Слушая других, я все более задумывался, как сделать так, чтобы меня освободили. Слышу, что одна женщина из нашей группы, латинос, говорит, что она возмущена поведением парня, что это не отвечает требованиям религии, что она будет против. Ее сразу же отвели: она продемонстрировала заинтересованность в определенном исходе процесса. Здесь и я смекнул, как быть.
После перерыва с нами начал говорить прокурор. Дошла очередь до меня, я говорю: «Знаете, в России, откуда я приехал, говорят, бьет, значит любит. Если бы у нас каждая женщина, которую бьет муж или друг обращалась в суд, работа судов была бы приостановлена». Он попросил меня пояснить еще раз мою точку зрения и обратился к судье с просьбой заменить меня другим кандидатом.
Кто знает, может быть, если бы завтра мне пришлось участвовать в процедуре отбора присяжных, я был бы включен в финальную группу и мог бы описать, как работают присяжные, но завтра я свободен.. всех, кто получил приглашение, в левом нижнем углу которого было написано Juror Group Number: 5000, просили не приезжать утром. Потому и моя история заканчивается.
Вы в порядке, сэр?[4]
Есть одна сфера обыденности, в которой я не хотел бы наращивать мой опыт, это — общение с полицией. Во всех случаях, за этим стоит нечто неординарное, даже если не связано с какими-либо правонарушениями. Но несколько историй уже есть в моей памяти.
Эти весна и лето были — по нашему понятию — холодные, но наступившее «индейское лето» (бабье лето) решило отдать нам все задолжавшее природой тепло. Несколько дней назад я не смог выскочить на улицу рано утром и решил восполнить пропущенное днем. Вышел часа в три-четыре, было очень жарко. Но все же я пошел одним из моих маршрутов. Минут через 20 повернул назад и еще через несколько минут заметил в одном из небольших садиков деревянную скамейку. Тенек, какой-то куст, цветы, крошечный фонтанчик. Посидев немного, я решил прилечь. Тишина, никого нет. Полежал я не более десяти минут, начал вставать.
И сквозь куст вижу, что у входа в этот оазис остановилась полицейская машина, и из нее выходит коп. Подходит ко мне, я к тому моменту уже сидел и был готов идти домой. Он спросил меня: «Are you OK, Sir?» (Вы в порядке, сэр?). Отвечаю, что все нормально. Он мне спокойно говорит, что это private property (частная собственность) и потому не лучшее место для лежания. Я сказал: «Sorry, Sir» (извините, сэр), и мы сразу расстались.
Наивно думать, что коп увидел меня с дороги, проезжая на машине. Садик — часть территории, принадлежащей ассоциации домовладельцев; два-три десятка однотипных домиков и бассейн. Кто-то из жильцов домов заметил «чужого» на скамейке и позвонил 911. Возможно, он поступил так, потому что это не место для отдыха разных прохожих. Но, может и иное, он подумал: человеку на таком солнце стало худо?
Другая история — десятилетней давности или даже чуть больше. Я начинал работать секьюрити в ночную смену, и меня почти все время тянуло ко сну; потом привык и не испытывал сонливости. В обязанность секьюрити входило сидеть пару часов за конторкой и наблюдать за входившими и уходившими полуночниками (таких было немало), а также контролировать по мониторам данные о работе систем жизнеобеспечения здания. Следующие два часа надо было ходить по достаточно большой территории и смотреть, все ли в порядке. Постоянная связь с напарником поддерживалась примерно каждые четверть часа по радиотелефону. Убедившись, что все в норме, спокойно, я позвонил ему и сказал, что на полчаса отключусь; у каждого из нас было время на «ланч».
Я сел в мою машину, укутался в одеяло, которое всегда возил с собою, и вмиг заснул. Минут через пять-десять просыпаюсь от ярчайшего света в глаза. Ничего не вижу. Кто-то стучит в окно машины и показывает мне жестами оставаться на месте и открыть окно. Открываю… полицейский. Не положено ночевать в машине. Он с напарником осматривал отведенную им территорию, и они заметили кого-то в машине. Все окончилось быстро и хорошо. Я был в форменной куртке с эмблемой моей организации и показал им документ секьюрити; по бортовому компьютеру они проверили, что я находился в своей машине. Признав во мне почти своего, пожелали мне спокойного отдыха и уехали. Ну да, конечно, поотдыхашь тут.
После этого случая я оставлял мою машину на крыше трехуровнего гаража, который я же и охранял, и там в полной тишине под звездным небом мог поспать полчаса. Или чуток больше. Зависело от напарников, но в целом мне с ними везло.
И третье воспоминание; моя первая встреча с полицией случилась лет пятнадцать назад, я только осваивал вождение машины. Я еще не научился наблюдать за придорожными знаками, ездил с женой, смотрели за всем в четыре глаза. Как показала практика, это — слишком много. Короче, при выезде с большой торговой плазы мы не заметили «стрелки», указывавшей на то, что выезжать можно только направо. Я повернул налево. Более того, не обратил внимание на то, что приближавшаяся машина была полицейской. Еду, навыков еще не было, в зеркало заднего обзора посматривал редко. Но все же на одном из углов при повороте посмотрел в него и увидел мигавшую мне массой огней преследовавшую меня машину. Я не сразу врубился, что это сигналы для меня. Проехав немного, остановился.
Я лишь позже узнал, что при подходе полицейского к машине водитель не должен выходить из нее. Полицейский идет ко мне, я хотел выскочить ему навстречу, но он показал мне — сиди. Подошел, попросил водительские права, посмотрел, после этого предложил мне выйти. Объяснил мне, что и к чему. Конечно, по дате на правах, он увидел, что я — новичок, полный idiot (по-русски — «чайник»). Но наказание было по полной. Не только за нарушение правила движения, но и за попытку бегства от полицейского.
Моя полиция меня бережет. Но встреч с нею лучше избегать…
Америка — не скучная страна…[5]
Случившееся сегодня — просится на бумагу. История — обыденная, но, думается, такое возможно лишь в Америке.
Приехал я в три часа дня в одно присутственное место, удалось быстро справиться, и я планировал заехать в еще пару мест и вернуться в своему любимому компьютеру. Однако, впервые за лет семь-восемь моя машина не завелась. Вообще-то положено регулярно в нее что-то заливать, где-то подмазывать, что-то еще, но я ничего этого не делаю. Просто время от времени заезжаю на станцию обслуживания.
Так вот, но морально и документально я оказался готов к ЧП. Морально — надо всегда, документально — если это касается машины, тоже. Звоню в страховую фирму. Почему-то я думал, что она где-то в наших местах, но нет. Меня спрашивают не только улицу, на которой я припаркован, но город и штат. Все сообщил. Мне говорят, через несколько минут вам позвонит автоматическая служба контроля выполнения заказа. Точно, звонят. И начинается чисто американское: если вам надо это, нажмите «1», если другое, нажмите «2». Нажимаю… наконец: «Хотите ли вы узнать, когда к вам придет машина, которая вас отвезет на ремонт?», если «да», нажмите «1». Нажал, слышу «Через час и 15 минут». Если хотите прослушать наше сообщение еще раз, нажмите «1». Начал ждать.
Но мне сказали, через полчаса позвоним, подтвердим. Позвонили, подтвердили, сказали, машина будет через 45 минут. Действительно, минут через 40 звонят, уже не автомат, женский голос. Подъезжаем. Точно, вижу машину, подъезжают. В ней — мужчина совсем американского вида (белый, высокий, уверенный в себе..) и женщина — симпатичная филиппинка, лет 30+, на 10+ моложе его, в черных очках и совсем коротких шортах. Его жена, она работает с ним. Подцепили они мою машину и спрашивают, поеду ли я с ними. Отвечаю, что поеду.
У меня есть контракт с «Тойотой» на ремонт, я объяснил, куда ехать поехали, я сижу с ними в кабине, втроем, значит.
Женщина с заметным акцентом (с тем или иным акцентом говорит большинство калифорнийцев) спрашивает меня, откуда я. Отвечаю: «Из России»… едем дальше (а нам ехать минут 25) о чем-то говорим. Мужчина спрашивает: «Ты — еврей?». Говорю, да, мои родители были евреями, а я — по национальности — еврей, но в синагогу не хожу. Он говорит, что он протестант, но в церковь не ходит. И вдруг… филиппинка говорит: «Я — тоже еврейка». Мама родная, думаю, верно поется: «евреи, кругом одни евреи…». Оказывается, она жила и кончала школу в Израиле. Она, действительно, филиппинка. Потом показала паспорт — израильский. Я говорю, никогда не видел филиппинских евреев, она сказала, что их действительно мало. Тем временем мы приехали, это было уже около шести вечера.
Быстро поставили машину на парковку, завтра утром мне будет звонить мастер. У меня многое оплачено страховкой, но я готов к тому, что он запросит тоже немало. Шофер (муж) спрашивает, где я живу, я объясняю, он говорит, мы тебя довезем до дому. При этом ничего не намекает даже на оплату. Едем, я — доволен, скоро буду дома. Обратно едем уже по фривею, быстро, и вдруг он говорит: «Я — японец». У меня челюсть отъехала. Я говорю, никогда бы не сказал. Оказалось, что он родился в Японии, где его отец служил в американских войсках. Когда он показывает свой паспорт в аэропортах, все удивляются. Ведь в Америке нет национальности, где кто родился, такая у него и национальность.
Да, говорю, такое бывает только в Америке. В кабине машины едут люди с такими интересными судьбами.
Довезли они меня до дому, попросил я их подождать меня пару минут, принес ей коробку конфет, ему бутылку коньяка. Они ничего не ожидали. Я сказал, что тоже не ждал такого доброго отношения. Дали мне «визитку», если что — могу звонить, у них мастерская по ремонту автомобилей.
Вот так, а в России говорят, что Америка — скучная страна.
Как сказать. Кому как.
Заблудился в трех соснах…
….эта история продолжает описание обыденной жизни в Америке.
Есть у меня знакомая пара, американцы Сáул и Мэри. Думаю, что Мэри была очень красивая, она напоминает киноактрис 30-х годов, в последние пару лет она хуже стала ходить. Сáул — всегда в бейсболке и шортах, он воевал, встречался с советскими войсками на Эльбе. Я не знаю, кто он по профессии, но иногда за ними приезжает их внучка и куда-то их везет. Смокинг и бабочка на Сáуле сидят очень хорошо. Да, ему — 93 года, по утрам он в кроссовках на босу ногу бегает в соседний универмаг, но три дня назад я встретил его и Мэри в большом универмаге, и в тачке Сáула лежали две большие бутылки брэнди.
— Хай, Сáул, я помню, ты любишь брэнди…
— да, Бόрис, это мое лекарство…
— на пару дней хватит?
— думаю, на два с половиной…
— буду брать с тебя пример…
Сегодня в первую половину дня я отлично поработал, за неделю дико устал и решил вечером воспользоваться опытом Сáула. Отчество моей мамы — Сауловна, может все Саулы лечатся алкоголем, и во мне есть что-либо от моего деда Саула?
Но начинать лечиться в 7 вечера было рановато, и я решил погулять. Погода была прекрасная, я вышел на лагуну и пошел по берегу в сторону Сан-Франциского залива. Минут через сорок подумал, что пора возвращаться, но идти по берегу обратно мне не хотелось, я примерно представлял, куда я должен выйти, если пойду за первый ряд домов, стоящих совсем близко к воде. Вышел, пошел, иду. А надо сказать, что там устройство улиц совсем не петербургское, какие-то полукруги, тупики, круговые улицы. Короче, понимаю, что мне здесь непросто разобраться. Красивые одно- и двухэтажные дома, садики у домов. Цветы, простенькие скульптуры.
Смотрю, на противоположной стороне улицы мужчина поливает кусты. Китаец лет 60, очень подтянутый, высокой, стройный, интеллигентного вида. Подхожу к нему:
— …извините, сэр, я думаю, что я — в норме, но, возможно, я заблудился…
— ха-ха-ха… а что вам надо?
— да мне пересечение Хиллсдэйл бульвара и улицы Эджвота (это две градообразующие улицы нашего городка)
— подождите, я закрою гараж и покажу вам путь…
— я понимаю, что я где-то рядом, но у вас здесь все очень сложно…
— а вы где живете?
— на Хиллсдэйл…
Здесь меня этот мужчина спрашивает: «Вы из бывшей Югославии?».
— …из бывшего СССР… Из России…
— Какой части России? Украины? (Американцы не знают, что такое СССР)
— Из Петербурга…
— А.. Лéнинград…
— да…
— а меня зовут Ивáн…
….причем выговаривает это слово очень четко. Я говорю, что-то не очень верится. Он показывает мне водительские права (как правило, американцы их носят при себе, это важнейший документ). Читаю — Ivan… я спрашиваю: Àйван или Ивáн?
— вообще-то Àйван, но мои русские соседи из Одессы называют меня Ивáн…
— но и Àйван не очень-то частое имя…
— мои родители в 63 году приехали сюда из Гонконга, мне было 10 лет… там в китайских семьях часто давали английские имена…
— а меня зовут Бόрис.
Так незаметно мы и дошли до пересечения Хиллсдэйл и Эджвота… обниматься на прощание не стали, но дважды пожали друг другу руки…
…сегодня я решил уже не лечиться по методу Сáула… и без того достаточно приключений.
(продолжение следует)
Примечания
[1] Докторов Б. Заметки о моей американской жизни // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2009. № 6, С. 47-51.
[2] Докторов Б. Аудиометрия: истоки, они же уроки // Broadcasting. 2001. №2. С. 52-55.
[3] Докторов Б.З. Правый поворот на красный свет светофора // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2010. № 6. С. 27-34.
[4] Докторов Б. Моя Америка — это Фостер-Сити. Социологическая пересборка путешествий // Интернет-журнал «Гефтер». 9 апреля 2018. URL: http://gefter.ru/archive/24593. (Дата обращения. 20.06.19)
[5] Докторов Б.З. Правый поворот на красный свет светофора // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2010. № 6. С. 27-34.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer2/doktorov/
