* * *
…оттуда ветер неприкаянный
доносит музыку еврейскую.
Д.К.
Пожарами перемежая века,
на облаке цвета последнего хаки,
невидимая человеку рука
чертила свои музыкальные знаки.
Такого не видывали отродясь,
ни в жаркое лето, ни в долгую зиму —
славянская или семитская вязь
от Китежа тянется к Иерусалиму?
Америка плачет, Европа молчит,
безумная Азия к смерти готова;
но всё перемелется и зазвучит
еврейская музыка русского слова.
Две скрипки
1
Не умею вернуться в начало,
но, которую ночь напролет,
там, где первая скрипка звучала,
там последняя скрипка поет.
Всё кругом ненадежно и зыбко,
но Создателю честь и хвала,
потому что последняя скрипка
замечательней первой была.
2
Не всякий подарок от Бога
и по-человечески жаль,
что радости в жизни немного,
зато неизбывна печаль.
Судьба не щедра на улыбки,
но для музыкальных людей
Бог изредка делает скрипки
из долгой печали моей.
Тема для грустной дудочки
На лире ли, на дудочке
пилю, как заводной…
Что приуныла, дурочка,
невесело со мной?
Я знаю, что невесело,
но вопрошаю в лоб:
— Ты думала, поэзия —
так значит, жизнь взахлеб?
А я живу на «суточных»
и, может быть, умру,
пиликая на дудочке
прикольную муру.
Лети себе, свободная,
романтику любя,
а Муза подколодная
не выйдет из тебя.
* * *
В.Ц.
Красиво жить,
позировать молве,
петь соловьем…
А знаешь, дорогая,
красивых песен в жизни только две:
одна о смерти, о любви — другая.
Которое столетье напролет,
во глубине породы изначальной,
языческой душе недостает
веселых песен Родины печальной.
Пока ты распевала соловьем,
на свой филармонический обычай,
любовь и смерть стояли на своем.
Они потом поделятся добычей.
* * *
Что-то заныло в груди
по завершении дня.
Милая, ты погляди,
как утомили меня!
Покозырял на веку,
но разобрать не могу:
то ли в долгу, как в шелку,
то ли в шелку, как в долгу.
Красен ли долг платежом,
или я сам виноват,
если по сердцу ножом,
если душа нарасхват?
У пограничной черты
кончится наш разговор,
ежели, милая, ты —
очередной кредитор.
* * *
Над ржавой землей поднимается сизый туман,
по свежим следам — осторожное чавканье грязи.
Кончается наш заполошный осенний роман,
а жизнь продолжается, безотносительно связи.
В какие края, за какие леса и моря
податься на время, покинув прокуренный город?
Кого не полюбишь, а вот и конец октября —
холодное небо по капле стекает за ворот.
Твои сигареты, скучая, лежат на трюмо.
Наверное, всё устаканится, так или эдак.
А жизнь, получается, в общем и целом — дерьмо,
но я постараюсь исправить ее,
напоследок.
* * *
Как существо земное и ранимое,
лелеющее в будничной глуши
незримое (читай — необозримое)
пространство человеческой души,
я верю, что покинув эту бренную
планету, осознаю наяву
и обрету свободу и вселенную,
забытую во мне,
пока живу.
* * *
Карающего пенья материк…
О.М.
Раскололся во сне материк —
оторвался от мира кусок.
Тишина переходит на крик,
только слезы уходят в песок.
Эту землю копытил монгол
и питала кровавая ржа;
добрый молодец — гол, как сокол —
красну девицу кормит с ножа.
Ходит в небе кривая луна,
получившая на ночь мандат,
и Кремлевская стонет стена,
а под ней — Неизвестный солдат.
Нарьян-Мар
до Нарьян-Мара и так далее —
во глубину сибирских руд.
Но, как на Курской аномалии,
тут люди разные живут:
кому-то сладок дым Отечества,
кому-то горек этот дым,
но все традиционно лечатся
дешевым спиртом питьевым.
Пока больное небо Севера
мытарится по этажам,
стрижи летают, как рейсфедеры
по инженерным чертежам.
Дома растут и, тем не менее,
до срока прошлое таят
и разночинные растения,
как заключенные стоят.
Шансон
Гитара, скрипка, саксофон,
горилка, водка и сивуха —
когда звучит блатной шансон,
у нас повсюду расслабуха.
Покуда скрипочка поет
или гитара причитает,
один заплачет и нальет,
другой допьет и зарыдает.
Дословно выучили мы,
перегорая под парами,
блатные песни Колымы
по генетической программе.
Не пой, красавица, при мне
о нашей призрачной свободе —
не о семнадцатом, и не
о девяносто первом годе.
Покуда скрипочка поет
или гитара причитает,
один заплачет и нальет,
другой допьет и зарыдает.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer2/nervin/
