Провидцы0

 

          * *  *

Стоящий,

       идущий,

             летящий, – живу среди вас,

Вопросами зряшными вас в суете не тревожу.

Храню притяженье улыбок, загадочность  фраз

И то, что таится под незащищенною кожей.

 

Я спорить не стану, что лучшей судьбы не найти:

Что кровно срослось, расплести нам уже не по силам.

Храни вас, Господь, и Святая звезда вам свети,

И ласточка вейся, и трепет пульсируй по жилам.

 

ПРОВИДЦЫ

- Кто их ведёт?

Бог отвечает: - Аз.

- Тяжел ли груз?

Бог молвит: - Непомерен.

Их помыслы не все поймут из вас

Лишь потому, что путь их преждевремен.

Не каждому пройти его дано,

Не всякий жизнь готов поставить на кон…

 

Но, Боже мой, как было бы темно

Без одержимых, мыслящих инако.

 

*  *  *

Якову Гройсману

В зловещей, сумрачной отваге,

Слепя безжалостно глаза,

Не уронив ни капли  влаги,

Сухая двигалась гроза.

 

И ветер рвал и резал кроны,

И стёкла сыпались, визжа.

Я каждого раската грома

Ждала, сжимаясь и дрожа.

 

И знала: близок миг бессилья,

Когда, набушевавшись всласть,

Безвольные уронит крылья

Пролившаяся ливнем страсть.

 

И ночь затихнет облегчённо,

Ступая по следам грозы.

И утром на листке точёном

Качнётся капелька росы.

 

*  *  *

Я становлюсь непримиримой

К своим ошибкам и грехам.

Всё, что летело прежде мимо,

Сегодня вяжет по рукам.

 

И я с покорностью рабыни

Влачу бесценный этот сор -

Всё то, что так недавно было,

Что ненавистно и любимо,

И не забыто до сих пор.

 

И сердце до опасной дрожи

Сжимая обручем тугим,

К себе иду тем злей и строже,

Чем милосерднее - к другим.

 

 * *  *

И вновь, взрезая лёд зубцом конька,

Она идёт на риттбергер и аксель

И опадает легче лепестка,

Не отступая от своих же максим.

 

Так жизнь за кругом круг её влечёт,

Напоминая жёстко ей по праву

Паденьями оплаченный полёт,

Страданьями оплаченную славу.   

 

И вновь она по яркому лучу

Взметнётся ввысь - и стадион не дышит.

А слава уже гладит по плечу

Ту, что пока овации не слышит.

 

Ту, что пока внимательно тиха, -

Ей будущее кажется пробелом,

Пугая пуще смертного греха

Несовладаньем с непослушным телом.

 

Откуда знать ей, что в её крови

Уже горят по Божьему расчету

И робкое желание любви,

И вольное бесстрашие полёта.

 

ВЕТЕР НАД ГУДЗОНОМ \1

Зачем ты случайному зову

Навстречу рванулась, строка?

Здесь ветер гудит над Гудзоном,

Гоня по воде облака.

 

Вот так и тебя он погонит,

Срываясь внезапно на свист,

Подхватит, закружит, обронит,

Забудет, как высохший лист.

 

Вернись! Твой роман с ним не вечен,

Вам вместе не быть никогда.

Он лишь со скитаньем повенчан

И рвётся незнамо куда.

 

К бумаге его не приколешь,

У ветра – особый резон.

Ты хрупкою рифмой всего лишь    

Заденешь свинцовый Гудзон.

 

*  *  *

В преддверье лета, в предвкушении сирени,

В высоких сумерках, где молча гибнут тени,

Где зверь готов смахнуть остатки лени

Ритмичными ударами хвоста;

 

Где в чащах спит голодный дух охоты,

Где так опасны рек водовороты

И дробная кукушкина икота

Отсчитывает годы неспроста, -

Там воздух над деревьями слоится,

Там всё острее проступают лица

Всех тех, кто так мучительно любим.

От нас совсем немного надо им:

 

Упоминанье имени, когда

На небе всходит первая звезда.

 

И, трогая свечи живое пламя,

Почувствовать, что нет границ меж нами.

 

ГРОЗА В БРАТИСЛАВЕ

Послушай: под кровом чердачным

Свет лампы ходил ходуном,

И ливень выплясывал смачно,

По жести стуча каблуком.

.

В каком-то безумном экстазе

Рвал ветер полночную мглу,

И души князей Эстерхази

Роптали, столпившись в углу.

 

Я спутала век. Одиноко

Мне было в храмине чужой,

И сломанный зонт однобоко

Топорщился рядом со мной.

 

Не мог он сдержать эту силу,

Угрюмо ущербность тая, -

Такой же, как я – однокрылый,

И лишний такой же, как я.

 

*  *   *

                                          А.П.

В этом доме сменяются гости, как карты игральные,

И радушен хозяин, и ласков породистый пёс.

И стоят за окном кипарисы, как стражи печальные.

И внезапные ливни февраль пробивают насквозь.

 

И когда над каньоном лукаво луна затуманится

И любая травинка к ней в полный потянется рост,

Моё сердце не выдержит и безнадёжно обманется

И меж былью и небылью выстроит призрачный мост.

 

И ресницы сомкнув, я пройду по нему, словно зрячая,

Позабыв, что опоры не будет под ним ни одной.

Мне бы лучше проснуться – и сон этот переиначу я.

Мне бы лучше вернуться, – да нет ничего за спиной.

 

*  *  *  

И когда две ласточки взрежут небес полотно,

И поймает дрожанье воздуха стрекоза,

И тяжёлый колос в землю сольёт зерно,

И две рыбы замрут в запруде - глаза в глаза;

 

И в гортани льва провернётся утробный рык,

И Земля покачнётся, про свой забывая вес,

И два облака встречных сойдутся внахлёст и встык,

И глубоким вздохом глухой отзовётся лес, -

 

Вот тогда ты поверишь, что смерть не сильнее нас,

Просто мир на разлуки щедр, а на встречи скуп.

И душа станет легче тела в милльоны раз,

И слова станут легче пуха, слетая с губ.

 

И строка к строке -  обозначат начало дня,

Всё, что прожил ты, подводя под единый свод.

И пока ты смотришь, как кофе бежит с огня

И как пёс-страстотерпец кроссовку твою грызёт, -

 

Мчится скорый поезд, глотая дорожный смог,

Пролетая жизнь и на спусках не тормозя.

И всё то, что каждый из нас удержать не смог,

Ни догнать, ни обнять, ни окликнуть уже нельзя.

 

*  *  *

                  Нет, ты полюбишь иудея…

                         О.Мандельштам

А из того, чем я владею,

Не в такт спеша, не в лад дыша,

Глубокой раной иудея

Поражена моя душа.

 

И я понять бесплодно силюсь:

За что, за чьи навет и ложь,

Мучительно любя Россию,

Ты в пасынках при ней живёшь.

 

И от неё не ждёшь защиты.

Но, презирающий испуг,

Ты иронично и открыто

Глядишь на эту жизнь вокруг.

 

Своих гонителей не судишь.

Бог не простит – так ты простишь.

Но ничего не позабудешь

И в гены боль свою вместишь.

 

А мне, о чем бы ни молила,

Мне душу жгут сквозь образа

Глаза Иисуса и Марии -

Народа твоего глаза.

 

И я стою с тобою вровень.

И как бы ни была слепа,

Всей русской, всей нерусской кровью

В тебя вросла моя  судьба.

 

И не предам, и не унижу,

Заглядывая вглубь времён,

Всего  того, чем путь твой выжжен

И чем в веках он озарён.

 

Б О М Ж

                                     Галине Нерпиной

Уходит мой поезд в тупик, и захлопнулись двери.

Сигнальная кнопка мигает, на стыках дрожа.

И в гулкой утробе ползущего медленно зверя

Не сыщется жертв, кроме этих - меня и бомжа.

 

Он зычно храпит, подложив под висок капелюху.
Вагонная лавка ему – что родная кровать.

«Судьба!» - бормочу, и состав отзывается глухо.

И створки дверные мне сил не хватает разъять.

 

И едем мы с ним, неизвестно куда и насколько.

И главное, здесь никому не хватится меня.

И разве что я не отмечена синей наколкой,

А так – мы попутчики, значит, почти что родня.

 

Мы едем по миру, где спутаны вёсны и зимы,

Где сходятся грех, покаянье, молчанье и крик.

Где все мы равны изначально и все заменимы, 

И каждый не знает, когда его поезд в тупик.

 

А поезд ползёт, синеватые рельсы утюжа.

И кажется - можно в любую минуту сойти.

Нам были даны при рождении разные души.

Спит бомж в электричке.

Храни его, Боже, в пути.

 

НОЛЬ

          Он лишь образ… Пустое место…

             Михаил Письменный. Маракис

Когда на сцену вызван Ноль,

Сперва как плод воображенья,

Он так искусно входит в роль,

Что обнуляется мышленье.

 

И вот уже он не фантом –

Он ладно сбит и ладно скроен.

Он входит без стесненья в дом, -

А вслед за ним жильцов хоронят.

 

Его не распознать в лицо.

Изменчива  его орбита.

Ноль – ёрник, и его лассо

Вкруг шеи вкрадчиво обвито.

 

И с ним вращение Земли

И звёзд небесное вращенье –

Всё чертит в воздухе ноли:

Ноль – Смерть. И тот же ноль – Движенье.

 

Живую душу взять – изволь!

(За мёртвые - в ответе Гоголь.)

Пока летит в пролётке Ноль,

Дай мимо пролететь.

Не трогай -

 

Сшибёт. Погибнешь ни за грош.

А если и рванёшься следом,

Наткнёшься за углом на нож,

Застряв меж тем и этим светом.

 

Ни вера не спасёт, ни боль

За тех, кто жмётся у обочин,

И глянешь в зеркало – там Ноль

Подмигивает и хохочет.

 

СТАРЫЙ ЗАМОК

Постой! Зачем входить туда, где множа страх,

Летучей мыши писк пронзительно-печален?

Ведь прошлое давно здесь превратилось в прах,

Лишь силуэт любви впечатан вглубь развалин.

 

Вглядись, здесь призрак жив того, кто был влеком

Сто лет назад сюда неутолимой страстью,

Полураскрытых губ кто целовал излом

И кто на стол швырял тузы в четыре масти.

 

Ты видишь, он пришел. Гляди, его рука

Зелёного сукна касается любовно.

И он спешит туда, где шелестят шелка,

Где тесно для двоих и дышится неровно.

 

Какою платит он безумною ценой,

Чтобы себя облечь давно истлевшей плотью,

И поцелуй вернуть глубокий, как глоток,

И снова умереть у страсти на излёте?

 

И снова стать травой среди шумящих трав,

Пока не вздыбит страсть над ним земную толщу.  

И вновь лететь туда, где - смертью смерть поправ,                                          

Где длится краткий миг иных столетий дольше                                             

 

И, освещая свод, Луны сияет диск.                                                      

И призрак меж руин, как будто на арене.                                             

Остановись! Оставь ему его каприз.                                                               

И пощади его - не тронь чужое Время!

 

*  *  *

Меж каньонов, карьеров, откосов сыпучих,

Где царапая дно, ветер гонит песок,

Где нависли жилища, как гнёзда, на кручах,
Где таинственной птицы звенит голосок;

 

Где нанизано небо на шпиль кипариса,

Где берёза роняет листву к декабрю,

Где листается книга цветочных капризов,

С лепестковым лепечущим лёгким «люблю» -

 

Там моя, не привыкшая к вечному лету,

Оживёт, отогреется, дрогнет душа,

Этот путь, это время и эту планету

В триединстве вобрать безоглядно спеша.

 

Я как будто забуду студёные ночи,

Нежность снега и вьюги настой колдовской,

Но окажется слишком короток и прочен

Поводок.

Он всегда у меня за спиной.

 

Потому и мечусь между тех, кто любимы,

Где две суши одним океаном свело…

В нашей жизни, наверное, всё совместимо.

Но у каждого – время и место своё.

Каменный каньон, Лос-Анджелес

 

*  *  *

Это жизнь:

Когда падает тьма,

Начинается время охоты.

И доносится из-за холма

Плач и смех тонконогих койотов.

 

Это смерть:

Чуя тяжесть в крови,

Запах самки койота вдыхая,

Пёс несётся навстречу любви,

А встречает кровавую стаю.

 

Это благо:

Не знать до конца

За каким тебя ждет поворотом

Зов любви или выплеск свинца,

Или встреча с голодным койотом,

 

Или вдруг остановит часы,

Что не мыслили хода без боя,

Тот, Кто жизни и смерти весы

Недрожащею держит рукою.

 

А пока, ставя лапы вразброс,

Напрягаясь всем телом до дрожи,

В лай надрывный срывается пёс.

И мороз пробегает по коже.

         Каменный каньон, Лос-Анджелес

 

*   *   *

Это снова сентябрь.

Это снова, лишая покоя,

Птицы тянутся к югу,

Прощально и длинно крича.

Это снова сентябрь

Со своей золотою пургою

Слишком близко прошёл

И небрежно коснулся плеча.

 

Я не знаю, зачем

Повторяется снова и снова

Как дурман, как виденье,

Как знак, неразгаданный мной,

Этот день в сентябре,

Когда самое нежное слово,

Не найдя адресата,

Кружится, как лист, над землёй.

 

И среди заблудившихся слов

И оспоренных истин

Я иду невидимкой -

Ни тени за мной, ни следа.

Эта жизнь промелькнула,

Как солнечный зайчик по листьям,

И меня унесла,

Так и не объяснив мне, - куда.

 

*  *  *

Зачем считать свои года?

Они особой жизнью живы,

Напоминая иногда

О том, как мы нетерпеливы,

 

Как мы сперва торопим их,

Потом спешим от них отречься,

И цифр пугаемся больших,

Чтоб ненароком не обжечься.

 

Но есть один простой закон,

Он отвергает зимний холод:

Т  Тот, кто любим, - тот защищён,                                                          

И кто необходим, - тот молод.

 

Татьяна Кузовлева. Автор многих книг стихов и нескольких книг переводов с таджикского и казахского языков, а также книги прозы «Мои драгоценные дни. Стихом разбуженная память» (2013). Стихи публиковались в антологиях различных стран. Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы “Венец”, премии им. А.Ахматовой журнала «Юность» и других.