ПАМЯТЬ
Левону Мкртчяну
ПАМЯТЬ ПЕРВАЯ
Там, в памяти – от солнца жёлтый двор
И красный мяч, упавший под забор.
Там девочки бегут через ручей,
Там чей-то смех, а может быть, ничей,
Там продают прозрачный виноград
И там никто ещё не виноват.
ПАМЯТЬ ВТОРАЯ
Там, в памяти – какой-то тусклый двор
И тянется, и тянется забор.
Глухой поток речей, речей, речей.
Чей это смех? Нет, кажется, ничей…
Авоська. Очередь. Кухонный чад.
И каждый перед всеми виноват.
ПАМЯТЬ ТРЕТЬЯ
Там, в памяти – больничная стена,
И виден жёлтый дворик из окна:
В нём девочки бегут через ручей,
В нём чей-то смех, а может быть, ничей.
На тумбочке – прозрачный виноград.
Уже никто ни в чем не виноват.
***
Голубая калитка сада…
Ах, когда, когда это было?
Небо, цвета дикого мёда,
Тёмным жаром набухшие маки.
Над щербатой миской с черешней
Золотая пчела кружила,
Выводила в воздухе смуглом
Золотые тайные знаки.
Ах, когда, когда это было?
Мама розовою салфеткой
Отгоняет пчелу от миски,
Письмена золотые рушит.
А над самою головою
Там, где с веткой срастается ветка,
Домовитый паук свивает
Зыбкий мир из прочнейших кружев.
***
Где калитку эту найти?
У отца моего был сад…
Но нету туда пути
И нельзя вернуться назад –
В тот полдень, под тот небосвод,
Под шелковицу ту…
А я всё который год
К этому саду иду.
Там отец мой и рядом – мать…
Беседуют, щурясь на свет…
Но слов мне не разобрать,
Потому что меня ещё нет.
Шелковица тихо шуршит,
С листьев каплют блики лучей.
Из-под корней бежит
Белый ручей.
И множество смутных лиц
Дрожит в водяной пыли –
Это те, кто не родились,
И те, кто уже ушли.
И смотрят отец и мать
В зеркальное бытиё,
И я не могу понять,
Какое из лиц – моё?
***
Давят горло чужие пальцы…
Где мой голос, корявый и хриплый?
Мне бы деревом оставаться,
А меня превратили в скрипку.
Обрубили грубые корни,
Уходившие в глубь земную,
Мне, питавшейся почвой чёрной,
Пившей воду небес ледяную.
Может быть, я избыток силы
Воплотила бы в жарком плоде!
Кто воловьи вялые жилы
Приживил к моей дикой плоти?
***
Кудрявый ребёнок сидит под горой
И красное яблоко держит в руке.
Колышется, плавится бронзовый зной,
Ползёт по камням и дрожит на реке.
Кудрявый ребёнок сидит под горой,
И стадо спускается на водопой,
И бык меднорогий склоняется, пьёт
Могучую силу полуденных вод.
Вот так бы всё длилось века и века:
Ребёнок, и полдень, и зной, и река.
ХОЛМЫ
1
Холмы, холмы над жёлтым временем
Пылают в бликах голубых.
Как в чреве женщины беременной,
Спит прошлое до срока в них.
Холмы, холмы,
К земле приросшие.
Погружено в утробный сон,
В них глухо шевелится прошлое,
Словно гигантский эмбрион.
2.
Долина, пламенем объятая,
Сверкает в голубой пыли.
Здесь наши города богатые
Под землю некогда ушли.
Как бередят лучи полдневные
Шиповника кровавый плод!
Прильну к земле, услышу – древняя
Из-под земли зурна поёт.
И вижу я сквозь время смутное
То, что сокрыто под холмом:
Там девочка играет смуглая
С большим коричневым жуком.
И детских рук так хрупки линии
В тяжёлом бронзовом песке!
И платьице такое синее,
Как вена на моей руке.
3.
Холмы, холмы,
Большие, голые,
А может, вовсе не холмы,
А вздохи пращуров тяжёлые
Восходят из подземной тьмы.
Как дышат тяжело
Умершие!
Прислушайся, услышишь сам.
Холмы, холмы, окаменевшие
На полдороге к небесам!
СРЕДНЕВЕКОВАЯ АРМЯНСКАЯ МИНИАТЮРА
Армения бредёт сквозь кровь и пепел бурый,
А здесь, в монастыре, склоняясь над листом,
Художник Киракос рисует миньятюры
И красный с голубым цветут на золотом.
Горячий чёрный зной навис над древним краем,
Над смуглым ужасом иссохших детских лиц.
Художник Киракос рисует двери рая,
И яркую листву, и разноцветных птиц.
Твори, ведь у тебя такая есть свобода,
Как велика она – размером в целый лист:
Там дерево цветёт и под зелёным сводом
Стоят апостол Пётр и Марк-евангелист.
Копытами коней, храпящих, сумрак пьющих,
Раздроблено лицо страны твоей родной
И кисточка дрожит, плутая в райских кущах,
Залитых ласковой небесной синевой.
Спеши, ведь там, в грязи горячей умирая,
Стенают матери, прижав детей к груди.
И если ты сейчас не нарисуешь рая,
То после смерти им куда с детьми брести?
***
И пробудился я, и встал.
Костандин Ерзнкаци
Встань, уйди в голубые поля,
Где предутренний свет колосится,
Где бредёт сквозь туман бытия
Одинокая ранняя жница.
Наступая на блики планет,
В промежутке меж светом и тьмою
В даль бредёт, где мерцает просвет
Между небом и синей землёю.
В промежуток меж светом и тьмой
Встань, пойди за жнеёй одинокой –
И увидишь тогда пред собой
Уходящую в вечность дорогу.
