ЧЕРЕЗ НЕВЕР НА АЛДАН
рассказ
Тук-тук, тук-тук – стучали колёса. Поезд, выпуская в воздух клубы чёрного едкого дыма, шёл на дальний восток. В общем вагоне можно было смело вешать топор. Было накурено и ещё пахло копчёным салом, жареными семечками, махоркой и грязными немытыми человеческими телами. В темноте были слышны бормотанье, всхлипы, густой храп и иногда плач ребёнка.
Людмила ехала во Владивосток, где стояла часть её мужа Степана. Неделю назад она получила вызов от суженого. Пускаться в путь можно было только при наличии проездных документов – второй год по просторам и весям нашей необъятной страны громыхала война. В дороге на каждой маломальской станции комендантские патрули долго и тщательно проверяли документы.
– Куда это вы, мамаша, с малым ребёнком в такую даль? – спросил Людмилу капитан со шпалой в петлицах, светя карманным фонарём на запылившуюся бумагу.
Мамаша! Людмиле и шёл-то всего двадцать первый годок. Не успела она нажиться со Степаном вволю. Но что правда, то правда – аккурат, в марте сорок второго родилась дочка Лариса. Мужа мобилизовали ровно девять месяцев назад. В Шадринском родильном доме почти ко всем приходили мужья или матери. Мать Людмилы умерла перед самой войной. «Ничего, не плачь, дочка, – успокаивала её старенькая санитарка, – не плачь голубушка, нынче вся страна бедует, война…».
– Да вот муж вызов прислал, вы уж извините, товарищ капитан, – прошептала Людмила – на руках, посасывая кулачок, спала трёхмесячная дочь.
– Не извиняйтесь, что поделать? Война, – и капитан, козырнув, опустил вниз красные от бессонницы глаза.
Война! Много раз из уст многих людей Люда слышала это слово. До Урала вражеская авиация не добиралась, но от эвакуированных она слышала, что в нескольких стах километрах от её сторонки рвутся бомбы и снаряды, а чёрные самолёты с крестами на крыльях расстреливают колонны и поезда, с мирными гражданами, убегающими от этой самой войны. Во всех городах был введён комендантский час. Во время него любые передвижения по улицам города без специального разрешения были запрещены, а окна домов плотно завешивались массивными гардинами. Это называлось – соблюдать светомаскировку.
С приходом войны в умы и сердца людей как будто всадили больную занозу. В каждом доме, в каждой семье ждали мужей, отцов, братьев, сыновей. Война по-хозяйски входила всюду. Она устанавливала свои, никому доселе неизвестные, законы. Изменились традиции и уклад жизни людей. И даже разговаривать теперь стали шёпотом.
«Всё для фронта, всё для победы» – было написано на плакатах и транспарантах.
Письма от Степана приходили редко, но из них Люда знала, что муж находится не на западных, а на восточных рубежах Родины. Его часть была расквартирована недалеко от Владивостока. Напрямую, конечно же, он об этом не писал. Но из намёков и между строк, Люда понимала, что это именно так.
Шли третьи сутки в пути. Лариса спала не переставая, видно, тихий ход поезда укачивал девочку.
– Тут, где-то с ребёночком были, – старуха-мешочница свесилась со второй полки, и, разглядывая Людмилу, смотревшую на неё снизу вверх, продолжала, – ты глянь, девка, не задохлось дитё твоё! Ведь почитай третий денёк едем, а оно ни гу-гу!
– Скоро ли Владивосток, бабушка?
– Скоро, скоро, голубка! Небось, к мужу едешь?
– К нему – кормильцу.
– Ну, дай тебе Господь, а ребёночек твой терпеливый, ох, терпеливый. Третьи сутки, а он не хныка, не плача! Дай вам Господь, – и бабка истово перекрестилась.
Наутро на перроне вокзала её обнимал большой и незнакомый Степан. Она впервые видела его в офицерской форме, перепоясанного скрипучими кожаными ремнями.
– Слава Богу, добрались, Людушка! – Степан прятал глаза.
Она же прижималась к тёплому плечу мужа и не могла сдержать слёз, струйками стекающих по её щекам.
– Назавтра уезжаю на фронт, сопровождаю эшелон. Три дня проживёшь в гостинице, я всё устроил, а потом поедешь на Алдан к моей матери.
– Как же так, Стёпа? А с тобой нельзя?
– Никак! Эшелон спецназначения, через три дня пойдёт поезд с мобилизованными, с ним и уедешь, – и Степан сунул ей в руки вещевой мешок с продуктами, – это вам на дорогу.
– Стёпа, я же свекровь не видела никогда, узнаю ли?
– Не волнуйся, я ей написал. Встретит. Зовут её Анастасия Ивановна, да ты знаешь! Не забудь – доедешь до станции Большой Невер, а потом на попутке до Алдана. До Алдана, понятно? – и Степан нежно обнимая дочь, прижался к ней колючей небритой щекой.
Он уехал на следующее утро и долго махал им, стоя на подножке уходящего эшелона.
Через три дня Люда пыталась забраться в теплушку поезда. На перроне вокзала творилось что-то невообразимое. Поезд брали штурмом. Вокруг кричали, плакали, целовались, пели песни, обнимались. Поезд охраняли матросы. Друг Степана – улыбчивый краснофлотец Корытов, поговорив с одним из морячков, накинул ей на плечи солдатский бушлат и, растолкав стоявших на перроне людей, запихнул её в вагон.
Люда ползком залезла в теплушку и забилась в дальний угол. В одной руке она держала дочь, в другой вещевой мешок, доставшийся от мужа.
И снова дорога. Лариса опять спала, не переставая, и только мокрые пелёнки напоминали о маленьком ребёнке. Сначала Людмила пробовала сушить их, высунув в окно, но на сукне оставалась такая копоть от паровоза, что она прекратила это бессмысленное занятие. Да ещё и Лариса, которую она бережно оставляла на стопках сена, начинала хныкать, чувствуя отсутствие матери. Людмиле оставалось только покрепче прижимать её к себе.
Станция Большой Невер встретила их непроглядной теменью. Кроме Людмилы с дочерью никто больше не вышел на перрон. Поезд простоял пару минут и, обдав их тёплым паром, продолжал свой путь к западным рубежам.
– Когда будет попутная на Алдан, дядя? – спросила Людмила путевого обходчика с фонарём.
– Через три часа, касатка, иди на вокзал – там и передохнёшь, – путеец, волоча правую ногу, заковылял вслед уходящему поезду.
Полуторка с расколотыми бортами стояла на пыльной площади. Молодой водитель, сдвинув набок фуражку, озабоченно стучал стоптанным сапогом по правому баллону.
– А-а, доедем, – он махнул рукой и разрешил, – залезай.
Люди, тесня друг друга локтями, принялись занимать места. Вскоре весь кузов был забит. Садились спиной к бортам машины, вытянув ноги перед собой и кладя куда попало дорожные торбы.
Людмиле досталось место на запасном колесе в конце кузова. Машина, чихнув карбюратором, запылила по узкой дороге.
Через пять часов езды, автомобиль остановился у закусочной.
– Полчаса всем покурить и перессать, – оскалил зубы молодой водитель и направился в заведение.
Ровно в указанное время шофёр вновь заглянул в кузов. От него пахло водкой и жареной картошкой.
– Все? – и увидев, как болтается голова уставшей от дороги Людмилы, недовольно нахмурился. Потом залез в кузов и подошёл к кабине.
– А ну, расступись. Бабка, я кому говорю, расступись?
Люди, нехотя подвинулись.
– Иди сюда, кума! – водитель поманил Людмилу пальцем, – сюда садись. Сейчас по кишке поедем. Понимать надо. А вам, граждане, совестно. Ить с дитём баба.
Людмила послушно уселась на удобное место. Лариса тихо посапывала во сне.
– Это что же за кишка такая? – спросила она пожилого дядьку в очках.
– Сейчас увидишь, дочка. Вверху облака – за них держись, внизу пропасть – гляди не оступись, – осклабился дядька.
Полуторка, подняв облако пыли, вновь отправилась в путь. Водитель лихо гнал машину, не притормаживая на поворотах. С правой стороны в небо уходили горы, а с левой падала вниз глубокая пропасть, как и сказал мужичок в очках. Когда стемнело, машина шла тихим ходом, а как расцвело, шофёр вновь поддал газа.
Через бурную реку переправлялись на пароме.
– Это Лена-река, дочка, а как через Ангару будем переправляться, держись, – вновь повернулся к Людмиле мужичок, – я скоро схожу. А ты в дороге ни с кем не говори и никого не слушай. Вокруг тайга. Ссыльных много. Иной, целыми посёлками живут. Так-то.
Ещё через сутки пути машина остановилась в огромном распадке. В кузове, кроме Людмилы с дочкой, не осталось никого. Все сошли по дороге.
– Алдан, приехали, слазьте, – крикнул молодой водитель и вытер пот с лица тыльной стороной ладони.
– Люда, Люда! – на обочине стояла немолодая женщина в пуховом платке.
– Мама! – Людмила прижалась к свекрови.
– Я тебя второй день уж встречаю, – женщины обнялись и тихо плакали, уткнувшись друг в дружку. И только маленькая Лариса покряхтывала на руках у матери.
– А ну, кажи внучку, – Анастасия Ивановна разглядывала Ларису и крупные слёзы катились по её впалым щекам. Два часа назад в посёлок привезли почту.
В кармане её пальто лежало казённое письмо, пахнувшее сургучом, в котором круглым каллиграфическим почерком было написано, что её сын – младший лейтенант Степан Савельев геройски сложил свою голову в боях за нашу советскую Родину.
ТЯЖЁЛЫЙ ОРДЕН
рассказ
День был очень погожим и солнечным. Как раз для прогулок и развлечений. Иван Иванович давно ждал этих выходных, ведь именно сегодня он пойдёт на прогулку с единственной и очень любимой внучкой.
Сын Ивана Ивановича жил в другом городе и баловал родителей своими визитами не очень часто, а невестка и была-то всего пару раз. Зато приезда внучки Лизы здесь всегда ждали с большим нетерпением. Только получив письмо, тут же Ирина Васильевна, жена Ивана Ивановича, всплёскивала руками и вытирала нежданную слезинку:
– Дед, а дед? Василёк пишет, что Лизаньку скоро привезёт! Вот радость-то!
После таких известий, как правило, в их доме становилось как-то светлее и радостнее. Самочувствие всегда улучшалось, давление нормализовывалось, а по вечерам старики подолгу разговаривали и планировали, что надо сходить туда-то, взять то-то, а ещё от кумы надо принести сливового варенья, да побольше, Лизаньке оно очень нравится. И даже сухой кашель, который мучил Ивана Ивановича много лет, после того как он приморозил лёгкие в окопах под Пловдивом, как-будто немного отпускал.
Ирина Васильевна каждый вечер обзванивала своих старинных подруг, разнося благую весть. А те охали, да ахали, предрекая старикам долгожданное и плодотворное общение с внучкой.
С утра Ирина Васильевна тщательно отгладила единственный серый в полосочку костюм мужа, достала свежую сорочку.
– Дед, галстук-то оденешь? Или так пойдёшь?
– Да ну её, мать, удавку эту! И так хорош!
– И вправду, дед! Уж хорош, так хорош! – и Ирина Васильевна сама любовалась мужем, который расчёсывал перед зеркалом седые усы.
Иван Иванович, сразу помолодевший, не мог наглядеться на Лизаньку, которая, вслед за дедом, вертелась перед зеркалом, примеривая зелёный бант. И вправду, как можно было не любить это восьмилетнее создание? Сын у Ивана Ивановича был, это верно. А вот девок у них в семье отродясь не было. И вдруг такое чудо! Сын женился уже лет пятнадцать назад, да только долго не давал им Господь детей. Старики и думать перестали. Лизанька стала для всех отрадой и надеждой.
– Дедуля, мы в парк пойдём, да? А там карусели есть? А фонтаны смотреть будем? – щебетала внучка.
– Везде поспеем, Лизок! Всё посмотрим!
– Ванюш, вы не долго задерживайтесь. Устанет внученька, – Ирина Васильевна с тревогой и умилением смотрела на них.
– Не волнуйся, мать, мы не долго.
– Не волнуйся, бабуля, мы не долго, не скучай, – как эхо повторила Лизанька.
Иван Иванович бережно взял внучку за руку и повёл по двору, здороваясь со старичками и старушками, сидящими на скамеечках.
– С радостью тебя, Иваныч, – говорили те, – ишь, какую невесту вырастил. В вашу, в вашу породу бьёт. Уж не откажешься.
Иван Иванович важно раскланивался с ними. Есть чем гордиться, есть. Уважил сынок.
Старик и девочка шли по широкому проспекту. Вот центральный собор, в котором раньше располагался краеведческий музей. Напротив здание областной администрации, с развевающимся сверху российским триколором. Памятник Ленину. А вот и длинная лестница, уходящая далеко вниз с бурлящими по обеим сторонам водными каскадами и пенящимися фонтанами.
Иван Иванович очень любил свой город и гордился им. Здесь он родился, здесь пошёл учиться в фабзавуч. На местном погосте лежали его предки. Отсюда, приписав себе в метрику лишний годок, уехал на фронт в феврале сорок пятого.
Его путь лежал в Болгарию, а передовые части, как тогда говорили, уже прошли границу Германии и двигались на Берлин.
Зима в тёплой Болгарии выдалась тогда очень студёной. Вот там-то под болгарским городом Пловдивом он и приморозил лёгкие. Потом освобождал Софию. Там встретил победу.
Иван Иванович вспомнил, как ехал тогда домой. На правой стороне гимнастёрки поблёскивал орден Отечественной войны второй степени. Вспомнил и улыбнулся. Как тогда пели? «Когда вернёшься с орденом, тогда поговорим». Что ж, программа-максимум была выполнена.
Вот и сейчас на лацкане пиджака светлела заветная награда. Иван Иванович дохнул на неё и бережно протёр её свежим платком.
Через пару часов гуляния по Нижнему парку и катания на каруселях, внучка в изнеможении присела на скамейку.
– Дедуль, я пить хочу!
– Пойдём до ларька, я тебе минералки куплю, попьёшь.
– Нет, я тут посижу. Ты иди. Ларёк вот он, рядышком. Я никуда уходить не буду, дедуля, ты не бойся. Я на тебя буду смотреть.
Иван Иванович, оглянувшись на внучку, медленно пошёл к ларьку. Где здесь напитки? А вот они! Минеральная и лимонад. Впереди него стоял молодой паренёк. Он смотрел на витрины ещё, как видно, не определившись, чего ему нужно. Он то нагибался вниз, то привставал на носки. Губы его что-то шептали. Его, наверное, девушка стояла рядом, отвернувшись в сторону. На её сумочке была привязана георгиевская ленточка.
«Хорошая у нас молодёжь, – подумал старик, – помнят, чтят. Не зря мы, значит, воевали».
Парнишка, стоящий впереди, мешкал. Иван Иванович протянул продавщице десятку.
– Мне маленькую минералку, дочка, без сдачи.
– А в очереди постоять не хочешь? – парень поднял на него злое лицо.
– А? – ещё ничего не понимая, и, улыбаясь, переспросил дед.
– В очереди, говорю, не пробовал стоять? Старый пень!
Ивана Ивановича как будто ошпарило кипятком. Слова застряли в горле. Он стоял и ничего не мог произнести.
– Чего молчишь? – продолжал парень, – развелось бомжей, плюнуть некуда!
– Ты чего, обалдел что ли? – заступилась за старика продавщица, – чего на деда расшумелся?
– А вы не влезайте, – включилась в разговор девушка. Девушка была очень приличной и грамотной, – у нас без очереди только герои Советского Союза и полные кавалеры ордена Славы могут обслуживаться. Я все законы хорошо знаю.
Девушка говорила что-то ещё. Что? Иван Иванович плохо помнил. Помнил только как её спокойная и грамотная речь, как калёным железом жгла его душу. Девушка нежной и холёной рукой вбивала холодные гвозди в его сердце.
– И вообще, не похожи вы на ветерана войны. Молоды больно. А ордена в наше время всякие купить можно. Не проблема, – закончила девушка свою речь. Не зря она училась на втором курсе юрфака. Она была очень довольна собой. А что? Речь построила грамотно, юридических ошибок не допустила. Любой, даже самый придирчивый преподаватель поставил бы ей сейчас пятёрку, – пошли, Гена!
Иван Иванович стоял на месте, опустив голову.
– Дедушка, дедушка, возьмите минералку вашу, – продавщица протягивала ему пластмассовую бутылочку, – не обращайте вы на них внимания.
– Дед, ты бы сказал, что у тебя сушнячок, – Гена обернулся и, улыбаясь, смотрел на него, – я бы тебя пропустил.
И пара пошла по аллее, засаженной старинными дубами, непринуждённо болтая.
– Дедушка, дедушка, ты чего, – Лиза теребила его за рукав, – тебе, что? Плохо?
По щеке Ивана Ивановича катилась горючая старческая слеза. Голова разболелась. Сухой кашель сотрясал его.
– Пойдём домой, внучка. Устал я что-то. Постой. Сейчас.
Иван Иванович непослушными руками отвинтил награду от пиджака и опустил её в карман. Тяжёлый орден Отечественной войны второй степени медленно и неслышно упал в мягкое сукно.
ВЕНСКИЕ КАНИКУЛЫ
рассказ
Игорь сидел за столиком в маленьком венском кафе. Молоденькая приветливая официантка с улыбкой поставила перед ним чашечку дымящегося крепкого кофе и блюдце с выпечкой. «Бите шён» – произнесла она и медленно удалилась.
Игорь посмотрел на часы. Полвторого. Через полчаса он, наконец-то, увидит сына.
Четыре года назад его бывшая жена Галина вышла замуж за гражданина Австрии и переехала в Вену на постоянное место жительства. С женой у Игоря отношения были довольно натянутые, расставались они долго и тяжело, но сына Вадимку он очень любил. Часто перезванивался с ним, хотя Вадимка, общаясь со своими ровесниками в чужой стране начал потихоньку забывать русский язык. Правда, чужой она была для него – Игоря, а для сына уже стала своей. Он даже иногда начинал волноваться, когда Вадим подолгу думал, прежде чем ответить на его вопрос.
– Вадька, ты что не отвечаешь, приболел что ли? – с тревогой спрашивал он.
– Нет, пап, – смеялся сын в телефонную трубку, – просто я думаю по-немецки, а потом на русский перевожу.
Галина когда-то закончила иняз пединститута, поэтому немецким владела в совершенстве, несмотря на то, что её второй муж, с которым она жила довольно счастливо, вначале делал ей замечания за её хох-дойч и весело говорил: «Галя, ты коворишь как пифкинезе». Она быстро адаптировалась в Австрии и уже работала на хорошем месте. Ну, а ребёнку пяти лет привыкнуть к новому не составляет большого труда, гораздо быстрее, чем взрослым.
Четыре долгих года не видел он сына. В Россию Галя не приезжала – её родители давно умерли, а Игорю путешествовать в дальние страны было дороговато. И вот недавно ему чудом удалось попасть в загранкомандировку. Его металлургический комбинат заключал контракт с австрийским концерном Фест Альпини. На два дня ему всеми правдами и неправдами удалось вырваться в Вену.
– А, это ты, – услышал он недовольный голос Гали, – какими судьбами?
– Галь, привет, – у Игоря даже голос сел от волнения, он откашлялся, прикрыв трубку вспотевшей ладонью, – я тут по делам фирмы. Вот, удалось на пару дней вырваться в Вену. Как Вадимка?
– Нормально, – голос бывшей немного потеплел, – он про тебя тоже спрашивал недавно.
Игорь знал, что разговаривать с Галей надо очень осторожно, настроение её менялось так же быстро и непредсказуемо, как погода на туманном Альбионе.
– Галь, я бы хотел с Вадькой увидеться. Можно?
– Сегодня нет. А завтра – пожалуйста. Часа в два. Да. Я думаю, в два он будет свободен.
– Так я за ним подъеду! Какой у вас адрес?
– Ты мне завтра перезвони, обо всём договоримся. А ты, кстати, где остановился?
– В гостинице. В Пуркенсдорфе. Это пригород.
– Я знаю, – засмеялась Галя, – ну ладно. До завтра.
Раз сегодня не удастся повидаться с сыном, то можно и город посмотреть. Игорю сразу понравилась Вена. От неё пахло вековыми традициями. Маленькие уютные улочки, вымощенные булыжниками, сходились в небольшие площади, а потом вновь разбегались в разные стороны. Небольшие дома стояли настолько близко друг к другу, что казалось это ветхие старушки в черепичных шляпках выстроились в ряд, касаясь соседок плечами. Игорю показалось, что вот сейчас, если закрыть глаза и прислушаться, то можно услышать могучую поступь рыцарского коня, а потом открыть глаза и увидеть, как средневековый рыцарь пришпоривает гнедую, сверкая латами, а она неторопливо скачет, звеня серебряными подковами.
Игорь завернул за угол и оторопел. Мимо него промчалась белая карета, запряжённая парой белых же лошадей. Несколько фаэтонов стояли поодаль. Лошади дремали, качая головами, покрытые красными попонами.
Первым делом Игорь посетил могилы советских бойцов в Пуркенсдорфе. Видно было, что за ними ухаживают. За маленькими железными воротами стоял памятник из белого кирпича, на плите была выбита надпись: «Вечная слава героям, погибшим в боях за социалистическую Родину». Справа и слева стояли памятники поменьше с именами и фамилиями. Большинство из бойцов погибли в апреле 45-го в боях за освобождение Вены.
Где-то здесь в венском лесу встретил победу его, Игоря, дед. Он рассказывал Игорю, как, услышав о победе, солдаты устроили салют, а потом до изнеможения плясали под гармонь.
Игорь оглянулся. Вот он, знаменитый венский лес. Горы, покрытые деревьями, внизу катит свои воды речка Вена. А сверху зелень, насколько хватает глаз, и только иногда встречаются жёлтые подпалины. Осень.
«Сказки венского леса я увидел в кино, это было недавно, это было давно» – пронеслась в голове мелодия старинной забытой песни.
Игорь долго стоял, склонив голову, отдавая дань погибшим солдатам.
Затем он поднялся на смотровую площадку, откуда город был виден как на ладони. Мосты через голубой Дунай соединяли берега огромными ручищами.
После Игорь посетил Карлскирхе. Обошёл вокруг знаменитое здание венской оперы, спустился в подземный переход, не преминув заглянуть в туалет, где можно было сделать всё необходимое под вальсы Штрауса. Купил в лавке настенные часы с портретом Моцарта. И пошёл гулять по красивым улочкам Вены. Неожиданно Игорь наткнулся на монумент советским воинам. Ещё оно напоминание о Родине. На высокой стеле стоял солдат со знаменем в золотой каске и с золотым щитом. От него в разные стороны уходили пилоны с колоннами. Игорь купил букетик белых цветов у немолодой женщины, кутающейся в шаль от холодного ветра, и положил их к подножию памятника. Спите, солдаты. Всё, что смогли, вы уже сделали.
Игорь ходил по улочкам и запоминал памятники и примечательные места. Зачем? Только после того, как он задал себе этот вопрос, он ответил на него. Затем, чтобы завтра гулять здесь с сыном. Можно сводить его в резиденцию Габсбургов – Шёнбрунн. Хотя нет. Вадька ведь живёт в этом городе, и сам бывал, наверняка там тысячу раз. А зоопарк? Говорят, в Вене самый старый зоопарк в Европе, ещё королевский. Там есть животные со всего света, а забавный бельчонок бегает под ногами и выпрашивает корм. Ах, да! В зоопарке сын бывал не раз наверняка, Галя любит птиц и животных, не могла не сводить сына на встречу с прекрасным. Да и про зоопарк он слышал восторженные отзывы именно от Вадьки, точно от него! Лучше просто побродить, взявшись за руки, по городу и послушать старинную Вену.
Игорь вновь посмотрел на часы. Без пяти минут два. Пора звонить.
– Галя, привет, это я. Ты не забыла про меня?
– Я давно про тебя забыла!
– Ты не поняла. Ты обещала, что я с сыном встречусь, погуляли бы!
– Я тебе ничего не обещала, я сказала, думаю, что он будет свободен. Но он с классом уехал на экскурсию в Зальцбург. Извини, – и она повесила трубку.
Игорь отхлебнул остывший кофе. За окном вновь проехал белый экипаж, но он уже не казался Игорю таким прекрасным. Карета превратилась в тыкву. Он вышел на улицу и вдохнул воздух, пахнущий пылью веков – мира, в котором так нелегко порой найти понимание друг другу.
