ПОСЛАНЦЫ БУДУЩЕЙ ЗИМЫ
рассказ
– Замороженные медузы! Замороженные медузы! – радостно верещали дети.
Взрослые подсчитывали убытки: разбитая теплица, покалеченные растения, разбившийся вдребезги цветной подвесной фонарь…
Последствия града остались, а хрустальные игрушки растаяли на глазах. Маленький Илья заплакал, когда подаренный бабушкой гладкий холодный шарик стал уменьшаться и превратился в лужицу. Мокрые ладошки вытерла жёстким платком сердитая нянька.
Бабушка, стоя в сторонке, рассматривала крупную бусину, лежащую на огромном лопухе, все лопухи, вымахавшие в это аномальное лето, срубили, а один по её просьбе оставили.
«Чудачка, – шипела недовольная нянька, – и ребёнка чудачествам учит».
Влюблённые, которых град застал по дороге к станции, сочли себя обласканными судьбой и на радостях заказали в привокзальном буфете шампанского со льдом и выпили друг за друга, решив не расставаться вовеки.
Куры, попрятавшиеся было от внезапно посыпавшегося слишком крупного зерна, с любопытством разглядывали жёсткие кругляшки.
Студент третьего курса журфака заснял ледяной дождь на видео и отправил знакомому на телевидение.
Вечером в новостях показали дачный поселок Пёрышкино, на который обрушился невиданный град. Разбитый фонарь, сбитые головки цветов, крупные блестящие ледышки…
Бабушка и нянька, уложив маленького Илюшу, сидели рядом перед экраном.
Нянька по телефону отдавала приказание сыну: «Включай немедленно! Нас показывают – у нас невиданное! Отличились! Успел? Увидел? То-то. А говорил, зачем у чужих, когда свои… Затем, что тут и деньги, тут и честь…».
Бабушка смотрела на снятые с разных ракурсов ледяные фигурки и вспоминала, сколько чудес ей довелось повидать. Шаровая молния – это раз, тройная радуга – это два… Упавшие ей под ноги градины – это посланцы будущей зимы, зимы, которую она с нетерпением ждёт, потому что в декабре вернётся из жаркой страны тот, кто ещё ни разу не видел Илюшу. Его возвращение станет третьим чудом…
Нянька, поднявшись с дивана, аккуратно собрав шелуху от семечек, миролюбиво сказала:
«Спокойной ночи, Лина Борисовна, пусть ваша дочка Аня не расстраивается – мой Вовка приедет, стекло разбитое заменит. Всё же, смотрите, славы удостоились. Илюше будет, что вспомнить, чем перед другими детьми похвастаться, как в сад пойдёт».
Бабушка улыбнулась и, зайдя в свою комнату, перечеркнула тонкими линиями 23 число. Ещё один июльский день прошёл…
Подумав, она поставила большой восклицательный знак.
ТЕРМОМЕТР
рассказ
– Я – градусник, я – термометр, – заходится сумасшедший в больничном саду.
Маленький мальчик смотрит на него из окна сестринской.
Нервно, резко кричит павлин – пленник больничного зоосада.
Женщине в марлевой вуали нравится птица, и, притопывая ногами, начинает больная ей подражать.
В глазок за этой сценой наблюдает палатный врач.
В мансарде мать мальчика стоит обнажённая перед слепым подростком, он изучает её тело, слегка прикасаясь.
На низенькой скамейке сидит художник и делает наброски.
Депрессивный из подросткового и художник – одна семья. Отец и сын.
Мальчик думает о градуснике: кто его придумал? Он ходит по сестринской, заглядывает в шкафы и ящики: початая бутылка водки, бутерброды в целлофане, половина шоколадки, скрученные бинты, зарядка для телефона. Градусники! «Букет из сосулек», – думает мальчик, вынимая один из обмотанной пластырем банки.
Мальчик прикладывает градусник ко лбу, к щеке, потом засовывает под мышку. Почему полагается именно под мышку? Мальчик силится представить себе человека, который когда-то догадался, какая температура нормальная, а потом загнал ртуть в стеклянную трубку.
А больной уже не кричит. Что с ним сделали?
На лавочке сидит необъятных размеров женщина в белом халате, под мышкой у неё прячется человек-градусник.
Женщина безмятежна, больной спокоен. Но что будет, когда она его вынет?
Мальчику хочется, чтобы кто-нибудь пришёл, ему надоело сидеть одному.
Взмах рукой – и градусник летит на пол. Раскололся! Шарики ртути рассыпались по полу, страшные блестящие шарики. Этой ртути все боятся: и мама, и воспитательница в саду. Почему? Мальчик всхлипывает, пытаясь осторожно собрать стекла, не касаясь ртути.
Женщина, откинув вуаль, радостной улыбкой встречает входящего в палату врача.
– В тот день мы ходили на лекцию. Понимаете, нам показывали слайды: мраморные женщины под вуалью. Скульптуры. Я тогда догадалась – всё самое красивое на свете делают гении. Только гении! А простым и не надо пытаться. Понимаете, мы давно живём с мужем, ну, как женщина и мужчина. И всё хорошо у нас – просто, обычно. И ничего другого, наверное, нам и не надо. А вот тогда, ну, после лекции… Метель была сильная – конец января. И молния! Когда мы к подъезду подходили. Мы все вспоминали про этих женщин… И вот ночью… Ну, когда легли… Случилось. Вот я читала в Библии или Евангелии, не помню, что кто-то был «восхищен». Не на о ударение, а на и. Взяли того на небо и показали такое, что обычный человек выдержать не может. Прекрасное. Понимаете? Это можно только гениям и святым. А я простая. Я не знаю, как это произошло. Муж… Это муж как-то…
– Не волнуйтесь, не плачьте. Если трудно вспоминать – не надо.
– Не трудно. Вспоминать не трудно – рассказать невозможно. Стыдно словом касаться. В общем, не смогла я после этого с ним. Понимаете? Неловко как-то… Ведь не по чину дали. Не могла мужу в глаза смотреть. Вот и вспомнила про вуаль… Те женщины, может, были гениальными, и взгляд у них был особенный… И вот, чтобы не смущать, прикрыл им лицо скульптор. Понимаете?
– Уточню – вам показалось, что взгляд ваш теперь…
– Ну да! Да! Но нескромно об этот говорить…
– Ну хорошо. А зачем вы кричали, как павлин?
– Он красивый, странный. Особенный… Его гений придумал. Он что-то чувствовал, видел. Я не специально кричала, мне кричалось.
– Ну-ну-ну… Давайте вернёмся немного назад. И что вы стали делать, когда надели вуаль?
– Ничего. Как раз совсем ничего. С мужем не говорила. Ни с кем не говорила.
– А вы знаете, где сейчас находитесь?
– В больнице. Меня муж привёз. И правильно сделал – я поломана. Не могу больше быть простой, доброй. Я же не гений, не святая… Я просто голодная, вечно ждущая чего-то… Знаю, что не нужно мне давать, а жду, хочу… Мне не надо теперь с людьми жить. А с мужем просто ни за что нельзя. Вы понимаете?
– А он ведь вас любит…
– Не надо так говорить… Нельзя.
– Он уехал далеко. В монастырь. Говорит, выбрал скуфью не по призванию, а от безысходности. От отчаянья.
– Ну, значит, так тому и быть – я сюда, он – туда. Знаете, что я вам по секрету скажу? Мне кажется, он тоже тогда увидел. И тоже испугался…
– Вы вот с людьми не хотите… А я ведь тоже человек. Врач – это только профессия.
– Не снимайте халат! Что вы делаете? Я с профессией и говорю! А вы мне не нужны!
Успокоил врач больную, отправился к себе в кабинет продолжать статью – такой случай интересный.
Проходя мимо сестринской, услышал тихий плач.
– Ты что здесь делаешь?
– Маму жду. Она меня привела и работает.
– А плачешь-то почему? Соскучился?
– Вот. Ртуть. Градусник разбил… А вы знаете, как он измеряет? Почему именно ртуть?
– Попозже, малыш, попозже, а пока пойдём ко мне. От греха подальше. А сюда специалистов вызовем. И всё будет хорошо. Отличненько будет.
Мама мальчика одевается за ширмой. Художник что-то втолковывает сыну, перебирая работы. Старые часы бьют два раза.
Больной подросток завязывает и развязывает пояс на халате. Ему понравилась тактильная терапия.
Мама мальчика, подкрасив губы, бежит в сестринскую и попадает в объятья дородной сестры– хозяйки.
– Ты что ж своего одного бросила? Он градусник расколотил. Сейчас эта – дезинфекция или, как её, явится. Платить придётся!
– Как платить? За что платить? А сын мой где? Мальчик где?
– Мальчик где… Спохватилась. Нечего оставлять. За что платить? За вызов, работу… Больница что ли, за твоего должна?
– Да пустите, пустите! Отравился он, да? А деньги – вот, берите, берите… Да где он?
– Да что ты блажишь-то? Забери гроши свои. Поучить хотела… Из воспитательных я, это, соображений. У дежурного врача он. Ишь, распсиховалась – впору саму класть.
Мама мальчика вбегает в кабинет. Мальчик держит в руке термометр.
– Положи! Положи немедленно! Нельзя на минуту оставить! Простите его… Нас…
– Мам, ты чего? Тебя долго не было. А он мне рассказывает…
– А ну прекратите истерику! Что вы ребёнка пугаете?
– Но ведь ртуть!
– Что ртуть? Сейчас приедут, всё сделают.
Мама мальчика начинает рыдать ещё громче, но теперь уже как-то по-детски, с облегчением. Мальчик гладит её по голове, успокаивая.
Врач, присмотревшись к ним, что-то быстро записывает в тетрадь.
– Ну, ты понял, малыш, что это было гениальное прозрение! Ему открылось, как это работает. Вот бывает, живёшь, живёшь, и вдруг – молния, миг – и ты гений!
Врач выглядит забавно – халат застёгнут криво, рука с термометром воздета над головой.
Мама с мальчиком, взявшись за руки, входят в больничный буфет.
Сестра-хозяйка приветственно машет ей. Мать мальчика вежливо кивает, но усаживает сына за столик подальше от всех.
– Мам, я всё понял про ртуть. Но кто такой гений?
– Не знаю, сынок… Про некоторых так говорят, очень известных, про Пушкина вот… Я не встречала… Да какая разница, главное, всё обошлось.
– Нет, это интересно. Я вырасту – встречу. Обязательно. Или даже стану.
– Станешь, станешь, сынок. Обязательно. Ешь! И обещай, что никогда больше, никогда в руки градусник не возьмёшь! Я чуть с ума не сошла!
Женщина, сняв с лица застиранную марлю, всматривается в своё отражение в оконном стекле.
Больной мужчина, крепко привязанный ремнями к кровати, тихо шепчет: «Осторожнее, не разбейте. Не разбейте меня».
В глазок за ним наблюдает врач.
Сестра-хозяйка, попивая чай в каптёрке, говорит зашедшей на огонек нянечке:
– Главный после сегодняшнего велел все ртутные списать. Электрические будут. Прогресс!
Нянечка машет рукой, один хрен – что ртуть, что не ртуть. Во, рука моя, надёжней нету. Жар есть – болен. Нет – здоров. Гуляй!
– Это психическим-то ?
– А им, думаю, чем выше, тем лучше. Другой мир – другие законы, нам неведомые.
– Что да, то да. Есть тут один, да ты знаешь, «градусник». Вот что ему мерещится?
– И вникать не хочу! Моё дело полы мыть. Вот, кстати, и пора. Спасибо за чаёк.
Сестра-хозяйка выглядывает в окно – дежурный врач стоит возле павлина и что-то говорит ему, размахивая руками.
Сестра-хозяйка, покачав головой, принимается считать застиранные наволочки с расплывшимся больничным штампом, стараясь ни о чём не думать, ни о чём не думать.
ФЛЮГЕР И ЮЛА
рассказ
«А я так её любил… Она бросила меня…». Речь его монотонна. Как вращается юла, издавая однообразные звуки, так крутился он вокруг одного и того же… «Она бросила меня, а я так её любил…».
Я смотрел тогда на жасмин, следил за планированием лепестков. Аккуратно ложились они по краям садовой дорожки, я же чертил машинально линии на листке, заштриховывал белое пространство… Руки мои беспокойны, я одинаково владею правой и левой – занимаю их, чтобы успокоиться…
На соседнем участке девочка из маленькой лейки поливала цветы, пахло свежей землей. Жасмин отцветал, и почему-то его запах не был так силен, чтобы перебить запах его сигарет, а вот влажная земля сумела.
Никто не прервал его монолога, ни сосед, ни почтальон, ни я сам. Я смотрел на жасмин, чертил и чертил. Я его зять. Зять хозяина детского парка аттракционов, хозяина и работника в одном лице. Он сам включает карусели: небольшое «чёртово колесо». Бегут вагончики, а моя жена, его дочка, продаёт билеты. Белокурая куколка с румяными щёчками… Я нежно привязан к ней.
Узнав о том, что он приедет, она упорхнула в город. Я не возражал, я не люблю возражать жене.
А этот человек… Чего он только про себя не рассказывал! Учился в Дублине. Вопрос, на кого? Что закончил? Да ничего, просто учился… Был охранником у английского певца, звезды мелкого калибра. И в Париже работал на аттракционах. Кто его туда взял, как туда попал? Неведомо. А татуировки на его пальцах, кажется, говорят о другом…
И вот его монолог… «А я так её любил»… Уже несколько пепельниц я опорожнил, отбросил в сторону с десяток исчирканных листков, когда он произнёс:
– Я должен её убить, и ты поможешь мне!
Я ждал, я ждал этого момента, когда он выведет меня из себя! И с наслаждением вытолкал его за калитку, его плечи были засыпаны лепестками жасмина, он упирался, я зачем-то отряхивал его, но шипел, чтобы он не смел здесь появляться, не думал даже звонить моей жене, что она не будет больше работать на его чёртовой площадке, крутить его чёртово колесо…
Он исчез с горизонта…
А появился он два года назад, позвонил дочери. Встретились. Она пришла домой со странной кривой улыбкой на кукольном личике. Попросила водки. Я налил. Выпила. Ещё. Изволь. Наконец выпалила: «Пират какой-то! Я же его совсем не знала…».
Её мать, моя тёща, живёт в счастливом браке на хуторе в Латвии. Мы там бываем. Моей жене нравятся цыплята, щенки и гуси. У нас нет детей… Нам не надо… Точнее, мы побаиваемся их заводить. Природу мы любим, поэтому у нас есть дача. Тёща иногда наведывается к нам, я ей всегда рад, с женой моей они ладят…
Но этот тип… Предложил жене моей работать с ним. Я не был против – всего-то два-три часа в день. Среди детей ей весело, а на качелях качаться она обожает, я люблю в ней её детскость, любуюсь, когда она раскачивается, взлетает высоко-высоко, визжит… Потом у неё кружится головка, я отпаиваю её прохладной водой…
Её отец не вызвал у меня доверия… Да точно ли он отец? Спросил тёщу. Сказала, что сбежала от него, когда дочке было два года, и больше о нём ничего не слышала, да и не желала слышать. Нахлебалась. Чего нахлебалась? Не спрашивай! Как, не спросив, узнать? Вот и терялся в догадках.
Он привёл к нам свою подружку. Худая, бледная, в веснушках.
– Люблю так, как никого в жизни!
А потом – «она бросила меня», «я должен её убить»… Он вымотал меня!
Я выгнал его, и, казалось, на этом всё – он исчез с горизонта. Мы успокоились, съездили к тёще, подробности разрыва утаили, впрочем, вряд ли ей это было бы интересно.
Но вот вчера он позвонил мне. Просит о встрече.
И я готов. Я, кажется, соскучился по нему, и, как флюгер, готов крутиться на ветру его россказней, пряных авантюр.
Моя куколка-жена, моя послушная жена, пышная юбочка, кажется, ты юлой будешь крутиться на зеркале жизни…
Ты не знала, что я такой? Я и сам не знал! Но теперь уже ничего не поделаешь…
И что он там ещё затевает?
Но я готов. На всё готов. И ты, радость моя, отправишься вслед за мной чёрт знает куда…
Хотя, может быть, он всего лишь хочет занять у меня денег…
