(продолжение. Начало в №1/2008 )
У каждого человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её, как может.
Жан-Поль Сартр
Бог жив, пока я жив, его в душе храня. Я без pнего ничто, но что он без меня?
Антоний Силезиус
Псалмы 3-4
На ладони твоей умещается мир.
В нём друзья не друзья и враги не враги.
В нём целительный яд и отравленный пир.
В нём пути твои скрыты трухою лузги.
Ты сжимаешь ладони меня оберечь,
дышишь в них, чтобы душу теплом одарить,
чтоб с дороги не сбилась несчастная речь,
чтобы слово твоё не могла позабыть.
А в тебе, говорят, ни спасения нет,
ни желания слушать отчаянья стон,
но я вижу сквозь пот негасимый твой свет,
и не слепну от света, и знаю, что он
ждёт меня у последней, у смертной черты,
раздувает души угольки до огня,
и язык, где до Ты возносимое ты
отвечает и знаю, что слышишь меня.
Я прошу тебя, Боже, врагов покарать,
не отнять у меня твоей истины нить
и уменье друзей от врагов отличать,
и ладонь отворить, и на путь осенить.
Псалом 5
Звезда в ночи на у́гли раскололась,
молотят кости грома жернова
и рвётся в крике мой неслышный голос.
О, Господи, услышь мои слова!
Приду и поклонюсь святому храму.
Но где дорога к храму? Укажи.
Лукавые уста не имут сраму
и пагуба в сердцах, и языки во лжи.
Которая по счёту мировая
встречает мир на лезвии ножа?
Какая блажь, на площадях камлая,
кровавит глаз слепого куража?
Гаджет орёт, как одуревший кочет,
раскрытый гроб гортани тленью льстит
и кесарей иконы мироточат.
А Он с сумой на паперти сидит.
Псалом 7
От Бога до Божией Троицы,
от троицы к тройке наганов.
от Божьего и до басманных,
от праведников до поганых,
от духа до алчной утробы,
от пропасти и до паренья,
от серой золы до каленья
и от слепоты до прозренья,
от правды до лжи и обратно…
И что же, и что же, и что же?
Мы — неразличимо похожи —
затылками в смертное ложе.
А ты-то? Ты кто? Ты спроси
у Бога. Но он в небеси.
Разрыта, в ухабах, убога
ведущая к Богу дорога.
Псалом 8
Что я есть среди прочих таких же как я,
среди тварей земных и воздушных, и водных,
что сквозь зубодробительный шум бытия
слышу тени свечений небесных свободных?
Что я есть, что нисходит в ночи благодать
просветлений и той несказáнной печали,
что ни в сказке сказать, ни пером описать,
да и скажешь ли то, что сверчки насверчали?
Что я есть, да есть ли — не знаю и сам.
Божья тварь, горстка праха, исчадие ада,
или так, голограмма в толпе голограмм,
пустота в смутном времени полураспада?
Что я есть? Что бы ни было, будет, что есть,
а другого, пожалуй, уже и не надо.
Как ни кинь, сам вопрос уже божия весть
в изумрудном сиянии тихого взгляда.
Псалом 9
Между злом и добром никакого зазора.
Полшагá от почёта до злого позора.
И хотелось бы верить, что бог всё уладит
и неровности жизни заботливо сгладит.
Только у палачей белоснежна постель,
а во рвах догнивают останки емель
и в чаду испоконных дурацких затей
смерть-красава безудержно косит детей.
Жизнь листаю прожитую — нечет ли, чёт,
все грехи свои знаю я наперечёт.
Всё, что я наломал, напорол, накосячил,
всё ко мне возвратится. А как же иначе?
Псалом 10
Жизнь плутает в извечных загадках-разгадках
под привычные вздохи: «Только б не было хуже».
По ночам словно в детстве щекочет в лопатках —
это крылья растут, пробиваясь наружу.
Встав на цыпочки, тянешься с выдохом взвиться,
крылья пробуя в робком сначала замахе,
а потом с простодушною верой сновидца
расправляешь их, втайне завидуя птахе,
и взлетаешь, и крыльями кажутся руки,
и в полёте смелеешь немножко несмело.
А внизу уже туго натянуты луки
и заправлены в луки звенящие стрелы.
Псалом 11
Покуда уста наши с нами, мы всех пересилим словом,
неважно, что оно лживо — уста краснеть не умеют.
Мы так подкатить сумеем шары свои к первоосновам,
что здравого смысла остатки заплачут и осиротеют.
Уста наши с нами и знают, что льстить полагается грубо —
тонкая ложь не доходит, а грубая правды сильнее,
и мы называем устами болтливые наше губы —
вроде одно и то же, а всё-таки повеселее.
Лжём так же легко, как дышим, хоть дышим с натужным свистом.
Лжём сами себе, поскольку другим выучили не врать нас.
И, обманув себя, другим говорим правду уже на дыхании чистом
и на глазу голубом, чтобы спрятать в ясности слов превратность.
А нет чтобы чистое слово семь раз серебром переплавить
и помнить, что слово — птица, с губ слетит — не поймаешь.
Но вот оно с губ слетело и этого не исправить,
и что с этим делать, если не лгать, не знаешь.
Псалом 12
Стою потерян и растерян, душою наг
и вслушиваюсь в шёпот звёздный в тиши ночной,
ловлю не слово — ладно, пусть хотя бы тайный знак,
хоть иероглиф смысла под покровом параной.
И день, и ночь со мною скорбь — моя сестра —
о тех, кого прибрал господь руками зла,
и жизнь на бед поток по доброте щедра,
а хочется всего-то лишь чутóк тепла,
как материнская рука на детском лбу в огне,
отца совет сквозь шелуху набрякших злобой дней.
Но дни свалялись, как на псе надежды в колтуне.
Доколе мне слагать советы в душе моей?
Псалом 13
Каин брату не сторож. Кроткий трудяга Авель
тянет свободы лямку до вечной своей вольной,
а за спиной у бога ражий лыбится дьявол,
ангелы волокутся жилкою подконвойной.
Чёрное назовём белым, белое назовём чёрным,
вечное лето сменим на злую вечную зиму,
головы заморочим, шеи свернём непокорным,
рваную память выбросим в мусорные корзины.
Сорок вóронов в небе когти на падаль точат.
Сорок шустрых сорок всё, что блестит, разворуют.
Клюнет с весёлым криком утро жареный кочет,
сплюнет брезгливо красную землю ещё сырую.
И понесётся по новому колесования кругу
мир за собой в погоне, как на водопой кони.
Так береги, Господи, детей, друзей и подругу.
Что я без них, Господи? Прах на твоей ладони.
Псалом 14
Отверженный, поверженный,
но своему приверженный —
да как он смеет сметь?!
Твержу урок затверженный —
да будь презрен отверженный.
Но не могу презреть.
Я сам такой же, Боже мой,
зашоренный, стреноженный,
но не презри меня.
К ногам твоим низложенный,
презреньем уничтоженный
живу, себя кляня.
Душа, как вечной дратвою,
прошита смертной клятвою,
и мне её блюсти.
Трещит спина под жатвою
виной тысячекратною,
но ты меня прости.
Прости моё прельщение
и пусть твоё прощение
даст силы устоять,
пройти сквозь очищение
от зла и наущения
презреньем убивать.
Псалом 15
С руки сорвётся птица,
завьётся в узел нить.
Не клянчить, а молиться,
не льстить — благодарить.
За что? За то, что живы,
за то, что светел свет,
за то, что нет поживы,
но жив в душе завет,
за то, что чушь сорочья
не заглушает глас
того, кто даже ночью
неслышно учит нас,
за то, что жизнь ломала
да не смогла сломить,
за то, что жизни мало,
а больше не прожить.
Псалом 16
Так, значит, говоришь, ты жизнь прожил безгрешно?
Но ангел на плече рыдает безутешно
и стайка дьяволят в сторонке корчит рожи,
и морщится шагрень сжимающейся кожи.
В стеклянном блеске бус заслуг твоих бесспорных
чернеют острия греха колючек сорных.
Не отвести глаза и память не утѝшить,
и даже стань глухим — не сможешь не услышать
глухие голоса из темноты былого,
в котором окажись и не повторишь снова
того, что натворил, наговорил, наделал…
но поздно лоб ломать — то время пролетело
и ты стоишь, пока скользят минуты мимо,
на собственном суде судья и подсудимый.
Псалом 17
И ночь была черней вселенской тьмы,
и день черней последней в жизни ночи,
и думали тогда с тобою мы —
что день грядущий нам послать захочет?
Казалось на излёте слабых сил,
что быть или не быть уже не будет,
что приговор судья провозгласил
и что палач его не позабудет.
От холода смерзалась в жилах кровь,
в пожаре глюков мысли догорали,
и если что спасало, то любовь —
банальна рифма, но найду едва ли
другие, столь же точные, слова,
чтобы озвучить смысл, что несказуем.
За окнами последняя листва
шептала, что декабрь неминуем
и будет в нём последнее число,
а там — конец, как на ветру мочало.
Но злу наперекор, всему назло
нас утро тихой радостью встречало.
Псалом 19
Что будет мне дано по сердцу моему?
Не знаю и на картах не гадаю —
что будет, с благодарностью приму,
а что не будет, то не потеряю.
Под грохот смертоносных колесниц
и под пятой безумного тирана
да не случится лечь во прахе ниц
под трупный бред фанфарного обмана
или под барабанный бой псалмы
орать, поддавшись наважденью страха,
или холопством соблазнять умы
над пропастью зияющего краха.
Тираново тиранам — кровь и блуд,
кошмар ночной и наяву сырая плаха,
а у меня, пока они живут,
лежит в запасе чистая рубаха.
Как морока угар, они пройдут,
оставив след кровавого дурмана.
Мы вспомним их, когда нам подадут
на Пурим уши сладкие Амана.
Псалом 20
Царство моё, ты не царство Царя,
сам я в нём царь и последний бродяга.
Если сказать, пред собой не хитря,
всё от меня — и успех, и бодяга.
Царство моё что ковчега нутро,
всех приютило, не зная контроля —
черти и ангелы, зло и добро,
праведники, проходимцы и тролли,
те, кого знаю сто лет, как себя,
те, кого, может, ещё и не знаю.
Мысль заблудившуюся теребя,
кто я и что я впустую гадаю.
Царство моё мне кнута не простит.
Пряников сладких на всех не хватает.
Синяя Птица ко мне не летит.
Чёрная Птица да не прилетает.
И на вечерней зорьке сверчок
молится звонко и весело, чтобы
маленький мальчик, смешной дурачок
в царстве моём был сильнее, чем злоба.
Псалом 21
Я верю ли — о том судить не мне,
мысль изречённая есть ложь, слова пустые,
но смерть окликнет — с ней наедине
я шёпотом кричу слова простые.
Они дыханьем тают в небеси,
мне говорят, что их никто не слышит:
«О, Господи, спаси и пронеси» —
и мне в ответ глухое небо дышит:
«Я слышу и с тобой моё тепло» —
С души спадает тягостная глыба,
и, значит, нынче снова пронесло,
и небесам шепчу своё спасибо.
Псалом 22
Всеведущ, всемогущ и вездесущ.
Вы мне твердите — где он, покажи, мол,
где прячется он в гуще райских кущ?
Но вы забыли, что непостижим он.
И я в ответ вам тихо говорю,
что споры все — пустых словес пожива,
и если я его благодарю,
то и себя, в котором всё же жив он.
Псалом 23
Не надо вешать на уши лапшу,
мол, всё придёт, как дважды два четыре.
Когда придёт всё то, о чём прошу,
мой след давно простынет в этом мире.
Уж сколько раз надеялся и ждал,
и верил, что желанное случится,
но домики мои крушил вандал,
в ладони билась муха, не синица,
и журавли курлыкали: «Прощай
или до встречи — как нам карта ляжет,
но только не божись, не обещай —
грядущего никто нам не предскажет.
Ты думаешь, что ты душою чист,
что помыслы твои сияют светом,
но что ни день, то снова чистый лист
и снова испытание заветом».
Одышка времени привычная давно
и небо то смеётся, а то плачет.
Всё будет только так, как быть должно,
пусть даже неожиданно иначе.
Псалом 24
Разбившийся отзвук заката
в колодце ночной тишины,
как невозвращённая плата
грехов непрощённой вины.
Все беды мои и печали,
все скорби и боль от меня.
В конце я стою, как в начале
последнего первого дня.
Прозрачная призрачность ночи,
ночные кошмары в упор
и кошек зелёные очи —
зовущий во тьму светофор.
И душу свою охраняя
от искуса вечного зла,
себя до конца я не знаю
и рядом хвала и хула.
Псалом 25
Ночь открывает то, что прятал день,
и ты во тьме становишься всё зорче,
и отступают всякие трень-брень,
и правда всё пронзительней и горче.
Стол с нечестивыми делил, лжецам прощал,
на голый крюк ловился искушений,
то, что не мог, бездумно обещал
и путался в сетях превозношений.
Я был, как все, а, может, хуже всех,
поскольку понимал, но всё же делал,
а нынче вспоминаю — смех и грех,
нет, всё же грех для памяти уделом.
О чём прошу, кого прошу — невесть —
то шёпотом, то криком, то безмолвно?
Грозой ночной срывает с крыши жесть
и небеса взирают хладнокровно.
Псалом 26
Веди меня дорогою прямой,
не дай пропасть в сгущающейся чаще,
не дай испить из пораженья чаши,
не накажи сумой или тюрьмой.
Так я прошу в бреду и в страшном сне,
где черти оккупировали кончик
иглы и горько плачет купидончик,
а чертенята пляшут в визготне,
небесной вохры торжествует пьянь,
десятый круг приснившегося ада
вращается в зрачке слепого взгляда,
и инь впадает в обмелевший янь.
Но первый луч скользнёт над головой,
ему навстречу приоткроешь веки
и голос из небесной фонотеки:
«Ну что ж, иди дорогою прямой».
Псалом 27
Услышишь ли голос молений моих
наивных, смешных, неуклюжих?
Вздох неба в ответ, оглушительно тих,
дрожа, отражается в лужах.
По буквам читаю небес письмена,
по букве, по слогу, по слову.
Минуты слагаются во времена,
осколки в надежды основу.
И яблочный стук в опустевшем саду
сигналит морзянкой невнятной,
что сбудется то, что от жизни я жду,
но только вот что — непонятно.
Псалом 28
Нуждается ли Бог, чтоб я ему пел славу?
Зачем ему мои неловкие слова?
Придутся ли ему мои слова по нраву
иль отмахнётся, мол, словесная ботва?
Слова впадают в речь, а речь впадает в ересь,
и солью на губах за пустословье стыд,
и торжествует зло, в ухмылке мерзкой щерясь,
и ангел на плече заходится навзрыд.
Чем проще, тем верней, чем тише, тем слышнее.
Зачем ему моя торжественная лесть?
Любовь не говорит на языке елея.
Она души порыв. Она поступка весть.
Псалом 29
Листая жизнь страницу за страницей,
не веришь сам себе — со мной ли было
и было ли или всего лишь снится?
Застолий шум и в тишине могилы,
улыбка мамы, бабушкины сказки
и сказки зла в динамиках, и страха
на бледных лицах гипсовые маски,
мечом дамокловым над головами плаха,
и детства золото в потёках золотухи,
и счастья чёрный ломоть хлеба с солью,
и в волглом воздухе витающие слухи,
и ёлка, пахнущая радостью и смолью,
ложь погоняет ложь, а правде пуля,
и дед глядит из забытийной стужи,
и шёпот, спины крепкие сутуля:
«Не приведи господь, бывает хуже»,
Но всё проходит — и беда, и счастье.
Сбегает по щеке неслышно влага
и принимаешь, как последнее причастье,
сквозь боли тьму светящееся благо.
Псалом 30
Старался не грешить, но нагрешил
достаточно и тихо сожалею.
А впрочем — что теперь? Я жил, как жил,
и, видимо, иначе не умею.
Проходит ночь и наступает день,
но даже днём витают ночи тени,
так что ни свет, ни тень, а светотень
царит в моей смущённой ойкумене.
В смятении моём ты, есть иль нет,
не обещанье манны или рая —
самой себе души немой завет.
И не стыжусь, что я к тебе взываю.
Псалом 31
Блажен, кто верует, что всё ему простится —
тепло на свете беззащитной птице
в гнезде под сенью вымокшей стрехи.
Поступок мой есть я, но я не мой поступок,
и я не попрошу поблажек и уступок,
когда настанет час судить мои грехи.
Я попрошу весы отладить очень строго,
чтобы они в руке моей иль длани Бога
не лгали, не подыгрывали мне.
Пусть даже приговор приму я, плача,
пусть будет всё, как есть, и не иначе,
ничто не пропадёт иголкою в копне.
Что мне рядиться в белые одежды —
Я жил, как все, шальной полуневежда,
и на горбу влачу мешок грехов.
И всё-таки оставьте мне надежду,
пока я губы не сомкнул и вежды,
елей души очистить от жмыхов.
Псалом 32
Стою — рубаха липнет к рёбрам —
по эту сторону травы
под небом то лихим, то добрым
под голос плачущей совы,
под перекличку дур-кукушек,
под трели пьяных соловьёв,
под стон утрусок и усушек,
под полуночный бред царёв.
И, страхом переполнен божьим,
гляжусь в пространства зеркала
в надежде, что любовь умножим
и станет пламенем зола.
А ты, мой добрый бог, печален
и безутешен, как вдова,
и мы пытаемся ночами
в молитвы складывать слова.
Псалом 87
Ты забираешь лучших и селишь их души в раю,
но мёртвые петь не могут, Боже, во славу твою.
Они возвращаются прахом вскармливать новый прах.
Зову тебя сквозь одиночества душу съедающий страх.
Ухо твоё приклони к молению моему.
Дай отдых душе и откровенье уму.
Пустота дня окружает меня, как вода.
В ней с шипением гаснет светившая мне звезда.
Скажи, отчего, Господи, прячешь лицо от меня,
мне посылая пламя сжигающего огня?
От света в ослепших глазах темно
и нет во тьме ни просвета, но
тьма растворяется в свете и
серыми кляксами плещутся в нём воробьи.
Боже мой, как спотыкается мой охромевший слог,
а ты всё молчишь, Господи, и отозваться не смог.
Псалом 90
Живущий под сенью твоей ладони,
уповающий на тебя,
ничего у тебя не просящий,
озарённый страхом твоим,
говорю тебе…
Господи,
ты дал мне время и путь
моей непутёвой жизни,
и в любое время
на любом из моих путей
отведёшь от меня всё,
что не время и путь,
данные от тебя.
Ты не заплатишь золотом
за то, что я возлюбил тебя,
но проведёшь меня
через всё, что я должен пройти,
чтобы моё упование на тебя стало мною.
Вода будет топить — и прибьёт к берегу.
Ветер будет валить с ног —
и вынесет в нужное место.
Если я не перестану уповать на тебя,
ангелы твои охранят меня от меня,
мои молитвы от суесловия
и мой храм от роскоши.
Храмом мне будет любое место,
с которого ты слышишь меня,
и мои упования на тебя
помогают тебе быть
всевидящим,
всезнающим,
всемогущим.
Ты мой Бог, на которого я уповаю,
которого ни о чём не прошу,
ибо Ты знаешь мой путь,
а пути я выбираю сам
из тех, что составляют путь,
который назначил ты.
Ты ведь слышишь меня, Господи?
Псалом 108
Что эта жизнь, Господи? Господи, расскажи.
Что в ней твои дороги, что прелестей миражи?
Что в ней мой хлеб насущный, что запрещённый плод?
Возлюбленным Иовом ждать ли мне от твоих щедрот,
пока вожделенное миро не попадает в рот
и по усам стекает, калеча твои чертежи?
Корчиться под ударами кнута, батога, камчи
и возносить молитвы к зияющим небесам?
А, впрочем, хочешь, кричи, не хочешь, молчи,
ибо никто не внемлет твоим смешным словесам.
И тут уже ни врачи, ни золотые ключи,
ни золотые рыбки, ни «Отворись сезам»
Боже, хвалы моей не премолчи,
а всё остальное, Боже, можно я сделаю сам?
© 2015-2020
Оригинал: http://s.berkovich-zametki.com/y2020/nomer1/kagan/
