Вавилов и Лысенко (продолжение)0

(продолжение. Начало в №1/2020 и сл.)

Продолжение веры властей в спасение страны за счет новых культур

Выше было рассказано, что Вавилов верил в возможность выведения и внедрения новых культур в сельское хозяйство, часто увлеченно говорил об этом в выступлениях и писал в письмах (132). В 1932 году он напечатал небольшую книжку, названную «Проблема новых культур», в которой перечислил 136 видов растений, перспективных для внедрения в качестве новых сельскохозяйственных культур (133). В списке было небольшое число лишь условно новых культур для СССР (он считал нужным расширить площади под кукурузой, сорго, соей, земляной грушей, бататом, клещевиной, арахисом). Затем были перечислены потенциально полезные виды растений: тепари, ворсовальная шишка, американский пырей, судза, ажгон, бадан, скумпия и многие им подобные. Сегодня, спустя почти век, приходится констатировать, что они не вошли в арсенал растениеводства и не революционизировали сельское хозяйство.

Но вера в выведение новых культур витала в воздухе. По-видимому, Л.Н. Толстой был одним из первых, кто громогласно заявил о необходимости новых культур, когда он пришел в 1894 году на собрание Русского общества естествоиспытателей в Москве. Послушав ученых, особенно профессора Московского университета М.А. Мензбира о достижениях клеточной цитологии, Толстой взял слово и образно и гневно (даже глумливо) упрекнул ученых, что они ничего не делают для внедрения в пищу народную новых культур. Он опубликовал нашумевшую в России статью «О назначении науки и искусства», в которой выговорил ученым:

«…Ботаники нашли клеточку, а в клеточках-то протоплазму, и в протоплазме еще что-то, и в той штучке еще что-то. Занятия эти, очевидно, долго не кончатся, потому что им, очевидно, и конца быть не может, и потому ученым некогда заниматься тем, что нужно людям. И потому опять, со времен египетской древности и еврейской, когда уже была выведена пшеница и чечевица, до нашего времени не прибавилось для пищи народа ни одного растения, кроме картофеля, и то приобретенного не наукой…» (134).

Правда, исследование “штучек” (то есть хромосом, а затем еще штучек внутри них — генов) позволило понять природу огромного числа болезней, развить методы их лечения, поднять урожаи, накормить в ходе “зеленой революции” сотни миллионов людей по всему свету, увеличить продолжительность жизни людей в несколько раз, развить биотехнологию и так далее и тому подобное.

Как уже было сказано, на торжествах в Москве в Кремле по случаю открытия вавиловского Института прикладной ботаники и новых культур личный секретарь Ленина Н.П. Горбунов вспоминал, что идея обогащения сельского хозяйства новыми культурами не оставляла и Ленина (135).

И растениеводы, и животноводы в те годы полагали, что главным путем для пополнения мира одомашненных растений и животных, должно стать скрещивание, гибридизация разных видов как в мире растений, так и животных. Многие надеялись, что это может привести к желанному результату. Эпоха генетической инженерии пришла столетием позже.

Еще в самом начале 20-го века для улучшения арсенала пород в России были осуществлены многочисленные скрещивания сельскохозяйственных животных. В.И. Шишкин и А.Г. Орлов вывели новые формы орловских скакунов, И.В. Мерцалов, И.В. Сабуров, П.Д. и Г.Д. Мазаевы и С.И. Четвериков использовали разные схемы скрещиваний для получения новых пород мериносных овец. Теоретические вопросы скрещиваний животных были рассмотрены в пионерских исследованиях И.П. Червинского, П.Н. Кулешова, М.Ф. Иванова и Е.А. Богданова. Развитие генетики началось с работ чеха Иоганна Грегора Менделя (1865) и было сильно развито американцем Томасом Хантом Морганом (1910-е – 1940-е годы). Важность понимания роли генетических структур в определении наследственности организмов рано осознали и русские ученые. В частности, еще в 1907 году Кулешов, тогда профессор Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии, в статье “Теория Менделя о наследственности” впервые на русском языке изложил основные моменты работы И.Г. Менделя (136). В 1914 г. другой профессор этой же академии Е.А. Богданов издал огромную книгу “Менделизм или теория скрещивания” (137), прекрасно изданную и снабженную большим числом иллюстраций.

Поиск путей для расширения набора одомашненных животных закономерно привел к попыткам получить гибриды существующих пород домашних животных с организмами, взятыми из дикой природы. В 1910–1914 годах Ф.Э. Фальц-Фейн в имении Аскания-Нова начал скрещивание зубров с бизонами, зубров и бизонов с домашним рогатым скотом, успехом закончились опыты по скрещиванию лошадей Пржевальского с домашней лошадью. Фальц-Фейн пытался также скрестить лошадь Пржевальского с зубрами. Позже в возникшем “Институте гибридизации и акклиматизации животных Аскания-Нова” продолжали попытки получить помеси животных диких видов с домашними. Для этого вели исследования с овцами и крупным рогатым скотом. В частности, пытались скрестить коров с зебу и бантенги.

Видным ученым, работавшим над проблемой скрещивания животных, был М.Ф. Иванов, начавший читать весной 1917 года специальный курс на эту тему. П.Н. Кулешов в 1921 г. организовал Московский зоотехнический институт, а с 1922 года начал в нем планомерные экспермиенты по скрещиванию разных пород овец (в 1928 году он был избран членом-корреспондентом АН СССР). В прекрасной работе П.Ф. Рокицкого и Е.Т. Васиной-Поповой проанализированы результаты исследований многих групп ученых, изучавших с начала 20-го века гибридизацию кур, овец, крупного рогатого скота, ослов, лошадей, взятых из хорошо изученных стад, и подвергнутых скрещиванию с представителями дикой фауны (138). В 1933 году генетик А.С. Серебровский даже предложил основать новую науку — гибридагогию (139).

В середине 1917 года в Москве на средства нескольких русских филантропов был учрежден Институт экспериментальной биологии. Директор института Н.К. Кольцов организовал под Москвой Аниковскую экспериментальную станцию (140). И в центральном институте в Москве, и на этой станции заведующий генетическим отделом института С.С. Четвериков исключительно талантливо воспитывал нескольких в будущем выдающихся российских генетиков, занявшихся, в частности, и вопросами получения новых пород животных. Так, например, его аспирант Б.Л. Астауров (в будущем академик и директор Института биологии развития имени Кольцова АН СССР) вместе  с заместителем директора кольцовского Института экспериментальной биологии В.Н. Лебедевым принял участие в скрещивании одногорбых и двугорбых верблюдов в Средней Азии в 1928–1929 годах. В целом, в 1920-е годы в нескольких научных организациях страны шли целенаправленно и широко генетические исследования метизации животных, изучали как наследуются признаки у гибридов сельскохозяйственных животных с животными из дикой природы, а в 1931–1933 годах проблему изучали в разных регионах СССР (Киргизия, Казахстан и др.).

Таким образом надежды Н.И. Вавилова использовать его уникальную коллекцию семян растений, собранную со всего света, для получения новых культур через скрещивания, не были чем-то экстравагантным, из ряда вон выходящим, а укладывались в русло всеобщих радужных надежд на продуктивность такого подхода. Собранная им коллекция, как казалось, открывала новые возможности. Одна из главных трудностей на этом пути оказалась связанной с различиями в сроках прорастания и цветения выходцев из разных стран. Их надо было синхронизировать в развитии друг с другом, чтобы добиться скрещивания.

Обработка проростков растений низкими температурами изменяет их развитие

Еще в 1910–1913 годах немецкий ученый И.Г. Гасснер описал изменение физиологических условий прорастания, цветения и созревания растений после обработки проростков наклюнувшихся семян низкими температурами (141).  Темпы развития при такой обработке холодом наклюнувшихся проростков меняются. Многократно сообщались о таких изменениях и в российской и позднее в советской литературе. В обзоре исследований на эту тему профессор И. Васильев в 1936 году (142), в частности, указал, что известный петербургский садовод и огородник Е.И. Грачев в середине 1870-х годов (для нас в позапрошлом веке) научился с помощью воздействия холодом на семена изменять свойства озимых пшениц и высевать их весной, а не в осень  (143). А в Московском сельскохозяйственном институте А.Д. Муринов исследовал колошение озимых ржи и пшеницы при яровом посеве (144). Большого прогресса в этом направлении достигли в 1923–1925 годах Н.А. Максимов (145) и Б.А. Вакар (146). Аналогичную проблему исследовали и в США, когда физиолог Клиппард установил, что «для превращения озимой пшеницы в яровую достаточно озимой пшенице тронуться в рост осенью или зимой, но удержать от прорастания низкой температурой или замораживанием до тех пор, пока её можно будет посеять весной. Это обычно производят посредством вымачивания и проращивания зерна и последующего замораживания в этом состоянии, пока не придет время весеннего посева” (147).

В 1927–1928 годах специалисты вообще уже много знали о действии низких температур на прохождение различных фаз развития растений. Было установлено, например, что если проростки озимых пшеницы или ржи не прошли обработку низкими температурами, то их дальнейшее развитие весной застопорится. Хотя семена озимых культур, высеянные весной, могут прорасти нормально, даже дадут густые всходы, но затем подавляющее большинство растений не станет куститься и не даст колосьев (незавершенность процессов развития помешает им даже вступить в фазу колошения). Но, если подержать проростки на холоду, этот блок, как правило, будет снят. Более того, физиологи выявили возможность ускорения развития растений с помощью разных факторов, а не только температуры. Появился и термин «вернализация» (от англ. vernal — весенний).

Важные результаты в этой области исследований были получены в 1910–1929 годах Гавриилом Семеновичем Зайцевым — известным не только в России, но и на Западе физиологом растений и селекционером. Он организовал широкие исследования поведения растений после воздействия на них не только низких температур, но и других факторов среды в условиях Средней Азии. Работая главным образом с хлопчатником, Зайцев вывел важные закономерности, приложимые и к другим растениям. В 1926 году он издал книгу (148), в которой не только поставил задачу о суммах низких температур, необходимых для получения половозрелого потомства, но и проанализировал другие воздействия на растения. Многократно доктор Д.Н. Бородин — директор Нью-Йоркского бюро прикладной ботаники и энтомологии в США писал Вавилову о работах Зайцева (149). Зайцев был хорошо знаком и сам с Вавиловым, последний не раз посещал Зайцева в Ташкенте, писал ему письма (копии двух из них есть у меня в архиве), о добрых отношениях Вавилова с Зайцевым мне рассказывала в 1980-х годах Мария Гавриловна — дочь Гавриила Семеновича в Москве, она дружила с сыном Н.И. Вавилова Юрием, и последний нас познакомил.

Еще одно указание на важную роль воздействия холодом на проростки содержалась в статье В.Т. Батыренко (150), в которой сообщалось, что некто Д. Москалев в 1929 году добился ускорения созревания яровой пшеницы, ячменя и ржи на 2–2,5 недели благодаря обработке низкими температурами прорастающих семян.

Начало работы Лысенко в Азербайджане

В 1922 году, работая лаборантом на селекционной станции Главсахартреста в Белой Церкви, Трофим Лысенко поступил заочно в Киевский сельхозинститут, который окончил с дипломом агронома в 1925 году. Вскоре ему пришлось уйти с работы и уехать из Белой Церкви. Он перебрался на Кавказ и оказался в городе Ганджа (в советское время — Кировабад) на «Азербайджанской Центральной опытной селекционной станции имени товарища Орджоникидзе», созданной за два года до этого. В том же 1925 году станция вошла в состав Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур. Директором станции был один из немногих в стране специалистов по применению математических методов в агрономии Н.Ф. Деревицкий, автор нескольких книг (151).

Лысенко был зачислен на должность младшего специалиста (152). Круг его обязанностей был очерчен строго: заняться «селекцией бобовых, фуражных и сидерационных растений». Как и по всей стране, в Азербайджане не было достаточно кормов для скота, особенно в зимнее время. Хотя осень и зима в этом южном краю были относительно теплыми, животным в это время приходилось туго. Деревицкий хотел переселить сюда из средних широт так называемые сидерационные растения (люпин, клевер, чину, вику и другие /153/). При посеве в осень они могли выжить и в самое голодное время — ранней весной — обеспечить решение сразу двух задач: пастбищные животные получили бы зеленый корм, а после запахивания всходов плодородие почв было бы улучшено. Проверка этой идеи и была поручена Лысенко. Молодому специалисту предстояло проделать большую работу, рассчитанную на много лет: перепробовать в новых условиях различные сорта нескольких бобовых культур и сделать вывод о пригодности их для этой цели в регионе.

После присоединения станции к институту Вавилова в нее зачастили сотрудники из Ленинграда, там побывали близкие к Вавилову специалисты — в 1926 году Н.Н. Кулешов, в 1928 году К.Ф. Костина, которые, несомненно, по возвращении в Ленинград делились сообщениями о делах на станции с директором института и могли упоминать Лысенко.

За первый год Лысенко успел посеять один раз горох. Зима 1925–1926 года оказалась мягкой и к весне посевы дали хорошую вегетативную массу. Результат обнадеживал. Если бы в последующие годы обнаруженный факт подтвердился, то Азербайджан мог бы улучшить кормовую базу. Пока же один единственный опыт, к тому же случайно пришедшийся на благоприятный год, еще мало что значил. Неясно было, как поведут себя осенне-зимние посевы в более холодные и сухие зимы. Надо было продолжить работу, повторить посевы еще и еще раз (154). Забегая вперед, заметим, что высев сидерационных растений в Азербайджане не прижился.

Статья о Лысенко в “Правде”

В 1927 году произошло событие, перевернувшее жизнь Лысенко и направившее её течение по новому руслу. Ганджийскую станцию посетил летом того года публицист, печатавший свои очерки в «Правде», Вит. Федорович. Корреспонденту понадобился прототип на роль героя из рабоче-крестьянской среды, и заезжему журналисту представили Лысенко, который два дня водил Федоровича по полям, показывал посевы. Корреспондент захотел создать вокруг младшего специалиста и его первого опыта, интересного по замыслу, но скромного по результату, настоящий «вселенский звон». В «Правде» появилась его большая статья «Поля зимой» (155). В ней начинающий агроном, импонировавший автору крестьянским происхождением, был расхвален. Корреспондент умилился даже тем, что его герой не блистал образованностью, не баловался со всякими мушками-дрозофилами, ставшими в то время популярными:

«…университетов не проходил…, мохнатых ножек у мушек не изучал, а смотрел в корень».

Он писал о Трофиме восторженно и даже величал его профессором (правда, не без юмора — «босоногим профессором»). Объясняя цель его работы, он писал:

«Но если растет трава, а человек нищий, как не подумать, — нет ли в научной копилке какого подкрепления, нельзя ли протащить на зимние поля Закавказья какую ни на есть культуришку?».

Лысенко при разговорах с гостем старался выглядеть аскетом, был глубокомысленно молчалив, цедил слова сквозь зубы, говорил восторженно лишь об экзотических растениях, таких как арахис: «Он шел быстро, на пшеницу смотрел неприязненно» и выказал неприязнь не только к пшенице, но и к местным порядкам и обычаям. Не нравилось Лысенко, как поют в Азербайджане, и как живут. В статье было особо подчеркнуто, что всего один раз за два дня он улыбнулся — когда вспомнил о любимых украинских варениках с вишней, какие готовила мама. Вообще, как человек, Лысенко произвел впечатление неважное, и Федорович дал ему удивительную характеристику:

«Если судить о человеке по первому впечатлению, то от этого Лысенко остается ощущение зубной боли — дай бог ему здоровья, унылого он вида человек. И на слово скупой, и лицом незначительный, — только и помнится угрюмый глаз его, ползающий по земле с таким видом, будто, по крайней мере, собрался он кого-нибудь укокать».

Но о его многообещавшей работе с горохом журналист отозвался с завидным уважением:

«Лысенко решает (и решил) задачу удобрения земли без удобрений и минеральных туков, обзеленения пустующих полей Закавказья зимой, чтобы не погибал скот от скудной пищи, а крестьянин-тюрк жил зиму без дрожи за завтрашний день…

У босоногого профессора Лысенко теперь есть последователи, ученики, опытное поле, приезжают светила агрономии зимой, стоят перед зелеными полями станции, признательно жмут ему руку…».

После таких восхвалений иной человек почувствовал бы себя неловко. Ведь Лысенко должно было быть ясно, что корреспондент ради красного словца сильно приукрасил положение, заявив, что проблема решена. И уж теперь ему некуда было деться, хоть умри, но докажи, что действительно можно бобовыми накормить скот зимой в Азербайджане, чтобы твой же брат-крестьянин и на самом деле не дрожал за завтрашний день.

Но Федорович своей несерьезностью, презрительным отношением к настоящим ученым стимулировал Лысенко на новые такие же «подвиги». Как посланец Князя Тьмы он набросил темное покрывало на Трофима, и с этого момента все последующие деяния агронома несли на себе печать поспешности, дьявольского блеска и позорной несерьезности. Так, счастливо начавшееся научное повзросление Лысенко, попавшего в хорошее место, в заботливые руки вавиловских соратников, вдруг в одночасье оборвалось.

Лысенко переключается на изучение низких температур и профессор Н.М. Тулайков знакомит его с работами Зайцева

Еще до того, как статья Федоровича появилась в “Правде” Лысенко переключился на совершенно другую тематику и охладел к бобовым и спасению своего же брата-крестьянина от голода. Почему это произошло? Возможно, исходно повлияли внезапные административные перемены на станции. Деревицкого от управления делами отстранили (нельзя исключить того, что докопались до его прошлого: во время 1-й Мировой войны он, по слухам, побывал в немецком плену, потом добрался до России, был мобилизован в действующую армию, но сумел быстро уйти из нее и вернулся к научной деятельности /156/).

У Лысенко же после административных перемен на станции дела, напротив, пошли неожиданно по-иному: у него, младшего специалиста, появились вдруг помощники, коими он взялся руководить. Под его начало попали три практикантки — Т.Г. Джавадян, А.А. Баскова (вскоре она стала женой Лысенко) и В.А. Писемская. Начал работать с ним и его будущий многолетний сотрудник Д.А. Долгушин.

С осени 1926 по весну 1927 года эта команда столь же молниеносно «расправилась» с новой проблемой — влиянием, как он писал, «различных средних суточных температур на продолжительность протекания каждой фазы» роста и развития у растений. За словами «каждая фаза развития» скрывалось нечто весьма простое: Лысенко и его помощники сеяли на маленьких делянках семена, а затем ежедневно подсчитывали и записывали, сколько проросло растений («фаза всходов»), затем дало первый, второй, третий и четвертый лист («фаза первого, второго и т. д. листа») (157).

Несомненно исключительное значение для более плодотворного переключения на новую тему оказала на Лысенко беседа с научным светилой профессором Н. М. Тулайковым, посетившим станцию в начале 1927 года (в январе или феврале) и рассказавшим о результатах, полученных Зайцевым. Тот изучил не только влияние температурного фактора на прохождение фаз развития растений, но и других воздействий среды. Рассказ произвел впечатление на молодого агронома. Тулайков писал в 1929 году в “Сельскохозяйственной газете”:

«В начале 1927 г. [то есть в самом начале работы Лысенко с низкими температурамии — В.С.] на опытной станции в Гандже мне пришлось много говорить с Лысенко, …который разрабатывал в приложении к различным растениям того района установленные проф. Г.С. Зайцевым закономерности о суммах температур, необходимых для прохождения различных фаз развития хлопка» (158).

Наверняка, и Федорович в своей статье упоминал именно разговоры Лысенко с Тулайковым, когда писал, что на станцию “приезжают светила агрономии зимой, стоят перед зелеными полями станции, признательно жмут ему руку…».

Мне кажется важным указать не только на факт разговоров с Тулайковым, познакомившим Лысенко с результатами и выводами Зайцева, но и на то, что выдающийся ученый страны Тулайков “много говорил с Лысенко”. Значит, простой агроном мог поддержать беседу, вызвал у профессора искренний интерес и желание поделиться важными данными с начинающим специалистом. Как тут не вспомнить строки из статьи обозревателя “Правды” Федоровича, ведь тот также величал Лысенко пусть босоногим, но профессором и распространялся о долгих беседах с ним. Следовательно, умел начинающий агроном привлечь к себе интерес маститых людей, передать им соответствующие флюиды. Простачком не был (159).

Из заметки Тулайкова следует, что Лысенко не только узнал о работе Зайцева с хлопчатником, но и обсудил детали, а это, разумеется, не могло не способствовать тому, чтобы направить его энергию по верному руслу. Тулайков рассказал Лысенко о приложении к различным растениям уже открытой Зайцевым закономерности (и притом доброжелательно указывал на то, что ко времени разговора «Лысенко уже намечал… некоторую зависимость»). Становилось также понятным, почему Лысенко трижды упомянул Зайцева в изданной годом позже — в 1928 году — книге, примеряя свои выводы к зайцевским и повторяя каждый раз, что они схожи. Не ссылаться вовсе тогда на Зайцева он не мог. Позже из-за внезапной смерти Зайцева Лысенко уже никогда его не цитировал, настаивал на своем приоритете, видел в установлении факта перехода одной фазы в другую отличие своей работы от всех предшествовавших. Не случайно также, на мой взгляд, что Лысенко ввел в число объектов своей работы хлопчатник, хорошо изученный Зайцевым, и тем подстраховал себя на случай возможных неудач с другими культурами. Вряд ли случайно и то, что часть работы, которая проводилась на хлопчатнике, он поручил верному человеку — своей жене.

Тулайков в эти годы тесно взаимодействовал с Вавиловым, рекомендовал назначить его директором важнейшего в стране Института опытной агрномии, выступал часто в паре с Вавиловым на разных совещаниях. Значит, вполне вероятно, что именно он мог поддержать интерес Вавилова к агроному с Ганджийской станции, о котором Вавилову могли рассказывать также Кулешов и Костина.

Первая книга Лысенко

Полученные группой Лысенко результаты были сведены им в изданную в 1928 году книгу «Трудов» Ганджийской станции (160). Из 169 её страниц 110 было отведено под таблицы с первичными данными, которые никто в тексты статей, а не то что книг, не вставляет, ибо место им в журнале наблюдений, а в статьях и книгах приводят суммарные и статистически обработанные результаты. Из 59 страниц остального текста абзацы, различавшиеся лишь мелкими деталями, были повторены много раз и заняли еще около 30 страниц. То, что воздействие холода на проростки изучали многие ученые в мире до него, Лысенко не упомянул, кратко описав метод, авторство которого приписал себе.

Единственный раз за всю жизнь Лысенко попытался в этой книге использовать примитивную математику, чтобы рассчитать среднюю сумму температур, нужную для завершения отдельных фаз развития, и его работа украсилась двумя страницами, на которых имелись четыре формулы, содержавшие буквенные обозначения (161). Перед описанием формул курсивом было приведено видимо самое важное начальное правило, звучавшее очень заумно:

«Таким образом, выясняется, что каждая фаза у растений начинает свое развитие при строго определенной напряженности термической энергии, то-есть при определенном, всегда постоянном градусе Цельсия, и требует определенной суммы градусов-дней» (162).

В предисловии он указал, что написать формулы и научиться подставлять в них цифры ему помогли Н.Ф. Деревицкий и И.Ю. Старосельский. Больше никогда в жизни никаких формул он в свои статьи не включал, а в пятидесятых годах прошлого века поучал меня студента во время нескольких долгих бесед с ним, что формулы вредны для биологов, так же как вредно читать иностранные работы. “Бусурмане могут завести человека не туда. Помните это” — выговаривал он мне.

Лысенко выписал девять пунктов выводов из проведённого им исследования. Смысл их сводился к тому, что для завершения начальных стадий развития (или фаз) требуются определенные количества тепла, и, изменяя температуру, можно добиться того, чтобы «один и тот же сорт при одних термических условиях… был яровым, а… при других — озимым» (см. стр. 182). Он подсчитал также, какова сумма температур, нужная для перехода от фазы простого (вегетативного) роста к кущению (то есть к фазе генеративной).

Вавилов приглашает Лысенко сделать доклад на представительном съезде ученых

С начала своей работы в качестве исследователя Лысенко стремился к публичности. В 1923 году, еще работая в Белой Церкви, он опубликовал две коротенькие статейки  о технике селекции томатов, использованные на Белоцерковской селекстанции (одну из них в соавторстве с А.С. Оконенко) (163). В 1927 году он изложил «основные положения» своей работы в Гандже с бобовыми на «съезде, созванном Наркомземом Азербайджанской ССР на Ганджийской станции» (164). В декабре 1928 года он выступил в Киеве на Всесоюзном совещании Сахартреста с докладом «Влияние термического фактора на фазы развития у растений и программа работ по этому вопросу со свеклой» (165). Никогда, правда, потом Лысенко к этой программе не возвращался и исследований на модели свеклы не проводил.

Не прошло и трех недель, как последовало новое выступление Лысенко — уже не на узком совещании свекловодов, а на огромном Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству, созванном Вавиловым и состоявшемся с 10 по 16 января 1929 года в Ленинграде (166). На это совещание приехали с докладами крупнейшие ученые страны и несколько лидеров биологии и основателей новой науки генетики из Европы.

Повторю, что возможно важную роль в приглашении начинающего агронома на съезд ученых высочайшего уровня (в том числе маститых в мире западных ученых) мог сыграть Н.М. Тулайков. Именно он мог предложить Вавилову кандидатуру Лысенко для выступления с сообщением на важном научном форуме. Не напрасно Тулайков упоминал в статье 1929 года в “Сельскохозяйственной газете” о продолжительной беседе с Лысенко в начале 1927 года.

Лысенко зачитал доклад (авторами значились Д.А. Долгушин и он), заявив, что обнаруживает в нем данные, представленные в своей книге. На самом деле это была принципиально другая работа. Авторы заявили о революционной идее, позволяющей произвести переворот в сельском хозяйстве — высевать весной озимые зерновые культуры как обычные яровые, что сулит якобы двоякую выгоду: во-первых, можно будет избежать многих неприятностей — нередкого вымерзания посевов в малоснежные зимы, вымокания их весной, удушья под ледяной коркой, а, во-вторых, получить повышенные урожаи. Было произнесено даже более радикальное утверждение: «Календарной границы, которая отделила бы озимые формы от яровых нет; каждый сорт ведет себя вполне индивидуально» (167). В конце 1929 года Лысенко писал еще более категорично:

«Согласно нашему теперешнему представлению, нет ни озими, ни яри — имеются только злаки с различной степенью «озимости»… «Озимость» же мы можем искусственно изживать» (168).

В тот же день на той же секции с сообщением о влияния холода на растения выступил известный авторитет в этих вопросах Н.А. Максимов, который в обширных, многократно повторенных опытах получил более аргументированные данные, но не счел возможным делать на их основании «революционные» практические выводы, ведущие к внедрению в практику метода высева озимых весной.

На следующий день газета «Ленинградская правда» поместила репортаж со съезда (169), один из подзаголовков которого имел отношение к тому, что говорил лишь Лысенко. Репортажу в газете были даны сразу четыре заголовка, набранные разными шрифтами: «Всесоюзный съезд по генетике, селекции и семеноводству; УСПЕХИ СОВЕТСКОЙ НАУКИ; Германские ученые используют наш опыт; МОЖНО ПРЕВРАТИТЬ ОЗИМЫЙ ЗЛАК В ЯРОВОЙ». Репортаж начинался с рассказа о работах по изменению сроков высева зерновых культур путем обработки наклюнувшихся семян низкими температурами и было сказано:

«Проф. Н.А. Максимов устанавливает новую точку зрения на озимые и яровые злаки. Каждый злак в известных условиях может быть превращен в яровой. Такое положение уже достигалось в лабораторной обстановке. Конечно, перенесение этих опытов на поля невозможно. Но, безусловно, представляется возможность широкого вмешательства в вегетацию парниковых растений».

Журналисты приписали Максимову слова Лысенко, что «каждый озимый злак … может быть превращен в яровой», хотя всё последующее (то есть ограниченность возможной сферы применения этого метода) отражало максимовские взгляды. Однако имя Лысенко в репортаже не упоминалось и подчеркивалось, что пока еще преждевременно говорить об использовании метода на практике. Но то, что высказанная Лысенко и Долгушиным идея сразу запала журналистам в голову, очевидно.

В программе съезда числился и доклад Гавриила Семеновича Зайцева «Действие изменяющейся продолжительности солнечного дня на хлопчатник». Но доклад не состоялся. По дороге на съезд из Ташкента автор почувствовал себя плохо, был вынужден задержаться в Москве на сутки, а там скоропостижно скончался от гнойного перитонита (см. о Г. С. Зайцеве /170/).

В 1936 году профессор И. Васильев отверг в целом приоритет Лысенко в исследовании яровизации и в связи с этим писал:

«Все факты, установленные Лысенко, были известны и раньше (см. Слезкин, «Зерновые злаки», 1-е изд., 1904; Gassner, Ztschr. f. Bot. 1918, 16 и литературу у Гасснера)… Ошибочным оказалось математическое выражение зависимости быстроты протекания отдельных фаз от фактора температуры» (171).

Газетная шумиха вокруг «открытия» отца и сына Лысенко

Благодаря публикации первой статьи о нем в «Правде», Лысенко понял, как немного нужно, чтобы пленить воображение корреспондентов, ищущих сенсационные материалы. Внимание пишущей братии к себе ему посчастливилось привлечь снова. Журналисты постарались создать сенсацию даже не вокруг опытов самого Трофима Денисовича, а вокруг достижения его отца — Дениса Никаноровича, колхозника артели «Большевистский труд» в селе Карловка на Полтавщине, который якобы по совету сына весной 1929 года высеял два мешка озимой пшеницы, закопанной в снег для охлаждения на всю зиму. Промороженная озимая пшеница дала якобы в три раза больший урожай, чем уобычная яровая пшеница, высеянная в срок — весной.

Что побудило крестьянина пойти на странный шаг и рискнуть сразу несколькими мешками озимой пшеницы, мы никогда не узнаем. Мне приходилось слышать, что закопал он мешки с пшеницей в снег неспроста. Что в зиму 1928–1929 годов, в ходе коллективизации Красная Армия и особые продотряды чекистов экспроприировали у крестьян всё наличное зерно, и отец Лысенко припрятал в снегу два мешка озимой, самой лучшей пшеницы “Украинка”, после чего случилась незадача: семена под снегом намокли, дали ростки, и не оставалось ничего иного, как высеять их весной в землю, на авось (172). Проверить это предположение невозможно. Но весенний посев озимой пшеницы был разрекламирован в советской прессе. Еще до сбора урожая об успехе отца и сына Лысенко рассказала “Правда” 21 июля 1929 года в статье Вл. Григорьева (173), через неделю подборку статей поместила газета «Экономическая жизнь» (174). Через два месяца в «Правде» поместили статью А. Шлихтера на ту же тему (175). Шлихтер (1868–1940) был в это время наркомом земледелия Украинской ССР. В годы сталинского террора он был арестован и погиб в заключении. В 1994 году было издано посмертное собрание его избранных работ (176).

Суровые зимы 1927 и 1928 годов и страшные последствия начатой в 1928 году поголовной коллективизации лишили страну и особенно Украину многих источников хлеба. Видимо, поэтому так радостно отнесся нарком земледелия к посулам Лысенко:

«За последние два года сельское хозяйство Украины понесло значительные потери от вымерзания озимых посевов… В этом отношении исключительное значение имеет открытие молодого агронома-селекционера Лысенко …оно несет величайшие возможности и в борьбе с суховеями…» (177).

Никаких научных сообщений о «величайших возможностях», открывающихся благодаря опыту отца и сына Лысенко, кроме заметок в газетах, в печати не появилось. Информацию для них могли поставлять лишь сами Лысенко. Но при сопоставлении статей выявляется неприглядная особенность: в зависимости от обстоятельств сообщались факты, противоречащие друг другу (178).

Не накормив никого плодами своего открытия, но заставив заговорить о себе советскую прессу в самых выспренних тонах, Лысенко добился невероятного. В конце 1929 года специальным постановлением Наркомзема Украины для него создают большую лабораторию в Одесском Институте селекции и генетики — одном из ведущих в стране научных учреждений такого профиля, руководимом крупным ученым, академиком АН УССР Андреем Афанасьевичем Сапегиным (вскоре его арестуют как вредителя и некоторое время продержат в заключении). А Лысенко в наркоматских приказах из младшего специалиста сначала превратят в старшего специалиста, а затем в заведующего лабораторией академического института (179).

Признание важности «открытия» Лысенко на заседании Ученого Совета вавиловского института

Приглашение Вавиловым Лысенко для выступления на Всесоюзном съезде по генетике и селекции и последовавшее затем прославление лысенковского «опыта» в газетах в июле-сентябре 1929 года заинтересовало Вавилова и руководителей созданного им Всесоюзного Института Прикладной Ботаники и Новых Культур (в будущем будет переименован во Всесоюзный институт растениеводства ВАСХНИЛ). Наверняка предложение пригласить Лысенко на заседание ученого совета было обсуждено с директором института, но приезд Лысенко в Ленинград оттягивался, Вавилов собрался в поездку на Дальний Восток, а случай для выступления агронома представился лишь в начале осени 1929 года, когда в Ленинграде Наркомземом было созвано “Совещание по организации всесоюзного испытания зимостойкости озимых культур”, на котором Лысенко был одним из главных докладчиков. Поэтому выступление новатора в институте состоялось в отсутствие Вавилова, который был в это время уже в поездке по Дальнему Востоку, Китаю, Японии и Корее. Лысенко приехал в город на Неве и выступил 1 сентября 1929 года на ученом совете ВИПБиНК. Председательствовал на заседании заместитель директора института по научной работе профессор Виктор Евграфович Писарев (1882–1972) — селекционер пшениц и правая рука Вавилова в институте (180). Лысенко назвал свой доклад «Вопрос об озимости» (термин «яровизация» появится чуть позже) и начал его с повторения категоричного утверждения о природе «озимости»:

«Принципиального различия между озимыми и яровыми формами злаков не существует. Все злаки — озимые, но только с различной степенью озимости. Яровых злаков нет» (181).

Эти различия между озимыми и яровыми пшеницей, рожью и другими злаковыми растениями многообразны, они затрагивают морфологические, биохимические, физиологические и, разумеется, генетические признаки. Теперь же Лысенко разом перечеркивал и мировой земледельческий опыт, и вековые наблюдения ученых. Но время было лихое, революционное, в стране «ломали привычные… нормы, установки, которые стали тормозом на продвижении вперед», как утверждал Сталин, осторожность старорежимных «спецов» просто раздражала многих из «рвущихся вперед», и в этой атмосфере эйфории, умело культивировавшейся большевистской пропагандой, было даже престижно объявить о “крушении догм” в самых разных областях. Так что в этом отношении Лысенко шел в ногу со временем. Его посевы, якобы «полностью подтвердили, что злаки нельзя делить на озимые и яровые» (182) и что «охлаждение парализует неблагоприятное действие срока посевов» (183). Он сообщил также о двух новых наблюдениях: оказывается, и яровая пшеница также поддается действию низких температур, после чего разные сорта выколашиваются на 1-10 и более дней раньше, и что не одна пшеница меняет свойства при охлаждении проростков: «рожь… ведет себя аналогично озимой пшенице; вика при охлаждении также дает ускорение развития» (184).

После доклада несколько ведущих специалистов высказали вполне уважительное мнение о работе Лысенко. Первым выступил Виктор Викторович Таланов (1871–1936) — крупнейший в России селекционер, специалист по сортоиспытанию. Он отметил «необычайную осторожность и скромность докладчика, но в то же время чрезвычайное практическое значение и теоретический интерес произведенных работ» (185) и предложил пригласить Лысенко на работу в ВИПБиНК.

Ему вторил физиолог растений Максимов (1880–1952), сказавший, что «доложенная работа в высшей степени ценна и интересна» (186). По главному вопросу — об отсутствии «принципиальных различий между яровыми и озимыми формами растений» — он с Лысенко полностью согласился и даже сделал вид, что в его лаборатории получены сходные результаты (187).

Резолюцию по докладу Лысенко предложил замдиректора Писарев. Он отметил якобы большое значение для селекционеров метода холодного проращивания. Он полагал, что благодаря этому методу можно будет легче характеризовать расы яровых и озимых хлебов и успешнее изучать их гибриды, «выделять формы, расщепляющиеся после скрещивания» (188), иными словами, закмдиректора Института прикладной ботаники и новых культур вел речь о главной вавиловской идее — о получении и исследовании гибридов разных культур. Лысенко об этих вопросах даже не заикался. Вообще было очевидно, что он пробудил в уме каждого из выступавших какие-то отличные от его узкого подхода мысли. Ученые с интересом говорили каждый о своем, а попутно хвалили докладчика, невольно направившего их размышления в новое русло.

Писарев зачитал проект резолюции в четырех пунктах: /1/ просить Лысенко написать статью для трудов их института, /2/ привлечь его для работы в их институте, /3/ «поставить в институте ряд опытов по испытанию зимостойких хлебов с привлечением к этой работе Т.Д. Лысенко” и /4/ “подобрать сорта для этих опытов в Комитете по изучению зимостойкости культур». Участники заседания проголосовали за все четыре предложения и одобрили их, однако в своем заключительном слове Лысенко от всех лестных предложений отказался ввиду своей якобы исключительной занятости, отметив, что он не претендует на приоритет в открытии явления превращения озимых в яровые, но твердо оспорил осторожные высказывания Максимова практически по всем пунктам, заявив, что «если окажется, что озимые и яровые злаки не одно и то же, то он не в состоянии будет вести дальше свои физиологические работы» (189).

В тот момент он еще не использовал термин “яровизация” для своего приема воздействия низкими температурами на проростки растений. Позже он стал пользоваться только этим термином и стал настаивать на том, что это он ввел данный термин, хотя англоязычный термин vernalisation существовал задолго до него (см., напр., /190/).

Выступление на Научном Совете ВИПБиНК было для Лысенко событием исключительной важности, так как открывало перед ним дорогу к признанию ведущими специалистами в данной области знаний.

В том же 1929 году, когда яровизация еще не принесла никаких результатов, Лысенко добивается огромной чести и со стороны государственной: его приглашают выступить с докладом на заседании Коллегии Наркомата земледелия СССР — высшего совещательного органа при наркоме, обсуждающего только животрепещущие проблемы сельского хозяйства страны. На Лысенко обратил благосклонное внимание нарком Я.А. Яковлев. Доклад проходит успешно, Наркомат официально принимает решение одобрить использование яровизации на практике (191).

Решающая роль Н.И. Вавилова в выдвижении Лысенко в ученые

Насколько я знаю, первым, кто заявил в 1962 году печатно, что главную роль в выдвижении Лысенко в верхние эшелоны научного истеблишмента сыграл не кто иной, как Н.И. Вавилов, был американский историк Д. Жоравский (192), тот же тезис позже развивал писатель М.А. Поповский в 1966 году в книге «1000 дней академика Вавилова» (193).

Против позиции Поповского резко и категорично, но без достаточно весомых аргументов, выступил в 1967 году Ж.А. Медведев (194), написавший, что приведенные Поповским выдержки из писем и выступлений Вавилова должны толковаться иначе, что крупный администратор Вавилов мог подписывать бумаги, подсунутые ему помощниками, не вдаваясь в их содержание1. Позже в книге «Дело академика Вавилова» (196) Поповский привел выдержки из выступлений Вавилова, отвергавшие предположение Медведева: выступал Вавилов сам и говорил, что думал.

О роли Вавилова в продвижении Лысенко в ученые писали и люди, хорошо знавшие Николая Ивановича. Так, ближайший его сотрудник, с которым у Вавилова были чисто дружеские отношения, Е.С. Якушевский, утверждал:

“Я считаю, что Николай Иванович сделал серьезную ошибку в конце 20-х годов, поддержав Т.Д. Лысенко: который оказался для науки человеком неподходящим, а скорее — гибельным. Он был очень самолюбивый и завистливый и не терпел всех, кто был выше его в интеллектуальном отношении. И хотя Вавилов способствовал научной карьере Лысенко, последний, после того как связался с И.И. Презентом, начал борьбу против Вавилова” (197).

То же утверждал Н.П. Дубинин, лично наблюдавший развитие взаимоотношений Вавилова и Лысенко:

“Когда Лысенко появился на горизонте, то Вавилов его поддержал, причем эта поддержка не соответствовала достижениям Лысенко. Вавилов говорил, что достижения Лысенко таковы, каковых нет в мировой генетике. Это, конечно, было преувеличением” (198).

Изучая в 1960-е и последующие года вавиловские выступления и публикации, а также архивы, в которых хранятся его письма и документы, мне удалось обнаружить дополнительные данные по этому вопросу и проследить по годам, как методично он это делал. Вот краткий хронологический обзор этих усилий.

В 1930 году Н.И. Вавилов поддержал идею яровизации как новаторскую и весьма ценную на совместном заседании Наркомзема СССР и Президиума ВАСХНИЛ. Можно было бы объяснить такую оценку желанием не перечить наркому земледелия СССР Я.А. Яковлеву, но последующие восхваления новатора из уст лидера сельскохозяйственной науки Вавилова не могли быть объяснены простым поддакиванием большевистскому начальнику, хотя в те годы каждый из крупных ученых старался найти своего кандидата на роль «талантливого выходца из простого народа», поэтому и Вавилову, возможно, нужен был такой выдвиженец.

Однако, более правильным мне представляется иное объяснение, связанное с развитием собственной вавиловской научной программы. Прежде всего, поставив себя на службу новой власти, Вавилов, в соответствии с требованиями этой власти, настаивал на всемерном развитии прикладных направлений, на поворот науки «лицом к практике». Этим обстановка в новом институте коренным образом отличалась от той, что была заведена годами в Бюро по прикладной ботанике, из которого вырос Институт прикладной ботаники и новых культур. Но отвечающая требованиям «поворота к практике» программа выведения новых сельхозкультур пробуксовывала, так как в большинстве случаев не удавалось добиться скрещивания растений из семян, привезенных из разных стран и даже с разных континентов. Растения, приспособленные к климатическим условиям, отличным от российских, — к иной продолжительности дня, к иным сезонным колебаниям погоды, — либо неравномерно прорастали, цвели и плодоносили, либо вообще теряли всхожесть. А раз нельзя было добиться их прорастания и дальнейшего развития, не говоря уж о синхронизации цветения, то и скрестить их друг с другом было невозможно. В результате надежды на то, что иноземные формы помогут резко ускорить темпы выведения новых культур и новых сортов, улетучились.

И вдруг Вавилова осенило, что открытие яровизации может облегчить выход из положения. Если даже озимые сорта, будучи подвергнуты температурной предобработке, так ускоряют развитие, что колосятся много раньше — в совершенно для них несвойственные сроки, то уж, конечно, можно будет разрешить, как казалось, более легкую задачу: с помощью яровизации заставить всякие заморские растения прорастать в непривычных им условиях и может быть добиться решения еще более сложной задачи — побудить их цвести одновременно. А тогда удастся обойти главную трудность: можно будет свободно переопылять цветки любых растений и получить, наконец-то, гибридное потомство, а затем из моря гибридов отобрать перспективные формы… Скачок селекции будет гигантским, разнообразие первичного материала для отбора необозримым, успехи неоспоримыми. Быстро сообразивший это Вавилов стал активно помогать Лысенко, который, скорее всего, еще не понял возможности, увидевшиеся Вавилову (199).

Именно надеясь использовать яровизацию для селекционной работы, Вавилов дал указание яровизировать пшеницы и высеять их под Ленинградом и в Одессе, где теперь трудился переехавший из Ганджи Лысенко. При этом небольшая часть растений тех сортов, которые под Одессой не колосятся, якобы дали зрелые семена. Лысенко тут же раздул этот результат и представил его как доказательство, что теперь все сорта можно будет высевать в необычных для них зонах (200). Категоричный вывод очень понравился Вавилову, и, поверив на слово, он много раз выступал по этому поводу, захваливая метод яровизации. Конечно, ни к каким реальным практическим выгодам данный способ не привел и успехам селекции не поспособствовал. Вавилов авансом выдал восторженную оценку, повторенную позже и некоторыми его учениками (см. напр., /201/). Надежды Вавилова были искренними, о чем говорят строки из его записных книжек. Они пестрят заметками о яровизации, он пишет, что сам «хочет подучиться яровизации» (/202/, см. также книгу Поповского /203/).

Отражением высокой оценки Лысенко стали строки письма Вавилова одному весьма влиятельному французскому ученому и администратору Эдмону Рабатэ — генеральному инспектору Французского правительства по сельскому хозяйству и директору Национального агрономического института. Рабатэ обратился 7 февраля 1930 г. к Вавилову с просьбой порекомендовать ему литературу по очень специальному вопросу: о развитии первого листа злакового растения (колеоптиле). Колеоптиле окружает проросток растения, образуя вокруг него трубку, защищающую от повреждений и вредных влияний (204). Вавилов быстро ответил во Францию письмом, датированным 10 марта того же года, и порекомендовал западному коллеге познакомиться ни с чем иным, как с работой Лысенко по действию низких температур на проростки пшеницы:

«Дорогой сударь! Я посылаю Вам со следующей почтой сборник трудов Съезда селекционеров, который проходил в Ленинграде в прошлом году. Вы найдете там работу Т. Лысенко… Примите, сударь, мои самые искренние чувства уважения к Вам. Ваш Н. Вавилов!» (205)

20 февраля 1931 года Лысенко был приглашен выступить с докладом о своих работах на Президиуме ВАСХНИЛ (206). Он говорил до некоторой степени странные вещи (207), но президент академии Вавилов, председательствовавший на заседании, причислил Лысенко к рангу выдающихся исследователей и объявил, что яровизация уже «себя оправдала» (208). В решении, подписанном Вавиловым, было сказано:

«Президиум Всесоюзной академии с.-х. наук им. Ленина… признает эти опыты заслуживающими исключительного внимания, при чем в помощь тов. Лысенко мобилизуется целый ряд институтов (Институт растениеводства, защиты растений и др.), которым поручено предоставить в его распоряжение специалистов, мировую коллекцию сортов пшениц и т. д… Автору метода… выдано материальное вознаграждение» (209).

Оснований говорить и писать об исключительности достижений Лысенко не было. Еще более изумляют строки, что все научные силы собственного вавиловского блока институтов и мировая коллекция сортов пшеницы «предоставляются в РАСПОРЯЖЕНИЕ» Лысенко, у которого скорее всего и понятия не было, как такой помощью распоряжаться. Подобный перекос в оценках не был бы столь пагубным, если бы восторг не выплеснулся за стены кабинета Президента ВАСХНИЛ. Однако через день в центральной газете снова под кричащими шапками был напечатан отчет о заседании и приведена эта резолюция Президиума ВАСХНИЛ.

Летом 1931 года Вавилов как Президент ВАСХНИЛ подписал постановление Президиума академии с резолюцией:

«Считать необходимым для разворачивания и расширения работ тов. Лысенко по укорачиванию длины вегетационного периода злаков, хлопка, кукурузы, сои, овощных культур и пр. ассигновать из бюджета Академии 30.000 рублей» (210).

Среди вавиловских выдвиженцев был агроном Полярной станции ВИР в Хибинах — Иоган Гансович Эйхфельд (в будущем один из главных лысенковских клевретов и человек, внесший огромный вклад в развал вавиловского института после ареста Николая Ивановича в 1940 году). В ноябре 1931 года Вавилов писал Эйхфельду: «То, что сделал Лысенко и то, что делает, представляет совершенно исключительный интерес, и надо Полярному отделению эти работы развернуть» (211).

В июне 1931 года Коллегия Наркомзема СССР вынесла директиву засеять яровизированными семенами озимой пшеницы (заметьте, озимой, а не яровой) 10 тысяч гектаров пашни в РСФСР и в десять раз больше — 100 тысяч гектаров на Украине (212). Буквально через две недели, 9 июля 1931 года, Коллегия принимает решение о предоставлении лаборатории Лысенко ежегодно по 150 тысяч рублей на исследования, об издании специального журнала «Бюллетень яровизации» под редакцией Лысенко и о других поощрениях (213). На 1935 год еще более высокая инстанция — Совет Народных Комиссаров СССР утвердил новый план: 600 тысяч гектаров (но уже посевов яровизированной яровой, а не озимой пшеницы, признав этим, что с яровизацией озимой пшеницы покончено).

В августе 1931 года агроприем яровизации снова должны были рассматривать на заседании Президиума ВАСХНИЛ, и, предваряя обсуждение, профессор В. Румянцев писал в газете «Социалистическое земледелие»:

«Разрешение проблемы укорочения вегетационного периода, имеющей огромное практическое значение… уже в значительной степени продвинуто вперед благодаря весьма ценным научным и практическим работам тов. Лысенко по яровизации» (214).

Автор будто подсказывал Лысенко, в каком направлении развивать дела с яровизацией, ставя перед ним задачу «углублять опыты по яровизации… воздействовать на все сельскохозяйственные культуры» (/215/, выделено мной — В. С.).

Этот призыв, который, конечно, раздавался со многих сторон, был услышан и подхвачен Лысенко. Уже в 1932 году он стал настаивать, чтобы яровизировали не только пшеницу, но и другие культуры, с которыми пока еще не успели провести никаких исследований — картофель, кукурузу, просо, траву суданку, сорго, сою, в 1933 году — хлопчатник, а затем и плодовые деревья и даже виноград (о чем он поведал в 1934 году на конференции опытников-плодоводов в городе Мичуринске /216/).

Стоит отметить и другую важную деталь. Лысенко еще в начале 1930-х годов узнал, что не только Г. Зайцев изучал действие низких температур на проростки растений, но что в мире и до него ученые исследовали действие охлаждения на проростки растений. В статье, опубликованной в 1932 году (217), он сам цитировал одну из работ Гарнера и Алларда, но, во-первых, далеко не первую из серии их работ на эту тему, а, во-вторых, не приводил ни номера тома журнала, в котором была помещена эта статья, ни номера выпуска, ни страницы, на которых была напечатана данная статья. Это не могло быть результатом простой небрежности, а отражало уровень научной продукции Лысенко — непонимание им значения и смысла прежде выполненных исследований. Разумеется, при незнании языков он мог приводить ссылки на чьи угодно публикации, лишь ознакомившись с рефератами этих статей.

Но его в целом не интересовала детальная информация о положении в науке, в которую он включился. Важно было раздувать шум вокруг собственной персоны. Жонглирование предложениями становится самой характерной чертой лысенковской тактики. От речи к речи он смелел в представлении цифровых данных о собственных успехах, быстро сообразив, что проверять его никто не собирается, а от шумихи акции растут. Такую «вексельную» систему он прочно усвоил уже в начале карьеры, уловив цепким крестьянским умом истину, недоступную совестливым коллегам по науке: на верхах устали от просьб и сетований ученых, обещающих лишь крупицы из того, что властям хотелось бы получить немедленно. Его стремление выдавать акции, необеспеченные ничем, поддержал его новый способ «делания» науки — «анкетный метод». Сотрудники его лаборатории в спешном порядке включились в необычную работу. Они рассылали в колхозы по всей стране письма с призывами как можно шире применять весенний посев обработанных холодом проростков озимой пшеницы и сообщать в Одесский институт результаты. К письмам для облегчения работ колхозных счетоводов были приложены анкеты с готовыми графами. В них нужно было лишь вписать цифры о количестве яровизированных семян, площадях посевов, указать время появления всходов (форма №1), начала и конца колошения (форма №2), конца созревания, данные по обмолоту и собранному урожаю (форма №3).

Лысенко посчитал, что разработанный метод выручит обязательно при любых условиях: ведь анкеты не были документами строгой отчетности, заполнять их в колхозах и совхозах могли произвольно, пусть даже приукрашивая «ненарочно» действительность. Получив заполненные анкеты, можно было представить победные реляции о достигнутых небывалых успехах в государственные органы. Однако на самом деле затея с анкетами оказалась пустозвонством. Всего в стране в 1930 году было образовано 211 тысяч колхозов, к 1940 году их число достигло 236 тысяч. Общее же число анкет, присланных в лысенковскую лабораторию за четыре года (с 1932 до 1935 год), достигло лишь смехотворно низкой цифры — всего 296. Колхозы на запросы просто не ответили. Лысенко же в своих публикациях привел эту цифру 296, но сделал вид, что приведенные в них данные о росте урожаев от яровизации колхозная практика будто бы подтвердила. Но, ни о трехкратном, или удвоенном приросте урожая уже говорить не приходилось. Позже сам Лысенко был вынужден признать почти нулевую пользу. В книге «Стадийное развитие растений» он написал, что в среднем прибавка урожая в 1933–1935 гг. составляла 10–15% (218).

Но Вавилов в значение яровизации как метода, помогающего решить проблему скрещивания растений, поверил и стал автора яровизации прославлять. Весной 1932 года, когда формировали состав советской делегации для поездки в США на VI Международный генетический конгресс, он решил включить Лысенко в группу генетиков (именно ГЕНЕТИКОВ), едущих на конгресс. Он делал это как глава подготовительного комитета от СССР (может быть был вынужден вставить Лысенко, исполняя поручение Наркома земледелия СССР Яковлева). Вводить в состав делегации ученых-генетиков агроноиа, не имеющего к этой науке никакого отношения, было странно, но Вавилов послал 29 марта 1932 года Лысенко личное письмо с приглашением отправиться в США, сообщая, что на конгрессе «будет для генетика много интересного» и также будет важно

«…чтобы Вы нам сделали доклад о Ваших работах и к выставке подготовили бы демонстрацию работ.
Последнее совершенно обязательно, но только в компактном виде, удобнопересылаемом. Скажем, на 2-3 таблицах полуватманских листов, фотографии; может быть несколько гербарных экземпляров» (219).

Одновременно, в тот же день 29 марта 1932 года Вавилов отправил письмо Степаненко — сотруднику лысенковской лаборатории, который вскоре стал директором всего Украинского института генетики и селекции после ареста создателя института А.А. Сапегина:

“Прежде всего сообщите выздоровел ли тов. ЛЫСЕНКО? Как проводятся массовые опыты по яровизации; как проводится исследовательская работа; какие нужны экстренные меры, чтобы провести работы?

Прошу телеграфировать или непосредственно мне или в особо трудных случаях тов. ЯКОВЛЕВУ о том, что необходимо сделать.

…Если Вы заняты, то прошу поручить кому-либо из ответственных работников, ведающих яровизацией, сноситься непосредственно со мною” (220).

Еще до отъезда на конгресс в США, Николай Иванович, как он обещал в письмах Лысенко и Степаненко (221), съездил в мае 1932 года в Одессу, заразился окончательно идеей применения яровизации к решению своих задач и писал оттуда своему заместителю в ВИР’е — Н.В. Ковалеву:

«Работа Лысенко замечательна. И заставляет многое ставить по-новому. Мировые коллекции надо проработать через яровизацию…» (222).

Последняя фраза говорила о той важности, которая виделась Вавилову в использовании яровизации именно для целей селекции с использованием его коллекции, собранной по всему миру. Лысенко на Конгресс не поехал, но и в его отсутствие, выступая на Конгрессе с пленарной речью, Вавилов высказался следующим образом:

«Замечательное открытие, недавно сделанное Т.Д. Лысенко в Одессе, открывает новые громадные возможности для селекционеров и генетиков… Это открытие позволяет нам использовать в нашем климате тропические и субтропические разновидности» (223).

Из Америки Вавилов еще раз пишет Н.В. Ковалеву о волнующей проблеме: «Сам думаю подучиться яровизации» (224).

По завершении Конгресса Вавилов выступил с несколькими лекциями в США и в Париже (225), где характеризовал работу Лысенко как выдающуюся, пионерскую, имеющую огромное значение для практики:

«Это открытие дает нам возможность использовать в нашем климате для выращивания и для работы по генетике тропические и субтропические растения… Это создает возможность расширить масштабы выращивания сельскохозяйственных культур до небывалого размаха…» (226).

Возвратясь из зарубежной поездки, Вавилов публикует 29 марта 1933 года в газете «Известия» пространный отчет о ней, где пишет:

«Принципиально новых открытий… чего-либо равноценного работе Лысенко, мы ни в Канаде, ни САСШ (Северо-Американских Соединенных Штатах — В. С.) не видели» (227).

Разбирая важнейшую для себя проблему новых культур, он в 1932 году пишет в книге того же названия:

“Физиологические опыты Алларда, Гарнера, Н.А. Максимова, Т.Д. Лысенко и других исследователей, а также проведенные нами географические опыты показали большое значение в вегетации различий районов по длине ночи (фотопериодизму)” (228   ).

В начале декабря 1933 года Вавилов в очередной раз похвалил работы Лысенко на Коллегии Наркомзема СССР, повторив, что яровизация полезна для ускорения выведения сортов, то есть в сфере, в которой сам постоянно обещал властям срочно добиться решающих успехов:

«До сих пор селекционеры работали на случайных сочетаниях. Сейчас работы тов. Лысенко открывают совершенно новые, невиданные возможности для селекции, потому что мы можем и должны вести работу с такой целеустремленностью, какая раньше не мыслима была в селекционной работе.

В свете работ тов. Лысенко нужно круто повернуть, перестроить селекционную работу» (229).

Корреспондент газеты «Социалистическое земледелие» А. Савченко-Бельский подробно описал это заседание:

«Третьего дня в НКЗ СССР тов. Лысенко сделал доклад о яровизации.

На столе длинный ряд снопиков пшеницы. Снопы лежат попарно. В одном — высокие стебли, тяжелый колос, полновесное зерно. В соседнем чахлые растения, полупустые колоски, щуплые зернышки.

…В тех снопиках, где колос тучен, растения яровизированы…

Снопики… тов. Лысенко ярче диаграмм, убедительнее цифр доказывали, каким мощным оружием в борьбе с засухой и суховеем является яровизация» (230).

Конечно, выставленные снопики могли поразить воображение корреспондента. Но у любого здравомыслящего человека не мог не возникнуть вопрос, насколько же повышает урожай яровизация, если столь зримы отличия колосьев на вид. Ведь Лысенко вскоре признал, что яровизация увеличивала урожай в лучшем случае на 10–15%, и если так, то становится очевидным, что заметить на глаз столь незначительные отличия в массе колосьев было никак нельзя. Значит, он отбирал для демонстрации своих достижений лучшие по виду отдельные колосья и формировал из них снопики для взоров членов коллегии наркомата. Как мог грамотный растениевод и агроном Вавилов не замечать это несоответствие, понять трудно. А ведь было к тому же известно, что на участках, засеянных яровизированными семенами, повышена гибель многих растений, растет заболеваемость, значит, он нарочито преувеличивал пользу яровизации и помалкивал о негативных сторонах.

Еще раз имя Вавилова было использовано для поддержки лысенковского мифа о том, что яровизация способна удваивать урожай 20 декабря 1933 года газетой «Соцземледелие». Было сказано, что удвоения можно достичь и для хлопчатника. Лысенко удалось привлечь Вавилова для поездки летом 1933 года на Северный Кавказ в район Прикумска, где они вдвоем осмотрели посевы хлопчатника, выполненные яровизированными семенами (231), и убедились якобы в том, что яровизация дала удвоение сбора хлопка. На этом основании в газете, сразу же за упоминанием фамилий Вавилова и Лысенко, шел текст, набранный жирным шрифтом:

«Двести процентов повышения урожая самого ценного доморозного хлопка-сырца и 36 процентов повышения общего урожая обязывают к скорейшему продвижению яровизации на хлопковые поля колхозов и совхозов» (232).

Этот «успех» с хлопчатником был очень важен. Задание расширить посевные площади под этой культурой, чтобы дать стране дешевый и надежный путь выхода из иностранной зависимости в ценном сырье, поступило лично от Сталина. Поэтому за решением проблемы хлопчатника и земельные, и партийные органы следили особенно пристально. Конечно, такая крупная удача, да еще приправленная ссылкой на самого известного в стране эксперта в вопросах растениеводства — академика Вавилова, не могла пройти мимо взора руководителей страны.

Заявления об удвоении урожаев от яровизации были преувеличением, но Лысенко долго повторял эту выдумку:

«У меня есть цифры по Северному Кавказу. В отдельных колхозах яровизация… дала примерно 6-8 ц дополнительного зерна [пшеницы] с га… Я считаю, что мы можем получить… УДВОЕНИЕ урожая в отдельных случаях… И если до сих пор это еще не сделано, то в значительной мере здесь вина земельных органов» (233, выделено мной — В. С.).

В 1934 году на Конференции по планированию генетико-селекционных работ Вавилов сказал:

«Может быть ни в каком разделе физиологии растений не происходит таких серьезных сдвигов, как в этой области (т. е. в вегетационном периоде). Мы считаем в этом отношении работу Т. Д. Л ы с е н к о выдающейся» (234).

«Сравнительно простая методика яровизации, возможность широкого применения ее, открывает широкие горизонты. Исследование мирового ассортимента пшениц и других культур под действием яровизации вскрыло факты исключительного значения. Мировой ассортимент пшеницы под влиянием простой процедуры яровизации оказался совершенно видоизмененным» (235).

Более всего в этом пассаже поражает ложный пафос: никакого СОВЕРШЕННОГО видоизменения мирового ассортимента на деле еще не произошло. Было другое — обычное преувеличение и искажение результатов Трофимом Лысенко. Однако этого Вавилов замечать не хотел. В мае 1934 года он, «докладывая… в Совнаркоме о достижениях ВАСХНИЛ как Президент ВАСХНИЛ, снова подчеркнул заслуги Лысенко» (236). Можно в связи с этим заметить, что сам Лысенко вынужден был сознаться в тот год, что данные, сообщаемые в собранных его сотрудниками анкетах, фальсифицированы: «…нередки случаи… когда посев только числился яровизированным, без яровизации» (237).

(продолжение следует)

Примечания

1 Полагая, что категоричная точка зрения Медведева обоснована слабо, я направил в редакцию «Нового мира» письмо в поддержку позиции Поповского, но редакция отказалась напечатать его. Тогда я передал мое письмо академику Н.П. Дубинину, с которым мы тогда работали вместе, и предложил обоим подписать его. Дубинин сначала согласился, но затем долго держал письмо у себя, в конце концов, не подписал, а спустя несколько лет мой текст дословно был включен в его мемуары «Вечное движение» как его собственный (195).

Цитируемая литература и комментарии

132 См. (73)

133 Вавилов Н.И. Проблема новых культур. М.–Л., 1932. Перепечатано в 5-м томе Избранных трудов, изд. «Наука», М. — Л., 1965, стр. 537-563.

134 Толстой Л. Н. Цитируется по: Сочинения графа Л. Н. Толстого, часть одиннадцатая. Народные рассказы и статьи. Издание одиннадцатое, М., Типография Товарищества И.Н.Кушнерев и Ко., 1903, стр. 344.

135 См. Раздел “Митинг в Кремле по случаю открытия вавиловского института” в этой книге.

136 Кулешов Н.Н. Теория Менделя о наследственности. В кн. “Сельскохозяйственное животноводство” (ред. Н.Н. Кулешов), М., 1907.

137 Проф. Богданов Е.А. Менделизм или теория скрещивания., М., Книгоиздательство студентов Московского сельско-хозяйственного института, 1914, 626 стр.

138 Рокицкий П. Ф., Е. Т. Васина-Попова. Развитие генетики сельскохозяйственных растений. Журнал “Историко-биологические исследования, 1978, вып. 6, М., Изл. “Наука”.

139 Серебровский А. С. Гибридизация животных как наука. Труды Института гибридизации и акклиматизации животных. 1933, т. 1, стр. 20-36.

140 Кольцов Н. К. О работах генетического отдела Института экспериментальной биологии и его Аниковской генетической станции. Успехи экспериментальной биологи, 1922, т. 1, вып. 3-4.

141 Gassner G. Beobachtungen und Versuche uber den Anbau die Entwicklung von Getreidepflanzen im Subtropischen Klima. Jahresb. Vereinigung fur Angewandte Botanik, Bd. 8, ss. 95-163; G. Gassner. Beitrage zur physiologischen Charakteristik Sommer und Winterannular Gewuchse, ins besondere der Getreidepflanzen. Zeitschr. fЯr Bot.,1918, Bd. 10, ss. 417-430. 

142 Васильев И. Яровизация зернобобовых культур, журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, №12, стр. 128-150.

143 Грачев Е. И. «Земледельческая газета», 10 октября 1874 г., №12.

144 Муринов А.Д. Колошение озимых ржи и пшеницы при яровом посеве. Журнал опытной агрономии, 1913, т. XIV, стр. 238-254; его же: Биология озимых хлебов. В сб.: «Из результатов вегетационных опытов и лабораторных работ Московского с.х. института», 1914, т. IX, стр. 167-252.

145 Максимов Н.А. О вымерзании и холодостойкости растений. Экспериментальные и критические исследования. Известия Лесного института. 1913, вып. 25, стр. 1–330; Н.А.Максимов. Задачи и цели нового отделения физиологии и экологии Отдела прикладной ботаники ГИОА (доклад, прочитанный в заседании научного совета Отдела прикладной ботаники 8 ноября 1923 г.), Изв. Гос. института опытной агрономии, 1924, том II, №1–2, стр. 5; Н.А.Максимов и А.И.Пояркова. К вопросу о физиологической природе различий между яровыми и озимыми расами хлебных злаков. Труды по прикладной ботанике, генетике и селекции, 1924 -1925, т. XIV, вып. 1, стр. 211-234; Н.А.Максимов. Весенний посев озимых открывает широкие перспективы. «Сельскохозяйственная газета», 19 ноября 1929 г., №217, стр. 3 и статьи Н. А. Максимова в сборниках “Труды по прикладной ботанике, генетике и селекции”, 1929, т. ХХ, стр. 169-212; там же, 1930, т. XXIII, вып. 2, стр. 465-470.

146 Вакар Б.А. К вопросу о влиянии температуры на выколашивание озимых ржи и пшеницы. Научно-агрономический журнал, 1925, т. XII, стр. 776-785.

147 Klippart. An assay on the origin, growth, disease, etc. of the wheat plant. Ohio State Bot. Agr. Ann. Rep., 1857, 12, 1858, pp. 562-816. Цитировано по книге Ж.А.Медведева «Биологические науки и культ личности», машинописный вариант (сентябрь 1962 г.), стр. 335-336. Еще одно исследование было опубликовано в начале 20 века: Garner W .W., H. A. Allard. Effect of the relative length of day and night and other factors  on  growth and reproduction in plants. J. Agric. Res., 1920, v. 18, pp. 553-606.

148 Зайцев Г.С. Влияние температуры на развитие хлопчатника., М.-Л., Промиздат (Труды Туркестанской селекционной станции, 1927, вып. 7, 76 стр.), эта же работа перепечатана в серии «Библиотека хлопкового дела», 1927, кн. 7 «Вопросы хлопкового дела», стр. 5-68. См. также его книгу: К методике оценки хлопковых посевов. 1927.

149 См. письма Бородина в кн. «Николай Иванович Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка. Том I. Петроградский период 1921–1927», Изд. «Наука», М., 1994,  стр. 268, 270, 273, 356, 392,

150 Батыренко В.Т. Шире развернуть проверочные опыты по методу Лысенко. «Сельскохозяйственная газета», 19 ноября 1929 г., №217, стр. 3-4.

151 Деревицкий Н.Ф. К вопросу о методике полевого опыта в сортоводстве. Труды Ганджийской Центральной Селекционно-опытной с.-х. станции. Вып. 1, Тифлис. 1926. Его же: Математические методы в полевом опыте. М., Гос. Техническое Издательство. 1929. Его же: Браковка отдельных дат полевого опыта и последующая обработка его данных. Труды Среднеазиатского Государственного Университета, серия V – Математика, вып. 22, Ташкент. 1939. Его же: Указания по статистической обработке данных сортоиспытания (составитель доктор сельскохозяйственных наук Н.Ф.Деревицкий), М., Изд. Наркомзема РСФСР. 1940.

152 Биографы  Лысенко  всегда приукрашивали факты из его жизни. Так, во вступительной статье И.Е. Глущенко к кн. “Трофим Денисович Лысенко. Материалы к биобиблиографии ученых СССР, сер. биол. наук, агробиология, вып. 1, Изд. АН СССР, М., 1953“ утверждал, что Лысенко в 1925-1929 годах работал «заведующим отделом селекции бобовых селекционной станции в г. Гандже Азербайджанской ССР» (стр. 3). Однако сам Лысенко 15.ХП.1927 г. в «предисловии автора» к его работе 1928 г. под на стр. 3 указывает свою должность как «специалист станции», а в 1937 году, в статье «Мой путь в науку» в газете «Правда» пишет: «В Гандже… мне предложили должность младшего специалиста по селекции бобовых, фуражных и сидерационных растений».

153 Сидерация, Большая Советская Энциклопедия (БСЭ), 3 изд., М., Изд. «Сов. Энцикл.», 1976, т. 23, стр. 350-351

154 Бобовые так и не стали сколько-нибудь существенной культурой в растениеводстве Азербайджана (см. БСЭ, 3 изд., 1970, т. 1, стр. 261-262, а также таблицы 5, 6, 8).

155 Федорович Вит. Поля зимой. Газета «Правда», 7 августа, 1927, №178 (3710), стр. 5.

156 Сведения об этом мне сообщила дочь Г.С.Зайцева в 1990 году в Москве, когда нас познакомил сын Н. И. Вавилова Юрий Николаевич.

157 Лысенко Т.Д. «Стадийное развитие растений», Сельхозгиз, М., 1952, стр. 15.

158 Статья Н. М. Тулайкова помещена среди статей четырех авторов под общим заглавием «Яровизация озимых», «Сельскохозяйственная газета», 13 ноября 1929, №212, стр. 3.

159 Писатель С. И. Липкин  в конце 1920-х годов жил в Одессе, там встречался с другими молодыми интеллектуалами и, как он рассказал мне в 1983 году, в 1929-1930 годах молодой Лысенко, перебравшись в Одессу, приходил на встречи с литераторами и запомнился скромным, вежливым человеком.

160 Лысенко Т.Д. Влияние термического фактора на продолжительность фаз развития растений. Опыт со злаками и хлопчатником. Труды Азербайджанской Центральной Опытно-селекционной станции им. тов. Орджоникидзе, вып. 3, Баку, 1928.

161 Там же, стр. 21.

162 Там же, стр. 20.

163 Лысенко Т.Д.  Техника и методика селекции томатов. Бюллетень сорто-семеноводческого управления, 1923, №4, стр. 72-76; его же (совместно с А.С. Оконенко). Прививка сахарной свеклы, там же , стр. 77-80.

164 См. (160).

165 Всесоюзное совещание  по  вопросам научно-исследовательской агрономической работы в сахарной промышленности было созвано Центральным Институтом сахарной промышленности и Сортоводно-семенным управлением Сахартреста 12-19 декабря 1928 г. (см. сборник «Материалы Всесоюзного совещания по вопросам научно-исследовательской агрономической работы в сахарной промышленности, созванное ЦНИС’ом», М., изд. НТС ВСНХ, 1929, стр. 34-36 /Труды ЦИНСП, вып. 2/).

166 Лысенко Т.Д., Д.А.Долгушин. К вопросу о сущности озими. В кн.: «Список докладов и тезисов Всесоюзного съезда по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству в Ленинграде, 10-16 января 1929 г.», Л., изд. Орг. бюро Съезда, 1929, стр. 131-132. Полный текст доклада опубликован под тем же названием в «Трудаъ Всесоюзного съезда по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству в Ленинграде 10-16 января 1929 г.», том 3, Л., тип. Военноморских сил РККА, 1929, стр. 189-199, см. также кн.: Т.Д.Лысенко. «Стадийное развитие растений», 1952, Сельхозгиз, М., стр. 193-201.

167 Там же, стр. 193.

168 Лысенко. В чем сущность гипотезы «озимости» растений? «Сельскохозяйственная газета», 7 декабря 1929 г., №233, стр. 3. Статья подписана: «гор. Ганджа. Лысенко» (без инициалов автора), свидетельствующая о том, что Лысенко в то время числился одновременно и на станции в Гандже и в Одесском институте. Лысенко был приглашен в Одесский институт Наркомземом Украины, и в октябре 1929 г. для него была создана «специальная лаборатория, получившая название лаборатории физиологии развития» (см.: Б. Э. Берченко, А. А. Созинов. Страницы из истории института. В кн.: Научные труды Всесоюзного ордена Трудового Красного Знамени селекционно-генетического института имени Т.Д.Лысенко, вып 3, Одесса, 1958, стр. 357; А.Д.Родионов, Б.Э.Берченко. Итоги массовых опытов в колхозах. Журнал «Яровизация», 1937, №5 (14), стр. 84 и А.Д. Родионов, Б.Э. Берченко, М.И.Барданов. Наука и колхозное опытничество. В кн.: Научные труды Всесоюзного ордена Трудового Красного Знамени селекционно-генетического института имени Т.Д.Лысенко, вып 3, Одесса, 1958, стр. 335.

169 «Ленинградская правда”, 16 января 1929 г., №13, стр. 3.

170 Мауер А. Ф. Памяти Гавриила Семеновича Зайцева (1887-1929). «Ботанич. журнал», 1958, т. 43, №12, стр. 1771-1774; Семен Резник. Завещание Гавриила Зайцева, М., Изд. «Детская литература», 1981; Н.К.Лемешев. Гавриил Семенович Зайцев; см. (76            46), стр. 173-178.

171 Проф. И.Васильев. Яровизация зернобобовых культур. В журнале «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, № 12, стр. 128-150.

172 Такое предположение, в частности, многократно высказывала преподаватель Тимирязевской Академии А. И. Атабекова. Однако сотрудник Лысенко и его биограф И. Е. Глущенко в «Кратком очерке научно-исследовательской и производственной деятельности Т.Д.Лысенко» дал такую версию открытия яровизации: «В 1929 г. отец ученого, Д. Н. Лысенко, по указанию сына, впервые произвел в производственных условиях весенний посев озимой пшеницы «Украинка» тронувшимися в рост семенами, предварительно выдержанными определенное время на холоде под снегом. Урожай превзошел все ожидания (140 пудов с 1 га)» (стр. 7) – урожай 140 пудов был равен 8,7 ц/га. Данная цифра урожая не совпадает с другими сведениями как самого Лысенко, так и части его сторонников. В частности, Лысенко привел урожай 24 ц/га в книге “Теоретические основы яровизации” (М.-Л., Гос. изд. колх. и совх. лит-ры, 1935, 151 стр. с рис., одной вклейкой и портретом автора); эта же книга неоднократно переиздавалась (2-е переработанное и дополненное издание, 192 стр., 1936 г.; то же на армянском языке, 1939 г.; сокращенный вариант на эстонском языке, 1947 г. и др.; она же была неоднократно включена в том избранных работ  Лысенко «Агробиология» и в том»Стадийное развитие растений». В последнем из указанных изданий (1952), на стр. 336 он повторил цифру 24 ц/га. Эту же цифру указал в своей брошюре близкий в те годы к Лысенко Н. В. Турбин в книге: Творцы новых растений; стенограмма лекций, прочитанных проф. Турбиным в лектории по естественно-научным вопросам при Раменском горкоме ВЛКСМ, Издание отдела пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», М., 1945, стр. 31. Тот же текст дословно повторен в другой брошюре Н. В. Турбина с тем же названием «Творцы культурных растений», Библиотека естествознания, Ленинградское газетно-журнальное и книжное издательство.

173 Григорьев Вл. Открытие агронома Лысенко. Метод Лысенко будет на практике применен в совхозах и колхозах Украины. Газета «Правда», воскресенье 21 июля 1929 г., №165 (4299), стр. 4. 

174 Газета «Экономическая жизнь» 4 августа того же года опубликовала  анонимную статью «Открытие агронома Лысенко», №177.

175 Шлихтер А. О посеве озимых культур весной (Открытие агронома Лысенко). Газета «Правда», 8 октября 1929 г., №232 (4366), стр. 3.

176 Шлихтер А.Г. Экономические проблемы строительства фундамента социализма. М., Изд. «Наука», 1982. Его же: Вопросы революции в России и некоторые проблемы общественной жизни. М., Изд. “Наука”, 1983 (в книге приведена библиография трудов А.Г.Шлихтера, см. стр. 227-237). О нем: П.Дубенский, Б.Ванцак. Главная удача жизни. Повесть об А.Г.Шлихтере. М., Политиздат (серия «Пламенные революционеры»). 1980.

177 См. (175).

178 Сойфер В. Н. Власть и наука. История разгрома коммунистами генетики в СССР, М., Изд. ЧеРо, стр. 71-94.

179 См. (168).

180 Стенограмма заседания хранится в Центральном государственном архиве научно-технической документации Санкт-Пеербурга (ЦГАНТД СПб), ф. 318, оп. 1-1, д. 230. Цитирование ведется по заверенной архивистами ЦЕАНТД копии дела, имеющейся в распоряжении автора.

181 Там же, л. 95.

182 Там же, оборотная сторона листа 95.

183 Там же.

184 Там же, стр. 96.

185 Там же, л. 96 об.

186 Там же.

187 Там же, лл. 96 об и 97.

188 Там же, л. 97.

189 Там же, л. 97 об.

190 В статье “Физиология растений на новом этапе” в «Соцземледелии», 12 ноября 1932 г., №261 Лысенко писал:»Термин «яровизация» впервые появился в середине 1929 г. после получения выколашивания весеннего посева озимой пшеницы в условиях практического хозяйства (половина гектара на Полтавщине у Д.Н.Лысенко)». Он повторял это утверждение, см. книгу «Стадийное развитие растений», М., 1952, стр. 250.

191 Об этом одобрении неоднократно сообщалось в лысенковском журнале «Бюллетень яровизации» в 1932 году в №№ 1 и 2.

192 Joravsky, D. The Lysenko Affair. Scientific American, 1962, v. 207, No. 5, pp. 41-49; см. также его книгу под тем же названием: Cambridge, Massachusetts, 1970.

193 Поповский М. А. 1000 дней академика Вавилова. Журнал «Простор», Республиканское газетно-журнальное издательство при ЦК КП Казахстана, Алма-Ата, 1966, № 7 (июль), стр. 4-27 и № 8 (август), стр. 98-118. См. также его книгу « Дело академика Вавилова». Изд.                 «Hermitage», Tenafly, США. 1983.

194 Медведев Ж. А. У истоков генетической дискуссии. Журнал «Новый мир», 1967, № 4, стр. 226-234.

195 Дубинин Н. П. Вечное движение, М. Политиздат, 1989, стр. 163-164.

196 Поповский М.А. Дело академика Вавилова. Изд. «Hermitage», Tenafly, США. 1983.

197 Лебедев Д.В., Э. И. Колчинский. Последняя встреча Н. И. Вавилова с И. В. Сталиным (Интервью с Е. С. Якушевским). В сб. «Репрессированная наука», вып. II, Изд. «Наука», СПБ, 1994,  стр. 219.

198 Музрукова Е. Б., В. И. Назаров и Л. В. Чеснова. Из истории советской генетики (Интервью с академиком Н. П. Дубининым). Там же, стр. 245.

199 Вавилов Н.И. Ботанико-географические основы селекции. В кн.: «Теоретические основы селекции растений», Гос. изд.        с.-х. совхозной и колхозной лит-ры, М.-Л., 1935, т. 1, стр. 72.

200 Лысенко Т. Д. Основные результаты работ по яровизации сельскохозяйственных растений. Журнал «Бюллетень яровизации», 1932, № 4, стр. 3-57 (на русском и украинском языках). См. также: Лысенко Т.Д. Физиология развития растений в селекционном деле. Журнал «Семеноводтво», 1934, № 2, стр. 20-21.

201 См. в статье: А. П. Басова, Ф. Х. Бахтеев, И. А. Костюченко и Е. Ф. Пальмова. Проблема вегетационного периода в селекции. В кн.: «Теоретические основы селекции растений», Госуд. изд. Сельскохозяйственной совхозной и колхозной литературы, М.-Л., 1935, т. 1, стр. 865.

202 Поповский ссылался на документы, хранившиеся в Архиве АН СССР (Ленинград. отделение), фонд 803, оп. 1, дело 73.

203 См. (193).

204Письмо Рабатэ Вавилову, письмо № 508 в книге (73), стр. 389.

205 Письмо Вавилова Рабатэ, там же, стр. 104, письмо №222.

206 См. (202).

207 Редакционная статья «Посевы озимых весной по методу агронома Лысенко себя оправдали. Доклад тов. Лысенко в президиуме Академии с.-х. наук им. Ленина», газета  «Социалистическое земледелие», 24 февраля 1931 г., №54 (616), стр. 3.

208 Там же. Пространный отчет об этом заседании напечатан с двумя подзаголовками: «Яровизация семян превращает позднеспелые сорта в ранние» и «Опыты тов. Лысенко создадут переворот в зерновом хозяйстве нашей страны».

209 Там же.

210 Архив ВАСХНИЛ, опись 141, связка 17, дело 35, лист 18.

211 Вавилов Н.И. Письмо агроному И. Г. Эйхфельду в Хибины от 11 ноября 1931 г, ЛГАОРСС, фонд ВИР, № 9708, дело 409, лист 155..

212 Лысенко Т.Д. Предварительное сообщение о яровизированных посевах пшениц в совхозах и колхозах в 1932 г., журнал «Бюллетень яровизации», 1932, № 2-3, стр. 3-15.

213  Постановление Коллегии Наркомзема СССР от 9 июня 1931 года, протокол №33. Опубликовано в «Бюллетене яровизации», 1932, вып. 1, стр. 71-72.

214 Проф. В. Румянцев. К пленуму президиума Академии с.-х. наук им. Ленина. Ближайшие              задачи советской науки. Газета «Социалистическое земледелие», 3 августа 1931 г.,№212 (774), стр. 2.

215 Там же.

216 Лысенко Т.Д. Яровизация и плодоводство. Журнал «Плодоовощное хозяйство», 1934, №11, стр. 50-51.

217 Лысенко цитировал статью: W.W. Garner and H.A.Allard. Effect of abnormally long and short alterations of light and darkness on growth and development of plants. Journal of Agric. Res., May 15, 1931 в своей статье “Основные результаты работ по яровизации сельскохозяйственных растений”, «Бюллетень яровизации», 1932, №4, стр. 3-57; он.

218 Лысенко Т.Д. Колхозные и совхозные опыты 1932-1935 г. г., «Правда», 9 марта 1933 года, №67; Т.Д. Лысенко. Физиология развития растений в селекционном деле. Журнал «Семеноводство»,  №2, 1934, стр. 20-31; Лысенко также подготовил совместно с тогдашним директором Одесского института Ф. С. Степаненко брошюру о яровизации, которая опубликована не была, но сообщенные в ней цифры приведены в статье А. А. Сапегина “Значение яровизации для фитоселекции, в кн. «Теоретические основы селекции растений» (см. /201/), т. I, стр. 807-814). Этот вопрос подробно разобран в книге В. Н. Сойфера «Власть и наука» (см. /178/), стр. 319-322.

219 ЦГАНТД СПб, фонд 318, оп. 1-1, дело 470, л. 56.

220 Письмо Вавилова Степаненко, там же, л. 55.

221 Там же.

222 Из письма Вавилова Н. В. Ковалеву. ЛГАОРСС, фонд ВИР, дело 469, л. 24-25.

223 Цитировано в переводе из: The Scientific Monthly, July 1949, p. 367.

224 Письмо Н. В. Ковалеву от 9 августа 1932 г., фонд ВИР, № 9708, дело 469, лист 36.

225 Изложение выступления Вавилова дано в переводе статьи: O.Munerati. Il pre-tratlamento della Sementi Secondo in metodo del dott. Lyssenko. Gionalo di Agricultura della Domenica, Piacensa, 1933, Anno 43, №27, 263.

226 См. (203). Поповский привел перевод цитаты из статьи Роберта Кука, опубликованной в The Scientific Monthly, июль 1949.

227 Акад. Н.И. Вавилов. По Северной и Южной Америке (из отчета о заграничной командировке). Газета «Известия», 29 марта 1933 г., № 64(5015), стр. 2.

228 Цитата взята из 5-го тома Избранных трудов Вавилова, изд. «Наука», М. — Л., 1965 со стр. 547.

229 Там же.

230 Савченко-Бельский А. Яровизацию продвинуть в массы. Газета «Социалистическое        земледелие», 10 декабря 1933 г., № 283 (1492), стр. 2.

231 Яхтенфельд П. (Прикумск, Сев. Кавказ). Дорогу яровизированному хлопку. Газета «Социалистическое земледелие», 20 декабря 1933 г., № 291 (1500), стр. 3.

232 Там же.

233 См. (231).

234 См. (203).

235 Там же.

236 Цитировано по книге М. А. Поповского «Дело академика Вавилова». Изд. «Hermitage», Tenafly, США. 1983, стр. 17.

237 ЦГАНТД СПб, ф. 318, оп. 1-1, д. 667, л. 28.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer3/sojfer/