Говорят, время лечит…
Но сколько же должно пройти времени, сколько дней и ночей, сколько недель, месяцев, лет, чтобы отступила эта несносная боль, чтобы затянулась незаживающая рана.
Беда ворвалась в наш дом нежданно-негаданно, без стука и разрешения. Новогодняя ночь 2014 года. Вся семья в сборе, подарки под ёлкой, обстановка полного спокойствия и благополучия. Но в самый торжественный момент, когда часы били полночь, и все с радостью ожидали наступления Нового года, тебе стало плохо. Довольно скоро ты пришёл в себя, вернулся к столу, и праздник продолжался. Наутро сын хотел отвезти нас домой, но ты чувствовал себя хорошо и, как обычно, уверенно и спокойно доехал до нашего города, что в часе езды от Нью Йорка.
На следующий день кабинет врача… так, на всякий случай, узнать, что же произошло в Новогоднюю ночь. И вдруг, как удар по голове — cancer. Через несколько часов ты уже лежал на больничной койке. Обследования начались безотлагательно, многочисленные метастазы не позволяли медлить. Но ни различные диагностические тесты, ни бесконечные биопсии и анализы так и не смогли найти первичный источник опухоли. А болезнь наступала, наступала с невероятной скоростью, словно ураган, разрушая все на своём пути, сметая следы нашей привычной жизни. Прогноз был малоутешительный: месяц жизни без лечения, шесть месяцев получая химиотерапию. Поверить в это было невозможно, ведь ещё вчера ты был абсолютно здоров; бегал по утрам, катался на велосипеде, плавал… и никаких признаков болезни, никаких жалоб. Нет, я не хотела и не могла верить врачам, они не Боги, они ошибаются, так не бывает, сразу последняя стадия рака. А ты таял на глазах, день ото дня становясь все слабее и слабее. Силы покидали тебя, но отчаянно сопротивляясь болезни, ты дни и ночи просиживал у компьютера в поисках каких бы то ни было альтернативных методов лечения, новых онкологических препаратов. И тебе удалось выйти на известного немецкого онколога, который разработал уникальный метод обнаружения первичной опухоли. Суть заключается всего лишь в одной капсуле, заполненной изотопом, она и находит в организме больного источник зла. На удивление нам удалось связаться с этим доктором и даже найти его последователей в Америке. Мы мотались по разным клиникам, встречались с самыми известными специалистами, но никто из них уже не брался за лечение, было поздно. Но ты всё равно надеялся, что фортуна улыбнётся тебе, хотя тебе — учёному, было ясно с самого начала, что cancer эндокринной системы практически неизлечим. А ты лечился, ты верил в чудо. Врачи лечили… лечили так и не найдя источника опухоли, лечили, зная, что смерть витает над тобой, и жизни тебе осталось совсем немного.
День был расписан по минутам: из госпиталя в госпиталь, от врача к врачу. Изнуряющая девятичасовая химия… недельная передышка, и снова химия. Несмотря на агрессивную терапию, бесконечно возникали новые очаги опухоли. И метастазы, словно языки пламени, сжигали один за другим здоровые участки организма. Трагический исход был неминуем…
Короткими, бессонными ночами, пытаясь подготовить себя к тому, что вот-вот могло случиться, я молила Бога отменить твой смертный приговор, пощадить тебя. Я готова была на любые муки лишь бы продлить твою жизнь хотя бы на несколько лет. Ты так мечтал дожить до Бар-мицвы нашего внука, а до неё оставалось ещё целых два года. Убегая утром на работу, и не зная, что ждёт меня по возвращению домой, я звонила тебе каждую свободную минуту, лишь бы услышать твой голос, который с каждым днём становился все слабее и глуше.
В тот день телефон молчал…
Молчал долго и упорно, невзирая на мои просьбы:
— Ну сними трубку, ответь мне, пожалуйста, ответь,
— Умоляю тебя, ответь мне…
Но телефонная трубка была безмолвна.
Прыгнув в машину, я помчалась домой, летела не разбирая сигналов светофора, летела, предчувствуя беду. Открыв дверь дрожащими руками я бросилась в твою комнату, там всё было как обычно, только тебя не было там. На столе спокойно лежали твои документы, телефон, бумажник. Я поняла, ты ушёл, ушёл умирать, ушёл, чтобы я не видела твоей смерти. Тебя искали повсюду, полиция прочёсывала все соседние улочки и подъезды, набережную, парки и прибрежные воды. Но тебя нигде не было.
Вернулся ты вечером… совсем обессилевший, потерянный, виноватый. Бросился ко мне и заплакал навзрыд, заплакал как ребёнок, понимая как жестоко обошлась с тобой жизнь, понимая, что наши прошлые дни уже никогда не вернутся. Вскоре машина скорой помощи доставила тебя в госпиталь. Но врачи уже ничего не могли тебе предложить и ничем не могли помочь.
Несколько дней спустя тебя перевели в Rehab Center, где я работаю. Реабилитации ты уже не подлежал, и это была огромная любезность моих коллег и администрации принять тебя в наше отделение. Врачи, медсестры, нянечки — все окружили тебя таким вниманием и уходом, что я им всем до сих пор кланяюсь низко. Я была рядом с тобой 20 часов в сутки, только менялся мой статус. С 5 до 7 утра — жена, с 7-9 — Speech Pathologist, потом, сбросив халат, снова жена, и снова с тобой несколько часов. Потом опять из палаты в палату, где были свои болезни и свои слёзы. Глубоко в полночь старшая медсестра силой заталкивала меня в лифт, требуя покинуть отделение и немного отдохнуть. Те минуты, часы, проводимые рядом с тобой, я держалась, стараясь не давать простора своим переживаниям. А по ночам рыдала, захлёбываясь собственными слезами, выла, уткнувшись в подушку, от своей беспомощности, от невозможности спасти тебя. А наутро лгала тебе, что результаты анализов намного лучше, что скоро ты поправишься, и я заберу тебя домой. Я так хотела облегчить твои страдания, что презирая себя за ложь, снова и снова обманывала тебя. Ты привык верить мне, верил и сейчас. А может мне только казалось, что ты веришь.
Быть может ты чувствовал, что нога твоя уже никогда не переступит порога нашего дома, что эта палата № 8 — твоё последнее место жительства. С каждым часом тебе становилось всё хуже и хуже. Вскоре метастазы добрались до мозга отняв у тебя возможность понимать, ходить, принимать пищу. Полностью пропала речь. Ты молчал… глаза твои были немые, смотрели в никуда и уже ничего не видели и не понимали. Уколы морфия спасали от боли. Ты все время спал и практически был неподвижен. А в тот последний вечер, то ли в силу привычки, то ли то были какие-то минуты просветления, ты медленно поднёс мои руки к свои губам и долго целовал их, словно прощался со мной. Наутро тебя не стало…. Теперь я одна…Осиротел твой кабинет, одиноко болтается на вешалках твоя одежда, компьютер грустит по твоим рукам. И в доме нашем такая гнетущая тишина, что и не знаешь, куда от неё убежать, как справиться с тоской, заглушить боль утраты.
Через неделю после твоей смерти я покинула нашу квартиру, думала, так будет легче. Но… от себя не уйти. Мозг мой понимал, что тебя больше нет и никогда уже не будет в моей жизни, но сердце отказывалось верить. Мы слишком долго жили вместе и слишком много значили друг для друга. Пустота кругом, одиночество… оно стало сегодня моей неизлечимой болезнью и нет от него никакого лекарства. Я одна несу свою печаль дни и ночи. Плачу от настигнувшего меня горя, от пугающего одиночества, от покинувшего меня навсегда счастья, от обиды на жизнь, что в миг отняла всё что у меня было. Теперь я живу в какой-то чужой, незнакомой мне жизни и учусь жить по-новому. Учусь проводить вечера в полном безмолвии и разговаривать сама с собой, учусь говорить сама себе «Доброе утро и Спокойной ночи», учусь жить в одиночестве, советоваться сама с собой и принимать решения. Учусь жить воспоминаниями. Словно карусель кружится рабочий день, и пролетает он быстро и совсем незаметно. А вечера… Они такие долгие и тянутся почему-то бесконечно. Уже поздно, в окнах гаснет свет, и только фонари освещают пустынные улицы. Не спится…. Одна за другой проплывают картинки нашей жизни, вспоминается Москва, наша коммунальная молодость.
Давно это было. Мы познакомились с тобой в компании, отмечая День Сталинской Конституции. Да, был в те далёкие времена такой праздник. И мы, студенты, отмечали все знаменательные даты: День Конституции и 8 Марта, День Советской армии и 1 Мая. В тот “великий» праздник собирались у тебя дома. Старинный московский особняк на улице Остужева. В квартире четыре комнаты — четыре семьи, а удобства все в единственном числе: одна кухня, одна плита, один туалет, один общий телефон на всех жильцов. О ванной комнате тогда и не мечтали, «ходили в баню по субботам». Итак, 5 декабря 1960 года. Накрыли стол, кто что принёс; хлеб, колбасу, сыр, консервы. Слушали пластинки Высоцкого, Галича, Кима, танцевали. В полночь начали расходиться, чтобы успеть на метро. Ты проводил меня на вокзал, посадил в последнюю электричку и предложил встретиться назавтра. А потом ты каждый день встречал меня у дверей института. Мы подолгу бродили по старым московским улочкам, бегали по выставкам, музеям, кинотеатрам. Иногда просиживали часами в Ленинке (Библиотека имени Ленина) стараясь восполнить ликбез и утолить духовный голод нашей послевоенной юности. Весной катались по Москве-реке на речном трамвайчике, гуляли в Сокольниках, в Парке Культуры им. Горького.
Приближалось лето, студенческие каникулы. Мы с друзьями собрались на юг. К великому моему удивлению родители меня отпустили. Правда, каждый день приходилось выслушивать мамины наставления о девичьей чести и порядочности, о том, как свято они верят в мою благоразумность. Получив летнюю стипендию, мы улетели в Абхазию, в Новый Афон.
Самолёт. Горы. Море. Пальмы — в наши двадцать лет мы видели всё это впервые. Поездка была сказочная, хотя жили в старом, покосившемся сарае на берегу моря. Засыпали под шум прибоя и умирали от страха по ночам, когда начинался шторм и волны ударялись о наше ветхое жилье. Питались хлебом с помидорами, на столовую денег не хватало. Но зато вечером, когда садилось солнце и спадала жара, поднимались в горы за дешёвым домашним вином. Именно там в горах мы впитывали колорит грузинской жизни, слушали нескончаемые рассказы старцев о Новоафонском монастыре, о кровавых камнях у реки со смешным названием Псырцха.
Вернувшись в Москву, разбежались по домам и загрустили, хотя виделись каждый день. Вскоре ты уехал на преддипломную практику в город Ефремов, Тульской губернии. Писали письма ежедневно, длинные, подробные, телефонные разговоры были не по карману. В студенческие каникулы поехала к тебе в гости. Город Ефремов привёл меня в состояние полного шока. Химический комбинат, кинотеатр, базар — это все достопримечательности города. А на базаре, посиневшие от холода старушки, торгуют мёрзлой картошкой, капустой, старыми валенками, да носками ручной вязки. В магазинах не густо: серые кирпичики чёрствого хлеба, сахар квадратиками, перловая крупа да маленькие конфетки — подушечки, обсыпанные порошком какао. Завод снимал студентам не квартиру, не комнату, а угол, это когда комнату делят по диагонали простыней на верёвочке и получается два угла, в каждом по одному жильцу. Удобства на улице, хочешь беги ночью по снегу, хочешь — умирай и терпи до утра. Весной ты вернулся в Москву, а летом мы сыграли скромную свадьбу. На подаренные родными деньги купили диван, занавески на окна, скатерть и маленький, старенький холодильник «Север». Теперь уже не было необходимости хранить масло и колбасу в металлическом тазике с холодной водой, да и еду можно было готовить на несколько дней. Мы уютно обустроили своё жильё, наша единственная комната служила нам не только спальней, но и столовой, и гостиной. К нам на огонёк часто забегали наши друзья-студенты, будущие учёные, журналисты, актёры. Мы читали стихи, обсуждали новые спектакли и фильмы, спорили до хрипоты в горле. Посиделки обычно затягивались до полуночи, что отнюдь не радовало обитателей соседних комнат.
Наша коммунальная молодость… Сегодня трудно поверить и представить себе реалии тех лет: огромные коммунальные квартиры, чудовищная бытовая неустроенность, невозможность приобрести самое необходимое, будь то детская коляска или соска, тёплые сапоги или пальтишко для ребёнка. Денег постоянно не хватало, наши повышенные стипендии обычно истекали к концу второй недели, потом жили в долг. Утром, убегая в институт, бегали по соседям одолжить 10 копеек на метро. А полтинника на пирожок с повидлом одолжить уже было не у кого. Но зато вечером отправлялись в гости к твоей тёте, где всегда была обильная еда из столовой старых большевиков. Одежды на смену тоже не было, всё только в единственном числе. Но все равно, те годы вспоминаются как лучшие в нашей жизни и ностальгия по прошлому, по Москве, по ушедшей молодости часто захлёстывает меня. Мы были молоды, беззаботны, верили, что живём в самой прекрасной стране на свете, верили в счастливое завтра.
Окончили институты. Ты поступил в аспирантуру. Я работала с глухонемыми актёрами театра Мимики и Жеста, ставила им голос, учила говорить. Тогда это был единственный в мире театр глухонемых, не знаю, существует ли он ещё сегодня. Через несколько лет родился наш сын. Он дарил нам море счастья, радостей, тепла, рос спокойным и разумным малышом. Оглядываясь назад, я о многом жалею, во многом виню себя. Грустно, что не сумели показать сыну Байкал, Армению, Бухару. Но тогда казалось, что все ещё впереди, вырастет — увидит.
Шли годы… Мы уже давно покинули коммуналку и переехали в отдельную трёхкомнатную квартиру в центре Москвы. Сын наш подрастал, а вместе с ним росла и угроза армии. Надо было решать: Ехать? Не ехать? Конец семидесятых годов, Москва охвачена лихорадкой отъезда. Ты торопил меня, а я медлила… как же оставить старого отца, любимых сестёр, друзей, престижную интересную работу, налаженный быт. Как решиться покинуть все, что так дорого сердцу и выстраивалось в нашей жизни годами. Но война в Афганистане не давала права выбора.
В 1979 году мы обратились в ОВИР за разрешением покинуть Советский Союз. Вскоре получили отказ, отказ «навсегда». Каждый год мы снова и снова подавали документы, требуя пересмотра и разрешения на выезд в Израиль. Но опять и опять получали — НЕТ. И так 9 лет подряд, долгих девять лет. Много всего произошло за эти годы. Ребёнок наш успел окончить не только школу, но и институт. Нам с тобой было уже не под сорок, а под пятьдесят. И вдруг телефонный звонок… Разрешение, которого мы ждали так долго застало нас врасплох. Нам дали всего две недели на сборы. Через четырнадцать дней мы должны были покинуть страну. Не буду описывать торопливость и суету этого времени, боль и слезы расставания с родными и близкими, последние минуты в своей квартире. Спустя две недели мы навсегда расстались с Москвой. Аэропорт Шереметьево. Минуты прощания… Заплаканные лица родных и друзей. Хулиганство и беспредел таможенников, бесцеремонно роющихся в наших личных вещах, и забирая всё, что было им по душе, это вывозу не подлежало. Страшно вспомнить, через что нам тогда пришлось пройти, сколько одолеть нелепых преград и унижений. Сколько уплатить за потерю гражданства, за отнятые у нас паспорта. Мы покидали Союз унося в своём сердце боль и обиду за отнятые у нас годы, за подаренную государству квартиру в центре Москвы, за то, что мы с тобой стали на девять отказных лет старше.
И вот, наконец-то, Австрия, сказочная Вена, незабываемая Италия, неповторимый Рим. Америка встретила нас довольно приветливо, дав каждому из нас шанс работать по специальности. Но всё равно первые шаги давались нелегко, было много взлётов и падений, масса глупостей и нелепых ошибок. Временами нервы настолько сдавали, что хотелось броситься в океан и плыть без спасательного круга. Твоя работа требовала постоянных переездов и перемещала нас из штата в штат, из города в город. А мне пришлось пойти учиться в Университет, чтобы обрести право работы в системе медицины. И в свои 52 года я села за студенческую скамью с американскими детьми, только что окончившими школу. Языка критически не хватало, времени тоже. Восемь часов на работе, шесть — в Университете, потом — библиотека и короткий сон, всего по три-четыре часа в сутки. Ты помогал мне, как мог, часами просиживая со мной в читальном зале, отбирая нужные статьи, выписывая цитаты. Ты учился вместе со мной и, наверное, без тебя я никогда бы не осилила два года университета при полной нагрузке на работе. Слава Богу, все позади, получены все необходимые регалии и сертификаты, позволяющие работать в госпиталях и открыть свою логопедическую практику. Понемногу наша американская жизнь наладилась и вошла в привычную колею. Мы переехали поближе к детям, чтобы больше времени проводить с нашим очаровательным внуком, много путешествовали. Нам довелось побывать во многих странах, соприкоснуться с разными культурами и обычаями, узнать массу интересного. Каждая наша поездка была настоящей сказкой, мы привозили домой не только яркие и незабываемые впечатления, мы всегда возвращались отдохнувшие, помолодевшие, счастливые. Так было и в последний раз. Вернувшись из Италии в конце декабря, мы думать не думали какой подарок готовит нам Новогодняя ночь. Второго января ты уже лежал в госпитале. Началось долгое и безуспешное лечение. Наступила весна… Близился день твоего 75-летия. Обессилевший от интенсивной химии ты, никогда не любивший отмечать свои даты, почему-то мечтал отметить именно этот юбилей. Собрались наши друзья, родные. Не одну ночь я провела за письменным столом, пытаясь найти слова поздравления, ведь традиционные пожелания «долгих лет жизни и крепкого здоровья» были просто не ко двору. Я подняла тост за тебя, за то, что ты многого добился в жизни, состоялся как личность, как талантливый учёный, как преданный муж и заботливый отец, как любящий дедушка и верный друг. Я говорила о том, что вот уже более полувека наш семейный экипаж катится по разным дорогам, переезжая из штата в штат, из города в город, обретая новых друзей, обретая опыт прощать и не замечать, обретая умение подобрать ключи к каждому новому месту и этапу нашей жизни. И хотя наступило время, когда бокал вина за ужином мы заменяем чашкой кефира, а посещение театров и концертов походами по врачам, мы все равно счастливы. Счастливы, потому что мы вместе, потому что рядом дети, внуки, наши друзья. Счастливы, потому, что ты сумел подобрать ключ и к этому, очень непростому для тебя периоду жизни. Жить и не сдаваться! И ты не сдавался, ты делал все возможное и невозможное, чтобы победить болезнь, но к несчастью, она была сильнее тебя.
Прошёл год со дня твоей смерти. Снова наступил июль, но уже без тебя. В доме по-прежнему гнетущая тишина, особенно по вечерам. Наш город живёт своей обычной жизнью. Кажется, и я понемногу возвращаюсь назад, в реальность. Мне также пусто без тебя, также не хватает привычного тепла рядом, не хватает твоего участия, советов. Плохо одной, очень плохо. Ведь ты так много значил для меня, столько дал мне всего в жизни. Наш студенческий брак состоялся и мы прожили вместе счастливые пятьдесят два года. Когда ты ушёл навсегда, и жизнь не спросив сошла с колеи и повернула в ненужную сторону, мне казалось, что и я ухожу вместе с тобой, потому что жизнь потеряла для меня всякий смысл, стала ненужной. Но сегодня я поняла- жизнь продолжается. Она совсем другая без тебя, но это — жизнь. Ты ушёл из моей жизни, но остался в моём сердце навсегда.
И, конечно, я была неправа, сказав, что время не лечит. Время лечит… И прежде всего лечит работа, лечат мои любимые и дорогие сын, невестка, внуки. Все они стали намного ближе, участливее, внимательнее ко мне. Наверное, несчастье сближает, а быть может мы просто все повзрослели. Ведь даже наши взрослые дети с годами ещё больше взрослеют.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer3/laraberman/
