Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Анна Ахматова
Ветер гнал над головой истерзанные клочки и обрывки серых облаков, пронося их по измученному дождями сиреневому небу со стороны Финского залива. Темная вода, тихо поплескивая о гладкие, зализанные камни набережной Большой Невы, тускло отражала неясные, еле уловимые блики на красном граните постамента и величавой фигуре установленного на нем бронзового памятника адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну, воздвигнутому здесь когда-то его благодарными потомками. Это великолепное сооружение, возвышающееся словно из самой воды на набережной Лейтенанта Шмидта, стало со временем традиционным местом романтических встреч и свиданий многих горожан, притягивая искателей счастья своей таинственной аурой, о которой как бы свидетельствует оптимистическая надпись, сделанная латынью на картуше постамента: Spe fretus — «живущий надеждой».
К слову будет упомянуть и об интересной традиции, согласно которой курсанты военно-морского училища (Морского кадетского корпуса), расположенного прямо напротив памятника, в день выпуска, на рассвете, надевают на бронзовые плечи адмирала гигантскую сшитую тельняшку. Считается, что этот ритуал приносит удачу в морских походах.
Молодой матрос с развевающимися черными змейками лентами бескозырки и полощущимся по ветру голубым гюйсом в нетерпении прохаживался у подножия памятника, ожидая здесь свою избранницу.
Хотя прошло уже пять лет после окончания войны, матрос все еще оставался вдалеке от родной столицы, заканчивая свою затянувшуюся службу здесь, в Ленинграде, будучи переброшенным на Балтику с Дунайской флотилии. Семь лет назад он шестнадцатилетним добровольцем ушел на войну. В ту пору так поступали многие мальчишки, рвущиеся на фронт, чтобы помочь своему народу в героической битве с жестоким врагом… А после окончания войны, когда наступил как раз возрастной срок его призыва, матросу добавили еще пять лет службы…
Стоя тогда у памятника легендарному мореплавателю, молодой человек заметно волновался, собираясь сообщить своей девушке о предстоящей через несколько дней демобилизации и задать ей главный вопрос об их дальнейшей судьбе. За эти годы в жизни молодых людей, уже с лихвой наполненной лишениями, потерями и невзгодами, пронеслось множество событий, и пока матрос, нервничая, ждал прихода подруги, в его голову сумбурно лезли — сменяя друг друга — всяческие разрозненные картинки воспоминаний. (О тяжелых событиях своей военной службы он почти не рассказывал.)
Матросу вдруг вспомнилось, как в Киевской военно-морской школе связистов, куда его направили при добровольной досрочной мобилизации, он — голодный мальчишка, проходя иногда по улицам в то суровое время, ловил себя на мысли: «Хорошо бы найти хоть какую-нибудь нечаянно оброненную кем-то, завалявшуюся корочку черствого хлеба…»; и как по окончании учебки он был направлен на Дунайскую флотилию, где ходил по Дунаю на канонерской лодке в водах Румынии, Болгарии… и после освобождения братьев-славян восстанавливал их разрушенные коммуникации, лазая по столбам с прицепленными к ногам «кошками» и протягивая провода… а на каком-то хуторе в Румынии, зайдя с товарищем в хату попросить воды, они попали в засаду к националистам и еле ушли, благодаря находчивости его напарника, который отпугнул нападавших тем, что неожиданно вскинул над головой мешок с «кошками», громко выкрикнув при этом (понятное на многих языках) слово «бомба!» (прибавив попутно: «ложись, гады!»)…
Промелькнуло неуместное воспоминание о забавной привычке одного матроса в Кронштадте (или «Кракове», как почему-то называли тогда этот город-крепость матросы), который, ленясь дважды ходить во время еды со своей миской на камбуз, просил кока сразу накладывать в нее и первое и второе, объясняя удивленной братии, что в животе все равно все перемешается…
Вспомнилось, как здесь в Питере, в увольнении, на танцах, он встретил и свою избранницу — девушку, которую теперь с нетерпением ждал и которая во время войны была военнослужащей батальона по возведению заградительных рвов и земляных укреплений на подступах к городу… и то, как, заходя к ней домой на проспекте Геслеровского (ныне Чкаловский), бегал порой по крышам, помогая отлавливать гоняющего голубей ее братишку сорванца, чтобы засадить упрямца за уроки… А упрямец пережил с сестрой и их семьей голодную блокаду, и девушка помнила, как малыш после резки хлеба бережно собирал со стола и ел хлебные крошки в те страшные дни… Дни, которые старшая их сестра пережить не смогла…
Каждый из них в тяжелейшие для страны годы старался внести свою посильную лепту в Великую победу Великого народа… Встречаться влюбленным приходилось не часто из-за постоянных разъездов матроса по службе: то в Кронштадт, то в Выборг, то в Приморский, о чем свидетельствует пачка писем, сохранившаяся со времен их трогательной переписки.
Накануне его экипаж вернулся в Ленинград, и теперь — после очередной небольшой разлуки — матрос снова прохаживался у памятника, ожидая ее прихода в назначенный час. Балтийский ветерок по-прежнему назойливо трепал ленты его бескозырки, словно предчувствуя скорое расставание с молодым моряком, а он думал: «Как она ответит на его вопрос?..».
На другой стороне Невы, за разводным мостом Лейтенанта Шмидта (до советских времен и ныне — Благовещенским), величественно возвышаясь над домами набережной Красного Флота (Английской) и Красной улицы (Галерной), ободряюще, под пробивающимися сквозь облака лучами застенчивого солнышка, блистал золотом купол Исаакиевского собора. У памятника, над зыбкой водой реки, с жалким криком, стремительно, как его юношеские годы, пронеслась белокрылая чайка.
И вот на набережной появилась стройная фигура спешащей к месту встречи девушки. Когда она подошла, матрос взял ее за руку и, волнуясь, кратко спросил:
—Ты поедешь со мной в Москву?
Она улыбнулась и ответила:
—Да.
***
А через много лет некая девочка несла в одну из московских школ фотографии для Всероссийского бессмертного полка. На фотографиях были запечатлены совсем молодыми ее прадедушка в матросской форме и прабабушка в солдатской гимнастерке — те самые влюбленные матрос и девушка, которые встречались на свиданиях у памятника Крузенштерну в те далекие послевоенные годы.
Март 2020 г.
