1
В августе, в самый разгар сайровой путины, на сейнере «Альтаир» застучал дизель. Причину неисправности мотористы, механики установили быстро: на шатуне коленчатого вала выплавился изношенный баббитовый вкладыш. Справиться с повреждением в штормовом море при всё усиливающейся бортовой качке не представлялось возможным. В сложившейся крайне опасной ситуации выход был один: малым ходом возвращаться на базу в Малокурильское, на Шикотан, швартоваться к пирсу рыбоконсервного завода «Островное».
Последний замёт «Альтаира» был особенно удачным, что сулило успех на промысле «ночной жемчужины» — сайры, если бы не досадная поломка. Вытряхнув из обширных сетей весь улов серебристой рыбёшки в ненасытный трюм японского рефрижератора, сейнер с угрюмым экипажем, удручённым неудачей, нехотя покинул кишащий сайрой промысловый район и взял курс к берегам Южных Курил. И не было на судне ни одного рыбака, который бы не поносил отборными ругательствами, забористыми морскими словцами, солёными, как забортная вода, хозяина старого, видавшего виды «Альтаира», некогда сошедшего со стапелей гамбургской судоверфи. В матерной брани упоминались ни в чём не повинные домашние животные. Как-то: «козёл мохнорылый», «кот облезлый», «свинья тупоголовая», «конь педальный», «бык безрогий», с которыми сравнивали жадного, скупого бизнесмена, владельца рыбодобывающей компании Star-Shiping, гревшего в ту злополучную для «Альтаира» штормовую ночь свои бренные кости на Канарах…
Пенящиеся огромные водяные валы неистово, словно щепку, швыряли, бросали порожнее рыболовное судно. Неисправная машина, работавшая на малых оборотах, бессильно боролась с ураганным ветром и высокими волнами, заливавшими палубу, задиравшими корму, оголяя крутящийся винт.
Обрюзгший человек с лысой, как голое колено, головой, прикрытой морской фуражкой и капюшоном плаща, с большим животом, называемом в простонародье брюхом, с обвислыми щеками, заросшими жёсткой седой щетиной, тяжело поднялся на мостик. Отдуваясь, толстяк высвободил из рукава дождевика лохматую пухлую ручищу, взглянул на золотые часы: они показывали три после полуночи.
Владислав Серов, капитан «Альтаира», широко расставив ноги в яловых рыбацких сапогах, одной рукой держась за леер, другой подняв бинокль, всмотрелся в беспросветную мрачную даль. Там, еле видимые в чёрной ночи поблескивали огни островного посёлка Малокурильское.
Моряки, знавшие крутой нрав капитана Серова, ходившие с ним в долгие путины на лов сельди, минтая, трески, палтуса, морского окуня, скумбрии, наваги, между собой называли его Серым. К нарицательному имени позже прибавилось слово «волк». Так Владислав Серов стал среди рыбацкой братии Серым Волком. Грубый в обращении с экипажем, привередливый, но добычливый, он слыл на Камчатке и Курилах опытным судоводителем, удачливым рыбаком, приходившим к плавбазам, к причалам рыбзаводов всегда с полными трюмами рыбы. Часть выловленной рыбы Серый Волк скрытно сбывал японцам, но при этом честно, по совести, делился барышом с членами команды сейнера, за что тем приходилось терпеть его несносный характер.
— Ну, что там, в Малокурильском? Ты связался с диспетчером рыбокомбината? — откинув мокрый капюшон, обратился Серов к подошедшему старпому.
— Швартоваться «добро» не даёт… Пять траулеров с полными трюмами палтуса из-за непогоды дрейфуют.
— А что синоптики? Какой прогноз?
— Обещают дня через три, не раньше, шторм утихнет. За это время у тех, кто болтается сейчас на траверзе Малокурильской бухты, рыба завоняет.
— Очень кстати мы успели сбагрить весь улов мартышкам с «Осака-мару».
— Да… — согласно кивнул старший помощник.
— За хорошую цену, заметь, — добавил Серов. — Я не уступил им ни на один доллар.
— Да… Выгодная сделка, капитан.
— В команде не проболтаются?
— Ребята надёжные… За баксы подтвердят, что рыба у нас протухла, пока штормовали, и мы вычерпали её за борт.
— Ладно… Сколько до Малокурильской бухты?
— Десять миль.
— Дотянем?
— Стармех сам стоит вахту у дизеля. Предлагает не напрягать машину штормом, лечь в дрейф.
— Понятно… Так и сделаем, а то, чего доброго, совсем запорем дизель… Придётся вызывать буксир, а это нам обойдётся не дёшево. Успокоится море, дотопаем до причала своим ходом, — сказал Серов, передвигая рукоятку машинного телеграфа в положение «Стоп, машина!»
Дробный стук дизеля, сотрясающий ржавый корпус судна, тотчас прекратился. В непривычной тишине стало слышнее завывание ветра, скрип снастей, грохот ударяющих в борта волн.
2
Отдав необходимые распоряжения, капитан спустился в каюту. Он страдал ожирением, гипертонией, головной болью и слегка задыхался. Приняв таблетку цитрамона, Серов, кряхтя, стянул с ног набухшие от воды сапоги, разулся и лёг.
Сон долго не шёл к нему. Противясь качке, катающей его грузное тело с боку на бок, он, опершись рукой на переборку, предался воспоминаниям…
«Сколько лет не был на Шикотане? Так… Прикину. Сейчас мне пятьдесят восемь, а тогда было двадцать два… Тридцать шесть лет минуло. Как один день! Да… Именно столько времени прошло, как оставил я Шикотан и ушёл матросом на большом морозильном рыболовном траулере… А как же хороша была красотка, приехавшая по вербовке на Шикотан! Повидать бы её. Вдруг она всё ещё живёт на острове. Хотя навряд ли… Но всё может быть… Главное, теперь мимо не пройдёшь, сдавать рыбу надо в «Островное». И случай подходящий побродить по острову, пока мотористы и механики будут возиться с дизелем. На Край Света схожу… Мы там часто с ней бывали. Да… Чертовски хороша была девчонка! Наобещал, помню, что женюсь, как вернусь с плавания… Где там?! В мореходку поступил… Учёба. Работа на разных судах. Поездки во время отпусков на материк… В Сочи, в Крым… Рестораны… Отели… Курортные романы… Шикарные знакомства. А главное, деньги, которые щедро тратит моряк, соскучившийся по берегу. Да… Кстати… Как её звали? Катя? Вера? Надя? Нет… Всё не то… Таня? Валя? Вика? Точно, Вика! В цехе готовой продукции работала упаковщицей. Вика Парфёнова! В общежитии жила…»
Воспоминания о пылкой любви красивой девушки к нему, солдату Серову, служившему пограничником на Шикотане, нахлынули на капитана, всколыхнули давно забытое прошлое.
Уволившись из армии, Серов, после жарких объятий Вики, решил остаться на Шикотане. Поначалу работал вместе с ней на рыбзаводе, но всё чаще, гуляя с ней по скалистым берегам острова, вглядывался с мыса Край Света в необъятную океанскую даль, мечтая когда-нибудь вступить на палубу корабля и отправиться странствовать по свету. Море всё больше манило его, и однажды, сияя от радости, сообщил Вике печальную для неё весть:
— Меня приняли на траулер… Матросом!
Она с грустью восприняла его восторженные слова.
— Ты вернёшься? — скрывая печаль, спросила она, обвив его шею нежными руками.
— Приду из плавания, сыграем свадьбу… Ты согласна выйти за меня? За простого матроса… Но я когда-нибудь стану капитаном.
— И ты ещё спрашиваешь? Конечно… Помни: что бы ни случилось, я буду ждать тебя… Всю жизнь, — помолчав, добавила Вика.
Разбередив душу памятью о тех беззаботных днях, когда они, счастливые, купались в волнах прибоя, грелись на горячих песчаных барханах, полные страсти друг к другу, капитан тяжело поднялся с постели, открыл шкафчик и достал из него плоскую бутылочку с коньяком.
«Да… Хотел бы снова увидеть её… Как любила она меня! Как любила! — отвинчивая пробку, подумал капитан. — Как живёт она? Счастлива ли? Ошибку в молодости совершил, что не вернулся к ней… Была бы семья, дети… А так… До сих пор бобыль. Одинокий волк…»
Глотнув коньяка, он, размышляя, машинально закупорил бутылочку, поставил её в шкафчик. Закрывая дверцу, задержал взгляд на пачке долларов, вырученных за нелегально проданную японцам сайру.
— Хороший навар… Ловко обошёл я пограничный сторожевик, — довольный сам собой, проговорил капитан, ложась в койку.
Стрелки хронометра, висящего в каюте, показывали без четверти пять. Волны размеренно валяли сейнер с борта на борт, баюкали качкой, и капитан скоро захрапел, бормоча во сне бессвязные, лишённые смысла слова.
3
Как и предсказывали метеорологи, лишь на исходе третьих суток штормовой ветер стих, волны утихомирились, и только бьющий в камни прибрежных скал грохочущий прибой напоминал о недавней буре.
На «Альтаире» запустили машину, и сейнер самым малым ходом двинулся к пропахшему рыбой заводу «Островное». Скоро судно медленно привалилось правым бортом к пирсу, и матросы сноровисто набросили швартовые концы на кнехты.
Серов вызвал к себе в каюту старшего помощника, щёлкнул ключиком шкафчика, вынул из него пачку денег.
— Вот… Возьми и рассчитайся с командой… Парни славно потрудились на этом замёте. Раздай всем поровну, чтобы никому обидно не было. Предупреди, чтобы про японцев языками не трепали, — в привычной для него грубоватой манере сказал Серов.
— Будет сделано, капитан.
— Черти съели бы с квасом этот дизель…
В открытый иллюминатор задувал свежий ветер.
— Как там погода? — спросил Серов, перекладывая в руках свитер, раздумывая, стоит ли для прогулки надевать его.
— Прохладно, капитан… Свитер, думаю, не помешает.
— Да… Надену, пожалуй… На берег сгоняю. Остаёшься за меня. Всё… Ступай…
Старпом ушёл. Серов, не без труда напялив на себя вязаный свитер, зелёный, с широкими чёрными полосами, глянул в зеркало. Огромный живот, обтянутый свитером, напоминал большой арбуз.
— Похудеть бы, — вздохнул капитан, нахлобучивая на лысую голову старую, потрёпанную «мицу» — морскую фуражку с «крабом», вышитым на заре моряцкой молодости золотыми, но за давностью лет уже поблекшими нитями. Муаровая лента на околыше поистёрлась, латунные пуговицы потускнели. С «мицей» этой случалось много забавных историй в разгульной жизни Серого Волка. Было время, когда после возвращения из промысловой путины, длившейся полгода, а то и больше, набив карманы деньгами, Серый Волк ехал в ресторан на двух «Волгах»-такси. В первой ехал сам, а вторая везла его фуражку, служившую ему неким талисманом. Он предпочитал её всем новым головным уборам, носил в любую погоду, уверовав, что она приносит удачу. Старый трал-мастер, покуривая трубку на юте, однажды сказал:
— Был случай, когда ветер сорвал «мицу» с головы капитана и унёс в море. Чуть видимая в пенящихся волнах, она то появлялась на их гребешках, то исчезала. Сильно штормило… Серый Волк приказал спустить шлюпку. Матросы, известное дело, суеверные, как все моряки, не задумываясь, попрыгали в неё, взлетая на волнах, налегли на вёсла. Море есть море, с ним шутки плохи. Недаром ведь говорят: «Кто в море не бывал, тот горя не видал». Ураганы, случается, не только малотоннажные сейнеры опрокидывают, но и огромные лайбы водоизмещением в десятки тысяч тонн переворачивают. Тут хоть во что поверишь: в святой образок, висящий на шее, в талисман, в капитанскую фуражку, видавшую виды. Лишь бы спастись, лишь бы выстоять в бурю! Промокшую насквозь фуражку Серого Волка в тот раз удачно выловили, отжали из неё солёную воду и благополучно доставили на борт. И мы все облегченно вздохнули: «Живём, братцы!» Никто из нас не ухмыльнулся: «Из-за фуражки рисковать жизнью…»
С борта «Альтаира» на пирс перекинули трап. Серый Волк под любопытствующие взгляды членов команды, сошёл по нему и неторопливой, вразвалочку, походкой бывалого моряка двинулся на берег. Его заплывшие жирком глаза, прищуренные в нагловато-презрительной усмешке, жадно обшаривали из-под мохнатых бровей посёлок рыбообработчиков, невысокие строения которого притулились на взгорках вблизи бухты.
Несколько малых рыболовных судов стояли у причалов. Склады, цехи нового рыбзавода, двухэтажные деревянные жилые дома, обшитые разноцветным сайдингом, металлопрофилем, плоским шифером… Редкие иномарки, которых здесь раньше не было, месили колёсами грязную после прошедшего ночью проливного дождя дорогу, разбрызгивали мутную воду в лужах. Несколько низеньких, похожих на сараи, магазинов. Железные, в пятнах ржавчины, гаражи для личных автомобилей разбросаны в мало-мальски удобных местах. Почерневшие от времени деревянные избы старожилов…
«Да… Кроме нового рыбокомбината почти ничего на острове не изменилось за годы моего отсутствия, — подумал Серов. — И деревянный барак общежития, где жила Вика, на прежнем месте и всё такой же неприглядный и мрачный».
Телеантеннами крыша утыкана. Стены вывесками пестрят… «Парикмахерская»… «Меркурий»… «Марина»… «Островное»… Кафе, наверно… Скучно, должно быть, живут здесь люди.
Возле бывшего общежития капитан остановился в надежде спросить у кого-нибудь про Вику Парфёнову. Никто не появлялся на улице, кроме пробежавшей мимо рыжей вислоухой дворняжки. На домах виднелись таблички с номерами, однако улицей их назвать трудно, поскольку здания в гористой местности построены хаотично.
«Ну, допустим, живёт она здесь по сей день… И я увижу её… Зачем? Что скажу?» — Серов остановился в раздумье.
Намереваясь вернуться на сейнер, он в последний раз, уже без трепетного волнения, испытанного в позапрошлую ночь, когда разбередил душу приятными воспоминаниями, бросил прощальный взгляд на здание бывшего общежития.
— Да… Ни к чему всё это, — махнул рукой Серов. Снял фуражку, вытер носовым платком вспотевшую лысину и решительно повернул к причалам «Островного».
Он не сделал и нескольких шагов, как его окликнул немолодой уже человек, худощавый, с аккуратной седеющей бородкой. Судя по свёрткам и пакетам с продуктами, он вышел из магазина. На нём была клетчатая рубашка с короткими рукавами, джинсы и сандалии на босу ногу. Очки в изящной, видимо, золотой оправе, волосы, причёсанные на ровный пробор, вежливый тон в голосе, приветливая улыбка выдавали в незнакомце интеллигентного, воспитанного человека.
— Простите… Я наблюдал за вами в окно… Вы кого-то ищете? Я здесь всех знаю…
— Вот как? Давно живёте здесь?
— Почти сорок лет… Как приехал сюда по распределению после окончания технологического института, так и остался… Понравилось… Остров красоты неописуемой… Жизнь в столице променял на Шикотан… И представьте, совсем об этом не жалею.
— И представляю, и понимаю вас как никто другой… Я ведь и сам островитянин… На Парамушире живу, в Северо-Курильске.
— Вот как?! — изумлённо воскликнул незнакомец. — Так вы тоже курильчанин?
— Да… А в молодости здесь три года на границе служил. На рыбокомбинате работал грузчиком… Вот в это самое общежитие к девушке на свидания ходил…
— Много их на Шикотане было в те годы… Студентки, работницы по найму… В грёбаную перестройку рыбзаводы развалились. Сейчас мало-помалу восстанавливают. А вы, наверно, рыбак? Ночную жемчужину на сдачу привезли?
— Штормом нас прихватило… Дизель, как назло, полетел. Пришлось весь улов за борт сплавить. На ремонт притопали. Я капитан этой неблагополучной посудины… Пока есть время, решил прогуляться по знакомым с тех лет местам.
— Никодимов. Владислав, — подал руку незнакомец.
— Очень приятно! — вяло пожал протянутую руку Серов. — Легко запомнить… Я ведь тоже Владислав… Тёзки мы.
Оба улыбнулись совпадению в именах.
— А не пропустить ли нам по такому случаю по сто грамм? — радушно спросил житель Малокурильского, радуясь знакомству с новым человеком.
— Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро!
— Прекрасно! В таком случае приглашаю в мою скромную обитель.
Островитянин бодрой походкой зашагал к неказистой избе, притулившейся под скалистым уступом почти у кромки влажного песка, омываемого набегавшими волнами. Серов, тяжело дыша, стараясь не отставать от Никодимова, еле волочил ноги, отвыкшие от ходьбы по суше.
Пока шли, островитянин в нескольких словах рассказал о себе. Он пенсионер, но всё ещё работает в «Островном» мастером-наладчиком оборудования в цехе по производству жестяных банок.
— Прошу, капитан, — сделал приглашающий жест гостеприимный хозяин избы. — Живём скромно… Здесь нам с женой ничего лишнего не нужно. Раз в месяц выезжаем на материк, во Владивосток. Раз в год в Сочи выбираемся. В Таиланд летали… В Турцию… В Южную Корею… На Бали в Индонезию… Один раз даже в Испании отдохнули. Так что оторванными от большой земли себя не чувствуем.
Никодимов прошёл на кухню, забренчал ложками, вилками, собирая на стол, а Серов, опустившись всей тяжестью своего раздобревшего тучного тела на скрипучий стул, зашатавшийся под ним, оглядел комнату. Простенки между окнами, задёрнутыми дешёвыми ситцевыми занавесками, от пола до потолка занимали полки с книгами. Большую часть домашней библиотеки островитянина составляли полные собрания сочинений русских и зарубежных классиков.
— У вас много книг… И все в новых переплётах. Вероятно, вы потратили на них уйму денег, — с ухмылкой заметил капитан, когда Никодимов вернулся с кухни.
— А куда нам с женой девать деньги? Живём вдвоём… Зарабатываем прилично… Книги — самое ценное, что у меня есть.
— Неужто вы их все читали?
— Большую часть из них прочёл ещё в школьные и студенческие годы… Иногда перечитываю некоторые из них…
— Я тоже в детстве любил читать… «Приключения Тома Сойера»… «Принц и нищий», «Последний из могикан». Сейчас уже все и не припомню.
— «Приключения Гулливера», должно быть?
— А, это про маленьких человечков? Забавная книжонка… Да… Читал, конечно.
Никодимов снисходительно улыбнулся, услышав названия перечисленных произведений детской художественной литературы.
— И всё? — удивлённо посмотрел он поверх очков на грузно сидящего перед ним человека. — Ну, а книги таких писателей, как Золя, Стендаль, Бальзак, Руссо, Драйзер, Флобер, Мопассан, Цвейг, читали?
— Нет, не приходилось… Всё в море, знаете ли… Промысловая работа… Не до книг.
— Пушкина, Гоголя, Гончарова, Горького, Шолохова?
— В школе на уроках проходили. Да я забыл уже всё… А ваша супруга увлечена чтением?
— К моему глубочайшему сожалению, она всё свободное время проводит у телевизора… Мыльные сериалы смотрит.
Никодимов выставил на стол рюмки, бутылку водки «Посольская», тарелку, полную красной лососёвой икры, салат из кальмара, краба и креветки, копчёные брюшки кеты, чашку с морской капустой, снял с плиты сковороду с жареным палтусом, нарезал хлеб.
— Ну, вот…Чем Бог послал… — придвигая капитану тарелку с маринованной ламинарией, сказал гостеприимный хозяин. — Отведайте наши малокурильские деликатесы… Хотя, думаю, вас, жителя Курил, этим не удивишь... За знакомство, капитан!
— Ваше здоровье, Владислав!
Они выпили, закусили.
— Отменная капуста! — похвалил Серов блюдо, приготовленное из морских водорослей — ламинарии.
— Должен признать: ваша жена большой мастер. Повезло вам, тёзка, со спутницей жизни… Судя по скромной обстановке в доме, неприхотлива она. Вот бы мне такую супругу.
Они ещё выпили, закусили, и хозяин, оказавшийся весьма разговорчивым, продолжил начатый ранее разговор о жизни на Шикотане.
— В девяноста четвёртом сильное землетрясение полностью разрушило на Шикотане три завода из шести… Рабочим по несколько месяцев кряду зарплату не платили. Лишь после обращения к президенту Путину во время прямого эфира всё здесь изменилось к лучшему. Рыбокомбинат отстроили… Видели, какой красавец? Супруга моя тоже на пенсии, но ещё трудится… Институт рыбного хозяйства окончила заочно… Технологом работает. Вот так и живём… От поездки на материк до поездки… От отпуска до отпуска.
Слушая хозяина обшарпанной избы, не знавшей ремонта (к чему тратиться на отделку потолков, пола и стен, если живут в ней временщики? Но четыре десятка лет живут!), Владислав Серов разглядывал нехитрую в ней обстановку. Простая двуспальная кровать. Грубый письменный стол, застеленный белой скатертью с кистями, ваза на нём… Продавленный диван с потёртостями на спинке… Секретер с посудой и безделушками. Гитара висит на стене. На тумбочке плазменный телевизор. В одном углу платяной шкаф — громоздкий шифоньер с зеркалом. В другом — комод, заставленный кораллами и раковинами… На кухне старый холодильник «Океан» и стиральная машина Samsung… Цветастые, бумажные обои, кое-где проглядывавшие на стенах из-за полок, уставленных книгами. Всё это, кроме книг, напомнило Серову его холостяцкую квартиру в Северо-Курильске.
— Детей у нас нет… Одни мы с женой век доживаем. Поначалу очень я переживал из-за этого… С годами привык, — грустно продолжал Никодимов.
— Вы с женой, а я один кукую… Смолоду не женился. С годами всё труднее стало семью создать, — перебил его Серов. — Была у меня здесь на Шикотане красивая девушка. Я служил на этом острове пограничником… Познакомился с ней в клубе. Когда дембельнулся, домой, в Сибирь, не поехал. Остался из-за неё на острове… Потом в море ушёл. А мореходку поступил — и всё… Сейчас сожалею, что не женился на ней.
— Я тоже остался здесь из-за красивой девчонки. Правда, у меня всё наоборот… Я влюбился в неё, а она меня и видеть не хотела. Признаться, одно время даже решил утопиться из-за безответной любви… Пришёл на мыс Край Света, куда она любила приходить и долго смотреть на море, словно кого-то ожидая… Разделся, нырнул с гранитного утёса, чтобы заплыть далеко-далеко и не вернуться… Страшно стало. Духу не хватило… Поплыл назад, к берегу, да и впрямь чуть не утонул, еле выкарабкался на камни… Прибоем потаскало меня по ним, колени, локти в кровь изодрал… Подумал, что легче застрелиться, как несчастный Жестков, герой повести Куприна «Гранатовый браслет»… Не читали? Ах, да… О чём я спрашиваю…
— Вот ещё чего выдумал — из–за бабы топиться! — буркнул Серов. — Вон их сколько кругом! Выбирай на любой вкус и цвет! Не стоят они того, чтобы убиваться из-за них…
— Совершенно с вами согласен… Это я сейчас понимаю. А тогда бегал за ней, как проклятый…
— И чем кончилась ваша неразделённая любовь? Дала она вам окончательный «от ворот поворот»?
— Согласилась выйти за меня замуж. Не знаю, почему так поступила… Ведь не любила меня. И как потом я понял, всю жизнь кого-то ждала. Принца на белом коне, наверно…
— Да кто их разберёт, этих баб… Всем им красавцев подавай и с деньгами… А как первое или второе отсутствует, так и «прости-прощай», — тоном человека, умудрённого жизнью, высказал своё мнение Серов. — Хотя, бывают и среди них не притязательные… Взять ту же девчонку с рыбокомбината, что любила меня… О деньгах, о богатстве никогда мы речи не вели.
— Ещё по одной? — наполнил рюмки Никодимов.
Серов кивнул, мятым носовым платком утёр вспотевшее красное лицо.
— За тружеников моря! — поднял рюмку Никодимов.
— За тех, кто на вахте! — поднял свою капитан.
Чокнулись. Выпили, крякнув. Закусили.
— Позвольте закурить? — достал сигареты Серов.
— Пожалуйста, курите…
Серов чиркнул зажигалкой, закурил, блуждая глазами по комнате.
— А всё же, должно быть, скучновато вам здесь…
— Живём здесь без малого сорок лет… Привыкли. А у вас на Парамушире разве веселее? Тоже остров… Природа беднее, чем у нас.
— Мне скучать некогда, я месяцами в море… Да… Славный у вас домишко… Много книг у вас, — безразлично заметил Серов, просто так, чтобы что-то сказать…
— Всю жизнь собираю их, — ласково проведя рукой по золочёным корешкам, довольно произнёс Никодимов.
— Детей нет у вас… Для кого и зачем? — пожав плечами, недоумённо хмыкнул Серов.
— Для себя… Нравится мне, вот и собираю коллекцию любимых произведений, — с неприязнью к словам гостя ответил Никодимов. — Умирающий после дуэли Пушкин, обратив взор на книги, сказал: «Прощайте, друзья!» У каждого человека должно быть увлечение.
С холодным равнодушием пропустив мимо ушей язвительное замечание хозяина, Серов молча курил, не зная, что ещё сказать. Вдруг оживился, торжествующе глянул на Никодимова.
— У меня было увлечение! Я собирал вино-водочные этикетки… Богатая была коллекция! — не без гордости добавил Серов… Полный чемодан красивых наклеек. Каких только не было! Наших и заграничных… С коньяков, с виски, с ромов, с ликёров, с водок и вин… Какая полиграфия и золочёное тиснение! Как вспомню, сердце щемит…
— И что же? Продали такому же любителю раритетов алкогольной продукции? Или выменяли на золотые часы? — с насмешливой иронией спросил Никодимов.
— Обижаешь, Владислав… Пожар был на судне… Сгорели мои этикетки вместе с навигационными картами… А книги? На кой ляд они сдались мне? Когда мне их читать? Я тоже привык к Парамуширу… Хотя, по правде сказать, в своей «двушке» в Северо-Курильске редко бываю… Всё больше на судне. Пока в море, домой тянет, на берег, а как вернусь в пустую квартиру, пыль протру, по улице поброжу, и тоска берёт. Опять хочется солёного ветра в лицо, испытать рыбацкое счастье от удачного замёта…
— Моряки — народ общительный… Много друзей у вас среди них?
— Друзей у моряка всегда много, когда у него деньги в карманах водятся после путины. На Северных Курилах меня все знают, — не без гордости заметил капитан. — Серым Волком приятели называют… Из-за фамилии, думаю…
— Серый Волк?! Слышал о вас… Надо же?! Довелось свидеться с известным на Курилах капитаном. Говорят, Серого Волка сравнивают с Ларсеном, героем романа Джека Лондона, капитаном зверобойной шхуны… Читали, надеюсь?
— Не приходилось… Кто такой? Хороший моряк?
— Очень жёсткий в обращении с командой…
Серов смерил изрядно захмелевшего хозяина избы хмурым, исподлобья, насмешливо-презрительным взглядом. Подумал: «Тебя бы, сморчка, туда… В океанскую хлябь… Там не волком взвоешь, там ты тигром зарычишь…»
Недовольный сравнением с каким-то вымышленным капитаном, с ноткой раздражения глухо произнёс:
— На море по-другому нельзя. В бирюльки играть с командой — погубить людей и судно.
— А знаете, капитан… Слышать о Сером Волке, покорителе океанских просторов, бесстрашном мореплавателе, как я уже сказал, мне приходилось… — с некоторым пафосом, роняя рюмку, сказал Никодимов. — Но мне всё кажется, что где-то я уже вас видел…
— Всё может быть, — запихивая в рот кусок жареного палтуса, промямлил Серов. Утёр жирные губы рукавом свитера, равнодушным взглядом смерил Никодимова. — Всё может быть… — повторил он. — На островах живём…
Выпили… Закусили… Помолчали.
Редко употреблявший спиртное Никодимов, пьянея, уставился на гостя, разглядывая его с нескрываемым любопытством, ощущая растущую к нему неприязнь. Складки жира, оттягивающие ворот свитера… Засаленный рукав... Белая бахрома редких волос, курчаво вьющихся на лысом затылке…
Тучный гость сидел, выпятив большой живот, широко расставив ноги в рыбацких сапогах, которые не имел привычки сбрасывать при входе в жилище, в дом.
Никодимов не мог представить себе этого неповоротливого, грузного толстяка на капитанском мостике. «Интересно, рыхлым увальнем в молодые годы он был или резвым юношей?» — размышлял Никодимов, пытаясь вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах встречался с этим неуклюжим, разжиревшим кабаном. С трудом ворочая отяжелевшим непослушным языком, стараясь держаться за столом прямо, запинаясь, пробормотал:
— У меня сейчас… такое… чувство, словно… ранее я уже бывал там, где никогда не был… В древней Киевской Руси, к примеру, где чистил конюшни князя Владимира… Или таскал кирпичи на стройке храма Василия Блаженного…
— Ещё выпьешь? Наливать тебе? — подняв опрокинутую Никодимовым рюмку, спросил Серов. — Нет? Как хочешь… А я ещё выпью.
— Вот смотрю на вас и всё больше убеждаюсь, что встречались мы давным-давно… Возможно, в прежней жизни…
— Это как? — не понял Серов.
— Ну, допустим, вы были половецким воином во время битвы с дружиной князя Игоря, а я вашим пленником, — странно улыбаясь, продолжал нести несуразицу Никодимов.
— Ерунда какая… Начитался в своих книжках всякой заумной белиберды и несёшь, извиняюсь, чёрт-те знает что…
— Откуда же мне тогда знать вас?
— Я же говорил, что служил здесь пограничником… Грузчиком вкалывал на рыбзаводе. С девахой из общаги любовь крутил, по острову шлялся. Скорее всего, тогда и встречались… Давай, бери рюмку и не проливай. Полная… За знакомство!
Выпили… Закусили… Помолчали.
Серов засучил рукав свитера, посмотрел на часы.
— Однако пора и честь знать… Спасибо, тёзка, за угощение. Отдельная благодарность супруге за отлично приготовленную морскую капусту, за вкусный салат. Вижу, повезло тебе, Владислав, с женой…
Капитан всей пятернёй заграбастал фуражку, привычно похлопал ею о колено, как это делал всегда, сбивая с неё капли дождя, водяную пыль после мокрого ветра.
— Пойду… Если парни поменяли вкладыш на шатуне, сегодня и уйдём. Время — деньги… Да… Хочу спросить… Ведь ты давно здесь живёшь… Девушка… Которая любила меня… Вика Парфёнова… Слышал о такой? Хотя… Столько лет прошло… Но всякое случается. Вдруг и тебе она чем-нибудь запомнилась… Вика Парфёнова. Чертовски хороша была девчонка… Многие парни на неё глаз клали… А она в меня втюрилась. Бегала за мной, как верная собачонка… Да я дурак… Упустил из рук птицу счастья. Не слышал о такой? Много их здесь в те года было… Да и что толку сейчас сожалеть об этом, — в раздумье покачав головой, вздохнул капитан. — И всё же, признаюсь, хотелось бы знать, как сложилась её судьба… Вика Парфёнова… Может, знал? — с надеждой переспросил Серов.
— Вика Парфёнова?! — бледнея в лице, пробормотал Никодимов… — Вика Парфёнова… — словно что-то припоминая, одними губами прошептал он, отвернувшись к окну, чтобы не смотреть на капитана.
Он много раз представлял себе образ молодого человека, которого любила Вика. Неужели этот тучный неряшливый старик отталкивающей внешности и есть тот самый красавчик-солдат, покинувший её навсегда, о котором она вздыхает по сей день? Да… Именно так и есть… Это он, её возлюбленный, из-за которого она так долго не давала согласия выйти замуж, с равнодушием относилась к настойчивым ухаживаниям. Да… Именно так… Из-за этого грубого, неотёсанного рыбака Никодимов всю жизнь оставался глубоко несчастным человеком. Тщетно пытался он пробить брешь в невидимой стене, воздвигнутой Викой между супругами с первых дней после их скромной свадьбы в общежитии рыбокомбината. Он знал: Вика покорилась, сломленная его настойчивостью, ласковым обхождением, увещеваниями подруг, потому что устала сопротивляться, но в душе, как и прежде, не испытывала к нему никаких чувств. Она продолжала безумно любить того красивого, статного молодца, по слухам, весьма похожего на артиста кино Николая Ерёменко. Она часто приходила на берег бухты, подолгу стояла на ветру, вглядывалась затуманенным взором в морскую необъятную даль и ждала его возвращения.
И так… всю жизнь.
И Никодимову горько и обидно было сознавать, что Вика, невзирая на его нежную любовь и щедрость, на безмерную заботу о ней и стремление порадовать её норковой шубой, золотыми украшениями, безмятежным отдыхом в дорогих заграничных отелях, бросила бы его без сомнения, без сожаления, без малейшего колебания, если бы вдруг вернулся её красавчик и позвал бы за собой хоть «за тридевять земель…» Доведённый до отчаяния Никодимов иногда срывался, выходил из себя, принимался кричать на неё, укорял согласием выйти за него замуж, называл холодной, бездушной и жестокой. Она молча утирала слёзы. Его убивало нежелание жены иметь детей. Она избавлялась от беременности, несмотря на непрестанные уговоры мужа не делать этого. «Как ни страшно признаться самому себе: Вика не хочет иметь ребёнка от меня», — подумал однажды Никодимов, прочтя рассказ Сомерсета Моэма «Непокорённая» о француженке, утопившей в ручье своё новорожденное дитя, зачатое от насильника-немца. И когда Никодимов со всей безысходностью положения отчётливо понял это, ему захотелось бежать из безрадостного скучного дома, где ничто не связывало их. Просто открыть дверь и уйти, но разом перечеркнуть всё, что было, не доставало сил.
Снедаемый нестерпимой душевной болью, потерявший надежду обрести любовь Вики, он остыл в своих чувствах к ней. Когда перехватывал ищущий взгляд Вики, брошенный в сторону моря, ярость уже не обуревала его. Он лишь досадливо морщился, видя поникшую фигуру женщины, бывшей в молодости стройной и обаятельной. Грусть, застывшая в её некогда прекрасных синих глазах, поблекших от бесконечной печали, не волновала, а раздражала его. Так прошли годы. Вика состарилась. Теперь и он не любил её. Былая страсть его к ней утратилась бесследно. Они проживали вместе, но раздельно, относились сдержанно и снисходительно друг к другу. Обращаясь к нему с каким-либо вопросом, Вика называла его не по имени, а по фамилии…
Никодимов довольствовался чтением книг, она телесериалами. Только и всего… «Прошла любовь, завяли помидоры, — молча констатировал он сей неоспоримый факт, подводя итог напрасно потраченным годам, брошенным к ногам Вики. — Моя любовь… Заботы… Хлопоты… А ей это совсем не нужно было…»
Мысли о прожитом вихрем пронеслись в голове Никодимова, пока он раздумывал, стоит ли признаться Серому Волку, что Вика… Виолетта Алексеевна, теперь не Парфёнова, а Никодимова…
— Ты так и не ответил на мой вопрос о девушке из общежития… О Вике Парфёновой, — напомнил капитан, взявшись за дверную ручку.
Никодимов вздрогнул, потому что в эту минуту дверь открылась, и в дом вошла пожилая полная женщина с лицом не тронутым косметикой.
4
«Вот сейчас… Сейчас всё прояснится. Она признает в этом чудовище Владислава Серова, — торжествуя в душе, подумал Никодимов. — А он узнает её… Старую клячу!»
— Добрый день, хозяюшка, — снял фуражку и преклонил лысую голову капитан. — Благодарю за угощение… Вы прекрасно готовите. Извините… Мы тут с вашим муженьком посидели немного. Всего хорошего, — пьяно пошатываясь, пробормотал он, нахлобучивая фуражку. — Бывайте здоровы…
Дверь закрылась за Серым Волком.
Никодимов, глядя в окно на удалявшегося нескладного человека, с трудом волочившего своё тяжёлое тело, по-слоновьи передвигавшего толстые ноги в сапогах с подвёрнутыми голенищами, иронично хмыкнул:
— Стоило страдать всю жизнь из-за этой толстой развалины.
— Ты о чём? — снимая куртку, безразлично спросила жена, брезгливо косясь на стол с объедками.
— А… Это я так… Ни о чём… — махнул рукой Никодимов.
— С кем это ты квасил здесь? — сердито спросила Виолетта Алексеевна. — Какого отвратительного старика притащил в дом. С какой помойки? Накурил… Окурков набросал… Грязи нанёс сапожищами.
Он посмотрел на неё с нескрываемым презрением.
— Так… Знакомый один… Моряк… Кстати… «Игорь Фарахутдинов» через два часа уходит в Корсаков… Я ещё успею на теплоход… В Москву уезжаю.
Никодимов наскоро оделся, взял большую дорожную сумку на колёсиках и с выдвижной ручкой… С этой сумкой в былые времена они вдвоём путешествовали в разные страны. В ней давно всё собрано к отъезду: вещи, деньги, документы.
Никодимов в последний раз с тоской посмотрел на полки с книгами, вздохнул глубоко:
— Прощайте, друзья! — не глядя на жену, глухо произнёс: — Книги передай в библиотеку островного клуба… Ни к чему им пылиться тут без надобности.
— Ты когда вернёшься? — спросила она, с недовольным видом убирая посуду со стола.
— А зачем мне возвращаться? — он вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы услышать в ответ просьбу остаться, слова сожаления о расставании и о том, что нельзя вот так разом вычеркнуть сорок лет совместного проживания на острове.
— Ну и катись… Не велика потеря, — безразличным тоном буркнула Виолетта Алексеевна. — Притащил в дом какое-то чудище… Просто диву даюсь, Никодимов, где ты нашёл эту неряшливую образину? Что-то не встречала у нас на Шикотане таких неприятных людей.
Никодимова вдруг обуяло злорадное чувство мести.
— Вот с ним, с этим чудищем, ты была бы безмерно счастлива, — пьяно куражась, с сарказмом проговорил он и расхохотался. — А я-то дурень, всё боялся, что явится некий капитан Грей и увезёт мою милую Вику, ведь она так его любила, так страдала, так ждала его… Ха-ха-ха… И вот явился! Капитан… Но без алых парусов… Господи! — воздев руки к потолку, вскричал Никодимов. — И что же теперь, Господи?! А нет страха! Потому что всё кончилось. Нет Серого Волка! Есть примитивное создание, затасканное и потрёпанное. И вот они встретились! Красавица Пенелопа, машущая лавровой ветвью со скалистого морского берега, и странствующий Одиссей! И не узнали друг друга! Ха-ха-ха…
— Ты что мелешь, Никодимов? Напился и несёшь несусветную чушь… Давай, вали, куда собрался, — проворчала из кухни Виолетта Алексеевна, составляя горкой мытые тарелки.
«Она же решила, что я никуда не уйду! — подумал Никодимов. — Сорок лет был рядом и еще столько же буду…»
— Так ведь это был он! Понимаешь?! Он! — с визгливым смехом, громко выкрикнул Никодимов. Он испытывал и боль от безразличия жены, и какую-то болезненную радость от того, что избавился, наконец, от гнетущего чувства страха перед неизвестным суперменом.
— Не поняла… Кто он? — наконец насторожилась жена.
— Серый Волк! Любимый твой! Пограничник Серов. Красавчик Владик. Что?! Не признала?! А-ха-ха-ха… — надрывался в неудержимом хохоте Никодимов. — Сорок лет ждала, а явился — чудищем обозвала!
Старая фарфоровая тарелка выскользнула из рук Виолетты Алексеевны, со звоном разбилась.
«Посуда бьётся к счастью», — машинально подумал Никодимов и насмешливо сказал:
— Твой дружок забыл на столе зажигалку… Есть повод для встречи после столь долгой разлуки. Беги к нему! Отдай зажигалку и заключи в жаркие объятия! Сейнер «Альтаир» у причала рыбзавода. Он его капитан…
Никодимов откровенно издевался, вымещая в злых и бесполезных словах свою боль и обиду за многолетнюю холодность жены. А она молчаливо смотрела в окно.
«Она же сейчас видит, как Серый Волк идет к остановке автобуса! — вдруг догадался Никодимов. К нему на мгновение вернулся его прежний страх. — Ах, так, да?!.. Ну, тогда пусть и на меня посмотрит!»
Никодимов схватил сумку за ручку, толкнул дверь ногой и решительно шагнул за порог, оставляя за ним сорок лет несчастной жизни.
В приступах истеричного смеха он притащился на пирс. На него оглядывались, но Никодимов не обращал на это внимания. По трапу на борт теплохода поднимались немногочисленные пассажиры-островитяне. Никодимов занёс ногу на ступеньку и в замешательстве остановился.
«Вот сейчас сделаю несколько шагов вверх по трапу, и всё… Как будто и не было сорока лет, худо-бедно прожитых вместе… Помнится, когда заболел и слёг, она не отходила от моей постели… А когда приходил вечером усталый с работы и садился ужинать, она, бывало, приветливо…»
— Владик! — вдруг услышал он резкий окрик. — Владик, не уезжай!
Никодимов медленно обернулся. Виолетта стояла перед ним в распахнутой куртке, торопливо наброшенной на плечи, в грязных калошах, в которые в спешке сунула босые ноги, с глазами, полными слёз.
— Прости… Пойдём домой, Владик, — чуть слышно прошептала она, прильнув к его груди. — Прости…
С бухты дул ветер, холодный и влажный, освежая и отрезвляя Никодимова. Он целовал её мокрые глаза, ощущая солоноватый привкус слёз, и волосы, и лицо, вдруг ставшее таким милым и родным.
— Посуда бьётся к счастью, — с гулко бьющимся сердцем в волнении тихо сказал Никодимов.
А еще он подумал о том, что время совсем не жестоко, просто оно все расставляет по своим местам. Никодимов улыбнулся этой мысли и поцеловал волосы жены…
У причала рыбзавода загрохотал дизелем рыболовный сейнер. Отдав швартовы, «Альтаир» плавно, словно нехотя, развернулся, взвыл сиреной и, подняв за кормой пенный бурун, взял курс в открытое море.
