В песках прибрежных сказочного края,
Где солнце яркое с небес палит
И море чуть прибоем шелестит,
Нашли счастливцы отголосок Рая.
Яркость солнечного света, хлынувшего сверху и отраженного со всех сторон безбрежной сияющей морской гладью с нескончаемой полосой искрящегося белого песка, поначалу ослепила, когда, открыв дверь машины, он, наконец, выскочил зажмурившимся семилетним мальчишкой навстречу долгожданному чуду.
Таким был для него первый миг встречи с Азовским морем, с последующей многолетней (длиною почти в десять лет) чередой чрезвычайно быстротечных капелек времени, сумевших вобрать в себя целый букет сказочных дней, проведенных на его уникальной, замечательной косе у деревни Кирилловка.
Остановились путешественники на берегу у самого синего моря, недалеко от выезда из деревни, пополнив палаточный городок «дикарей», притягиваемых сюда романтическим песчаным раем со всего СССР. В последующие годы они вынуждены были все дальше и дальше отодвигаться к оконечности десятикилометровой косы (с названием «Пересыпь») от нещадной цивилизации, которая неумолимо напирала стройками турбаз, медленно догоняя стоянку отступающих вольных туристов.
Родители мальчишки тогда основательно подготовились к робинзонской жизни на пустынном берегу, сшив даже самостоятельно из прочного брезента просторную конусообразную (с большим, открывающимся, как навес, полотном входа) палатку, которая смогла вместить автомобиль, две раскладушки (он спал в машине) и самодельные раскладные стульчики со столиком. Составные стойки палатки и съемные ножки столика были выполнены из дюралевых трубок. Также им приходилось возить с собой паяльную бензиновую лампу (замененную со временем двухконфорочным складным керогазом), сковороды, кастрюли, миски-ложки, кружки, эмалированное ведро для воды, непортящиеся консервированные продукты, крупы и прочее. Все это загружалось в выносливого бедолагу — автомобильчик «Москвич-401», включая канистры с топливом, постельные принадлежности, носильные вещи, а также кое-какие дополнительные средства, например, резиновую лодку (впоследствии).
Отец мальчика каким-то чудом исхитрялся вместить уйму этих вещей, равномерно распределив по всем подходящим местам маленькой машины: одну их часть — в заднем багажнике, прихватывая мелочами салон и даже полость между пружинами под сиденьями; другую — на верхнем (сооруженном из длинных деревянных реек), упаковав в свернутую палатку и перевязав веревками. При этом следует учитывать, что тогда автолюбителям приходилось возить с собой еще кучу разных инструментов, которые позволяли самостоятельно менять сломанные (перегруженные) рессоры, выполнять вулканизацию камер, прокачку тормозов и производить прочие ремонтные работы. (Случилось, что на верхнем багажнике — со всем его содержимым — спала даже однажды ночью, на привале, маленькая, худощавая тетка Нина из Ленинграда, сестра его матери, решившаяся как-то, в один из отпусков, поехать с их семьей.)
Поездка из родной Москвы (с «той» скоростью) занимала у них два с лишним дня: рано утром туристы выезжали (подгадывая под выходной день, чтобы максимально сэкономить дни отпуска) и приезжали на косу в первой половине третьего дня, переночевав где-то в районе Мценска и Харькова.
Даже одно это маленькое дорожное путешествие каждый раз являлось для мальчишки приятным и неотъемлемым приложением, полным нетерпеливого ожидания в предвкушении очередной долгожданной встречи с любимым морем и целого месяца восхитительной дикой жизни на его берегу. Обратная дорога почему-то была менее впечатляющей, отдавая привкусом грусти от окончания отпускного блаженства.
Глядя из окна машины на окружающий мир, юный путешественник всегда с интересом наблюдал изменение природного ландшафта и растительности по мере приближения к долгожданной цели; провожал взглядом проплывающие города, всевозможные селения, большие и маленькие деревни, поля, леса, реки…
В палаточных городках на косе соседи быстро знакомились между собой. Сближаясь, многие затем часто списывались, чтобы встречаться вновь и вновь в последующие годы. Так и у их семьи там появились хорошие знакомые из Белоруссии, друзья с Украины — из Харькова и Киева, а с одними земляками из Москвы они потом неоднократно встречались дома, приходя друг к другу в гости.
Этот берег был удивительным местом, где на всем протяжении у линии морского прибоя веками намывалась полоса маленьких ракушек разнообразной формы, из которых они с мамой вечерами собирали гирлянды бус, аккуратно проделывая иголкой дырочки для нанизывающей нитки... Чистейший промытый песок ослепительно белого цвета, состоящий из этих перемолотых в мельчайшие крупинки раковин, устилал все пространство пляжа и морское дно…
Уместно будет упомянуть о чудесных вечерах, проведенных семьей у маленького костерка (порой разводимого из собранного на берегу сухого сора и плавника), к которому частенько подсаживались и соседи. Сидя кружком на песке в теплой обволакивающей ночной темени, собравшиеся негромко о чем-то беседовали, завороженно глядя на мерцающий огонек пламени под умиротворяющий шелест морского прибоя. Мальчишка, откинувшись навзничь и погрузившись в состояние сладостного восприятия безмятежного бытия, мечтательно созерцал яркие россыпи всевозможных созвездий, а его отец иногда крутил маленький транзисторный приемник, ловя многочисленные зарубежные станции с разнообразной чужой речью и музыкой. (То состояние не раз возвращалось к нему и в других путешествиях, но всего лишь на несколько мгновений, ассоциативно промелькнув в сознании еле уловимыми частичками незабвенных эпизодов той счастливой сумеречно-ночной южной жизни с неизменно ярко-звездным небом, шелестом и запахом моря, негромкими звуками транзистора и чем-то еще — необъяснимо-манящим, недостижимым и далеким...)
При въезде на косу, слева, у лимана с названием «Молочный», находилось место с удивительным сероводородным (хлоридно-натриевым) источником воды и залежами черной иловой грязи, где многие страждущие (и просто желающие) в лечебных (и познавательных) целях пили эту целебную воду и сплошь намазывали тело той чудодейственной грязью.
Лиман представлял собой обширный, но чрезвычайно мелкий водоем с вязким, илистым дном. Можно было долго идти от берега вглубь, погрузившись всего лишь по колено в теплую, прогретую жарким солнцем воду. На его островках и берегах со стороны деревни Степановка располагались многочисленные колонии разнообразных морских птиц (сюда юный исследователь с одним своим сверстником забрели как-то, когда базировались уже в конце косы, посмотреть гнезда с птенцами и яйцами, но были атакованы стаями разъяренных пернатых и быстро ретировались).
Вдоль всей косы, по ее середине, проходила грунтовая (а лучше сказать, песчаная) дорога (сейчас носящая название «улица Коса Пересыпь»), по которой каждый день «дикарям» привозили в цистерне питьевую воду (10 коп. за ведро). Запас продуктов они еженедельно ездили пополнять в деревню, заодно посещая местную баню…
Незабываемые впечатления у мальчишки остались от рыбалки. В первый год на рыбалку их приглашали соседи на своих самодельных плавательных средствах, которые были распространены в то время. Кто-то делал их в виде плотов из двух-трех накаченных камер от колес грузовых автомобилей, связанных между собой и скрепленных со сколоченной накладкой из досок; кто-то использовал одну большую камеру от трактора… Затем некоторое время они тоже возили с собой большие автомобильные камеры и доски, на месте преображая их в трехколесный плот, на котором сидели, погрузив ноги в воду и загребая веслами из фанеры. Позже его отец приобрел где-то шикарную списанную военную резиновую надувную лодку (с якорем и складными алюминиевыми веслами).
Выходили в море они рано утром, как рассветало, на расстояние метров двести-четыреста от берега и ловили бычков на донку (на глубине четырех-шести метров). Рыбы было очень много. Порой, отпустив леску и бухнув о дно увесистым грузилом с двумя крючками, ловцы успевали лишь приподнять его, как уже дергало бултыхавшейся добычей (иногда сразу на двух крючках). Для наживки использовались креветки, которых они ловили накануне вечером вдоль берега при помощи самодельного бредня, состоящего из куска тюлевой ткани, привязанной к двум палкам.
Когда солнце приближалось к зениту, рыболовы сворачивались и возвращались, привозя улов мешками (килограммов по пять, наверное). Рыбу жарили, солили и вялили, развесив гирляндами под палящим солнцем около палатки. Креветок тоже иногда ели, сварив и лузгая, как семечки, правда, те были мелковаты. С другой рыбой у них как-то не сложилось: пробовали ловить удочкой и спиннингом — попадалась тарань и редко селява… (Но их семье хватало и бычков.)
Тут хотелось бы непременно добавить несколько слов и о промысловой рыбалке, практикуемой деревенскими рыбаками на самом конце косы, у прорана — узкого пролива, отделявшего косу Пересыпь от ее продолжения с названием «Степановская». Проран являлся проходом в упомянутый широченный лиман Молочный, который, в свою очередь, формировал и очерчивал эти великолепные, уникальные береговые косы с другой стороны (противоположной от моря). Через этот проран из азовских вод в мелководный лиман ходила для нагула и на нерест рыба... Здесь же, по соседству, в поздние годы располагался небольшой палаточный городок вытесненных сюда «дикарей», растянувшись вдоль полосы морского прибоя в каких-нибудь двадцати метрах от кромки воды.
Рыбаки появлялись на двух моторных баркасах, шедших рядом, бок о бок, и останавливались, как правило, немного не доходя до прорана, на расстоянии около двухсот метров от берега — как раз напротив их палаток. Сбрасывая в воду длиннющую сеть одновременно с обоих баркасов (на корме которых находилось по половине сложенной горами этой нераздельной снасти), они постепенно отводили суденышки друг от друга и приближались к берегу, охватывая при этом значительный полукруг морского пространства. Вытащив на сушу концы сети, «бурлаки» начинали постепенно, тяжело и очень медленно вытягивать из моря ее огромную дугу.
Народа у рыбаков было мало, и они не отказывались от помощи мужчин из числа отдыхающих «дикарей», за что потом одаривали тех рыбой из своего улова. Так и отцу их семейства, который несколько раз участвовал в процессе вытягивания сети, доводилось получать в благодарность по несколько крупных рыбин кефали. Наисвежайшая (только что прыгавшая), приготовленная мамой мальчика на поддымливающем керогазе, она была незабываемого, умопомрачительного вкуса!
Окружающая детвора с любопытством наблюдала за процессом ловли, бегая по берегу и стоя на мелководье по пояс в воде. Прильнув вплотную к наружным боковым сторонам сети, ребятишки с восторгом провожали взглядом мечущиеся вдоль ячеистой преграды разнообразные рыбные стаи, заключенные в неотвратимо уменьшающемся озерце, стягиваемом безжалостной снастью. Какая-то часть сильных рыбин неизбежно ускользала, перепрыгнув через верх сети, несмотря на надставки заграждения, установленные по ее центральной части и выступающие из воды над поплавками где-то на полметра.
Наконец, выволочив остаток снасти со всем этим бурлящим, ворошащимся и прыгающим содержимым в полосу прибоя, рыбаки начинали отбор улова. Чего там только не было: кефаль средних и крупных размеров, здоровенные лобаны, судаки, крупные селявы и бычки (мелкие особи отсеивались размером сетевой ячейки) и даже донные камбалы и хвостоколы. Последним ловцы тут же отрубали топором хвосты с ядовитыми шипами, чтобы никто не смог подвергнуться уколу, случайно наступив на распластанных монстров босыми ногами. Погрузив сети и улов в баркасы, раздав случайно пойманную «сорную» мелочь и рассчитавшись с помощниками, рыбаки отчаливали обратно к себе, в сторону Кирилловки...
Невозможно также не рассказать об отпускном фермерском эксперименте главы семейства. Как-то по дороге к морю они заехали на сельский базар в Мелитополе. Уступив уговорам измотанного, несчастного продавца, он (зачем-то) купил по дешевке стаю цыплят, штук пять — уже взрослых, белооперенных, но почему-то чересчур худющих. Продавец уверял, что через пару недель молодые особи наберут «потрибнию кондицию» и превратятся в полноценных «гарных курей»…
Туристы погрузили деревянную клетку с живностью прямо на содержимое верхнего багажника машины (место дорожной ночевки ленинградской тети) и привезли на косу. После того как они поставили палатку и обосновались, птицы были выпущены. Предварительно, чтобы цыплята не разбежались, автор эксперимента вбил рядом колышек и привязал каждого к нему за лапу тесемкой длиной метров по десять (рассудив, вероятно, что этого расстояния им будет вполне достаточно для прогулок). Птенцы, конечно, тут же запутались, стреножив себя перекрутившимися веревками. Пришлось их отвязать и предоставить свободное передвижение, оставив при этом на ноге по отрезку тесьмы длиной около метра, чтобы удобнее было поймать беглецов в случае необходимости.
Как ни странно, цыплята быстро обвыклись и стали почти ручными. На ночь пернатые приходили спать в палатку, взгромоздившись на палку низенького насеста, устроенного для них в полуметровом промежутке между полотнищем брезента и задним бампером машины, а днем бегали по всему пляжу на потеху окружающим, склевывая мелкие ракушки, прибрежных рачков и другую микроживность в полосе прибоя. С какой жалостью пришлось потом в конце отпуска вынужденно «проститься» с этими забавными крылатыми созданиями!
После десятилетнего перерыва (отслужив, побывав на двух флотах, окончив институт и женившись) он, наконец, опять попал сюда, приехав с родителями и молодой женой (уже на «ВАЗ-2101»). В тот последний раз они остановились у деревни в начале косы, на организованной, огороженной платной стоянке, где разрешалось ставить машины и палатки на цивилизованной территории, оборудованной всевозможными ларьками, киосками и торговыми точками.
Все оставалось таким же: ласковое лазурно-зеленоватое теплое море, пронзительно-голубое небо с кружащими чайками, жаркое солнце, широкий лиман, белый ракушечный песок… но… не было уже той чудесной сказки… (А может быть, детства?!)
