Социальные психологи после Второй мировой войны
(окончание. Начало в №1/2020 и сл.)
Диспозиция или ситуация?
Чем определяется человеческое поведение? Личными качествами человека или внешними силами обстоятельств, в которых он оказался? Здравый смысл, без всяких ссылок на научные авторитеты, не усомнится в важности и того, и другого. Речь, однако, о пропорциях, и эксперименты Музафера Шерифа, Стенли Милгрэма, Филипа Зимбардо и др. явно укрепляют лагерь ситуационистов. Из них следует, что обычные, вполне уравновешенные и вовсе не преступные люди могут быть поставлены в такие общественные позиции, когда по собственному выбору, без всякой угрозы для жизни и благополучия, станут совершать действия, которые в другое время и при других обстоятельствах были бы для них совершенно неприемлемы.
Но если психологи из этого лагеря применяют свои принципы к массовым преступлениям 20 века, им трудно избежать упрека в некоторого рода оправдании большинства участников событий. Если только понимание можно считать путем к оправданию.
Но удалось ли социальным психологам обнаружить существенные и ранее неизвестные свойства общественного поведения людей? Сами по себе факты искаженных оценок и враждебных отношений различных человеческих объединений (племен, партий, классов, государств) не нуждаются, понятное дело, в научных подтверждениях и различные их проявления были всегда очевидны — от предрассудков и стереотипов до дискриминации, угнетения, войн и этнических чисток.
Можно согласиться, что в своих классических экспериментах социальные психологи показали изначальные слабости человеческой психики. Именно они, эти слабости, искажали индивидуальные оценки (опыты Соломона Аша), побуждали следовать за лидером в жестоком и агрессивном поведении (Стэнли Милгрэм), вызывали систематические ошибки в оценке своей группы и других групп ( Шериф и Таджфел).
Но достаточно ли этих когнитивных дефектов, чтобы вовлечь миллионы людей в кровавые бойни мировых войн и Холокоста? Или же здесь вступали в действие силы, способные усилить изначальные дефекты до невиданных размеров? Исследовать эти силы в лабораториях было бы крайне затруднительно.
Чтобы вводить целые народы в агентное состояние (по Милгрэму), превращать миллионы в усердных помощников или послушных марионеток для Гулага, Холокоста и Культурной революции требовались авторитеты не только незыблимые, но и в некотором смысле культовые, идолические, фетишизированные. В социальных тупиках 20 столетия они в достаточном числе создавались группами энтузиастов, объединенных общей системой взглядов —мессианской и агрессивной (Муссолини, Ленин, Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун, Ким Ир Сен и др.).
Исследования этой сферы (личность в тоталитарных режимах) носят почти всегда характер вольных интерпретаций, по большей части психоаналитических. Они остаются за рамками представленного здесь обзора психологических экспериментов, претендующих на научную определенность.
Игры, в которые играют группы
Наградой за успешные усилия сделать собственную группу влиятельной и уважаемой становится положительная самооценка всех, кто идентифицирует себя с этой группой. Таким образом человеческие коллективы вовлекаются в соревнование, соперничество и борьбу за место в групповой иерархии. Ранжированным — по формальным критериям либо в общественном мнении — оказывается всё: школы в городе, университеты в мире, спортивные достижения стран, число нобелевских лауреатов, народы и расы, этносы в многонациональных государствах и т.д.
Групповой фаворитизм, так же как и групповая дискриминация проявляется при всех взаимодействиях групп, но лишь при некоторых обстоятельствах ситуация становится конфликтной и тогда взаимные оценки искажаются особенно сильно. По Музаферу Шерифу, это случается при игре с нулевой суммой, когда одна из сторон выигрывает столько, сколько проигрывает другая. В социальных конфликтах близкая ситуация возникает, если столкнувшиеся группы убеждены, что исход конфликта жизненно важен для благополучия, социального статуса или даже самого существования группы (партии, этноса, государства).
За 170 лет до современных экспериментов по групповой психологии история поставила свои опыты, из которых, если бы они были поняты, следовали почти все выводы Шерифа и Таджфела.
Во время Великой Французской революции именно партии, стремящиеся к обновлению, вступили в самоубийственную борьбу, которая удивляла наблюдательных современников. «Странная мания, печальное ослепление то, благодаря которому вооружаются друг против друга люди, которых при самых ожесточенных дебатах должны были бы сближать всегда одна и та же цель, одно и то же неизгладимое чувство…» — говорил Мирабо.[1]
Но все близкие фракции состязались за одно и то же место в государственной системе, парламенте, клубах, общественном сознании, так что несмотря на сходство объявленных целей, это все-таки была «игра с нулевой суммой».
Именно такого рода «игры» многократно усиливают межгрупповую враждебность, искажают и извращают восприятие группами друг друга, так что вовлеченные в конфликт стороны не способны правильно оценить собственное поведение и цену, которую потребуется заплатить за победу.
При этом искажения восприятия не обязательно симметричны. Более сильная и агрессивная сторона нередко воспринимает своего слабого (или даже воображаемого) врага особенно извращенно. [2]
Активные участники массовых столкновений 20 века остаются (как упоминалось) за пределами этого обзора. Но есть иная категория людей, далеких от кровавых событий, которые, однако, своей безответственной интеллектуальной продукцией немало способствовали помрачению умов. О них вспоминают незаслуженно редко.
Особенный пример из этой категории — Морис Метерлинк, выдающийся поэт и драматург. Вот что пишет он в эссе «Мудрость и судьба»:
«Благоразумно думать и действовать так, как если бы всё, что случается с человечеством, было необходимым. Еще недавно, называя лишь одну из задач, которую инстинкт нашей планеты призван разрешить, — еще недавно к европейским мыслителям намеревались, кажется, обратиться с вопросом, считать ли несчастием или счастьем, если энергичная, упрямая и могущественная раса, которую однако мы, арийцы, вследствие предрассудков, слишком слепо воспринятых, считаем низшей по духу и сердцу, словом, если раса еврейская исчезнет или же сделается преобладающей? Я убежден, что мудрец может ответить, не опасаясь заслужить упрек ни в излишней покорности судьбе, ни в равнодушии: то, что произойдет, и будет счастием».[3]
Нет никакой возможности установить, читал ли Эйхман опус Метерлинка или это странное совпадение, но именно он дал ответ на поставленный в эссе вопрос. Если бы удалось убить 10 миллионов евреев (число европейских евреев по гиммлеровской статистике), писал Эйхман после войны, можно было бы с удовлетворением сказать, что враг уничтожен. «…Теперь, однако, когда из-за враждебного рока большая часть евреев, с которыми мы боролись, жива, я должен признать, что именно это было желанием судьбы».[4]
Жаль, что Морис Метерлинк посчитал излишним подкрепить хоть какими-то фактами утверждение о планетарной борьбе еврейской и арийской расы в 19 веке (эссе написано в 1898 г.). Но кто же станет требовать доказательств у знаменитого писателя, когда он предлагает публике вольные интерпретации мировых событий? Впрочем, сам Метерлинк предупреждает: «В этой книге напрасно стали бы искать строгого метода изложения».
Усилиями многих мнение это широко распространилось и русский писатель Михаил Пришвин написал в своем дневнике 27 апреля 1941 г.:
«Кажется, что борются два величайших народа, немцы и евреи, непосредственно-национальная сила жизни с силой практического интеллекта (Капитала)».[5]
Для англичан в этой борьбе места не нашлось. Или они, вместе со своей «битвой за Англию», были только порождением еврейского «практического интеллекта»?
Уинстон Черчилль, блестящий литератор, (среди прочих, более известных его ипостасей) представил своё мнение публике без всяких колебаний:
«Некоторые люди любят евреев, а некоторые нет; но ни один вдумчивый человек не может сомневаться в том, что они являются самой грозной и самой замечательной расой, которая когда-либо появлялась в мире».[6]
Страшная сила евреев проявилась в разрушение Российской империи и угрозе западной цивилизации со стороны большевизма. И это после того, что именно евреи построили фундамент европейской цивилизации, дав ей христианство. Так, по крайней мере, думал Черчилль в 1920 г.
Но вершины на этом пути достиг, по-видимому, современный русско-американский историк Юрий Слёзкин: «Современная эра — еврейская эра, а XX век — еврейский век».[7]
В такого рода взглядах удивляет больше всего чудовищно, фантастически, до нелепости преувеличенная роль евреев. И это отнюдь не безобидно.
В полном соответствии с исследованиями Шерифа и др., те, кто изобретает или подчеркивает разделение групп, их антагонизм и непримиримость, подталкивают к «играм с нулевой суммой».
Идеологи Холокоста заимствовали эти фантастические представления о могуществе евреев. Только так они могли объяснять неизбежность геноцида — не обычной войны между народами, требующей соблюдения некоторых правил, но смертельного столкновения с мощной и враждебной силой, отделенной от остального человечества.
Обходные дороги
Было бы странно, если бы социальные психологи, установив в своих экспериментах опасные свойства человеческой психики, не подумали, как их нейтрализовать или хотя бы ослабить.
В практических рекомендациях не было недостатка, в особенности по части проблематичных отношений различных человеческих групп.
Ослабить дискриминацию и враждебность предлагалось простыми мерами, которые обозначались, однако, внушительными учёными терминами[8]:
Декатегоризация. Восприятие и оценка человеческих коллективов обладает довольно странным свойством: группы с одной стороны воспринимаются «глобально», деперсонифицируются, их члены лишаются индивидуальных черт, но с другой — всей группе приписывают индивидуальные человеческие качества — достоинства и недостатки — такие как честность, смелость, щедрость, благородство или, наоборот, трусость, жестокость, хитрость, скупость, лживость, склонность к обману и предательству и пр. и пр. — список отвратительных качеств особенно длинен. Положительный набор относится, понятное дело, к своей группе, отрицательный — к чужим и конкурентным (групповой фаворитизм и межгрупповая дискриминация).
Что «огруппление» такого рода может сделать даже и с очень почтенными людьми доказал на собственном примере признанный знаток человеческой психологии Фёдор Михайлович Достоевский. Писатель побывал в Париже и французы ему не понравились. Он счел их мелочными и нечестными. «Накопить фортуну и иметь как можно больше вещей — это обратилось в самый главный кодекс нравственности, в катехизм парижанина». Он заметил «необычайное развитие шпионства во Франции», которое, по его убеждению, «происходит у них от врожденного лакейства…» Даже и внешность французов оказалась обманчивой: «У самого подлого французика, который за четвертак продаст вам родного отца… такая внушительная осанка, что на вас даже нападает недоумение». Такая вот у них «натура», такой «дух нации» и остается совершенно непонятным, как они оказались способны на «эти маленькие шалости» (Французскую революцию — А.К.[9]
Психологи предлагают побудить каждого, кто оценивает другие группы, видеть в них собрание уникальных личностей, персонифицировать их, ориентироваться не на категорию группы, а на индивидуальные качества.
Но в коллективных агрессиях доминируют те, кто стремиться не к ослаблению групповой враждебности, но к использованию её для разнообразных целей: идеологических, политических, личных.
Гиммлер (4 октября 1943 г.) разъяснял офицерам СС независимость личных и групповых оценок. У каждого из восьмидесяти миллионов немцев есть свой порядочный еврей, которого они хотели бы сохранить. «Конечно, остальные — это сброд, но этот конкретный еврей — человек первого сорта…» Но даже если таким образом оказывается, что каждому еврею благоволят 150 немцев, все равно групповая оценка от этого не меняется. «Еврейская раса истребляется… это наша программа, и мы ее выполняем».[10]
Рекатегоризация. Объединив группы, можно, как полагают, постепенно редуцировать враждебность и дискриминацию. Две группы, существующие внутри новой большой, легче найдут путь к примирению.
Этот способ, к сожалению, применим к реальным конфликтам не более, чем предыдущий. Конечно, немцы и французы, которые за 70 лет трижды (1870, 1914, 1939) принимались истреблять друг друга, могли бы вспомнить, что все они принадлежат к большой и славной категории европейцев. Но об этом думали лишь редкие интеллектуалы, в то время как большинство побуждалось совсем иными мотивами.
К середине ХХ столетия немецкие евреи в Германии и русские евреи в России настолько тесно слились с языком, культурой и образом жизни «большой» нации, что более интимное единение групп трудно себе представить. Это, однако, не только не смягчило дискриминацию «малой группы», но даже и усилило подозрения в скрытой и замаскированной её вредоносности, в извращении истинных, природных ценностей народа-хозяина.
Общие цели и общие усилия. Музафер Шериф, испытавший в своем «полевом эксперименте» различные способы примирения враждебных групп признал успешным только один из них — поиск важных общих целей, достижение которых возможно лишь объединёнными усилиями групп (см. предыдущую часть работы). Такие цели Шерифу пришлось создавать искусственно, что в реальных жизненных ситуациях затруднительно, хотя и не безнадежно, если считать примером из этой же категории создание Европейского союза.
Но верным кажется и другое: групповой конфликт в полном его расцвете не удаётся погасить психологическими средствами, так что следует думать скорее об уклонении от таких ситуаций, чем о попытках справиться с ними на пике враждебности и озлобления.
Эксперименты социальных психологов указывают, как кажется, на некоторые возможности такого рода.
— Прежде всего, следовало бы научиться вовремя распознавать будущих вождей, способных приводить народы в «агентное состояние». К сожалению, опасность становится очевидной не раньше, чем эти зловещие личности успевают очаровать массы и построить систему, заглушающую трезвые голоса.
— Благонамеренным интеллектуалам хорошо бы понять, что вольные рассуждения о свойствах и качествах народов, классов, профессий и пр. усиливают групповую дискриминацию и помогают тоталитарным идеологам доводить её до безумных размеров.
— Поскольку наука прочно заняла место признанного держателя истины и кровавые преобразователи общества ищут её поддержки, ученым следует быть осторожными, приближаясь к границам, за которыми нет уже фактов и доказательств. В противном случае им придется оправдываться — как немецким генетикам, утверждавшим, что они ничего не знали о концлагерях и не могут нести ответственность за то, что их евгенические теории неправильно применялись.
Этим можно было бы и завершить краткий и выборочный обзор классических работ социальных психологов второй половины 20 столетия.
Cтоит лишь добавить, что каждый из них чувствовал и сознавал личную, эмоциональную связь с ужасными событиями в Европе, в особенности с Холокостом. Они надеялись при помощи своих хорошо продуманных экспериментов помочь пониманию случившегося. Удалось ли им это? В какой-то степени, как мне кажется, да. Но должны ли мы согласиться с Милгрэмом, что человеческое общество настолько дефектно, что устранить «социально организованное зло» нет никакой возможности и наш уникальный биологический вид обречен на скорое исчезновение? Или стоит надеяться, что человек научится всё-таки использовать свой фантастический интеллект не только для полетов на Луну, но и для наведения порядка в своем собственном доме?
Примечания
[1] Олар А. Ораторы революции, т.1. Учредительное собрание. М., 1907, с.104.
[2] Miles Hewstone, Mark Rubin, Hazel Willis. Intergroup bias. Annu. Rev. Psychol. 2002. 53:575–60
[3] Метерлинк, Морис. «Мудрость и судьба», с. 46- 48, 62 iBooks. http://flibusta.is/b/227677/read
[4] Life, December 5, 1960 , vol. 49, #23
[5] Дневник Михаила Пришвина 1940-1941. static.flibusta.is:443/b.usr/Prishvin_Dnevniki_12_Dnevniki-1940-1941.384965.doc
[6] Zionism versus Bolshevism. A Struggle for the Soul of the Jewish People. By the Rt. Hon. Winston S. Churchill. Sunday Herald, February 8, 1920, p. 5 http://www.fpp.co.uk/bookchapters/WSC/WSCwrote1920.html
[7] Юрий Львович Слёзкин. “Эра Меркурия. Евреи в современном мире.” Новое Литературное Обозрение, 2007
[8] Miles Hewstone, Mark Rubin, Hazel Willis. Intergroup bias. Annu. Rev. Psychol. 2002. 53:575–60
[9] Федор Михайлович Достоевский. Том 4. Произведения 1861-1866. Зимние заметки о летних впечатлениях, гл. 6, 7.Наука, 1989.
[10] Мэнвэлл, Роджер. Генрих Гиммлер. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000, гл. 5. Окончательное решение.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer4/kunin/
