Светофор
Он был поставлен регулировать движение.
— Дорога — дело скользкое, — наставляли его. — За ней нужен глаз да глаз.
И он стал работать.
В благодушном настроении он наблюдал зеленым глазом за вереницей мчащихся автомобилей. Но это продолжалось недолго. Хорошего понемножку, говорил он себе, и резко закрыв этот, тут же открывал другой глаз, который моментально наливался кровью и бросал красный отблеск на асфальт. Скрежетали тормоза, иногда раздавались удары и крики. Но Светофор ничего не слышал — он был от природы глухим.
В дождь, в гололед или в ночной шторм не мешало бы чуть подольше посветить зеленым глазом, помочь тем, кто почти наощупь движется сквозь мрак и буйство стихий. Но Светофор твердо знал свое дело: каждую минуту один глаз открывать, другой — закрывать. А что там происходило на дороге, его не интересовало. Он был равнодушен ко всему происходящему.
Однажды по шоссе мчались две машины. В первой за рулем сидела Она. Она его не дождалась и теперь была грустна и потеряна, считая, что все кончено, и зная, что там, за Светофором, есть скала и крутой поворот.
А за ней мчался в своей машине Он. Он должен был ее догнать, потому что не по своей вине задержался, и потому что любил ее и еще много-много разных «потому что».
Но Светофор пропустил ее, а перед ним зажег свой красный глаз. И Он в отчаянии остановился. А потом… потом было уже поздно. Он не успел.
А Светофор продолжал мигать, как ни в чем не бывало. Он не разбирался в чувствах.
И то правда. Кому как не глухим, равнодушным и бесчувственным регулировать скорость нашего движения на жизненных дорогах?
Треугольник
В одной местности обитала большая колония кругов. Были они все рослые, упитанные и похожие друг на друга, как родные братья. Кстати, они ими и были.
И жил среди них Треугольник — и роста такого же и симпатичный с виду. Только все ему казалось, что он хуже своих соседей — и угловатый какой-то и ковыляет, а не катится.
Но круги относились к нему с большим почтением, расступались при встрече — то ли из уважения, то ли боялись, что уколет.
И все же Треугольник так сильно завидовал им, что пошел однажды к Мастеру и попросил, чтобы тот срезал его углы. Мастер выполнил просьбу.
Вернулся Треугольник домой, посмотрел в зеркало — и ужаснулся. Углы почему-то не исчезли, наоборот, их стало вдвое больше — не три, а шесть, и вообще, из зеркала на него смотрела какая-то пародия на круг.
Отправился тогда Треугольник снова к Мастеру и на сей раз был категоричен: закруглить его так, чтобы он стал неотличим от своих соседей. Долго трудился Мастер, много материала пришлось ему снять. но, наконец, завершил работу. И получился круг,— точнее, кружок, ровный, гладкий, но совсем маленький.
И болтается он теперь где-то под ногами у рослых кругов, каждый его задевает и толкает — не нарочно, а случайно, потому что слишком уж он незаметный.
Но зато — круглый.
Правитель
В некотором государстве, давно уже не царстве, появился Правитель, законно избранный руководитель.
Зарплата у него была неплохая. Очень даже неплохая. Ну, и кроме того, перепадало еще кое-что — то слева, то справа. То непосредственно — прямо. Каждый раз в таких случаях он огорчался. И, наконец, вызвал своих помощников.
— Это недопустимо, — заявил он. — Что подумает народ? И это в то время, когда многие голодают! Деньги не должны больше поступать на мое имя!
— Поняли, — сказали помощники.
И деньги стали поступать в зарубежные банки и на чужое имя. Правитель был очень скромным человеком.
Но его помощники вели себя странно. Им почему-то не нравились люди, которые не были в точности похожи на них, — скажем, нос не такой короткий или загар слишком сильный.
Правитель был этим крайне возмущен.
— Это безобразие! — заявил он. — Все люди одинаковы и равны. Я никогда никого не оскорбил и не трону! Конечно, у нас свобода, и вы, мои помощники, можете поступать так, как считаете нужным. Но я…
Правитель был очень справедливым человеком.
Однако, несмотря на все его такие прекрасные качества, по стране начали гулять какие-то нехорошие настроения. И тогда он опять пригласил своих помощников.
— Я не могу слышать то, что иногда говорят про меня. Мне стыдно смотреть людям в глаза. Сделайте что-нибудь.
И помощники сделали. Одним они сразу отрубили головы. Другим только отрезали языки. А некоторым всего лишь выкололи глаза. И теперь можно было спокойно, не смущаясь, смотреть в их лица. Ведь Правитель был очень стеснительным человеком.
Вирус
Он плавал — и размышлял. Время было утреннее, все куда-то разбежались, и в тишине хорошо думалось, тем более, что никто не мешал.
А задуматься было над чем. Пришла пора выбирать профессию. И, желательно, серьезную, основательную, чтобы на всю жизнь.
Конечно, медицина — это надежно и престижно. Все его многочисленные братья и сестры пошли по этой линии. Возможности — широчайшие. И, главное, — перспектива роста. Начинаешь с малого, с первой ступеньки — с А, глядишь — на следующий год ты уже В, потом С — и т.д. и т.д. Нет пределов совершенствованию.
С другой стороны, совсем неплохо иметь отношение к дефициту. Там свои прелести. Сам порождаешь дефицит, сам им пользуешься. А с какими людьми при этом встречаешься! Артисты, вершители моды, женщины…
Он потянулся своим тонким гибким телом.
Впрочем, нет, подумал он, пусть всеми этими гриппами да иммуннодефицитами занимаются другие, а мой путь — в будущее, прямо в высокие технологии.
И выбравшись из миниатюрной капельки воды, Вирус встал, отряхнулся и полез в компьютер. Присмотрелся, а вокруг букв, слов и разных сообщений — тысячи и миллионы, мало того, новые прибывают. Одним словом, разбираться с ними надолго хватит. И он с удовольствием принялся за работу. А вообще-то, ему внутри так понравилось, что, расслабившись, он выглянул наружу и позвал к себе младшего брата:
— Заходи! Тут так уютно!
— Нет, — покачал головой брат, — это не для меня. Там всё неживое, и ты тоже скоро станешь неживым. А мне нужен простор. Я хочу к людям! Я так люблю людей! Лучше я отправлюсь в самую большую страну и стану там королем всех вирусов! Я уверен — мои родственники обязательно меня поддержат. Корону мне!
И все вирусы дружно закричали:
— Корону ему!
Вот так он стал коронавирусом, и сбылась его заветная мечта — тесно-тесно общаться с людьми.
Машина
Машина медленно ползла по дороге. Местами попадались выбоины, крутые повороты, слева нависала скала, справа уходил вниз крутой спуск. Дорога была старая, да и машина была немолодая.
И тут высоко в небе появился самолет. Он летел ровно, красиво и быстро удалялся, становясь все меньше и меньше. Машина так засмотрелась на него, что чуть не сорвалась в обрыв.
— А почему я не могу так? — вдруг подумала она. И резко увеличив скорость, рванулась вперед.
— Молодец! — похвалил ее водитель. — Давай! Давай! Давно я уже у тебя не видел такой прыти.
А машина продолжала разгоняться, мчалась все быстрее и быстрее. Камни летели из-под колес, она подпрыгивала, возбужденно фыркала и непонятно как умудрялась не перевернуться на поворотах.
Водитель испугался.
— Хватит! — закричал он. — Я тебе верю! Ты доказала, что можешь вести себя, как молодая! Хватит!
Но машина уже не слушала его.
— Остановись! — в отчаянии взывал водитель. — Рожденный ползать летать не может!
А самолет так манил, его блестящий силуэт уже приближался к горизонту.
И тогда машина сделала последний рывок — и взлетела в небо.
Вместе с водителем…
Судьба
Судьба только села за стол и собралась приступить к яичнице, как зазвонил телефон. Трубку взяла ее мать.
— Опять тебя, — недовольным голосом проговорила она. — Седьмой раз за это утро.
Звонивший был краток, и разговор завершился быстро.
— Какие могут быть вопросы! — только и промолвила Судьба. — Конечно, приду.
Она вернулась к столу, но отодвинула тарелку:
— Через десять минут мне надо быть в подъезде дома номер 75 по Большому Лиственному проспекту.
— Опять свидание? — спросила мать. — Кто он на этот раз — хоть молодой, красивый?
— Какое это имеет значение, — безразличным тоном возразила дочь. — Лишь бы человек был хороший. Подай мне, пожалуйста, ту красную книгу.
Мать достала с полки небольшой томик, на корешке которого значилось:»Краткое наставление по приему прибывающих на этот свет.»
— Вечно ты путаешь, мама, — укоризненно заметила Судьба, — не эту, а соседнюю.
Мать с виноватым видом положила томик на место и взяла другой, с надписью: «Книга учета отбывающих на тот свет».
Судьба попыталась всунуть ее в свою походную сумку, но та никак не лезла — она давно потеряла форму и разбухла от обилия дополнительно вклеенных листов.
— А ты уверена, что она тебе понадобится? — спросила мать.
— Какие могут быть сомнения! Я не первый раз работаю с Толиком. Он никогда не делает промахов. Два основных, третий контрольный — и никаких проблем.
Справившись, наконец, с книгой, Судьба направилась к выходу.
— И опять ты осталась без завтрака, — расстроенно проговорила ей вслед мать.
— Значит, не судьба, — вздохнула Судьба, и закрыла за собой дверь.
Птичка и рыбка
Долго охотилась Чайка над океаном и поймала, наконец, Рыбку. Да не простую, а золотую.
На камень Чайка взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась. А Рыбку ту во рту держала.
И вдруг говорит ей Рыбка птичьим голосом:
— Отпусти меня назад в море-океан. Зачем я тебе нужна?
Молчит Чайка.
— Все равно проку от меня никакого не будет, — не унимается Рыбка.
Положила Чайка свою добычу на камень, прижала лапкой и спрашивает:
— Это почему?
— Да ведь золотая я, несъедобная. Давеча тоже старик поймал меня в свой невод, да и отпустил.
— Так ни за что и отпустил? — прищурилась Чайка.
— Ну одарила я его старуху бриллиантовым ожерельем. Так ведь, если совсем честно, оно с виду как настоящее, а на самом деле — чистое стекло.
— И всего-то?
— Ну дала еще старику золотую цепочку. Так, если совсем честно, она из самоварного золота. Небось, уже почернела.
— А мне какая выгода тебя отпускать? — задумчиво проговорила Чайка.
— По крайней мере, несварение желудка на получишь.
— Дело говоришь, — согласилась Чайка. — Но мы с тобой поступим иначе. Я на тебе бизнес сделаю.
— Это как? — раскрыла рот рыбка.
— Будешь у меня пока заложницей. А потом я тебя обменяю. На десять других, съедобных.
— Где это такое возможно? — засомневалась Рыбка.
— А у повара в прибрежном ресторане. Он на золото ой какой падкий.
— Не делай этого! — взмолилась Рыбка. — Хочешь, я тебя бриллиантами одарю?
— Так они же фальшивые.
— А хочешь, я тебя с ног до головы золотом осыплю?
— Так оно же самоварное.
— Но я ведь тоже не золотая! — взорвалась Рыбка. — Это только моя чешуя так блестит.
— Что и требовалось доказать, — философски заметила Чайка.
И проглотила Рыбку.
Три сестры
Жили-были три сестры. Как-то незаметно они состарились и поняли, что отжили свое на этом свете.
Первой ушла Любовь. Долгие годы она гордилась собой и считала, что она одна правит миром. И только в самом конце жизни поняла, что всегда была безответной. Она любила людей, а люди любили себя.
Второй умерла Вера. Она не спорила со своей сестрой, но втайне полагала, что именно она руководит поступками каждого человека и ведет его к счастью. И только обнаружив, как больно ударяются люди о препятствия и сколько их падает в пропасть, Вера поняла, что всегда была слепой.
Третьей покинула мир Надежда. У нее не было личной жизни. Она постоянно металась от одной сестры к другой, то надеясь вернуть уходящую Любовь, то надеясь поддержать пошатнувшуюся Веру.
Надежда искренне думала, что умирает последней, но уже на следующее утро их дом был полон — нет, не пришедшими почтить их память. Это явились те, кто объявил себя наследниками трех сестер.
— Меня зовут Голод, — заявил тощий долговязый субъект с впалой грудью. — Я племянник Любви. Она меня очень любила. Она знала, что там, где я, всегда есть место и ей и будет много-много детей.
— А я сводный брат Веры, — выступил вперед мужичонка с огромными глазами. — Страх — мое имя.
— Подожди, сынок, — отодвинула его в сторону тучная дама средних лет. — Если кто не знает, я — Беда. Я никогда не ходила одна, всегда с кем-нибудь из них. Я ведь мачехой им была. Ой, я не стукнула тебя, детка? — она нечаянно задела какое-то невзрачное существо, сидевшее на полу.
— Ничего, ничего, — пробормотала та. — Ничего, я привыкла. Покорность я, лучшая подруга Надежды.
— Очень даже может быть, — отозвалась ярко накрашенная блондинка. — Но я уж точно верная спутница Любви, хотя меня предпочитали не замечать. А без меня Любовь бы и шагу не ступила. Я — Иллюзия, — с этими словами она достала из кармана сморщенный перезревший плод, и всем вдруг показалось, что это сочное налитое яблоко.
Так они представлялись друг другу и, когда все назвали себя, приступили к дележу наследства.
Казалось бы, что может остаться у небогатых одиноких женщин? Но в любой семье всегда найдется что-нибудь интересное и нужное.
Например, был у Любви двусторонний плащ. С одной стороны — яркий, нарядный, блестящий — и изрядно заношенный, потому что она его только так и надевала. Зато с изнанки, хоть и однотонный, серенький, но почти новый — не любила Любовь показываться в таком виде.
Или, скажем, купила себе Надежда седло и уздечку, и много лет лежали они без толку, потому что белого коня к ним так и не довелось приобрести.
А то еще бывают вещи, которые дарят от всего сердца, а они оказываются ненужными. Получила как-то Вера в подарок глубокое мягкое кресло для размышлений. Так и стояло оно нераспакованным. Ведь совершенно ясно — Вере размышления ни к чему.
Так что каждый из наследников выбрал себе что-то подходящее и захватил неподходящее тоже, на всякий случай. А потом все разбежались по своим делам.
И дом опустел. Впрочем, не совсем опустел. В большой комнате остались три тоненьких девочки с косичками и с глазами, удивленно глядящими на мир. Им не досталось ничего.
А высоко над домом парили души умерших. И тогда одна из девочек подняла голову и спросила:
— А можно, мы возьмем ваши имена?
И души спустились вниз и отдали девочкам имена трех сестер. А заодно и сами остались с ними.
Они ведь бессмертные, эти души.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer4/kur/
