Михаил Второй?
1613 год. В Русском государстве заканчивается Смута, начавшаяся в царствование Бориса Годунова. Собравшийся Земский собор избирает нового царя: 16-летнего Михаила Романова. Он с матерью (в дальнейшем – инокиня Марфа) находится в Костроме, в Ипатьевском монастыре. Туда и направляется посольство Собора, чтобы известить Михаила об избрании на царство. Но и он и его мать отвергают это избрание, не желая возлагать на неокрепшего юношу шапку Мономаха в это трудное время «нестроения» государства после Смуты. Но архиепископ Феодорит убедил: за смутное время «русские люди наказались все» и теперь коленопреклоненно примут нового царя - Михаила Федоровича.
И прошло 300 лет. Монархия в России пала. Ее падение прочно связывается с Николаем II, вернее — с его отречением от престола 2 марта 1917 года в Пскове. Но Николай II отрёкся от власти в пользу своего младшего брата, великого князя Михаила Александровича, отрекся с твердой верой в то, что монархия будет сохранена и воцарится Михаил Второй. В Манифесте Николая Второго говорилось: «Мы передаем наследие наше брату нашему, великому князю Михаилу Александровичу, и благословляем его на вступление на престол Государства Российского». Когда на другой день, 3 марта, Николаю стало известно об отказе Михаила принять престол до решения будущего Учредительного собрания, он сделал в своём дневнике запись, полную отчаяния и негодования: «Оказывается, Миша отрёкся. Его манифест кончается четырёххвосткой (так в обиходе называли всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в законодательный орган. — Г. И.) для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
Что же произошло?
Политический маневр либералов
Ранним утром 3 марта председатель IV Государственной Думы М. Родзянко и премьер-министр уже сформировавшегося Временного правительства Г. Львов вызвали по прямому проводу главнокомандующего Северным фронтом генерала Н. Рузского, а затем начальника штаба Ставки генерала М. Алексеева и заявили им, что Манифест Николая II, передающий престол Михаилу, подписанный в Пскове, неприемлем. С восшествием на престол малолетнего Алексея, вероятно, ещё как-то бы примирились, но воцарение Михаила — категорически нет. В Петрограде, заявлял Родзянко, при этом явно сгущая краски, вспыхнул такой «солдатской бунт», что и сама Дума висит на волоске. Единственный выход — созвать через некоторое время Учредительное собрание, которое и выскажет «свой взгляд на систему правления». «При предложенной форме, — успокаивал Родзянко генералов, — возвращение династии не исключено». Он просил подождать и пока не публиковать Манифест Николая II-го.
В этих неожиданных сообщениях было немало неясного. Почему с восшествием на престол Алексея «ещё смирились бы», а с воцарением Михаила — нет?
Можно, однако, предположить, что, по мнению некоторых либеральных лидеров, с отречением Николая II возникала такая ситуация, которая позволяла политически продвинуться дальше — не останавливаться на конституционной монархии, что связывалось с Михаилом, а создать предпосылки для установления Российской республики. Сформированное к этому времени Временное правительство возглавлял князь Г. Львов — человек мягкий, толстовец по убеждениям. Активную роль в правительстве играл эсер А. Керенский, уже видевший себя в роли вождя русской революции. М. Родзянко, похоже, пребывал в некоторой растерянности, но и он был не прочь сесть в кресло первого президента Российской республики.
В ходе успехов либеральной оппозиции её политический аппетит нарастал: ещё совсем недавно пределом мечтаний было формирование правительства, которому бы доверяла Государственная Дума, а теперь и конституционная монархия представлялась некоторым уже вчерашним днём.
Новая позиция думских либералов вызвала раздражение генерала Алексеева, и он предложил главнокомандующим фронтами собраться на совещание для оказания давления на «виляющее правительство». Но... поезд уже ушёл.
Великий князь Михаил
Великий князь Михаил Александрович довольно долго был наследником престола, чем, по многим свидетельствам, весьма тяготился. Когда же, наконец, у Николая II и императрицы Александры Фёдоровны родился в 1904 году сын Алексей, великий князь Михаил к своему удовольствию утратил права наследника престола. Есть воспоминание: когда Михаил узнал о рождении наследника, цесаревича Алексея, он радостно закричал своему адъютанту: «Шереметев! Шампанского! Я больше не наследник! Шампанского сюда!» И тем не менее, на случай смерти царя и до совершеннолетия наследника Михаилу было присвоено звание «правителя государства».
Но в 1912 году великий князь вступил в морганатический брак с Натальей Вульферт (впоследствии графиня Брасова), уже дважды разведённой (сначала она была замужем за музыкантом С. Мамонтовым, затем за офицером В. Вульфертом). Этот брак великого князя имел романтическую историю и жёсткое наказание. Влюблённые вынуждены были уехать за границу. В Вене их тайно обвенчал сербский священник. Узнав об этом, Николай II наложил опеку на всё имущество брата, снял с него звание «правителя», а ему запретил въезд в Россию. Михаил теперь уже с женой и сыном жили в Австрии, а затем уехали в Англию.
С началом мировой войны Николай II, по просьбе матери, простил Михаила. Великий князь в чине генерал-майора стал командовать Кавказской Туземной — «Дикой» — дивизией. Атакуя, она наводила страх на противника одним своим видом. Впереди конной лавы мчался мулла. Бросив поводья, он стрелял из винтовки, а за ним, со свистом рассекая воздух шашками, стремительным галопом неслась вся лава. Только при виде этих «дьяволов в мохнатых шапках» противник предпочитал бежать.
Высокий, стройный, спортивный, очень демократичный в обращении с людьми, Михаил Александрович пользовался большой популярностью не только среди офицеров, но и рядовых дивизии – представителей народностей Северного Кавказа. Он и сам был храбрым человеком, не раз находился под огнём, получал боевые награды. Но на фронте заболел: обострилась язва желудка. Вскоре он получил новое назначение — стал генерал-инспектором кавалерии. Он был отличным наездником. Еще до войны обучался искусству верховой езды, возможно, в группе офицеров-аристократов, которую одно время инструктировал С. Буденный.
Февральские события застали Михаила в Гатчине. 27 февраля Родзянко вызвал его в Петроград. Вечером из военного министерства великий князь связался со Ставкой и в разговоре с Николаем II просил его пойти на уступки Государственной Думе, сменить хотя бы некоторых особо непопулярных министров. Но царь, уже готовый к отъезду в Царское Село, ответил, что решит этот вопрос сам по прибытии.
Ранним утром 28 февраля Михаил направился в Зимний дворец, где командующий Петроградским военным округом генерал С. Хабалов и другие генералы сосредоточили ещё верные власти войска. Рассчитывали, видимо, что великий князь возглавит их до подхода войск, посланных царём с фронта. Однако Михаил Александрович приказал немедленно вывести войска из Зимнего, сказав, что не желает, чтобы народ вторично расстреливали у Дворцовой площади. Хабаловское воинство перешло в здание Адмиралтейства.
В квартире на Миллионной – судьба России
Михаил намеревался вернуться к себе в Гатчину, но проезд по Петрограду уже стал опасным И его тайно провели в квартиру князя Путятина в доме № 12 по Миллионной улице. Здесь, ранним утром 3 марта его и застал телефонный звонок из Государственной Думы. Звонил А. Керенский. Он просил великого князя принять нескольких членов Временного комитета Государственной Думы и Временного правительства для весьма важных переговоров. Михаил Александрович уже знал, что речь может пойти о принятии им регентства при новом царе — Алексее — и выразил согласие.
Примерно к 9 часам утра на Миллионную тайно прибыли члены Временного правительства — Г. Львов, П. Милюков, А. Керенский, Н. Некрасов, М. Терещенко, В. Львов, И. Годнев и члены Временного комитета Государственной Думы — М. Родзянко, И. Ефремов, М. Караулов. Через некоторое время туда же приехали А. Гучков и В. Шульгин, только что вернувшиеся из Пскова. Эти 12 человек должны были решить судьбу российской монархии.
Участники совещания на Миллионной условились не вести открытых дебатов, чтобы не оказывать давления на свободное решение Михаила. Но дебаты всё-таки разгорелись. Керенский со свойственной ему патетикой убеждал великого князя «принести себя в жертву» антимонархическим настроениям народа. Гучков и Милюков, напротив, призывали Михаила к «патриотическому мужеству» выступить в роли «национального вождя». Милюков был уверен: новая власть без монарха «окажется утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений ещё до созыва Учредительного собрания». Никто не думал уже о законах престолонаследия, о том, что женатый морганатическим браком Михаил не имеет прав и т. п. Не до того было. Только что сформированному Временному правительству угрожал кризис: в случае отказа Михаила от престола Милюков и Гучков грозились уйти в отставку с ключевых постов министра иностранных дел и военного министра…
Время шло, переговоры не продвигались, а надо было принимать решение. Великий князь стал проявлять признаки нетерпения. В эти дни у него обострилась язвенная болезнь, мучили сильные боли. Он выразил желание переговорить наедине с М. Родзянко и Г. Львовым. Втроем они удалились в соседнюю комнату. Все остальные ждали. Прошло примерно полчаса. Наконец Михаил Александрович вышел к ожидавшим. По одним свидетельствам, «твёрдым голосом», по другим — «со слезами на глазах» он заявил, что его «окончательный выбор склонился в сторону мнения, защищавшегося председателем Государственной Думы». В. Шульгин вспоминал: Михаил Александрович не договорил, потому что заплакал.
Графиня Л. Воронцова-Дашкова в своих воспоминаниях писала, что они с мужем, однополчанином великого князя, приехали на Миллионную вскоре после окончания переговоров. Секретарь Михаила Александровича англичанин Н. Джонсон рассказал ей, что колебавшийся великий князь перед тем, как дать окончательный ответ, прямо спросил Родзянко, можно ли рассчитывать хоть на какую-то поддержку войск в Петрограде. Родзянко дал категорически отрицательный ответ, и тем самым положил конец колебаниям Михаила. «Но я, — писала Воронцова-Дашкова, — уверена, что нерешительность Михаила Александровича выявилась только потому, что ни в ком из своего окружения он не видел решимости идти до конца. Одни молчанием подтверждали правильность его отрицательного решения, другие открыто это поддержали. Думаю, что момент физического страдания тоже играл роль в принятии отрицательного решения. Боли по временам были настолько сильны, что Михаилу Александровичу было трудно говорить».
Большинство присутствовавших на Миллионной тут же уехали, туда вызвали юристов-государствоведов В. Набокова и Б. Нольде. Они составили Манифест, в котором говорилось: «Принял я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые законы Государства Российского». Манифест Михаила Александровича призывал к поддержке Временного правительства.
Не отречение Николая II, а отказ Михаила Александровича от престола до решения Учредительного собрания формально (да и фактически тоже) упразднил монархию в России. Ибо отказавшись от власти лишь условно, Михаил тем не менее прервал законную цепочку престолонаследия. Никто из Романовых теперь не мог претендовать на престол в обход его прав. На протяжении 1917 года некоторые из великих князей публично заявили о своей полной поддержке Временного правительства.
Мог ли великий князь Михаил Александрович, вняв совету Милюкова и Гучкова, принять переданный ему Николаем II престол? Существовали и существуют разные ответы на этот вопрос. Есть много свидетельств, согласно которым настроение в Петрограде, да и в некоторых других городах России, было против Романовых. Действительно, когда 4 марта в Петрограде были обнародованы акты об отречении Николая II и отказе Михаила Александровича от престола, во многих местах это было встречено с ликованием. В. Набоков позднее писал, что для воцарения Михаила «потребовались бы решительные действия, не останавливающиеся перед кровопролитием», то есть гражданская война. Но общественная атмосфера тогда ещё была чужда такой перспективы.
На фронте, конечно, могли найтись воинские части, готовые поддержать Михаила в случае принятия им престола. И в Петрограде, очевидно, это сознавали. Во всяком случае, не исключали такой возможности. Не этим ли, в частности, объясняется, что думские лидеры и члены Временного правительства предварительно не согласовали с военными верхами свои политические планы относительно Михаила? И не потому ли совещание на Миллионной было столь сверхсекретным?
Как бы ни было, тяжело решение, принятое на Миллионной, оно все же, видимо, принесло Михаилу Александровичу облегчение. Сообщая о нём жене в Гатчину, он писал: «С этого момента начинается новое существование России». Шутливо подписался «товарищ Михаил Романов», а на конверте указал адрес: «товарищу Наталии Брасовой».
Манифест Михаила Александровича формально оставлял возможность для монархического строя в России, поскольку Учредительное собрание могло высказаться и за него. Но только теоретически. Антимонархические настроения в стране усиливались, и ясно было, что при более или менее мирном развитии событий шансов на реставрацию монархии нет. Если она и могла быть восстановлена, то только силой. Но после февральско-мартовского крушения монархисты пребывали в «нетях», о них практически не было слышно. Да, русские монархисты в момент крушения монархии оказались явно не на высоте. После провала «корниловского путча» 1 сентября 1917 года Временное правительство, не дожидаясь решения Учредительного собрания, объявило Россию республикой.
А вскоре наступил большевистский октябрь. Большевики созвали Учредительное собрание в начале января 1918 года, где у них оказалось 24 процента голосов — большинство принадлежало эсерам. Ясно было, что долго Собрание не просуществует: большевики прервут его работу. Так и случилось. Во время речи лидера эсеров В. Чернова к нему подошел начальник охраны матрос Железняков, положил Чернову руку на плечо и сказал, что караул устал, пора расходиться. И депутаты разошлись. Но разошлись, чтобы взяться за оружие...
Королёвские номера
Михаил Александрович обратился в Совнарком с письмом, в котором заявлял о готовности сложить с себя свои титулы и принять фамилию жены, чтобы жить рядовым гражданином. Ответа не последовало... А в марте 1918 года живший в Гатчине Михаил Александрович был выслан в Пермь в сопровождении своего друга и секретаря Джонсона. Возможно, в Москве и Петрограде опасались, что, если немцы начнут наступление, великий князь может оказаться в их руках. Михаила высылали «впредь до особого распоряжения». В Перми он с секретарём проживал в гостинице «Королёвские номера», они были обязаны отмечаться в местной ЧК.
В стране разгоралась гражданская война. На Урал наступали войска Сибирского Временного правительства и восставшего против большевиков Чехословацкого корпуса. В ночь с 12 на 13 июня небольшая группа неизвестных прибыла в «Королёвские номера». Вот как рассказывал об этом камердинер Михаила Александровича Челышев, допрошенный потом в ЧК.
Он, Челышев, не хотел пускать пришедших к великому князю и вызвал Джонсона. Один из прибывших подал ему какую-то бумагу, которую назвал мандатом. Джонсон взял «мандат» и пошёл к Михаилу Александровичу. Неизвестный двинулся за ним, но его не пустили. Тогда он вынул наган, направил на Челышева и грубо сказал: «Отойди!» Затем вошёл в номер и спросил: «Вы Михаил Романов?» Приказал одеваться и следовать за ним. Михаил отвечал, что болен, просил пригласить доктора. «Неизвестный грубо схватил Михаила Александровича за ворот, силой заставил его одеваться, стал одеваться и Джонсон».
Челышев тоже стал одеваться, но был резко остановлен: «Ты ещё куда?!» В это время в номер вошли ещё двое. «Я, — показывал Челышев, — вышел на балкон и смотрел, как неизвестные силком втаскивали Михаила Александровича в экипаж, верх которого был приподнят. Во второй экипаж посадили Джонсона и покатили по направлению к Мотовилихе».
По городу пошли слухи, что великий князь и Джонсон похищены какой-то таинственной, возможно, контрреволюционной группой и бежали. Не исключено, что слухи распространяла сама ЧК. Из Москвы и Екатеринбурга поступили приказы расследовать случившееся, но следствие не дало никаких результатов.
«С Ганькой не порыпаешься...»
Только спустя годы трагическое событие прояснилось, и то не полностью. Надо иметь в виду, что воспоминания участников убийства и связанных с ними разнились в деталях. Вот рассказ члена Уральской ЧК И. Радзинского. Его записанный рассказ был засекречен и долгое время оставался недоступен. Этот рассказ интересен не только по существу, но и ярко передаёт колорит времени, рисует типы и поведение людей, считавших себя идейными революционерами.
В Уральский облисполком неожиданно пришла телеграмма из Перми о том, что из гостиницы похищен Михаил Романов. «На нас набросились страшно: такие вы, рассякие, — рассказывал И. Радзинский. — Но нам было ясно, что тут что-то другое. Через несколько дней появился Гаврила Ильич Мясников (председатель исполкома Совета в Мотовилихе. — Г. И.), и тут всё прояснилось. Они такую штуку сделали, я беру с его слов... Они действительно организовали похищение... налёт организовали. Организовал он там группу из рабочих мотовилихинских и губчека. Предварительно они повидались с председателем губисполкома Сорокиным и заставили Сорокина подписать решение. Между прочим, он не хотел подписывать, но с Ганькой (Мясниковым. — Г. И.) не порыпаешься. Подписал... Организовали налёт на гостиницу, заперли всю прислугу. Потом появились у него в номере. Михаил не хотел ехать. Они же говорили, что приехали спасти, но он очень не хотел. В Мотовилихе его убили, его жену (тут Радзинский ошибся, жена Михаила, Наталия Брасова, находилась в Петрограде. — Г. И.) и секретаря, этого самого Джонсона...»
О том, что произошло дальше, поведал впоследствии участник «инсценировки» А. Марков. Посадив Михаила и Джонсона в фаэтоны, поехали к Мотовилихе, миновали её. Темно, холодно, хотя и стоял июнь. Проехали керосиновый склад Нобеля, круто повернули в лес. Остановились по выкрику ещё одного члена мясниковской группы Н. Жужгова: «Приехали, вылезай!» Марков сразу же выстрелил в Джонсона. Жужгов стрелял в Михаила Александровича, но только ранил его. «Романов, — вспоминал Марков, — с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарём...» Михаил бежал, а у убийц, видимо, все-таки затряслись руки. У Жужгова заклинило патрон, наган дал осечку. Жужгов громко матерился, ругался и третий участник казни, Калпашников, у которого тоже патрон застрял в браунинге. Испугавшись первых выстрелов, понесла одна из лошадей. «Мне, — писал Марков, — пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же». По рассказу Калпашникова, Михаил на бегу сбил Жужгова с ног и боролся с ним. И тогда Марков застрелил великого князя.
Надо было спешить замести следы. Оттащили трупы в сторону, завалили ветками и уехали. Зарывать на другой день поехали Жужгов и милиционер Новоселов. Вещи Михаила Александровича и Джонсона поделили между собой.
Советские власти никогда официально не заявляли о гибели великого князя Михаила Александровича. Была ли к ней причастна Москва? Документальных данных нет. Но то, что в течение месяца с небольшим были уничтожены все Романовы, находившиеся в ссылке на Урале (в Перми, Екатеринбурге, Алапаевске), свидетельствует об определённом замысле. Впрочем, такие как Ганька Мясников, могли действовать и на свой страх и риск, полагая, что отвечать за содеянное они вряд ли будут.
Судьба Мясникова интересна. В начале 1920-х годов он затеял полемику с самим Лениным, обвинил его в попрании демократии в стране. С ним как со старым коммунистом довольно долго тогда возились, пытаясь переубедить. «Если я хожу на воле, — писал он, — то потому, что я коммунист 15 лет и меня ко всему этому знает рабочая масса, а если этого бы не было, то где же я был? В Чека или, больше того, меня бы «бежали», как некогда я «бежал» Михаила Романова».
И всё-таки он был арестован. Жил в ссылке в Сибири, затем в Эривани, откуда в 1928 году, в зимнюю метель, переплыв Аракс, бежал в Персию. Есть сведения, что после войны он вернулся в Советский Союз, был арестован и умер в ГУЛАГе.
Жена Михаила Александровича спаслась. Благодаря помощи Максима Горького, который ходатайствовал перед большевистскими властями и лично перед Лениным за многих представителей русской аристократии и интеллигенции, она сумела в конце 1918 года выехать за границу. Во Франции в 1952 году умерла в бедности. Её сын Георгий погиб в автокатастрофе в 1931 году.
Не следует гадать, что бы произошло, если бы 3 марта 1917 года на Миллионной, 12 Михаил принял решение вступить на престол. Но современники не раз в мыслях возвращались к той теме. Писатель Марк Алданов рассказал о своём разговоре с Керенским спустя много лет после революции. Алданов опубликовал в эмигрантской газете очерк о переговорах на Миллионной и высказал мысль, что, может быть, тогда следовало поддержать П. Милюкова, настаивавшего на принятии престола Михаилом Александровичем. Керенский резко отчитал за это Алданова. «Если бы план вашего Павла Николаевича (Милюкова. — Г. И.) был тогда принят, — говорил он, — то великий князь не доехал бы до вокзала... Его разорвали бы на улице!» «Я тогда, — писал Алданов, — ответил: "Что было бы, если бы план Милюкова был бы принят, этого мы не можем знать, ни вы, ни я, ни он. Зато мы знаем, что было после отклонения этого плана"».
Были революционная анархия, большевистский переворот, гражданская война, убийство царской семьи и самого великого князя Михаила Александровича...
Сейчас в Перми, на доме, в котором жил и из которого был похищен для убийства великий князь Михаил Александрович, установлена мемориальная доска, а на месте его предполагаемой гибели – часовня. Тихо...
Генрих Зиновьевич Иоффе. Родился в Москве (1928 г.) Был учителем истории в Костромской обл., затем в Москве. Далее работал в Биб-ке им. Ленина, редактором исторической литературы в издательстве «Наука». С 1968 г. – в Институте истории СССР (Отечественной истории) АН СССР (РАН). Доктор исторических наук, профессор. Живет в Канаде (Монреаль).
