Первая часть
Коммерсант
День начинается с рассвета.
Страна Россия огромная, и если с рассветом идти от Владивостока на запад со скоростью вращения планеты, то будешь шагать многие тысячи вёрст, всё время сопровождаемый утренними лучами солнышка. На восьмитысячной версте подойдёшь к крохотному посёлку с романтическим названием «Зелёный». Он и впрямь зелёный, возникший в подмосковном сосновом бору. Пятиэтажные «хрущёвки», расцвеченные по балконам штопаным бельём научных сотрудников, выделялись, словно белые грибы в зелени деревьев, трав и кустов. Пятиэтажки хороводом окружали соседние семиэтажные корпуса всесоюзного научно-исследовательского и без тени сомнения всемирно известного института гидрогеологии и инженерной геологии (ВСЕГИНГЕО), где маститые и просто почтенные ученые трудились в семнадцати научных подразделениях (отделения, лаборатории, секторы и пр.) и в комплексной гидрогеологической экспедиции. Все они, проветриваемые ветрами и пряными лесными запахами, были постоянно настроены на гениальные научные открытия.
Талантливые люди. Уверяю вас. Чего стоят имена почти забытых ученых: М.Е.Альтовский, В.Д. Бабушкин, Н.Н. Биндеман, Г.В. Богомолов, О.К. Ланге, Ф.П. Саваренский, Л.С. Язвин, Н.С. Роговская и пр.пр.пр.
А какие гигантские проблемы решал институт! Разуму не поддаётся смелость и энергичность, с которой, засучив рукава и сняв обязательные для ношения в то время аляповатые галстуки, в горах, болотах, тайге и знойных пустынях они занимались теоретическими проблемами переброски северных рек Печорского и Камского водных бассейнов в Волго-Уральский бассейн для орошения и социалистического освоения миллионов гектаров засушливых земель Прикаспийской и Северо-Казахстанской степей. А перенаправление водных потоков Аму и Сыр-Дарьи по гигантскому каналу в Каспийское море, о чем мечтали поэты и тираны Средней Азии испокон века. А переброска водных потоков из Оби по каналу Иртыш-Караганда для орошения земель восточного Казахстана.
А прокладка сверхдлинных и глубоких тоннелей на БАМе, чего стоит только один Северо-Муйский тоннель… И, конечно, отдельным исполинским утесом стоит бурение сверхглубокой скважины на Кольском полуострове, где впервые в мире было доказано наличие подземных вод на глубинах в 10-12 километров. Ну что тут говорить. Рыдания подступают, плач.
Сегодня ветер забвения кружит листья между молчащими корпусами. А в прошлом тысячелетии, в славное советское время, сосновый бор горделиво шумел, переполненный круглосуточным вмешательством весьма образованных молодых людей. Но... развалилось государство, и умер институт. Сотрудники разбежались по городам и весям. Лишь пенсионеры тихохонько бродят по лесу, собирая грибы да ягоды, не мешая кустам и травам шептаться о своём былом научно-героическом житье-бытье.
Хочется поведать вам, глубокочтимый читатель, об одной из причин забвения гиганта советской науки в пос. Зеленом. Казалось бы, маленький по масштабам, но, словно паразитирующий червь, сожравший мировые проблемы и титанов геологической научной мысли. Червь носил общее политэкономическое название - капитализм. Возник страшно давно, был уничтожен в России в начале 20 века и вот вновь вернулся в конце 80-х годов... почему-то поначалу в пос. Зеленом. Здесь червь был назван частным кооперативом научных сотрудников “Технолог”. Но всё по порядку.
В советское время, в прекраснодушную эпоху, к пышному центральному входу института вереницей подъезжали шикарные «Икарусы». Ряды московских учёных радостно смешивались с толпой местных поселковых научных сотрудников. Различить их было нетрудно. Москвичи были более празднично одеты. Поселковым для этого не хватало времени. Все вместе они медленно растекались по этажам института, обмениваясь мнениями по поводу поселковых, московских и международных событий.
Коридоры полнились гулом, который медленно переползал в кабинеты и лаборатории. Включались чайники и немудреное лабораторное оборудование, двигалась посуда, столы и стулья. Чайники радостно свистели, стулья вяло скрипели, устав от долгого ночного молчания. Они встречали научных сотрудников, предчувствуя глубокие размышления, признательные беседы, громкие споры, долгие чаепития, короткие раздумья…
Давайте наденем шапку-невидимку и проникнем в одну из комнат третьего этажа. Громадное окно выходило на Горьковское шоссе, по которому, казалось, бесцельно мчались большие и малые машины. Три больших стола, трое полумягких стульев и три пронумерованных шкафа, совместно с настенными плакатами научного, сатирического и противопожарного содержания, составляли архитектурный ансамбль кабинета. Столь строгий и скромный ансамбль был вполне достаточен для максимальной концентрации научной мысли. Так считал замдиректора по хозяйственной части Равиль Ахметшин, приговаривая «...ох, уж эти мне усёные, всё им подавай на тарелка». Этой же цели служили тусклые серые шторы, ряд жестких гостевых стульев, пузатый почерневший чайник на широком подоконнике и одинокое растение в красном горшке, растущее явно в сомнамбулическом состоянии из-за острой нехватки кислорода.
В описываемое утро в кабинет вошли три старших научных сотрудника. Стол Леонида Рохлина был слева у окна. Напротив стол официального «врага» Вадима Рубейкина. Ближе к двери, у стены, стол общей нейтральной подруги Галины Кузьминичны Светличной. Она сидела к коллегам то спиной, то лицом, в зависимости от психофизического утреннего состояния. С возрастом всё чаще и чаще спиной…
Враги были просто обязаны смотреть друг другу в морду лица, что было неприятной необходимостью с обеих сторон. Они не любили друг друга, но будучи хорошо воспитаны, точнее выдрессированны службой в науке, вежливо, терпеливо и без подлостей относились друг к другу. Вадим приходил на работу, как правило, в мрачном состоянии духа. Уж не знаю, почему! Леонид светился радостью. Даже мрачный вид «врага» не портил настроения.
Отработанная годами структура рабочего дня помогала избегать долгого обоюдного лицезрения. Дело в том, что по утрам толпой жаловали “друзья”. Не сразу, а этак через 20-30 минут. Ну, а пока, в полной тишине, не считая отдалённого шума машин, драгоценные утренние минуты тратились на чтение газет «Правда», «Известия» и последнюю страницу “Литературки”. Читали глубокомысленно, с удовольствием попыхивая сигаретами. Вадим принципиально курил «Беломор», будучи врагом всего зарубежного. Он не мял папиросу зубами, не выворачивал мягкий мундштук, а осторожно держал папиросу губами по диаметру и с вожделением затягивался. Параллельно ставил чайник и, не отходя, с напряжением ждал появления первых пузырьков. Они вещали о готовности воды для заварки. Этот гидрохимический закон знали все геологи последних пяти столетий. Через 5-6 минут кружка дымящегося чифиря стояла перед Вадимом, и тогда на лице появлялось подобие улыбки. Он закуривал вторую беломорину и углублялся в газеты. Подруга меж тем, дымя длинной болгарской сигаретой, попивая чаёк, приводила себя в порядок и, убедившись в совершенном совершенстве, вставала и медленно подходила к окну. Она обводила мужчин обворожительным взглядом и жеманно спрашивала.
- Ну как, мальчики. Как состояние?
Комната к тому времени находилась в процессе среднего задымления. Вопрос подружки более относился к Леониду, так как «враг» был ещё и отчаянным женоненавистником. Лишь после второй кружки чифиря мог сказать женщине что-то осмысленно тёплое. Леонид с сожалением отрывался от новостей четвёртых страниц, творил широкую улыбку, вынужденно вступал в беседу. Он вспоминал вечерние телевизионные новости, какие-то сплетни из литературной газеты, что-то солёненькое из мира театра и кино, рассказанное женой, что-то из школьных проказ сыновей, что-то из полевых историй и пр. Его спасала медленно открывающаяся дверь. Просовывалась голова, покрытая редким пушком волос. Жалостливые, добрые глаза обводили комнату взглядом и лишь затем медленно появлялось тело в мятых мешковатых штанах.
- Чаю ужотко дают? – спрашивало лицо и, не ожидая ответа, с кружкой в руках вползало в комнату. Это появлялся старший научный сотрудник Боря Колотов. С его появлением заканчивался ритуал молчаливого поглощения газет. Боря приносил последние анекдоты и весёлые частушки. И то и другое он рассказывал изумительно выразительно. Дым становился гуще и весомее, подскакивая к потолку от взрывов хохота. На шум привычно заходили ещё двое-трое, тоже очень старших, научных сотрудников. Тоже с кружками и тоже, в основном, с «серьёзными» социальными проблемами. Через 20-30 минут разговор незаметно приобретал высоконаучный характер.
Обсуждались тайные, “случайно услышанные мнения” и туалетные высказывания коллег по разным научным и организационным проблемам. В быту это называлось сплетнями, а здесь проходило как критика, поиск истины. Происходило что-то наподобие учёного совета кулуарного типа. Решались нешуточные вопросы. Кого-то осуждали, кого-то превозносили, кому-то объявлялась вендетта. Все курили, и дым висел коромыслом.
В апогее всеобщего обсуждения вновь открывалась дверь и с виноватой улыбкой, с неизменной сигаретой в зубах, появлялся шеф хозяев комнаты. Он смотрел сквозь присутствующих, явно стеснялся и, жалостливо обращаясь к Леониду, всегда говорил одну и ту же фразу: - Зайдите ко мне. Нужно переговорить...
Все понимали, что то был сигнал, и комната быстро пустела. Открывалась фрамуга, клубами валил дым, и проезжавшим по шоссе казалось, что в здании пожар. Это случалось в районе 10-30 утра. Затем в течение двух часов комната замирала в дрёме. Стояла поразительная тишина, нарушаемая жужжанием бьющихся о стёкла крупных мух, нападавших из пищевых баков институтской столовой, что размещались на первом этаже почти под описываемой комнатой. Чуть позже налаженными маршрутами из леса прилетали большие жемчужные жуки, нарядные стрекозы и обозлённые постоянным соседством человека лесные пчёлы. Разбуженные лучами поднимающегося солнца они яростно искали пищи и потому отчаянно стремились прорваться в комнату научных сотрудников. Под эти навязчивые звуки сотрудники погружались в осмысление предметов своей работы - книг, конспектов, таблиц, графиков, химических анализов и пр.
Но вот в коридоре слышался быстрый топот ног, и спины расправлялись. Галина Кузьминична замечала топот первой и, откидываясь на спинку кресла, мечтательно закуривая, улыбалась и всё так же жеманно говорила:
- Ленчик, так что тебе вчера жена на ужин готовила?
Старший очень научный сотрудник, как будто давно ожидая вопроса, сладострастно чмокал губами и тихо рассыпался бисером, боясь едких замечаний «врага». Он живописал блюда и закуски, приготовленные красивыми ручками молодой жены. «Враг» отрывался от бумаг, мрачно и презрительно оглядывал коллег и... ставил чайник. Он был не только русофилом и женоненавистником, но и презирал гурманов. Он ценил время и потому пил предобеденный чифирь, чтобы обеденное время полностью отдать... природе. С соседями, особенно с Леонидом, он разговаривал крайне редко. При этом цедил слова и пристально смотрел в глаза, стремясь подавить, растоптать коллегу-недоросля. По его твёрдому убеждению. Когда проносился топот ног первого потока коллег, Вадим уже торжественно, с достоинством, поглощал чифирь из чёрной никогда не мытой кружки. После чего молча вставал и уходил в сосновый бор. Эта была счастливая минута для оставшихся недорослей. Галина Кузьминична тут же звонила какой-либо подружке и исчезала. А Леонид любил подойти к окну и мечтательно смотреть на пробегающие автомобили, но более на колхозные поля, что расстилались через дорогу. На крестьянские избы, дугой опоясывающие зеленеющие или белеющие просторы. В мечтах он достигал больших научных высот, расправлялся с врагами, заставлял окружающих завидовать себе и полной грудью вдыхал аромат славы и почитания. Но мечтать долго не давали. Звонил шеф.
- Ты идёшь обедать или Люсенька приготовила бутерброды? - ехидно и с намёком спрашивал шеф. Все они немножко завидовали семейному благополучию своего сотрудника. Галина Кузьминична пребывала в перманентном одиночестве и не знала вкуса семейных обедов, а жена шефа была занята вопросами эмансипации, напрочь исключающими возню на кухне. Она этим бравировала, рисовалась, в то время как институтские балагуры сочиняли эпиграммы-частушки, постоянно видя шефа первым в очереди при открытии столовой.
В это время нередко заглядывал ещё один сотрудник отдела Сергей Васильченко. Почтительно приглашал на обед к своим девчонкам-химикам. Он руководил химико-технологическим сектором отдела. Тощий, с жидкой чёлкой русых волос, чуть прикрывающих широкий лоб, Сергей отличался юностью внешнего вида и заметно льстивой обходительностью. Недавно войдя в коллектив, он как-то быстро и незаметно сумел стать для всех своим, попросту необходимым. Леонида притягивала энергичность нового сотрудника, но более всего компания молодых лаборанток, чьи молодые тела, мелькавшие в тесной комнате среди приборов, разноцветных бутылей и стеклянной посуды, радовали плоть.
Обед длился долго. Никак не менее двух часов. Сотрудники гуляли по лесу и их звонкие голоса с трудом долетали до зданий института. Далеко заходили сотрудники. Так далеко и так надолго, что дирекция принимала время от времени строгие меры. Отряжала в лес опричников для отлова и загона сотрудников по комнатам, с последующим наказанием в виде грозных статей в настенной газете с фотографиями злоумышленников. Она размещалась в холле института и проходящие, в том числе и виновники, с хохотом глазели на «грибников». Особенно, если в рамки фотографий попадали парочки научных сотрудников в непристойной, нескромной, по мнению газеты, форме общения... Порой это приводило к трагикомическим ситуациям с мордобоем и кражей настенной газеты. В три часа пополудни институт вновь замирал. Вновь кипела мысль!
Приходил из леса Вадим. Снова нервно свистел чайник. Появлялась Галина Кузьминична, нередко задумчивая, порой чем-то раздражённая. Послеобеденное время Леонида преимущественно занимали организационные проблемы. Он беспрестанно вертелся в кабинете шефа. Здесь находился междугородний телефон, по которому разрешалось звонить по городам и весям необъятной России. Долго висел на телефоне. Потом поднимался в лабораторию количественного анализа и разбирался с результатами под звуки поясняющих реплик скромного самолюбивого физика из Саратова Сергея Юркова. Иногда заходил в химическую лабораторию института, где его встречал друг и оруженосец Васильченко, добрый и молчаливый, с глазами преданной собаки, Сергей Михайлов, по прозвищу Михась. А потом крестьянскими огородами они шли в большой старый ангар в лесу, где по списку проверяли ящики с пробами шахтной воды в стеклянных бутылках, которые потоком шли со всего Союза…
На стене висела старая карта, увешанная флажками - с каких шахт и месторождений приплыла водица. Леонид, чуток отойдя, наполеоном осматривал карту, с гордостью отмечая выполнение плана гидрохимического опробования всех-всех разрабатываемых угольных месторождений СССР. Впервые в мировой истории… Клянусь Богом!
То был тайный план Наполеона. Леонид мечтал войти в историю советской геологии. Мечтал обнаружить в шахтных водах гигантские концентрации редкоземельных элементов. Это не химера, господа! Американцы добывают ценные химические соединения из соленых озерных вод Солт Лэйк Сити, а японцы - золото из вод Тихого океана. Говорят - лопатами черпают... А мы что - лыком шиты. Мы же теоретически впереди планеты всей... И вот, реализуя эту химеру, однажды ранней весной 1978 года, перед посещением Министерства Геологии, Леонид случайно забежал в зоопарк (они располагались напротив друг друга) и, словно споткнувшись, остановился и долго лицезрел семейство слонов - огромного степенного папашу, молодящуюся мамашу и отпрыска. Тот носился по вольеру, путался в ногах взрослых, обливал всех водой, но, получив мощный шлепок по заду от папаши, обиделся, заплакал и скрылся. - М... да, - глубокомысленно заметил старший научный сотрудник, - нельзя путаться по мелочи в ногах у начальства, затопчат. Надо идти ва-банк!
Он решительно перешел улицу и скрылся в здании Мингео. Леонид шел в кабинет начальника угольного главка, всё обдумав и потому сильно волнуясь. Но начальник в то утро был благодушно настроен, да и просьба научного сотрудника показалась ему пустяшной. Подумаешь, с каждой шахты отобрать пару бутылок воды… и отправить в пос. Зеленый. Какие там к чёрту редкоземельные элементы в шахтных водах собираются они обнаружить? Чистейшая питьевая вода. Вот балаболы! Ну да ладно. Напишут статейку, ещё и автором поставят, и слава Богу. И он подмахнул бумагу. А для вящей убедительности, глядя в преданные умоляющие глаза научного сотрудника, проявил невиданную инициативу и подкинул бумажку на стол аж министра. Тот уважал начальника главка, вспоминая обильные командировки на Урале, и, недолго думая, проворчав: ...фигня какая-то… поставил закорючку. И появился на свет божий строгий приказ министра, разосланный по всем угольным месторождениям СССР. О государственной необходимости… защиты природы... с целью повышения обороноспособности… и т.д...
Ну как тут Леониду не почувствовать себя угольным наполеоном. Россия со дня возникновения была страной исполненных патриотизма крепостных рабов, воспитанных в постоянном ожидании приказов сверху и отражения нападений изнутри и извне. Приказ - есть приказ. Приказали налить водичку в штольне и отослать в неведомый посёлок Зеленый. Значит так надо для страны. Конечно, многие на местах подумали - тьфу, идиоты, какой хернёй там в центре занимаются, но вот поди ж ты, сам министр... значит необходимо.
И потекли рекой стеклянные бутылочки с водой в поселок Зеленый. Много бутылочек. Десятки тысяч. Вот это малипусенькое событие, этот возникший из небытия всепожирающий червь, стал причиной грандиозных последствий, которых не представлял себе и сам наполеон из пос. Зеленый. Оно явилось основополагающим для всей последующей жизни Леонида Израилевича Рохлина. Да что там скромничать. Всей страны, вскоре разрушившейся до основания, благодаря этому обобщенному событию, всё, ранее построенное с большой кровью тт. Лениным, Сталиным и Лазарем Самуиловичем Кагановичем. Смею вас уверить!
Пора возвратиться к рабочему дню Леонида. Шестой час. Он прибегал к себе в комнату, аккуратно складывал бумаги, полностью очищая стол, прихватывал портфелишко, официально, кивком головы, прощался с врагом (Галина Кузьминична уже сидела в автобусе у окна справа) и вскакивал в Икарус. К тому времени корпус автобуса уже дрожал от хохота, шуток и анекдотов, освободившихся от ярма неволи научных сотрудников. Домой, домой – пела труба. Вот так, или примерно так, проходили рабочие дни крупного советского НИИ.
С некоторых пор стали странным образом исчезать в комнате высоконаучные разговоры. До удивления изменилась тематика. Началось это, помнится, в 1985 году с появлением на советском троне обаятельного генсека тов. Горбачёва М.С. Он был молод и жизнерадостен. Следовательно, можно было не ожидать в ближайшие 10-15 лет обязательного и долгого “трагического” присутствия на... похоронах очередного генсека. Они почему-то уходили к Богу всегда в осенне-весеннюю слякоть и мерзость. Совсем вскоре тов. Горбачёв стал удивлять дикими немыслимыми идеями. Появилось непонятное слово - перестройка!!! Чего и как – никто не знал. Зато необъяснимым образом повеяло... свободой. В газетах и на телевидении появились странные, режущие слух советских людей идеи и слова. Мгновенно озверевшая интеллигенция, прежде трусливая, мягкотелая и податливая, стала открыто поносить советскую власть. Запахло революционными переменами, столь любимыми российским народом со времён женитьбы Ивана Грозного на Марии Темрюковне.
Коллеги мгновенно отозвались на перемены климата. Бурные дебаты сотрясали окна, стены и полы задымленной комнаты наших героев. И вот ведь какая удивительная странность. Хозяева и гости дебатировали не о правильности или недостатках политики партии, не об оценках идей перестройки, а о собственной судьбе в этой новой наступающей жизни. Хотя, чего тут удивительного. Ведь своя рубаха ближе...
Дебаты перерастали в пустые грёзы. Эти прагматики, не верящие ни в Бога, ни в чёрта, теперь грезили делами, весьма далёкими от научной деятельности. Особенно после появления передовицы в «Правде» о новом отношении к принципу частной собственности. Время сулило коренные перемены. Теперь газеты по утрам читались внимательно и придирчиво. Особенно передовицы. Шло яростное и радостное обсуждение газетно-журнальных новостей, в том числе и тайно подслушанных передач лондонского BBS и американского “Радио Свободы”.
Научные сотрудники как-то сразу перестали бояться ока партии, а некоторые, наиболее ранее робкие и застенчивые, теперь горделиво не замечали членов парткома, первыми не тянули руки в приветствии и очень этим гордились. Надобно заметить, что в этой комнате не было членов партии, да и большинство заходящих на чашку чая тоже в ней не числилось. Так уж сложилось. Видимо поэтому, комната и стала чуть ли не центром обсуждения новых идей. Точнее, идей приложения личных сил в пост-перестроечное время. Политика и будущее страны никого не волновали. Прибегал доктор наук Лёня Островский. Толстенький, неряшливый, невероятно энергичный до красных пятен на щеках и обильного слюноотделения. Он радостно возвещал, что организует кооператив по бурению мелких скважин на воду для дачных хозяйств.
- А что! – кричал он, размахивая пухлыми ручками, – два станочка урвать из нашей экспедиции, четыре бригады работяг, всё равно целыми днями репу чешут, да они за тысячу в месяц горло перегрызут, и пошло-поехало. Да вы не знаете, как нужна водичка дачникам. Последние штаны снимут, а их - миллионы в Подмосковье. Вот и подсчитайте! Всё ребята, начинаю. Ух, как надоело здесь.
Осторожно и важно входил ещё один доктор. Коротконогий, квадратный, заикающийся Аркадий Шеко. Он поначалу молчал, прислушиваясь. Вдруг не выдерживал и вступал в разговор. Начинал волноваться, заикаясь всё более. «Регламент, регламент» – орали остальные, не дождавшись окончания его мыслей, и забивали бедного доктора. Но через минуту-другую дрожащий баритон Аркадия возвышался над гулом и вновь приковывал к себе внимание. - Я вот, думаю, прикупить землицы на Тамбовщине, стать фермером.... - Аркадий, - язвительно замечал только что пробившийся в доктора наук Изя Гершанович, – как ты будешь объясняться с крестьянами и коровами? Тебя и мы-то с трудом понимаем на учёных советах, а уж каково будет мужикам, бабам и коровам? Невтерпёж вскоре станет, побьют до кровянки и разбегутся.
Нередко посещал митинг ещё один доктор - седовласый, тощий, с испещрённым набухшими капиллярами лицом, постоянно полупьяный Сергей Сергеевич, недавно снятый с поста замдиректора за пьянство и дебоши. - Слышь вы, мальчиши, давно овсянки по гулагам не жрали иль петухами по утрам не кричали... - начинал седовласый. Но его никто не слушал, и он блаженно засыпал, растратив остатки энергии.
- Нет, – меж тем продолжал Изя, – не верю, что в России это может произойти, во всяком случае, на нашей жизни. Слишком уж забитый и тёмный народ. Сейчас необходимо главное - открыть границы. Чтобы всякий мог поехать и поработать, поглядеть на мир. Чтобы к нам приехали и обучили уму-разуму.
Изины чёрные блестящие глаза широко раскрывались, и в них виделся тот громадный богатый мир и те большие возможности. - Тебе легче, Изя! Ты ведь уже вчера мог податься в Израиль, а оттуда, куда хочешь. Чего прибедняешься. Может, чего-то боишься. Потерять здесь тёпленькое докторское место. А там ведь вкалывать надобно, не как здесь. Да и вообще, коллеги, мы им не нужны, так же как и они нам. Со своими бы проблемами разобраться. Учить нас нечему, мы сами с усами... - играя желваками, зло и язвительно говорил ещё один доктор - тяжелый статный Стас Гречищев, чья внешность разительно напоминала бомбистов-террористов конца XIX века, членов партии «Земля и Воля». Длинные, гладкие, блестящие тёмные волосы хаотично висели вдоль вертикально вытянутого черепа, закрывая широкий лоб и холодный уверенный взор голубоватых глаз. Он любил стоять в позе Николая I, подпирая стену со скрещенными на груди крепкими руками, с надменной улыбкой в уголках большого рта. - Чего ты в самом деле, Изя! Что тебя держит? – не шевелясь, продолжал Стас, – езжай, действуй, вы ж привычные к переездам...
- Я знаю твои мысли, - громко говорил Изя,- а ты и тебе подобные плохо усвоили историю России. Разговор принимал острый националистический характер, и тогда вступал мудрый Боря Колотов, насмешник и частушечник. Он громко начинал напевать.
Ах ты, Стасик, милый Стасик,
Слышишь, ножик точится,
Сделай Стасик обрезанье,
Всем в Израиль хочется.
Он сыпал анекдотами и прибаутками, строя рожи и щеря рот с редкими косыми желтыми зубами. Атмосфера очищалась. Как ни странно, но в спорах почти не принимали участия хозяева комнаты. Вадим сурово молчал с видом заговорщика, делая вид, что ему прекрасно известно будущее страны и его личное на ближайшие 100 лет. Галину Кузьминичну эти разговоры мало интересовали, и если поначалу она и вставляла пару-тройку фраз, то потом благоразумно оставляла мужчин, чтобы они могли естественней выражаться о настоящем и будущем. На Леонида вообще мало обращали внимания, не ожидая, видимо, острых и тем более конструктивных предложений. Так уж повелось среди друзей Вадима. Не принимали Леонида во внимание, считая случайным в своих рядах. Тот не обижался. Понимал, после долгой Монгольской “ссылки” (почти пять лет отработал безвыездно в Гобийской степи), слабость своих доводов и рассуждений, незнание многих общеизвестных к тому времени истин. Никогда в частных беседах с коллегами откровенно не высказывался, стараясь более действовать, нежели спорить и что-либо доказывать. Он немногим ранее перестроечной поры интенсивно устремился к докторской и потому больше молчал. Знал, насколько необходимы ему все эти коллеги-умники при защите докторской диссертации. Конечно, новые времена привели и его в крайнее удивление. Как же такое возможно в СССР? Неужели система изжила себя? Надо срочно что-то делать. Эти мысли теперь постоянно вертелись в голове. А ведь новые идеи потрясающие. Вспоминалось, как был увлечён в юности коммерческим гением драйзеровского Каупервуда. И вот тебе, пожалуйста! Открывается и для него путь. Поздновато, конечно. Но мысли вертелись, овладевали душой и вначале робко, потом увереннее, рождалось... нетерпение.
Пора браться. Пора! Назад дороги не будет. И диссертации теперь никому не нужны. Надо находить что-то коммерческое, крупное и перспективное. Но теперь уже своё, родное, частное. Ни от кого не зависимое. И кому нужны теперь эти трепачи... Ему и на самом деле были смешны коммерческие фантазии сотрудников. Веяло от них примитивностью, мелкими бредовыми идеями. Отсутствием глубокого коммерческого анализа. Но в одном дебаты были полезны. Они доводили Леонида до нетерпения, до черты, за которой должны были последовать реальные шаги. Значит, судьба. Значит, пришло время. С каждым днём мысли приобретали какие-то фантастические коммерческие очертания. Вскоре он забыл о текущей работе. Даже удивительно, как она вдруг перестала трогать сознание. Просто выветрилась. Вчера ещё занимала все мозги, а сегодня лишь вспоминал, когда вызывал шеф или раздавался звонок с угольных шахт или параллельных институтов.
Надо действовать. Тот, кто найдёт новую колею, тот и добьётся успеха. Особенно в хаосе первых шагов смутного времени. Это Леонид понимал, зная немного историю развития человечества, а уж России особенно. И он начал искать… колею. И случилось чудо! Начав поиски, он почувствовал себя моментально в своей среде, в своей обстановке. Как будто с детства только и занимался коммерцией. Родные, извечные гены. К сожалению, подпорченные советским воспитанием. Но об этом он узнал много позже... Опыт и умение организационной работы был велик. Нужен был выстрел. И он прозвучал.
Позвонил Юрков и извиняющимся тоном сообщил, что сгорел последний графитовый электрод-атомизатор и анализы проб прекратились. - Они японские, - сообщил Сергей, - продаются только за валюту, 10 долларов штучка, а лимит на валюту на этот год исчерпан. Правда, наш фрезеровщик Васька может их выточить. Сам видел. Мастер отменный, но качество графита низкое. И они сгорают на втором анализе. А японские выдерживают до 150 анализов и потрясающего качества. Вот если бы можно было достать специальный очищенный графит с электродного завода поблизости, то анализы продолжились бы. Но достать трудно. Там такой графит только для военных целей. Для “Буранов”.
Это был как удар молнии. Васька может. Графит рядом. Потребность в атомизаторах по стране гигантская. Продавать можно и за деревянные рубли. С руками вырвут. Для начала можно попробовать. Нервы напряглись, руки задрожали, предчувствуя шелестение огромного количества деревянной валюты. Всё! Да нет! Для начала нужны хоть какие-то первые средства, и необходимо официально оформить кооператив. И вперёд, с песнями...
Средства! Денюшки! Где их взять? - размышлял постсоветский каупервуд. Даже тому же Ваське за атомизаторы… Стоп! Ленечка! Мудак стоеросовый. А ангар с пустыми бутылками. Стоит в ожидании чего? Конечно, Василия.
Леонид мгновенно скатился во двор и помчался в институтские мастерские. Ещё издалека он услышал характерный стук костяшек. Работа кипела.
- Вась, оторвись на минутку. Разговор есть.
- Да не, Израильич, не мешай. Ну чё ты всё ко мне, да ко мне. Вон Степан свободный, уже третий день не растолкаешь. Давай к нему. Я не могу.
- Вась! Моя просьба пахнет обильной и постоянной, обрати внимание, выпивкой. Ты же меня знаешь.
Волшебное слово пробило туман, и Васькины глаза заискрились интересом.
- Ща, робя! Я на минуту. - А пропал на час. Крепко подумав, токарный Ротшильд объявил цену: - Только для тебя, Израильич. Двадцать штук выточу за бутылёк. Только из рук в руки.
Вот она причина экономического успеха советской России за предыдущие 70 лет. Господи! Как всё легко и просто.
Родилась уверенность. Удача обязательно придёт. Он уже ни на секунду не сомневался. Словно прорвался мощный селевой поток, который мгновенно смёл накопившийся десятилетиями прошлый социальный грунт. И тем очистил душу. Возник чистый лист, на котором писалась новая биография. Душа, как и в молодости, запела. Теперь вновь по утрам в ванной раздавались арии любимых опер и песен. Начался организационный период, в котором Леонид плавал, как рыба в воде. Советская власть медленно сдавала позиции. Она сопротивлялась, как гигантский питон, головой попавший в исторически неумолимый капкан. Скользкое громадное тело и мощный хвост яростно извивались и наносили кровавые удары направо и налево. Змея шипела: - Я создам вам такой аппарат перехода в новую систему, что рай покажется адом. И создала, особенно для открытия частных промышленных предприятий. Организовать торговлю тряпками, промтоварами, продуктами, создать ателье по пошиву и пр. - это ещё пожалуйста. Но вот купить станки, промышленное сырьё, здания... землю. И наладить производство. Да никогда!!! Сдохну, но не позволю. - С остервенением заявляли чиновники-питоны. Приходилось вертеться круто.
На “лапу” не дашь - нет денег. Вводить в состав участников - влезать в петлю... Но Рохлин “любил” эту обстановку. Честное слово! Испытывал какой-то радостный зуд, находясь в среде питонов, протискиваясь между ними, сталкивая лбами, интригуя и натравливая. Доставляло болезненное удовольствие. Возбуждало. Он крутился, как скользкий уж, доказывая, объясняя, демонстрируя, рассыпая бисером сладкую ложь обещаний, перемежаемую полу-правдой. Денег-то не было. Дать ничего не мог. Более полугода потребовалось, чтобы пройти Дантовы круги и получить лицензию на открытие промышленного кооператива. Одного из первых в России, после несчастного НЭПа, задавленного кровавым паханом.
Эпопея с электродным заводом, откуда пошел для Василия военный матерьялец, после тяжелых змеиных боёв по открытию кооператива, была намного проще. В вестибюле электродного завода Рохлин застыл на десяток минут, изучая портреты руководителей. Лиц еврейского происхождения не нашел. Чем-то привлёк главный инженер с явно польской фамилией, а может, и еврейской. Новик! Это уже ближе. Почти родственник. Помаялся две-три минуты в вестибюле и позвонил. Хриплый, жесткий, приказной голос охладил ожидания. Но отступать было некуда. Собрался и мужественно выдавил.
- Я - Рохлин Леонид Израильевич, старший научный сотрудник геологического института. Мне нужна консультация по качеству графитового материала, - сделал паузу и выдавил контрольные слова, - обоюдовыгодная... консультация.
Сжался в ожидании. Хриплый голос ответил.
- Значит обоюдо, говорите, Леонид Израилевич… Интересно. Что ж вы предложите? Даже оригинально. Подходите, поговорим.
«Сработало!» - пронеслось в голове. Зацепило. Они смотрели друг на друга в упор и с интересом. Настолько, что главный инженер крупнейшего в Европе электродного завода трижды бросал трубки телефона с коротким рявканьем: «– ...Я занят… Зоя Александровна, отключите мой телефон… - Значит, частное предприятие. Первое российское, как я понимаю. - Он откровенно опешил: - Ни хера себе! Дожил, наконец...» Это сокровенное “ни хера» и «дожил”, которое Леонид понял по-своему, многое сказало и придало уверенность. Речь его с той секунды полилась неумолимо, как металл из домны, сжигая все препятствия:
- Я предлагаю вам, естественно, без афиширования до поры до времени, а эта пора скоро настанет, участвовать в нашей работе. Быть материально заинтересованным в результатах…
Новик встал, походил по огромному кабинету, подошел напротив, наклонился, оперев волосатые кулаки о стол, и, перейдя на “ты”, хрипло заговорил:
- Что же вы за племя такое. Столетиями вас пропалывают, а всё равно, чувствуя время, рьяно и в первых рядах ползёте к солнцу. Я верю тебе, Израильевич. Уж больно твой брэнд велик и надёжен. Давай, командуй…
Леонид уходил, зажимая в руке большой пакет с кусочками того самого сверхчистого технического графита. Кудесник Васька через неделю выточил с десяток первоклассных атомизаторов. Ему было заплачено, на первый раз, четыре бутылки водки, после чего кудесник на неделю сгинул в глубоком запое. Расчёт. Пустая бутылка стоила 20 коп, а бутылка водки 2, 87 рубля, то бишь за 4 ящика пустых бутылок Леонид получил 10 электродов или 120 валютных долларов. Немыслимо густой навар...
Встреча с Новиком была памятной не только первым разговором, сколько последствиями. Главный инженер крупнейшего в России электродного завода поверил, что в России грядут перемены, что надо искать новое место под солнцем. Он поверил. На протяжении последующих девяти лет честно и с полным доверием служил Леониду, бесперебойно снабжая ценнейшим сырьём под видом брака и потому негодным для военных, передавал наиважнейшие связи, поучал технологии производства главных помощников, а также обучал дипломатии общения с руководством и техническим персоналом заводов данной отрасли в России и на Украине. Естественно, не бескорыстно.
Ну вот! Теперь технически руки были развязаны. Оставалось “самое малое”. Найти того, кто умеет считать и копить денюшку, “правильно” и вовремя оформляя бухгалтерские документы для налоговых служб государства. И второе - отыскать членов команды. Так часто бывает. Долго и мучительно думаешь… ищешь, а открытие сваливается с неба. Бац! И услужливо спрашивает - ...чего изволите, Леонид Израилевич.
Служила главным бухгалтером во ВСЕГИНГЕО дородная немолодая женщина Вера Ивановна Королёва. Королева... командор… шаман. Всё знала и её все знали. Кажется, даже в Кремле. Иначе зачем бы присылали единственное на весь институт приглашение персонально её внукам на новогоднюю ёлку в Кремль. И нёсся по коридору член-корреспондент АН СССР, директор института, разбрызгивая от умиления слюни, держа в вытянутых руках красивые красочные приглашения… Верочке Ивановне. И все с шепотом расступались...
По непонятным для истории института причинам благоволила Верочка Ивановна к Леониду Израилевичу. Нет, нет! Никаких низменных причин, никакого секса. Даже и подумать об этом как-то неловко и... стыдно. Ну, поверьте... изредка бывает такое. Вот тянет друг к другу, располагает людей... и разного, и одинакового пола. Встречаются случайно в коридоре и молча улыбаются беспричинно, и позволяют себе разные мелкие и немелкие услуги друг для друга. Ну, скажем, Леонид с полей привозил Вере Ивановне в дар любопытные безделушки-поделки местных мастеров, а та закрывала всевидящие глазки, посылая деньги почтой на имя начальника геологической партии куда-нибудь на Сахалин, Воркуту или Ташкент, для оплаты якобы наёмных рабочих. Другим, естественно, тоже посылала на одного-двух работяг, а вот тов. Рохлину на четверых-пятерых. И т.д. Смею уверить всех - у Леонида и мыслей не было не то чтобы пригласить королеву бухгалтерии работать в кооперативе, Боже упаси, страшно подумать, даже проконсультироваться боялся…
И вот представьте себе теплый майский день. Бабочки там разные порхают, птички поют любовные песни, стрекозы шныряют в поисках подруг, пчёлы оплодотворяют ленивые растения, перенося бесплатно сперматозоиды с цветка на цветок. И вот посреди этого рая, на тропинке, ведущей через рощицу из института в экспедицию, на поваленном дубу сидит себе Вера Ивановна в одиночестве и… наслаждается природой. Отдыхает. От разных там дважды два... пять. На повороте появляется наш герой и - о чудо! Перед ним восседает, словно Баба-Яга на крылечке, главный бухгалтер. И они, не сговариваясь, поверьте мне, вдруг расплываются в улыбке.
- И куды ж ты плетёшься, милёнок наш, - спрашивает его ласково-ласково Баба-Ёжка. - Сядь, посиди со мной, разогрей разговором, откровенным, душевным…
Леонид Израилевич мгновенно сомлел от слов денежной королевы. Возьми, да и выложи ей всё как на духу.
- Да, слышала я, слышала твои тяготы. Народ уж во всю шепчется, доносит мне. В общем, не дивись, не падай в обморок, а бери меня к себе с потрохами. Я точно знаю, что вдвоём горы Иорданские свернём…
Леонид Израилевич застыл с открытым ртом.
- Когда придёшь в себя, звони, вот тебе домашний телефон, обо всём и договоримся…
Повернулась три раза, ухватилась за метлу и улетела. Сильно возгордился Леонид Израилевич, почувствовал огромное почтение со стороны сотрудников института, когда молва разнеслась по посёлку. Потянулся к нему ученый народ, и стал Леонид моментально решать вопрос кадрами для кооператива. Тут “мудрый” Изральевич, к сожалению, сильно оплошал, что выяснилось слишком поздно. Не сработали гены, расшатанные советским тлетворно-романтическим воспитанием. Забыл уроки Истории. Руководствуясь изречением Ильича, что “кадры решают всё”, запамятовал слова мудрейшего Тацита в “Анналах”, который прямо писал, что злейшими врагами являются ближайшие коллеги. Не поверил римскому историку и привлёк к работе трёх Сергеев из своей лаборатории. Свои, мол, парни. Молодые, настырные, нищие, необустроенные, живущие на гроши в бараках. Юрков, физик, душа нараспашку, честный, естественно потянет техническую часть производства. Васильченко, химик-технолог. Хороший организатор, ловкий и контактный. Правда, наглухо сердцем закрытый, недоверчивый и немасштабный, мнительный уж очень. А Михайлов - отличный хозяйственник. Честный, простой парень. К тому же, они все трое друзья! Это только в помощь делу. Кажется, им можно доверять. Как работали вместе, так и теперь будем. Только интенсивнее. Ведь на себя же!
Приняв решение, Леонид, наконец, решил всенародно объясниться и как-то вечерком собрал в лаборатории трёх Серёжек и Веру Ивановну. Он торжественно поведал о своих планах. Привёл приблизительную схему деятельности промышленного кооператива и примерные цифры доходов и расходов предприятия. На первых порах. Но главное, рассказал, как ему виделись функции каждого. Реакция Юркова и Михайлова была искренне восторженной. Васильченко лишь вовсю хвалил, жалостливо улыбался, но ничего конкретного об участии не сказал.
В радостном упоении не стал раздумывать над этим фактиком. Знал, что у этого Сергея и докторская на подходе, и квартирку, кажется, дают. Правда, в старом обветшалом общежитии. Есть над чем задуматься. Осторожничает. Боится. Но знал также, что человек весьма честолюбив, и если почувствует запах больших «денег», то будет истово к ним стремиться.
Поначалу собирались в квартире шефа. Люся готовила обеды и старалась быть гостеприимной хозяйкой. Она очень гордилась мужем, и вскоре все приятели в доме знали, что небезызвестный Леонид с 7-го этажа начал большое дело. Но часто собираться в квартире стало невыносимо. Надо было решать вопрос с кредитом для начала производственных работ (пустыми бутылками уже не отделаешься) и найти офис для кооператива. Помог случай. Наверное, все случайности возникают, когда чего-то очень-очень хочешь. Леонид вспомнил, как Борис Колотов, остроумный насмешник, рассказывал о подружке, занимавшей какой-то важный пост в райкоме партии. Прочувствовав плохие времена, райкомовцы вовсю пошли в коммерцию, в том числе стали торговать офисными помещениями, используя старые связи с ЖКХ. Они заставляли управдомов сдавать старые крепкие особняки, вставляя в договоры пункты ликвидации аренды под тем или иным предлогом, откровенно этим шантажируя коммерсантов и набивая карманы большими деньгами. Старинных особняков по Москве тьма-тьмущая, особенно в центре города. Через день-другой, вспомнив о райкомовской подружке, Леонид позвонил ему. Пришлось вкратце рассказать, что начинаю коммерческое дело, и требуется офис где-нибудь в центре. Борис не стал ни о чём расспрашивать. Хмыкнул и добавил тихо и серьёзно: «Ты не забудь нас, сирых и босых советских ученых, когда войдёшь в силу. Я всегда знал, что придёт ваше время». И театрально разрыдался в трубку.
Вскоре во владении г-на Рохлина появился старый особняк в Обыденском переулке. В самом центре Москвы. За окном высилась красавица церковь, построенная князем Голицыным, и звон колоколов торжественно будоражил душу безбожника, заполняя пустое пространство уверенностью в завтрашнем дне. А вскоре, когда посыпались успехи, робкая уверенность новоиспеченного коммерсанта переросла под звон всё тех же голицынских колоколов в некую надменность и даже плохо скрываемое чванство.
- Пап, - говорил старшенький 11-летний сын за обедом, - ты прямо сидишь, как хан на троне, мама вокруг крутится, а ты никого не замечаешь. Мой историк на уроке говорил, что все ханы недолго царствуют, и их быстро свергают…
Папа поперхнулся куском. И кисло пошутил: - Ты забываешь. У меня есть два защитника… они разгонят всех врагов.
Но урок усвоил и на следующий день стал сидеть в комнате своих помощников, а кабинет отдал под бухгалтерию.
Он нежно любил свою семью, а рыжеволосой женой вовсю гордился. Женщина была значительно моложе мужа и преданно, благоговейно смотрела на него, даря своё маленькое счастье, в избытке томящееся под плотной белоснежной кожей. И потому дневные волнения и напряженность напрочь проходили, как вешние воды, а по утрам из ванной комнаты доносились громкие звуки, слегка напоминающие арии из опер Верди, Доницетти и прочих разных итальянцев. Хорошо ему жилось. Честное слово! В доме и на работе жёны приятелей отчаянно завидовали, и лишь крайне изредка до Леонида доходили темно-серые сплетни - чернота по дороге до ушей почему-то растворялась. - Вставай, вставай. Тебе какой-то большой пакет пришел, - как-то поутру сообщила жена.
Известие всколыхнуло. Он давно ждал официального признания. Неужели пришло? Леонид сидел за письменным столом в спальне, с волнением рассматривая гербовую бумагу с тиснением державных символов и алой ленточкой. Встал, вышел на балкон. Радужно светилось тёплое и ласковое бабье лето 1988 года. По Окружному шоссе бежали машины и автобусы, а ещё дальше виднелись старинные петровские озёра и золотые купола двух церквей. Мирный, привычный пейзаж. Виденный тысячи раз... Нет! Что-то было необычное сегодня. Сегодня солнце светило только для г-на Рохлина. Ну конечно! Раньше он его видел мельком, вскакивая с кровати, когда опаздывал на работу, или в минуты пьяных застолий, стоя с сигареткой на балконе. То был будничный, серый пейзаж будничного раба тоталитарного государства. А ныне! Всё выглядело торжественно, как Патетическая симфония. Теперь - признанный государством частный хозяин промышленного предприятия. Это вам не фигли-мигли клепать, вилки-ложки продавать. Это сам г-н Рохлин, владелец станков и пароходов... В душе звучали скрипки и валторны, в мыслях зрели троцкистко-ленинские замыслы. Правда, копошились и мелкие, злючие.
«Вот теперь без вызова распахну дверь в директору института и с отрешенным лицом брошу, нет, швырну на стол, бумагу с просьбой об увольнении. По собственному желанию. И услышу вопрос. - А куда это вы, глубокоуважаемый, в такое-то неспокойное время направляетесь? - Знаете ли, достопочтенный Ашот Аванесыч, тут на днях стал владельцем промышленного предприятия. А вот ваше, так сказать, предприятие очень скоро будет влачить жалкое существование. Так что, заходите. Обсудим! - И почувствую жужжание в коридорах. Удивлённые, завистливые, восторженные взгляды...»
Так оно примерно и было. Он приурочил прощание с государством к пятидесятилетнему юбилею, когда получил из рук того самого начальника главка Министерства Геологии позолоченную медальку на ленточке. К тому времени станки уже понемногу крутились, выплёскивая рубли. Так что всей семьёй позволили себе роскошно повеселиться в ресторане «Центральный», что на Тверской. Мои мальчишки, впервые попавшие в помпезную роскошь царского ресторана, крутили головы, а старший подошел к фонтану и робко погладил попу в чешуйках и золотой хвост изящной русалки. И вдруг громко, на весь зал залился радостным смехом. И столько надежд сверкало в его глазах, что папаша от жуткой радости перебрал. Жена, выносливая ярославская славянка, тащила до дома полу-труп коммерсанта, а он захлёбывался от смеха, видимо всё время вспоминая реакцию сыночка в зале.
Как ни странно, быстро предоставили банковский кредит. Аж 50000 рублей доверило государство. Никогда ещё столько деньжищ не было у Леонида. - Господи, страх-то какой! - думалось по ночам, поверяя заботы жене. Но даже получив деньги, он ещё пару месяцев не платил никому заработной платы. Мучительно, со страхом, как скупой рыцарь, десятки раз пересчитывал, отстёгивая суммы только на производство и сверхнужных людей.
- Парнишечки! Зарплата только после второго месячного дохода, - говорил своим. Те терпеливо соглашались. Знали, что обязательно отдаст. И с лихвой, при возможности. Организовать промышленное производство оказалось очень трудным мероприятием. Так, по-комсомольски назову этот процесс. На заре возникновения нового русского капитализма в стране, где недавно были разрушены глубокие университеты частной собственности и построен социализм, царила анархия. Но последнее, как ни странно, и помогало. Никто не знал, как организовать. Каждый шел вслепую, своим путём. Ошибался, набивал шишки. Нередко погибал. Но всеми, ставшими на этот путь, владел азарт. Все они были игроками. В силу характера играли по-разному. Одни небольшими последовательными ставками, рассчитывая только на себя. Не афишируя успехи, не лоббируя. Накапливая средства и постепенно вкладывая в расширение предприятия или начало нового проекта. Были другие. Как потом выяснилось, чаще связанные с КГБ и “партийными деньгами”. Кровавая партия, уходя, через доверенных лиц, создавала свои частные структуры, которые накапливали средства в доверенных банках России и Запада или попросту в “мешках”. Такие предприятия «вдруг» получали крупный кредит в российском банке, нередко в иностранном, заручившись «неожиданной» поддержкой правительственных структур. Они достигали внезапного крупного успеха. Открыто упивались славою и... привлекали внимание криминальных структур. Эти навозные жуки, в невероятных количествах поднявшиеся со дна, вскормленные безвластием смутного времени, стаями налетали на успешного игрока. Они высасывали кровь до последней капли. И возникали уже цивилизованные навозные жуки, которые сосали игроков определёнными дозами, не позволяя погибнуть от малокровия. Ещё чуть позже (навоз весьма питательная среда) появились блестящие жуки, то есть те же навозные жуки, которые проникали в низшие, средние и верхние эшелоны государственной власти. Происходило сращивание жуков и игроков. В результате появились... олигархи и их ставленники во власти. Строилось олигархическое государство, подобное Карфагену, с русскими особенностями.
Частное предприятие “Технолог” постепенно становилось видимой, активной частицей новой Российской республики. Сергей Юрков к тому времени ушел из института и пропадал целыми днями на заводах, постигая премудрости организации производства, техники и технологии работ. Работал днями и ночами. Господи, как Леонид угадал его. Отличный парень, без претензий, самоотверженно вкалывал. Да и другой, Серёга Михайлов, не отставал. Правда, мальчишечка меньшего масштаба, но предан душой и смышлён. Трусливый Васильченко лишь изредка появлялся, внимательно вглядывался в новый быт. Мнительного пугливого парня терзали сомнения. Но больше всего видимо мучила мысль: «как бы не опоздать к дележу пирога». Леонид не торопил его, зная что работником будет сноровистым, ловким, умным и… безжалостным. Теперь сотрудники собирались в офисе. Это был их дом, и они любили его, проводя здесь целые дни. Пришли и новые люди. Денег на ремонт Леонид пока не выдавал, но обшарпанные стены, протекающий потолок, продавленные диваны и разнокалиберные столы-инвалиды не могли погасить энтузиазма первых дней. ОНИ РАБОТАЛИ НА СЕБЯ!!! Этой идеологии не обучаются в университетах. Она в крови людской с момента появления Homo Sapiens.
(окончание в следующем номере)
Леонид И. Рохлин (1937, Москва). Геологический институт, экспедиции, наука, диссертации. 5 лет работы в Монголии. С началом капитализма в России – успешный бизнесмен. С 1996 г. – в Сан-Франциско. Работал педагогом в русскоязычных школах. Автор многих публикаций и нескольких книг.
