НЕЧТО ИЗ ПРЕЖНИХ И НЫНЕШНИХ ЖИЗНЕОПИСАНИЙ, С МОРАЛЬНЫМИ НАСТАВЛЕНИЯМИ
(окончание, начало в №105)
ЛЕГЕНДА О КОРПОРАТИВНОМ ГЕРОЕ
Темно и скромно происхождение Ивана Казимировича Неупокоенко. Кто были его родители (и были ли вообще) — Бог ведает. Сам Иван Казимирович намекал иногда на некий детский дом или интернат, затерявшийся в заснеженных тундростепях Республики Коми, далеко за Полярным Кругом. Воспитание, а равно школьные годы нашего героя сокрыты не менее густым мраком неизвестности. Но, безусловно, арктические пустыни, низкие температуры и вечная мерзлота оказали влияние на его характер, закалив оный до адамантовой твердости. От чахлой растительности своей родины — карликовых берез, неприметного ягеля, стелющихся мхов и лишайников — приобрел он завидную цепкость и железную хватку, столь пригодившиеся ему впоследствии. У леммингов, тундряных куропаток, мохноногих канюков и хищных песцов научился он похвальной скрытности, а главное — безжалостной скорости и всеядной неразборчивости. Короче говоря, много чему научила Ивана Казимировича природа, животный и растительный мир родного края.
О внешности Ивана Казимировича мы распространяться не станем — она и без нас отлично известна. Но, наверное, следует-таки отметить, что первые шаги г-на Неупокоенко на трудовом поприще мало чем отличались от «начала славных дел» многих прочих, не менее достойных «генералов» отечественного бизнеса. Другими словами, на рубеже эпох — в 89-91 гг. — Иван Казимирович подвизался в роли «каталы» в игорном заведении одного из районов подмосковных Люберец. Чуть позже он переквалифицировался в кооператоры, создав там же, в Люберцах, ООО «Уют», деятельность коего заключалась в оказании населению определенных санитарных услуг и торговле игрушками из полимерных материалов. Однако собственно восхождение на коммерческий Олимп началось для нашего героя с того невероятного момента, когда он случайно (о случай! извечный двигатель истории!) обнаружил в себе некий не совсем обычный талант — оказалось, он умеет «заговаривать» тараканов! Да, именно «заговаривать». То есть, само собой, не в смысле общения с оными тварями на равных — таковыми способностями не может похвастаться ни один смертный — и не в смысле забалтывания несчастных насекомых до смерти, а в смысле побуждения их покинуть ту или иную территорию и перебраться на соседнюю.
Согласитесь, дар если и не единственный в своем роде, то без сомнения крайне редкий.
Как именно фортуна или фатум позволили проявиться сему воистину удивительному дару, догадаться несложно, если только вспомнить о месте трудовой деятельности Ивана Казимировича. Не секрет, что Люберцы издавна, еще со времен Нестора-летописца, или даже (коли верить признанному авторитету в области истории — академику В.А.Чудинову) с эпохи древних ариев являли собой просто таки землю обетованную, кущи райские для Blatta orientalis и Blattella germanica, сиречь прусаков и их черных собратьев. И в настоящее время тараканы кишат в этом благословенном граде, словно воши в бороде многострадального Иова.
Но читатель, скорее всего, ждет подробностей, а не общих фраз. Ему любопытны обстоятельства, при которых открылись чудесные способности главного персонажа, так сказать, детали и нюансы. В таком случае начнем с того, что г-н Неупокоенко, будучи человеком глубоко верующим и воцерковленным, имел похвальное обыкновение заглядывать в тот или иной храм после каждой удачно завершившейся сделки, порой заказывал и благодарственные молебны.
К слову, разумел наш герой и по-церковнославянски. Четьи-Минеи, «Коммерсантъ-Daily», Псалтирь, Типикон и Часослов были его настольным чтением. Иных сочинений Иван Казимирович не уважал. Под «иными» мы подразумеваем произведения так называемого «художественного» жанра. Г-н Неупокоенко вообще не терпел пустые выдумки, предпочитая беллетристике житийную литературу.
И вот, однажды поздней весной 1992 года, когда он почтил своим присутствием вечернюю службу в Троицкой церкви, что на Урицкого, и стоял среди немногочисленных прихожан пред возвышением солеи, приключилось с ним нечто из ряда вон выходящее, даже сверхъестественное.
Видение! Точнее, экстатическое наитие. Или, еще точнее, благодать Божия.
Ранее наш герой никогда не замечал за собой визионерских способностей. Однако факт остается фактом: нежданно-негаданно накатило на Ивана Казимировича некое странно-мистическое настроение. Отнюдь не свойственное его деятельной натуре, вовсе не склонной к бесцельной мечтательности. Да так накатило, что внезапно почудилось ему, будто душа его оказалась восхищена, покинула пределы дольнего мира, и уже не понимал он, в теле она или вне тела.
Сперва разум его пришел как бы в некое исступление, все чувства охватил радостный трепет и он узрел вокруг свет, прозрачный и безмерный, все озаривший и чистый; ему показалось, что весь храм стал сразу невидим и как бы ушел в небытие, сам же он, оставаясь на месте, воспарил в воздух, сделался невесом, точно наполненный веселящим газом воздушный шар.
Затем помстилось Ивану Казимировичу, будто он не просто стоит на молитве, но очищенным умом соприкасается с Умом Первичным, погружается в созерцание Незримого и Божественного Логоса. И сразу же мысленно увидел он ниспадающее на него световидное облако – без форм и очертаний, – сообщившее его душе сладость и наслаждение, словами непередаваемые. Потрясенный необычностью ощущений, стал он громким голосом бессчетно взывать: «Господи, помилуй раба Твоего!» – как осознал он позже, придя в себя. Тогда же он вовсе не имел понятия, звучит ли его голос и слышна ли его речь извне.
Что послужило тому причиною – хоральные песнопения, ароматы воска и ладана или вчерашний затянувшийся до утра банкет, – неведомо. Только то, что сподобился узреть и почувствовать он, пребывая в экстатическом трансе, вряд ли способен описать хоть один человеческий язык. Ибо видение его не поддавалось логическому объяснению, было выше всякого помысла и всякого людского разумения: бесформенно и безобразно и все же несло в себе наивысшую радость всякой формы и всякого образа. Казалось, он застыл в исполненном света сиянии и в нем обрел забвение себя самого и всяких вещей.
Ослепительный блеск, подобный звездному, но стократно сильнее, обволакивал все вокруг, сверкал, как растопленное серебро; призрачные золотые лучи пронизывали его огненными копьями, отвесно падали снопами откуда-то сверху и, преломляясь радужными сполохами, сыпля многоцветными искрами, лили целые каскады прозрачного фосфорического пламени. Розовые с сиреневым и багряным отливом не то облака, не то фата-морганы торжественно и церемонно скользили туда-сюда, иногда образуя чудные фантастические группы и узоры. Дивные прохладные дуновения приятно услаждали обоняние невыразимо-изысканными, свежими запахами – олеандр, алоэ, померанец, роза, жасмин, гелиотроп и магнолия густо мешались с оттенками тысяч ароматов всех возможных тропических плодов, трав, кустарников, цветов и деревьев… Невидимый Эдемский сад, да и только!
Разумеется, невидимый. Ибо вокруг Ивана Казимировича сверкало, переливалось и мерцало самое что ни на есть настоящее, лучезарное Ничто. То самое неизреченное Ничто, в коем сущность всякого человека неизбежно растворяется и исчезает. То самое Ничто, которое, ввиду очевидности собственных проявлений, несомненно есть Нечто. От таковой бесподобной беспредметности сердце Ивана Казимировича взалкало и в то же время ощущалось вдоволь насыщенным, разум пребывал в оцепенении и одновременно живо работал, всякие же стремления улеглись, а желания угасли, продолжая подспудно клубиться в тайниках сознания.
Был ли сейчас день, была ли ночь, он того уже не ведал. Но мнилось, разверзлась пред ним несказанная сладостность самой вечной жизни, недвижимая, тихая, абсолютно пустынная. Проще говоря, казалось Ивану Казимировичу, будто пребывает он в некоем не поддающемся описанию, но насыщенном благодатью месте, хотя вряд ли можно назвать местом то, что не имеет ни формы, ни обличия, ни самой материи…
Очутись на месте нашего героя философ или теолог, вроде Экхарта, Сузо или профессора С.С. Неретиной, то наверняка пояснил бы, что сие «место» является интеллигибельным, умозрительным объектом или, иначе, субсистенцией, то есть реальностью, никак не поддерживающей бытия акциденций и оттого-то неописуемой с помощью предикатов существования; ведь субсистенция, строго говоря, не существует, а только наличествует…
Но Иван Казимирович не являлся ни теологом, ни философом, поэтому ни о чем подобном не думал. И вот, в какой-то момент (какой именно, неизвестно, ибо, напомним, времени не существовало) явственно услышал он ангельские песнопения. Прежде Иван Казимирович ангельским хоралам никогда не внимал, но в происхождении сих небесных звуков сомнений у него не возникло, ибо кто же еще мог выводить столь дивные и усладительные, хотя и совершенно непонятные, рулады.
Самих представителей небесного воинства видно не было, но в сознании или душе Ивана Казимировича раздался голос, отдаленно напоминающий трубный глас и, одновременно, звучание флейты под аккомпанемент органа с кимвалами и тамбурином: «Внимай, человече! Сию песнь с ликованием воспоют в Судный день избранные праведники, когда узрят, что утверждены в бесконечно длящейся радости Вечности».
Насытившееся небесными напевами сердце Ивана Казимировича всклокотало, необъяснимое смутное беспокойство и щемящая тревога нежданными гостями поселились в нем, душу объяла невольная дрожь и по невещественным щекам ее потекли горючие нематериальные слезы. И немедленно самая тоскливая и неизбывная печаль захлестнула океанской волной растревоженный разум Ивана Казимировича, ибо вдруг ясно осознал он, что вовсе не принадлежит к сонму этих самых праведников и, во всяком случае, ничего такого не совершил, дабы протиснуться в стройные ряды оных. А значит, путь в лоно Вечности ему, что называется, заказан. И не дано ему влить свой слабый голос в ликующий хор душ, отмеченных печатью благодати. Это неприятное открытие столь поразило и проняло несчастного визионера, что он несомненно лишился бы чувств и упал в обморок, когда бы это было возможно в его теперешнем и без того бесплотном состоянии.
«Как же мне проникнуть в число сих избранных?! – в отчаянии беззвучно возопил Иван Казимирович, глотая призрачные слезы и заходясь в умозрительных рыданиях. – Что сделать? Что совершить? Каким образом искупить былую неправедность существования?»
Но не было ответа на его вопли и рыдания.
Тогда принялся раб Божий Неупокоенко безотчетно твердить про себя слова любимой молитвы на сон грядущий, которой некогда научил его приходской батюшка и всегдашний исповедник, отец Нектарий, и которую привык он повторять ежевечерне (ну, может, и не ежевечерне, однако раз или два в месяц – точно): «Исповедаю Тебе, Господу Богу моему и Творцу, во Святей Троице Единому, славимому и покланяемому, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, вся моя грехи, яже содеях во вся дни живота моего, и на всякий час, и в настоящее время, и в прошедшия дни и нощи, делом, словом, помышлением, объядением, пиянством, тайноядением, празднословием, унынием, леностью, прекословием, непослушанием, оклеветанием, небрежением, самолюбием, многостяжанием, хищением, неправдоглаголанием, мшелоимством, ревнованием, завистью, гневом, памятозлобием, ненавистью, лихоимством и всеми моими чувствы: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием и прочими моими грехи, душевными вкупе и телесными…»
И понял тут же Иван Казимирович, что с тех самых пор, как впервые, много лет назад вознес он к Господу сие исповедание, ни одного греха из перечисленных у него не убавилось. Напротив, стоило бы внести в список десяток-другой новых и куда страшнейших.
Сказать, что раскаяние и жгучий стыд овладели беднягой, значит не сказать ничего. Поэтому мы и не станем ничего говорить, но скромно промолчим. Упомянем лишь, что, устрашившись ответным безмолвием на все стенания и плачи, взмолился наш герой, благоразумно адресуясь уже не ко Вседержителю, но к Царице Небесной, и настоящее страдание слышалось в его беззвучном гласе: «Всенепорочная, Пречистая, Пресвятая Дево, помози ми, услыши глас непотребнаго, окаяннаго, лукаваго, но смиренного раба Твоего. Владычица Небесная, Госпожа Богородица, молю, избави от огня вечнующаго, и от червия же злаго, и тартара, не явиши тем бесом радование, иже многим грехом повинника! На милосердие Твое уповаю, Богоневесто: молебную просьбу мою прими, и Богу благоутробному принеси, да простит согрешения моя, от душетленных пакостей избавит, яко благ и человеколюбец!»
Увы! Снова только мертвая тишина и никакого иного отклика.
Памятуя, что отчаяние и уныние – одни из страшнейших грехов, Иван Казимирович не стал падать духом и опускать руки (опять более чем сомнительные выражения для описания бесплотной сущности, ну да ладно!), но обратил речи к своему небесному Ангелу Хранителю: «Ангеле Христов, хранителю мой святый и покровителю души и тела моего, вся ми прости и моли за мя грешнаго, окаяннаго и премерзостнаго раба, яко да возбнув от мглы нечистых привидений диавольских, и всякия скверны, сподоблюся отверсти уста моя воспевати имя Отца, и Сына, и Святаго Духа со избранными праведниками, яко да достойна мя покажеши благости и милости Всесвятые Троицы и Матере Господа Иисуса Христа и всех святых!»
И что вы думаете? Не пропали на сей раз втуне моления Ивана Казимировича. И на небесах субординация много значит! Как же иначе. Оно всюду так-то. Ведь и вы, уважаемый читатель, случись необходимость обивать пороги какого-либо высокого учреждения, наверняка, направляете стопы не сразу же к начальнику оного, но допреж стараетесь найти некие окольные пути: секретарши, помощники, референты, заместители, родственники, наконец, – все сгодятся, выслушают и, глядишь, помогут.
Так что, не успели еще смолкнуть последние слова мысленного моления нашего героя, как вновь услышал он тот самый оглушительно-гулкий, но мелодичный голос, прозвучавший совсем недавно в его сознании под аккомпанемент ангельских хоралов: «Просьба твоя услышана, человече. Услышана и будет удовлетворена. Но знай, когда взаправду жаждешь ты с радостью, а не со страхом и скорбью считать века до Судного дня, ждет тебя испытание великое, небывалый духовный подвиг предстоит совершить тебе».
И вскричал в ответ раб Божий Неупокоенко, захлебываясь от переполнявших его чувств: «Да я…да как же… да чтоб мне лопнуть! На любые подвиги готов, любые испытания! Чего там, готов, буквально, на все! Только прикажите, а там уж моя забота, расстараюсь!..»
«Жди, – отвечал невидимый обладатель поразительного голоса, – будет тебя явный знак, жди, надейся и веруй. А покуда молись святой Маммоне. Она поможет».
И вот все померкло, растворилось, растаяло как утренний туман: подернувшись сизой дымкой, исчез невидимый Эдемский сад, поблекли и улетучились многоцветные фата-морганы, смолкли ангельские песнопения, выветрились волшебные ароматы, а Неупокоенко вернулся в скудельный сосуд человеческого своего естества…
Почувствовав произошедшую перемену, Иван Казимирович вздрогнул точно от электрического разряда, тяжко застонал и покачнулся: на какой-то краткий миг телу его стало так скверно, что он и не думал, будто человек, если он, конечно, не при смерти, способен испытать столько боли за столь малое время. Впрочем, физическая боль отступила так же быстро, как и пришла. Внутреннее беспокойство осталось. В растерянности оглядывался он по сторонам, недоумевая, во сне или наяву случилось с ним все то, что мы только что описали. Не сонное ли это наваждение, не морок ли? Но нет, наваждение и морок не могут настолько ярко и отчетливо запечатлеваться в памяти…
Иван Казимирович терялся в догадках. Ошеломление, испуг постепенно проходили, однако некоторый внутренний ступор по-прежнему не оставлял его, спирая дыхание и заставляя учащенно биться сердце. Тревожно стало на душе Иван Казимировича. И, как вы понимаете, было от чего тревожиться: ну как это какой-нибудь микроинсульт, мозговое кровоизлияние? Неупокоенко где-то читал или, скорее, слышал от кого-то, что в таком состоянии людям зачастую мерещатся вещи несообразные. А вдруг, признак душевного расстройства? Первый звоночек, так сказать… Или просто привиделось все от усталости? Мечтание одно и ничего больше?.. Иван Казимирович почувствовал, что голова его пухнет и вот-вот лопнет от такого множества неразрешимых вопросов. На всякий случай, он принялся даже ощупывать себя – все ли цело, нет ли какого подозрительного онемения в членах?.. Но тут внимание его привлекло странное поведение клира и причта.
Отец Никодим, седобородый, высокий и дородный, в сиреневой с золотом ризе и наградной фиолетовой камилавке, предшествуемый диаконом, степенно обходил церковь, кадил образа и народ, разнося благодать Господа всем предстоящим и приуготовляя паству к просительным молениям великой ектении. Вернее, должен был степенно обходить и приуготовлять. На деле же, в этот самый момент он по неведомой причине остановился перед чудотворным списком иконы Богородицы Моденской, воздел высоко над головой дымящееся кадило, точно пращу царя-псалмопевца, и, совершенно уж неожиданно, принялся вдруг сильно и как-то ожесточенно топать ногами! Молодой диакон, подскочив от испуга, выронил примикирий с горящею свечой – создавалось полное впечатление, будто протоиерей осерчал за что-то на Божью Матерь и теперь выражает свое неудовольствие столь неподобающим образом.
Певчие, состоявшие из сгрудившихся на правом клиросе трех особ женского и двух мужеского полу, тоже вели себя довольно удивительно, если не сказать больше: все пятеро нервно дергались и чуть не подпрыгивали, выделывая ногами некие замысловатые плясовые коленца, вовсе не в лад сто третьему псалму, который исполняли.
Иван Казимирович замер, не понимая, к чему отнести столь экстравагантные новшества, вкравшиеся в обыкновенно плавное, размеренное и вполне предсказуемое течение вечернего богослужения. Конечно, и Давид некогда скакал да отплясывал со всей мочи пред ковчегом Завета, но то ведь времена давние, ветхозаветные… Впрочем, недоумение нашего героя было недолгим, стоило ему опустить глаза, как он тотчас разгадал причину творящегося безобразия – церковь кишела тараканами!
Иван Казимирович так и обомлел: невиданное количество, целые стаи, полчища, орды черных и рыжих тараканов буквально заполонили Свято-Троицкий храм; выложенный мраморной плиткой пол уже не казался белоснежным и ровным – нет! – сейчас он более походил на подернутую рябью водную поверхность какого-нибудь очистного сооружения; грязно-бурые волны омерзительных насекомых с явственным шелестом плескались вокруг ног прихожан и клириков, мощными и быстрыми потоками устремлялись на дубовые ступени солеи, подбираясь к самому иконостасу и отверстым еще царским вратам. Того и гляди, самый алтарь подвергнется их нечестивому нашествию!
Вот уже стали раздаваться испуганные возгласы прихожан, вот уже какая-то согбенная старушка заполошно взвизгнула и опрометью – откуда только силы взялись? – кинулась к выходу; пение хора утратило всякое благолепие и торжественность, став походить на застольную разноголосицу. Еще чуть-чуть и паника неминуемо охватила бы всю церковь.
Кто другой, на месте нашего героя, наверняка растерялся бы или даже обратился в позорное бегство. Да, именно, кто-нибудь другой, но не Иван Казимирович Неупокоенко! Нет, совсем не таков персонаж сей правдивой легенды. Внезапное и массовое вторжение в Божью обитель нечистых тварей до глубины души возмутило Неупокоенко. Поначалу и он, разумеется, слегка опешил. Однако уже через мгновение праведный гнев и благородная ярость охватили Ивана Казимировича до такой степени, что он грозно нахмурился, вскинул кулаки и, позабыв о святости места, рявкнул что было сил во всю глотку, аки лев или скимен рыкающий (уснащая окрик свой некоторыми обсценными выражениями, кои мы опустим): «Во-он! Пр-р-рочь! Изыдите, исчадия бесовские, кыш отсюда, дети Вельзевула! Тут вам не место!»
И вот – чудо чудное! – тотчас пропали, исчезли в один миг тараканьи полчища, испарились, как и не бывало их вовсе.
В удивлении осматривались по сторонам немногие оставшиеся прихожане и служители, никто из них не в состоянии был понять и сообразить, куда вдруг подевалось столь неисчислимое множество насекомых. Не сквозь землю же они, в самом деле, провалились?
Иван Казимирович и сам было пришел в замешательство от подобного нежданного воздействия собственной вспыльчивости, то есть сперва он даже и не пытался искать причинно-следственную связь между фактами, но спустя минуту призадумался, смутная мысль забрезжила в голове его, чуть погодя она уже вполне оформилась, и Неупокоенко понял, наконец: «Вот он, знак явный!»
В самом деле, трудно было не увязать воедино недавнее предупреждение невидимого голоса, необъяснимо-чудесное явление в доме Господнем такой массы мерзких синантропных организмов и столь же внезапное исчезновение оных в ответ на его, Неупокоенко, эмоционально-экспрессивную реакцию. Несомненно, все эти следующие одно за другим события никак не могли быть случайными, имели явную взаимозависимость.
Между тем, и клир и миряне понемногу оправились от потрясения, служба мало-помалу возобновилась. Было заметно, однако, что отец Никодим торопится завершить ее, сокращая елико возможно молитвенные чтения. Скоро отжарив (иначе и не скажешь) Великую ектению (хор едва поспевал отвечать: «Господи, помилуй!»), пропустив избранные стихи первой кафисмы, «Господи, воззвах к Тебе…», Догматики и многое другое, он приступил к Хвалебной песне, в пять минут разделался с Сугубой и Просительной ектениями, умилительной молитвою Симеона Богоприимца, а после, еще быстрее – с Повечерием малым, так что не прошло и получаса, как прозвучало: «Богородице Дево радуйся…» и напутственный отпуск: «Благословение Господне на вас…» Вечернее богослужение окончилось, паства стала, крестясь, расходиться.
Иван Казимирович тоже собрался удалиться; приметив это, отец Никодим покачал седой головой и поманил его пальцем.
Неупокоенко ожидал от настоятеля справедливого выговора за неподобающее поведение и поношение бранное, невольно осквернившее уста его в столь неподходящем месте. Но старый протоиерей был умен и чертовски проницателен. Задумчиво оглядев с ног до головы нашего героя, он строго полюбопытствовал:
- Ну что же, Иван Казимирович, сказывай как на духу, что такое стряслось с тобою, как сумел управился с тараканьим войском? Да и не ты ли сам будешь виновник переполоха?
В ответ рассказал тотчас Иван Казимирович настоятелю, нимало не таясь, обо всем том, что приключилось с ним в самом начале вечерни, – и о видении, и о пении ангельском, и о голосах, – а после добавил:
- Так что, отец Никодим, теперь сами судите, я ли стал причиною беспорядка или все это помимо меня случилось.
Священник выслушал его со вниманием; выражение недоверия и вполне понятного скепсиса, явно отражавшееся на лице его в начале рассказа Неупокоенко, постепенно уступало место беспокойному удивлению.
- Э, сын мой, – наконец едва ли не потрясенно воскликнул отец Никодим, – да ты, видать, и впрямь имеешь некую власть над сим вельзевуловым воинством. И власть могущественную. Кто же наделил тебя оной? От Бога власть та или от дьявола?
Неупокоенко только развел руками: дескать, кому же еще, если не духовному лицу, и ведать о том.
- М-да, – продолжал отец Никодим, – надо полагать, впрочем, видение твое явно свидетельствует в пользу Господа, а не врага Его. Но отчего же столь некошный знак-то избран? Тараканы! Тьфу! Мерзость экая… Оно конечно: пути Господни неисповедимы, но все же, все же… А какое, говоришь, испытание тебе ниспослано?
- Не знаю, – отвечал Иван Казимирович, – голос о том ничего определенного не сказал. Жди, мол, будет тебе явный знак, а покуда молись святой Маммоне…
- Окстись, сын мой! – прервал его изумленный настоятель. – Какой еще Маммоне?! Ты верно разумеешь святую Матрону Московскую? Так тебе в столицу дорога, в Покровскую обитель, что на Таганке. Там чудотворные мощи блаженной старицы упокоились.
- Может и ослышался, – согласился Неупокоенко. – Голос, он, гулкий такой, будто из бочки, не все понятно… Так как мне теперь быть, отец Никодим? Совет дайте…
- Да какой же совет, сын мой? Тебе ангелы пели, не мне. Вот сам и кумекай. В этом от помощников да советчиков толку чуть. От меня, тем паче. Моя вера простая, и без видений крепка. Не сподобился с вышними силами беседовать. Единый раз только, в шестьдесят пятом году, еще до рукоположения, был грех: попутал нечистый в спиритическом сеансе участвовать, с такими же молодыми дураками-семинаристами… Дух чей-то надумали вызывать, не упомню, не то Гоголя, не то Бонапарта… А он возьми да явись…
- Кто, «он»?
- Известно кто, лукавый, – отвечал отец Никодим, блеснув странно очами. – Не Бонапарт же! Тогда-то я и уверовал окончательно…
- В черта? – удивился Неупокоенко.
- В Бога! В Бога я тогда уверовал, – осерчал старый протоиерей. – Недаром говорят: свято место пусто не бывает, где Господь, там и сатана недалече… Словом, время покажет, что тебе делать, и делать ли вообще что-то. Случай тоже, знаешь, исключать не стоит – вдруг да все как-нибудь само рассосется. Искупительный подвиг не каждому по плечу. Опять же, жить в ожидании духовного испытания – не фунт изюму. Поверь, сын мой, лучше уж было б то умопомрачение какое, затмение иллюзорное. Но к святой Маммоне… Тьфу, пропасть! Осрамишься с тобой, скаженным!.. К святой Матроне сходи при оказии, приложись к мощам. Да и молитва очень разум проясняет. Так что молись, сын мой, молись. И помни: все в руце Божией.
- Ага, ясно. Без молитвы я без того ни к одному делу не приступаю. Но случись нужда, снова к вашей помощи и совету придется прибегнуть. Уж не обессудьте. Больше не к кому. Не стану же я всем подряд о случившемся рассказывать, за умалишенного примут.
- Ладно, обращайся. Только покамест позабудь дорогу в храм сей. Пускай допрежь выяснится все, устаканится… Ни к чему мне тараканы в церкви. Ихнего брата и в голове диакона моего хватает. Он, слышь, намедни вон что удумал, чертов сын: вино причастное заместо воды водкой разбавлял, шельма! Да ладно бы еще казенкой, а то бодягой кизлярской… Ну, ступай, ступай с Богом.
С этими словами отец Никодим перекрестил Неупокоенко и с явным облегчением выпроводил из храма.
Сей визионерский опыт произвел на Ивана Казимировича неизгладимое впечатление: что бы там ни говорил Свято-Троицкий настоятель, а то не простая случайность, не умопомрачение какое-то, а явный знак. А такие знаки абы кому не подаются. Значит он избранный! Никаких сомнений. Не каждый способен заговаривать тараканов. Это вам не зубная боль, педикулез или чесотка. Вот только разовый это дар или навеки данный? Надо было срочно проверить действенность благоприобретенных сил экспериментальным путем.
Незамедлительно проведенные Иваном Казимировичем опыты доказали – единым усилием воли, одним словом своим по-прежнему может он не только рассеивать, но и призывать любое количество прусаков или их черных собратьев. Лишь бы в данной местности они вообще водились. Тараканы слушались его просто на удивление, совсем как опытные, хорошо вымуштрованные солдаты – любимого отца-командира. Любо-дорого посмотреть: прикажет – строились густыми ударными колоннами, большими батальонами или испанскими терциями, прикажет – и вот уже вся масса атакует рассыпным строем, подвижными шеренгами или каким иным боевым порядком. Впору было усомниться в неразумности сих юрких тварей.
Мало того, выяснилось, что удивительный талант Неупокоенко распространяется не на одних лишь тараканов, но и на многие иные виды насекомых; главным образом — из породы некрофорусов. Как-то: мясоедных, навозных и падальных мух, жуков-стафилин, мертвоедов, могильщиков-поисковиков и могильщиков-погребателей, кожеедов, каро- и блитофагов, опарышей, хищняков и разных прочих падальщиков.
Это ли ни чудо?! Это ли нe уникальное свидетельство благодати? Совершенно очевидно: на нем, Иване Казимировиче Неупокоенко, Господне благословение. Он, точно второй Соломон, сподобился получить свыше великий, феноменальный дар – умение управляться с нечистыми созданиями, власть повелевать ими по желанию своему!
Впрочем, одно дело обнаружить у себя некоторые, пусть и выдающиеся способности, а совсем другое – должным образом их использовать. Далеко не все имеют для этого достаточные интеллектуальные силы. Избранные единицы. Может быть, только гении.
А Иван Казимирович Неупокоенко был гением.
Мы говорим об этом столь уверенно, ибо как же иначе расценить тот факт, что немедленно после упомянутого открытия и произведенных для исследования его границ опытов, на Ивана Казимировича снизошло очередное озарение? Он тут же понял, какие неописуемо-безграничные возможности таит в себе ниспосланный свыше дар. Провидчески осознал, как с его помощью облагодетельствовать человечество! А следовательно, и добиться для себя тем самым определенных преференций при составлении списков душ, могущих прибиться к сонму праведников.
Осознал, перебрался в столицу и учредил клининговую фирму «Кадавр-Арома».
Те, кто застал последнее десятилетие прошлого века в продуктивном возрасте, помнят и не дадут нам соврать: в Москве и прилегающих городах-спутниках регулярно происходили в оные годы разного рода коммерческие споры между представителями крупного, среднего и мелкого бизнеса, да и просто между деловыми людьми. И частенько споры эти заканчивались летальным исходом. Отнюдь не всегда дискуссии организовывались на открытом воздухе, зачастую местом их проведения служили квартиры, офисы и прочие жилые и нежилые помещения. Тела тоже обнаруживали далеко не сразу. Нередко миновали дни, недели, а то и месяцы, покуда у правоохранительных органов доходили руки до их осмотра. Во что в таких случаях превращалось помещение, легко себе представить.
Очистить полы, стены, потолки и предметы мебели от крови, грязи и остатков разлагающейся плоти — дело непростое. Но это еще полбеды. Насекомые! Вот где таилась настоящая опасность. Привлеченные сладкими запахами гниения, трупными миазмами распада, расплодившиеся и размножившиеся, они были практически неистребимы. Дезинсекция и дератизация не помогали. Известно ведь, даже радиация не действует на этих наиболее совершенных созданий Господа. Всякого рода энзимы и фумиганты для членистоногих — что мертвому припарки. А иногда и натуральное лакомство. Наследникам, правопреемникам или новым владельцам впору было думать об огне и бульдозерах. Тем оно нередко и завершалось.
Но тут появился наш Иван Казимирович Неупокоенко! Спаситель и Мессия.
Организованная им клининговая фирма принялась совершать чудеса едва ли ни библейского масштаба. Стоило вызвать специалистов «Кадавр-Арома» и от назойливых тварей не оставалось и следа. Они попросту исчезали. Уходили к соседям. Причем заказчик имел возможность (за дополнительную плату) указать точный адрес, по которому следовало направить всю орду некрофагов. Последнее обстоятельство заметным образом оживляло конкурентную борьбу.
Так Иван Казимирович заработал свой первый миллион. Через год состояние его перевалило уже далеко за полтора миллиарда. И продолжало неуклонно расти.
Звездным часом г-на Неупокоенко стал известный спор хозяйствующих субъектов от девяносто пятого года. Проще говоря, продолжительное столкновение солнцевских и люберецких коммерсантов на почве несовпадения взглядов на право владения семнадцатью бензозаправками и шестьюдесятью борделями – ах, простите! – саунами и массажными салонами. В тот год компания Неупокоенко заработала столько, что стала безусловным лидером в области клининговых услуг и превратилась в могущественную корпорацию, без остатка поглотив едва ни всех своих конкурентов на этом богатом возможностями рынке. Филиалы «Кадавр-Арома» открылись не только в Сургуте и Сыктывкаре, но и в Мехико, Санта-Фе-Де-Богота и Манагуа. Иван Казимирович принужден был практически все свое время проводить в бесконечных командировках. Ибо в большинстве случаев — единственное, но существенное неудобство — требовалось его личное участие...
Деловой успех с неизбежностью снежной лавины влек за собой и преуспеяние в политической сфере. В короткое время, практически безо всяких усилий сделался Иван Казимирович депутатом Мосгордумы, чуть погодя – сопредседателем общественных движений «Конкретная Россия», «Прогрессивный альянс», «Слово и дело», соучредителем партии «Борцов с коррупцией», главой десятка благотворительных фондов и членом правления нескольких крупнейших коммерческих банков. Правительство РФ с готовностью включало его в состав различных Комиссий и Советов. Прославился он и как известный правозащитник, обратив благосклонное внимание на свою персону со стороны влиятельных зарубежных инвесторов.
Стены московского офиса «Кадавр-Арома» запестрели бесчисленными дипломами и фотографиями в блестящих металлических рамках: Иван Казимирович с лидером ЛДПР, с Папой Римским, Генеральным директором ЮНЕСКО, Директором Черкизовского рынка, Вселенским Патриархом, Отари Квантришвили, со стариком Соросом и прочая, прочая, прочая…
Лично составленный и изданный г-ном Неупокоенко «Кодекс корпоративной этики» едва не удостоился в 1998 году Букеровской премии и, во всяком случае, почитался среди сотрудников «Кадавр-Арома» если и не выше, то уж точно наравне с Молитвословом. А двенадцать ближайших помощников Ивана Казимировича из числа топ-менеджеров даже и не за глаза, но прямо-таки официально именовались «апостолами».
Всякий претендент на работу в корпорации обязан был предварительно выучить наизусть упомянутый Кодекс, затвердить его, как «Отче наш» и Символ веры (знание которых также безусловно приветствовалось), что являлось отнюдь не пустой прихотью, но насущной необходимостью, ибо утро каждого трудового дня начиналось с коллективного исполнения той или иной главы сего Основного Закона кадавроаромцев. За строгим соблюдением данного правила следил специальный менеджер-экзекутор, наделенный правом немедленного увольнения любого работника, уличенного в отсутствии должного энтузиазма в голосе и взоре.
Чутко реагируя на запросы не только отечественного, но и зарубежного рынка, Иван Казимирович в том же девяносто восьмом году организовал высокотехнологичное и весьма прибыльное производство деликатесных сладостей для нужд азиатского региона. Созданные им на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Приморском крае кондитерские фабрики стали миллионными партиями изготавливать и поставлять китайским и южнокорейским гурманам засахаренных тараканов. В скором времени сей бизнес потребовал основательного расширения, ибо, несмотря на значительные объемы поставок, спрос по-прежнему существенно превышал предложение.
Интенсификация производственного процесса, в свою очередь, закономерно повлекла открытие сотен тараканьих ферм, где размножение членистоногих было поставлено на поток. Целая сеть таких ферм покрыла обширные территории, предназначавшиеся ранее для малоприбыльного выращивания зерновых и плодово-ягодных культур. Кое-где возникла настоятельная нужда и в предварительной расчистке таежных участков, в чем весьма помогали регулярно возникающие лесные пожары, распространению которых ничего не мешало, ибо егеря и лесники оперативно переквалифицировались в таракановедов. Содержание этих работников стоило на удивление дешево – в виде жалования они получали часть готовой продукции для самостоятельной реализации. Или – по желанию – собственного потребления.
Очень скоро на кондитерских фабриках г-на Неупокоенко, помимо восточных сладостей, наладили производство тараканьего порошка, который вполне заменял яичный, и хлебобулочных изделий из тараканьей муки, куда более калорийной, нежели ржаная или пшеничная, за счет высокого содержания питательного протеина. Новаторство с восторгом поддержали многие, и первым – Главный санитарный врач России; сей мудрейший из мудрых справедливо заметил, что губительный, даже смертельно опасный для человеческого организма холестерин практически отсутствует в составе продуктов из насекомых. И самое главное, тараканий белок, попадая в пищеварительный тракт, а оттуда – в кровь, способствует образованию антител, развивающих у потребителя абсолютную непереносимость к алкоголю и никотину, что, по мнению верховного эскулапа, с лихвой окупало рудиментарное чувство брезгливости, все еще преследующее некоторых несознательных граждан. На очереди были качественные заменители молока и мяса. Само собой, поголовье скота должно было существенно сократиться, а в перспективе – сойти на нет, что благотворно сказалось бы на экологии. Пастбища, столь нерационально используемые, естественным образом отходили под строительство новых тараканьих ферм и фабрик.
Поистине, это был не бизнес, а настоящее золотое дно! Золотое дно, способное накормить страну и даже вечно голодный Африканский континент. Да что там континент. Все человечество!
Мощный ум г-на Неупокоенко работал, как часы: мысля не мелко, но комплексно, Иван Казимирович не ограничился развитием и усовершенствованием пищевой отрасли, он замахнулся и на священную корову госбюджета, на энергоресурсы. Возводимые им на просторах Евразии заводы принялись выпускать компактные брикеты из сушеных тараканов; в недалеком будущем они призваны были полностью вытеснить дрова, кизяк, уголь и даже газ.
В 1999 году Иван Казимирович вышел в Министерство обороны, Совет Безопасности и Администрацию Президента с предложением о кардинальной реорганизации Вооруженных Сил страны. По его замыслу, большинство бронетанковых, а равно и пехотных частей подлежало ликвидации. Вместо них создавались сверхмобильные подразделения синантропных войск: на спинки наиболее крупных особей укреплялись миниатюрные термоядерные устройства, после чего миллиардные тараканьи орды, оснащенные смертоносными зарядами, направлялись на территорию вероятного противника и – трах! – нет более никакого противника – ни реального, ни вероятного, – одна сплошная радиоактивная пустыня. Как известно, для насекомых границ не существует.
Конечно, внедрение подобных новшеств требовало определенных усилий: в частности, использования передовых нано-технологий, но удача и тут не отвернулась от нашего героя – выяснилось, что хитиновые надкрылья его подопечных идеально подходят для изготовления супертонких и миниатюрных до полной неразличимости компьютерных плат. Это был прорыв! Использование таковых ноу-хау в космической отрасли и ракетных войсках открывало невиданные доселе горизонты для военно-стратегического преобладания или баланса. Заокеанских партнеров, как-то пронюхавших о рационализаторских порывах и достижениях Ивана Казимировича, обуял ужас. Спешно пытаясь преодолеть практически непоправимое уже отставание в области энтомологии, они мобилизовали тьму-тьмущую ученых, привлекли десятки научных институтов. Тщетно! Невдомек было этим разиням, что не человечье произволение, но Божье соизволение вело по жизни нашего героя! «Где Академия, а где Церковь?», как говаривал старик Тертуллиан.
К великому сожалению, осуществлению наполеоновских планов г-на Неупокоенко помешала внезапная смена власти в государстве. Фатальное невезение. Рушились многие налаженные с таким трудом связи, незаменимые доселе знакомства вдруг оказались бесполезными, а порой и опасными. Прикормленными местами завладевали варяги, коих надобно было приручать и прикармливать заново. Менялась не просто власть, менялась привычная картина мира. Грустно, господа. Ах, как грустно… Впрочем, не последнюю роль в крахе милитаристских замыслов сыграл и тот немаловажный нюанс, что верховное командование тараканьими войсками мог осуществлять лишь один-единственный человек, а именно – Иван Казимирович Неупокоенко. Сами понимаете, кто же из числа лиц правительствующих в здравом уме добровольно согласится передать в посторонние руки столь неограниченные полномочия. Нонсенс! Абсурд и реникса!
Как бы то ни было, жизнь по-прежнему текла своим чередом: бизнес не пошатнулся, напротив, поросился и колосился; родная для нашего героя Республика Коми выдвинула его кандидатуру в Совет Федерации; РАЕН избрала г-на Неупокоенко своим действительным членом, наряду с академиками Фоменко, Носовским, Чудиновым и другими корифеями отечественной науки; Патриарх наградил орденом св.Феофила, Президент – орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени… Да мало ли какие еще приятные события украшали существование Ивана Казимировича, всего не упомнишь...
Имелась, разумеется, и теневая сторона: регулярные «наезды» со стороны Федеральной Налоговой Службы; периодические забастовки фабричных рабочих (рабочие всегда чем-то недовольны!); пристальное и, зачастую, навязчивое внимание со стороны спецслужб; вечные претензии и мелочное сутяжничество жителей населенных пунктов, прилегающих к тараканьим фермам; перманентные судебные разбирательства, в том числе, и в связи с тем загадочным обстоятельством, что конкуренты и недоброжелатели г-на Неупокоенко имели странное обыкновение бесследно исчезать… Что ж, и в райских яблоках попадаются червоточины, но ведь это свидетельствует об их отменном качестве. Кроме того, все эти досадные мелочи не отменяли того отрадного факта, что счастливая звезда Ивана Казимировича светила как никогда ярко – на судьбу ему было грех жаловаться. Иными словами, как пишут в романах, ничто не предвещало печального конца, даже напротив…
И тут, как гром среди ясного неба, – в конце октября 2003 года все средства массовой информации буквально взорвались трагической вестью: нет больше с нами Ивана Казимировича Неупокоенко! Осиротела страна! Горе тебе, народ россиянский! Посыплем же пеплом головы, препояшемся вретищем, усядемся на гноище и восплачем, и возопим, и омоемся слезами – да достигнут стенания наши врат Небесного Иерусалима… Ну и прочее, в том же духе. Короче говоря, очень сильно переживали тогда многие из нас эту неприятную новость.
Вот что писал, например, по означенному поводу «Московский комсомолец»: «Как нам стало известно, слухи о кончине Неупокоенко И.К. оказались правдивы. По сообщению компетентных органов, тело флагмана отечественного клининга в минувший четверг обнаружено в спальных покоях его барвихинского особняка. Совершенно изъеденное тараканами. Когда охрана, привлеченная неестественными воплями хозяина, смогла наконец проникнуть в господскую опочивальню, то нашла лишь хладный труп г-на Неупокоенко. Бездыханное тело Ивана Казимировича, буквально представляющее сплошную язву, лежало на огромной семиспальной кровати посреди бесчисленных стад передавленных им тараканов. Прочие тараканы, как бы устыдившись своего злодеяния, попрятались в щелях... Но, воистину, разве не погиб он как герой? Как последний из рода Буэндиа или даже известная бизнесвумен Дунька-толстопятая, так сочно описанная Салтыковым-Щедриным в его бессмертной «Истории одного города».
Читатель наверняка заметил, что газетных сведений явно недостаточно, дабы получить достоверное представление о действительной причине безвременного ухода Ивана Казимировича Неупокоенко. Все так. Дело в том, что историки до сей поры спорят по данному поводу. Бытуют три основные версии.
Одни утверждают, будто напряжение многих лет плодотворного труда сказалось на телесном и душевном здоровье г-на Неупокоенко, дескать, даже его закаленный вечной мерзлотой организм в конце концов не выдержал, а мощный ум совершил в какой-то момент непоправимый сбой.
Речь вот о чем: вскоре после достопамятного происшествия в люберецком храме Св.Троицы Иван Казимирович приметил странную вещь – дар его действует на синантропов и некрофагов лишь покуда он бодрствует, стоит ему смежить веки, как все ползучие и летучие отродья, дотоле полностью покорные воле его, совершенно освобождаются от постороннего внушения, выходят из-под контроля и принимаются вести обыкновенно свойственный им, то есть привычный, образ жизни.
Вообще, строго говоря, ничего странного в этом не было – каждый человек, особенно по молодости, слабо контролирует собственные мысли, чувства, а порой, и действия во время сна. Это естественно. Во сне мы не можем управлять текущими событиями и не властны над окружающей нас действительностью. Удивительно было другое: проснувшись однажды среди ночи и включив лампу, Иван Казимирович с беспокойством и некоторым страхом обнаружил, что окружен плотным и широким кольцом прусаков – твари, все как одна, замерли около кровати, уставив плоские рыла в его сторону, поводя длинными рыжими усами-антеннами и буравя его крошечными бусинами глаз. Само собой, стоило Неупокоенко ругнуться (или, как он выражался: «произнести Слово Силы») – насекомые немедля и послушно исчезли. Вроде бы пустяк, но нехороший осадок остался – Ивану Казимировичу долго еще помнился этот холодный, словно бы выжидающий взгляд.
Дальше – больше.
В другой раз сон Неупокоенко прервали куда менее деликатным образом – пробудился он от того, что кто-то пребольно щипал его за руки, лицо и бока, точно пробуя на вкус: съедобен или нет. Иван Казимирович быстро вскочил, включил свет и обнаружил, что тараканы подползли почти вплотную, а которые посмелее, взобрались на самое ложе – они-то, вероятно, и дерзнули потревожить сладкую дремоту своего повелителя столь радикальным манером. «Слово Силы» и теперь возымело должное действие, однако произошедшее заставило нашего героя крепко задуматься. По всему выходило, что во время сна он полностью беззащитен перед плотоядными инстинктами собственных подданных. Более того, гнусные падальщики явно рассматривали его в качестве приоритетной добычи. И, скорее всего, именно из-за той неограниченной власти, которую имел он над ними в бодрствующем состоянии. Значит надлежало принять срочные предупредительные меры.
Поначалу Иван Казимирович, невольно следуя примеру Льва Толстого, сражавшегося почти аналогичным образом с клопами, приказал поставить ножки кровати в широкие емкости с керосином, но, так же, как и в случае с классиком, уловка не сработала – тараканы падали на него с потолка. Падали и кусали! Тогда попытался он проводить ночи на надувном матраце в домашнем бассейне своего благоустроенного на диво особняка. Но выяснилось, что тараканы отличные пловцы. Кроме того, эдак и самому утопнуть было недолго, спросонья-то. Целый ряд иных испробованных Неупокоенко способов также не дал положительных результатов. Хитрые бестии преодолевали все воздвигаемые на их пути препоны, преграды и препятствия.
Но нет худа без добра: в ходе вышеописанных, хотя и кончившихся неудачей, попыток Иван Казимирович ненароком выяснил, что рыжие братки-ниндзя активизируются только во время так называемого «глубокого сна», каковая стадия наступала у Ивана Казимировича аккурат перед самым рассветом. Иначе говоря, достаточно было завести будильник на определенный час, и проблема разрешалась сама собой. Правда, рассказывают, будто с течением лет тараканы стали нападать все раньше и раньше и, таким образом, на сон Ивану Казимировичу оставалось все меньше и меньше времени. Пока не осталось вовсе. А совсем без сна человек не может. Даже если он Цезарь или сам Наполеон.
Это обстоятельство и сгубило Неупокоенко: регулярный недосып, постоянное нервное напряжение в ожидании прусской агрессии, неумеренное употребление возбуждающих средств не могли, в конце концов, не окончиться катастрофой. Мгновенная слабость обернулась трагедией. Самовластный повелитель пал жертвой коварного заговора. К слову, отечественная история знает довольно похожих примеров: Григорий Отрепьев, Петр III, Иоанн VI, Павел I (список можно продолжить) – все они также погибли в результате утраты бдительности.
Согласно второй версии (во многом лишь дополняющей первую), нападение тараканов было невольно спровоцировано самим Иваном Казимировичем. Развернув широкомасштабный бизнес по производству и реализации разнообразных кондитерских, хлебобулочных и прочих изделий, он тем самым задел наиболее тонкие и чувствительные струны тараканьей души. Можно сказать, ранил их в самое сердце. Нанес тяжелую психологическую травму. В самом деле, кому ж понравится, когда тебя, свободное и независимое насекомое, превращают в топливо, продукт питания или убойный скот, низводят до уровня подножного корма! Тут у любого лопнет терпение. Что уж говорить об участи камикадзе, уготованной подданным Неупокоенко в рамках военного проекта! То есть налицо старый, как мир, мотив – месть. Месть мелких, ничтожных тварей крупному, выдающемуся над средним уровнем человеку.
И, наконец, третья версия. Она отчего-то наиболее распространена среди обывателей. Считается, будто кончина г-на Неупокоенко явилась ярким примером добровольного мученичества. Последним подвигом неординарной светлой личности, проигрывающей неравную битву с кровавым режимом.
Действительно, не секрет, что в начале двухтысячных сам Иван Казимирович и возглавляемые им коммерческие структуры сделались удобным объектом преследования со стороны государевых сатрапов: налоговых служб, прокуратуры и разных прочих охранительных органов. Поводы для этого были. Да и как не быть! Бизнес есть бизнес. Кто из нас без греха? Кому метать камни? Что ни говорите, а у всех рыльце в пуху. А в таком разе, неча на зеркало пенять. Не судите, да не судимы будете.
Конечно, прибегал Иван Казимирович и к оффшорным вложениям, и к фиктивным сделкам через фирмы-«однодневки», и к липовым документам о гигантских материальных затратах, и к трансфертному ценообразованию, и схемы по оптимизации налогообложения использовал. Ну так это ж все ради дела. Разве можно ставить в вину родителю излишнюю заботу о собственном детище? А ежели делиться с государством по тем драконовским законам, кои оно само устанавливает, так и без штанов недолго остаться. Своя рубашка ближе к телу. Не обманешь, не продашь.
Тем более, действовал г-н Неупокоенко всегда крайне осторожно, лишнего не хапал, с жиру не бесился, чиновников не обижал. Личные самолеты и яхты приобретал не для показной роскоши, а в качестве средства передвижения. Дворцов да замков имел не более одного в каждой европейской державе – опять-таки, только чтоб место было, где голову преклонить и не разоряться на гостиницы. Чего уж там говорить, скромно жил наш герой, по средствам, не как иные прочие.
Но и на старуху бывает проруха. Властные амбиции подвели. А ведь советовали ему, предостерегали: не лезь, куда не просят, выше головы не прыгнешь. Не внял! За то и поплатился. Мы не станем, в данном случае, останавливаться на деталях, они и без того отлично известны читателю – мало кто в первые годы второго тысячелетия не следил за ходом судебных разбирательств, подтачивающих фундамент корпоративной империи Ивана Казимировича Неупокоенко.
Так вот, сторонники этой третьей версии полагают: великий кормчий клининга, видя, как когтистая длань правосудия тянется к его вые, как все ближе и ближе подбирается она к жизненно важным органам, как, того и гляди, ухватит его если и не за горло, так за что-нибудь другое, предпочел добровольно обречь себя неминуемой гибели, отдавшись на поток и растерзание собственным подданным. Лишь бы не соделаться добычей алчного до невинной крови режима. Тем паче, что для осуществления сего плана ему довольно было просто уснуть… Нет слов, возвышенная версия! Трогательная даже.
Ах, как тут не воскликнуть: стремился он к Богу и вечности, куда и восхищен был мученической кончиной своей!
Умер тараканий царь, рухнула империя. Основанная же г-ном Неупокоенко клининговая фирма здравствует по сию пору, правда, в масштабах уже не всемирных, но столичных. Поговаривают, что Иван Казимирович успел перед самой безвременной кончиной передать секрет своего дара одному из двенадцати «апостолов». Каким образом это было проделано, врать не станем – не знаем, вероятнее всего – через наложение рук. От ее сотрудников мы и услышали эту удивительную, превышающую всякое вероятие, но, тем не менее, достойную безусловного доверия легенду о корпоративном герое «Кадавр-Арома».
Надеемся, читатель и без наших разъяснений уже проникся духом и мощной нравственной составляющей сей повести. Тем не менее, мы не станем, уподобляясь иным рассказчикам, ломаться и заставлять себя упрашивать. И безо всяких уговоров изложим собственную точку зрения.
Очевидно, что последняя часть повествования обязана подытоживать, резюмировать, так сказать, все предшествующие. Недаром Джакомо Казанова написал, умирая от сифилиса мозга: конец – всему делу венец. И потом, еще Энтони Троллоп, кажется, утверждал: финал любого произведения, как и финал детского обеда, должен состоять из десерта – конфет и засахаренного чернослива. Что ж, не нами заведено, не нам и менять.
Итак, мораль проста: вера все превозмогает. Даже смерть. Ибо смерть – ровно такая же иллюзия, что и жизнь. Переменчивость земных судеб – ничто по сравнению с надеждой на вечное спасение и страхом перед вечным проклятием.
Язычник Платон (а суждения его зачастую здравы, несмотря на то, что Свет Истины неведом античным философам) как-то сказал, будто к вере более всего склонны малые да старые; дескать, дети и старики восприимчивее к религии в силу того, что первые еще не нажили ума, а вторые – его уже изжили.
Соглашаясь с Платоном, добавим: может быть, религия и правда есть порождение глупости, но глупости божественной, которая столь же превыше всякой человеческой мудрости, насколько любой Христа ради юродивый превосходит всех Сократов, Платонов и Аристотелей вместе взятых.
Основание веры – не в человеческих суждениях, взглядах, доводах и страстях, но в божественном откровении и Его благодати, т.е. покоится отнюдь не на естественной, но на сверхъестественной, метафизической почве. Оттого вера и не нуждается в доказательствах, во всяком случае, точно не в наших. Отцы Церкви во многом противоречат друг другу, но согласны в одном: «человек гной еси, кал еси смрадный», он суетен, ничтожен и, несмотря на безмерную кичливость, просто жалок в своих тщетных потугах объяснить заведомо необъяснимое. При том, что не в силах управлять даже собственной жизнью, зависящей от любых случайностей. Вся наука наша – сплошной обман, мираж и сонное мечтание. Читаем же у св. апостола Павла: смотрите, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением; мудрость мира сего – всего лишь безумие пред лицом Господа.
Недаром и Аврелий Августин учил: вред, приносимый светскими науками, куда пагубнее вреда от распущенности и винопития, ибо, в отличие от вина и блуда, науки губят не только тело, но и душу.
Даже Монтень (сомнительный и не твердый в вере автор) вынужденно признавал, что знание и мудрость являются исключительным уделом Господа Бога; лишь Он один может что-то о себе мнить, мы же воровским манером крадем у Него то, что после хвастливо приписываем собственному разумению, забывая, что Творец не терпит, когда кто-нибудь другой, кроме Него самого, мыслит о себе высоко: «Deus superbis resistit, humilibus autem dat gratiam».
Суетность и тщету людских знаний, стремлений и помыслов можно доказывать разными примерами. Собственно, таковых – неисчислимое множество. Остановимся на наиболее масштабных. На память, в этой связи, приходит судьба династии Ли. Как известно, одно из первых независимых государств на территории современного Вьетнама основал Ли Би – удачливый главарь восстания против китайской администрации. Случилось это где-то в середине шестого века. Государство свое Ли Би поспешил назвать «Империей десяти тысяч весен», а личную резиденцию торжественно нарек «Бесконечным долголетием». И что вы думаете? Менее чем через два года китайские войска до основания разрушили и то, и другое, а голову самого Ли Би отослали в подарок богдыхану. Так надо ли было новоявленному императору столь возноситься в мечтаниях? Не стоило ли вести себя поскромнее? Что ж, другим наука: смирение завсегда паче гордости…
A propos, об азиатчине: может, вы, не приведи Господи, увлечены какими-нибудь восточными учениями? Это нынче модно. Молодежь кинулась изучать буддизм от Пелевина, почитая сего беллетриста едва ли не очередным Бодхисаттвой. Власть предержащие обожают Конфуция; речения адепта иерархии и церемоний – натуральный бальзам для их ранимых сердец. Впрочем, в этом, как ни странно, с правителями солидарна и часть интеллигенции, объявляющая себя либеральной: тезис о врожденном невежестве низших слоев общества, об их генетической неспособности к нравственной жизни весьма близок современной элите. Идея кастового устройства – чего уж там! – импонирует очень многим, особенно из числа людей зажиточных, обеспеченных и, во всех смыслах, состоятельных.
Ну что ж, автор должен сознаться, что не является поклонником «загадочных учений таинственного Востока». Даже напротив, убежден в том, что, коли человек явился на свет Божий в лоне христианской цивилизации, тут ему и место. Как говорится, где родился, там и пригодился. Более того, готов обеими руками подписаться под известным тезисом Киплинга. И вообще, белый цвет – всегда белый, искать в нем нечто желтое, коричневое или черное – явный признак дальтонизма. Тем не менее, и в этих самых учениях вы не найдете ничего, кроме подтверждения наших доводов.
В самом деле, возьмем хоть Лао-цзы. Разве не он писал: «Забудьте о мудрости, отбросьте знания, устраните ученость, и народ станет счастливее во сто крат, а Поднебесная обретет мир»? Кто, если не основатель даосизма, изрек вечную и непреходящую истину: «В древности умевший служить дао, не просвещал народ, а делал его глупым. Трудно управлять людьми, когда у них много знаний».
Даосам вторят легисты. Хан Фэй-цзы говорит уже не просто о бесполезности, но о сугубой вредности всякого просвещения: «В царстве мудрого правителя нет книг, ученых; учителями должны быть чиновники, а обучать следует только законам. Деятельность же так называемых представителей науки и искусства вредна, вносит смуту в закон, необходимо пресечь их действия, уничтожить их сборища, рассеять их сообщества». Золотые слова! Просто душа радуется…
О Конфуции и распространяться долго нечего. Все его учение можно свести к очаровательной по своей универсальности и безусловно верной формуле: всяк сверчок знай свой шесток.
Вы недолюбливаете Китай, вам ближе Индия? Учение Гаутамы греет вам душу? Да ради Бога! В чем буддийские истины противоречат доказательствам, изложенным нами в том же «Видении Дриктельма»? Будьте покойны – ни в чем. Умерщвление плоти, показанное истинному христианину, любезно и буддисту. Ибо тело, согласно Будде, есть «скопище отвратительной материи: мяса, костей, кожи, внутренностей, нечистот, желчи, мокроты, крови, жира» и прочей липкой пакости. Духовной составляющей там и не пахнет. Достичь нирваны с этакой ношей невозможно. Сказано в бенаресской проповеди: «Вот благородная истина о прекращении страдания: это уничтожение жажды бытия путем полного подавления всякого желания. И перво-наперво надлежит отбросить все фальшивые чувства привязанности к телу – телу своему и телу других». Источником страданий является самая жизнь, ее вечный круговорот, сансара, из которого нет выхода для незнающего и глупца: «Из рождения возникают лишь старость и смерть, печаль, стенание, уныние и отчаяние. Таково происхождение бездны страданий». Сколь созвучно это словам Екклесиаста: «Блаженнее всех тот, кто еще не существовал».
Вот на этой оптимистической ноте мы и хотели бы завершить наше повествование.
Смеем надеяться, что даже очень взыскательный читатель не найдет в сей повести ничего предосудительного, направленного против моральных устоев или столпов общества, ибо Церковь и власть предержащие остались в полной неприкосновенности. Напротив, полагаем, что, вполне проникнувшись верой в необходимость достижения благодати через преодоление пороков, а равно и в неизбежное торжество духа над плотью, каждый благонамеренный гражданин поспешит воспользоваться советами, найденными им на этих страницах, дабы с еще большим усердием стремиться заслужить прощение грехов и через то удостоиться Царствия Небесного в самые кратчайшие сроки.
Засим, прощайте, eplicitus est liber.
Сергей Валентинович Юдин. 1965 г.р., москвич, публиковался в журналах «Урал» (Екатеринбург), «Изящная словесность» (СПб), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Бельские просторы» (Уфа), «Северо-Муйские огни» (Северомуйск), «Менестрель» (Омск), «Великороссъ», «Искатель» (Москва), «Зеркало» (Тель-Авив), Слово/Word (США), и др., а также в сборниках «Святочные рассказы, XXI век» (ИД "Русь-Олимп", 2010г.), «Тёмные» (АСТ, 2016г.). Автор романа «Золотой лингам» ("Вече", 2012г., в соавторстве с А. Юдиным).
