(продолжение. Начало в №1/2020 и сл.)
«Эйнштейн предупреждает мир»
Весной 1946 года шестидесятисемилетний профессор Альберт Эйнштейн перешел в статус почетного профессора, эмеритуса, хотя внешне в его жизни ничего не изменилось: Институт перспективных исследований в Принстоне сохранил ему оклад, рабочий кабинет и все прежние условия для работы. В письме от 20 мая 1946 года Эрвину Шрёдингеру Эйнштейн поясняет:
«так как я угрожал, что при выходе на пенсию оставлю Принстон, что при моей популярности сочли нежелательным» [Fölsing, 1995 стр. 822].
Осенью того же года директором Института в Принстоне стал известный физик Роберт Оппенгеймер, бывший в годы войны научным руководителем Манхэттенского проекта, общепризнанный «отец атомной бомбы». Талантливый ученый и организатор научных исследований, Оппенгеймер отличался неуравновешенным характером и иногда непредсказуемым поведением.
В 1926 году, в самый горячий период становления квантовой механики, двадцатидвухлетний Роберт Оппенгеймер приехал в Гёттинген, чтобы учиться теоретической физике у Макса Борна. Юноша быстро схватывал новый материал, отличался сообразительностью и неплохой подготовкой, но его поведение на семинаре гёттингенского профессора быстро восстановило против него всех слушателей. Роберт мог прерывать любого докладчика, не обращая внимания на его возраст и заслуги, побежать к доске и показать, как тот или иной вывод можно получить логичнее или проще, чем у выступающего. Другим слушателям семинара такие постоянные прерывания и поправки явно не нравились. Попытки профессора мягко указать энергичному американцу правила корректного поведения на научном семинаре оказались безуспешными. В конце концов, терпение слушателей лопнуло, и Борн получил от них письменный ультиматум. Организатором этого действа была любимица Борна, талантливая студентка Мария Гёпперт (Maria Göppert), будущий лауреат Нобелевской премии по физике.
На листе бумаги, который выглядел как кусок пергамента, в стиле средневекового документа была составлена угроза, что все участники семинара будут его бойкотировать, если не прекратятся постоянные прерывания докладчиков.
Интеллигентный профессор не знал, как поступить. Напрямую входить в конфликт со своим студентом из Америки он не хотел и нашел другой выход: оставил документ на лекторском пульте так, чтобы его содержание было хорошо видно тому, кто подойдет к доске, а сам на несколько минут покинул аудиторию.
Расчет полностью оправдался. Когда Борн вернулся, он нашел Оппенгеймера бледным и непривычно молчаливым. После этого прерывания докладчиков полностью прекратились.
Щепетильный Макс Борн опасался, что нанёс гордому молодому человеку смертельную обиду, но тот внешне это никак не показал. А после успешной защиты сделал профессору ценный подарок – оригинальное издание «Аналитической механики» Лагранжа.
Однако Борна после этого эпизода никогда не приглашали в Принстон, в Институт перспективных исследований, которым после войны руководил его бывший студент, хотя многие физики-теоретики побывали там по приглашению Оппенгеймера. В своих воспоминаниях Макс Борн подчеркивает, что не знает точной причины, почему его не приглашали, может быть, помимо личной обиды, сыграл свою роль отказ Борна участвовать в атомных проектах [Born, 1975 стр. 312-313].
Альберт Эйнштейн ценил нового директора Принстонского Института как «необычайно способного человека с многосторонним образованием», однако близких контактов между ними не было, возможно, потому, что их «научные взгляды были диаметрально противоположны» [Fölsing, 1995 стр. 822].
С приходом в руководство Института деятельного нового директора обстановка сильно изменилось. Оппенгеймер привлек к работам много талантливой молодежи, воспитанной на квантовой механике и не представляющей другой ее интерпретации, кроме копенгагенской.
Альберт Эйнштейн (слева) и Роберт Оппенгеймер, конец 1940-х годов
Идеи Эйнштейна были для этих молодых людей далеки, никто из них не стремился присоединиться к его работе. На великого физика смотрели как на историческую достопримечательность, как смотрели бы на Исаака Ньютона, внезапно появившегося в Принстоне.
И тем не менее, Эйнштейна сопровождала такая аура, которая действовала на всех. Абрахам Пайс, на чью биографию Эйнштейна мы часто ссылались, описывает свои ощущения во время работы научного симпозиума, проходившего в Принстоне 19 марта 1949 года по случаю 70-летнего юбилея автора теории относительности:
«Мы уже сидели, когда вошел Эйнштейн. На мгновение в зале воцарилась полная тишина, а потом все встали, приветствуя его. Думаю, такая реакция была типичной не только для молодежи. Несколько раз я разговаривал с Эйнштейном в присутствии Паули, отнюдь не страдавшего застенчивостью, но и в его поведении что-то немного менялось. Чувствовалось, насколько он почитает Эйнштейна. Поведение Бора, несмотря на научные разногласия, было примерно таким же» [Пайс, 1989 стр. 14].
К атомной тематике, которая с приходом нового директора стала занимать все больше места в программе Института перспективных исследований, Эйнштейна не допускали, у него не было допуска к секретным материалам, поэтому совещания Оппенгеймера с другими бывшими участниками Манхэттенского проекта проходили на втором этаже в закрытом режиме, без посторонних. На этих совещаниях под большим секретом обсуждались вопросы построения водородной бомбы. Ни с Энрико Ферми, ни с Джоном фон Нейманом, ни с Эдвардом Теллером и с другими участниками совещаний Эйнштейн обсуждать вопросы ядерного оружия не мог.
После того, как стало известно, что Советский Союза провел в 1949 году успешные испытания собственной атомной бомбы, президент Гарри Трумэн решил форсировать свою программу создания термоядерной водородной бомбы, по разрушительной силе во много раз превосходящей атомные. Об этот он заявил в радиообращении к американскому народу 31 января 1950 года.
Через две недели, 12 февраля 1950 года, Альберт Эйнштейн выступил в телевизионной программе, посвященной проблемам термоядерного оружия. Его выступление записывалось на пленку в Принстоне.
Ведущей круглого стола в телестудии была вдова скончавшегося пять лет назад президента Элеонора Рузвельт. В передаче участвовал, кроме Эйнштейна, и Роберт Оппенгеймер, бывший в то время еще и главой Генерального совещательного комитета недавно созданной Комиссии по атомной энергии, одним из главных консультантов президента США. Как ни странно, в этот раз взгляды обоих ученых совпали, оба были против создания супербомбы, правда, по разным причинам. Эйнштейн так объяснил свое возражение против новой программы правительства:
«Водородная бомба возникает в общественном сознания как вполне вероятная достижимая цель. Президент торжественно объявил о ее ускоренном создании. Если это произойдет, то она принесет радиоактивное заражение атмосферы и связанное с этим уничтожение всего живого на Земле в пределах ее технических возможностей. Развитие происходит незаметно. Каждый шаг представляется неминуемым следствием предыдущих. А в результате нам всем все отчетливее светит общее уничтожение» [Einstein, 2004 стр. 520].
Выступление Альберта Эйнштейна по радио 12 февраля 1950 г.
Роберт Оппенгеймер тоже высказался против проекта водородной бомбы, но совсем с другим обоснованием. Аргументы Эйнштейна он считал несерьезными, как и всю его деятельность в последние десятилетия. Не случайно он как-то назвал принстонского профессора «полностью чокнутым» [Брайен, 2000 стр. 674].
Роберт Оппенгеймер считал новый проект водородной бомбы нереалистичным и слишком дорогим. Эти деньги, по его мнению, лучше было бы направить на расширение атомного арсенала Америки. Через год, когда Эдвард Теллер и математик Станислав Улам разработают новую схему водородной бомбы, Оппенгеймер изменит мнение и поддержит идею ее ускоренной реализации. Однако колебания с поддержкой проекта супербомбы в феврале 1950-го ему припомнят члены Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, когда через четыре года встанет вопрос о политической неблагонадежности «отца атомной бомбы».
Резонанс от выступления Эйнштейна по телевидению 12 февраля 1950 года был оглушительным. На следующий день газета «New York Post» вышла с огромным заголовком через всю первую страницу – «Эйнштейн предупреждает мир: запретите водородную бомбу или погибните» [Fölsing, 1995 стр. 824]. Многие газеты мира перепечатали этот материал.
С темпераментом молодого человека вмешивался семидесятилетний Альберт Эйнштейн в политические проблемы Америки и всего мира. Во времена, когда сенатор Джозеф Маккарти организовал серию политических гонений на лиц, сочувствовавших коммунистам, Эйнштейн защищал права человека и призывал к гражданскому неповиновению. В послевоенной Америке ученый снова оказался в том же положении, как в Веймарской республике: левые и либералы его поддерживали и прославляли, правые же обвиняли в предательстве и требовали лишить его гражданства и выслать из страны [Fölsing, 1995 стр. 825].
Особенно волновала ученого интеллектуальная свобода человека, которая в то время в США все более и более ограничивалась. Его лаконичные, но сочные высказывания находили широкую аудиторию и выполняли главную задачу: поднять тревогу, привлечь внимание общества к той проблеме, которая его сильнее всего заботила. Он написал 18 ноября 1954 года в газету «Reporter»:
«Если бы я был молодым человеком и стоял бы перед выбором, как лучше всего зарабатывать средства к жизни, то я бы не стал ни исследователем, ни ученым, ни преподавателем, а стал бы жестянщиком или уличным торговцем в надежде, что этим я сохраню хотя бы небольшую часть независимости, которая при нынешних обстоятельствах еще возможна» [Einstein, 2004 стр. 608].
Такое яркое противопоставление относительной свободы жестянщиков с несвободой интеллектуалов снова вызвало общественный шок. Газету забросали письмами возбужденные читатели. Карикатуристы всего мира рисовали ученого то в фартуке розничного торговца, то с раздвижным слесарным ключом. Профсоюз слесарей-водопроводчиков и слесарей-монтажников из Чикаго принял Эйнштейна своим почетным членом, выдав ему профсоюзный билет. Главное, что газеты Америки вынуждены были обратиться к теме зажима интеллектуальных свобод. Выскажись в подобном ключе кто-то другой, вряд ли бы это вызвало такой резонанс. Но Эйнштейн всегда стоял в центре внимания прессы, знал это и использовал свою популярность на благое дело.
Коллеги великого физика знали, что он серьезно верит в то, за что борется. И все же ему приходилось разъяснять свою позицию. В письме Эйнштейна Артуру Траубу (Arthur Traub) из Йельского университета от 24 ноября 1954 года читаем:
«Я бы хотел подчеркнуть, что методы невежд, которые, пользуясь своим высоким властным положением, сплошь и рядом неразумно тиранизируют профессиональных интеллектуалов, не могут безропотно быть приняты этими самыми интеллектуалами. Подобным образом действовал Спиноза, который отказался от профессуры в Гейдельберге (в противоположность Гегелю – примечание А. Эйнштейна), чтобы зарабатывать себе на хлеб, не закладывая свою свободу» [Hermann, 1994 стр. 540].
Общественные и политические дела волновали его не менее научных. В начале января 1955 года семидесятипятилетний Эйнштейн благодарил своего старого друга, бельгийскую королеву-мать Елизавету Баварскую за новогодние поздравления и тут же переходит к политике:
«Когда я смотрю сегодня на человеческий мир, ничто не поражает меня столь сильно, как короткая память в вопросах, касающихся политики. Вчера Нюрнбергские процессы, сегодня вооружение Германии, проводимое под большим давлением» [Einstein, 2004 стр. 610].
Главную опасность для человечества Эйнштейн видел в грядущей мировой ядерной войне. Ему оставалось прожить всего два месяца, но и за это время судьба дала ему возможность еще раз послужить обществу на этом фронте. Началом акции послужило письмо его любимого английского философа Бертрана Рассела от 11 февраля 1955 года с предложением убедить общественность и правительства ведущих стран, что в ядерной войне, если она произойдет, не будет ни победителей, ни побежденных, а человечеству грозит общее уничтожение. Рассел просил великого физика:
«Есть ли у Вас возможность собрать под Вашим руководством примерно шесть человек высшей научной репутации, чтобы выпустить совместную декларацию, которая разъяснит необходимость предотвращения войны? Эти люди должны быть в своих политических взглядах столь различны, чтобы подписанная ими декларация очевидным образом не могла иметь ни прокоммунистическую, ни антикоммунистическую направленность» [Einstein, 2004 стр. 618].
Альберт Эйнштейн, который перед этим перенес тяжелейший приступ болезни, оборвавшей через два месяца его жизнь, ответил на той же неделе, 16 февраля 1955 года: «Я согласен с каждым словом Вашего письма от 11 февраля» [Einstein, 2004 стр. 621].
К Расселу у Эйнштейна было особое отношение: он высоко ценил не только смелость и последовательность его политических взглядов, но и литературный талант писателя и философа. В то время, когда сестра Майя была прикована тяжелой болезнью к постели в его доме, Альберт читал ей вслух разные книги.
Майя Эйнштейн жила в доме Альберта до своей кончины
В письме Мишелю Бессо, написанном 12 декабря 1951 года сразу после ее кончины, Эйнштейн сообщает:
«В годы ее страданий мы вместе прочитали большую часть лучших книг, написанных во все времена. Но больше всего она любила Бертрана Рассела, и я, кстати, тоже. Стиль его достоин восхищения, и до глубокой старости он так и остался каким-то озорником» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 41].
Бертран Рассел подготовил окончательный текст декларации, получившей название «Манифест Рассела-Эйнштейна». Альберт попытался привлечь к общему делу Нильса Бора, признанного главу школы квантовых физиков. Он написал своему давнему другу и вечному оппоненту письмо от 2 марта 1955 года в таком шутливом тоне, будто разговаривал с ним в копенгагенском институте:
«Дорогой Нильс Бор, не хмурьтесь так, речь идет не о наших старых разногласиях по физике, а о том, в чем между нами царит полное единство мнений» [Einstein, 2004 стр. 625].
Эйнштейн признался, что не хотел бы подписывать письмо первым, чтобы не навредить общему замыслу:
«Моя подпись была бы полезна в Европе, но не в США, где меня считают паршивой овцой (не только в вопросах науки – примечание А. Эйнштейна)» [Einstein, 2004 стр. 626].
Несмотря на «полное единство мнений», Нильс Бор отказался участвовать в этой акции. Эйнштейн подписал Манифест 11 апреля 1955 года и послал его с коротким сопроводительным письмом Расселу. Это была последняя подпись великого физика под официальным документом.
Помимо Рассела и Эйнштейна, декларацию подписали еще восемь ученых из шести стран: Перси Бриджмен (Percy Bridgman) и Герман Мёллер (Hermann Muller) из США, Сесил Пауэлл (Cecil Powell) и Джозеф Ротблат (Joseph Rotblat) из Великобритании, Фредерик Жолио-Кюри из Франции, Леопольд Инфельд из Польши, Хидэки Юкава (Hideki Yukawa) из Японии и Макс Борн из Германии. К ним вскоре присоединился Лайнус Полинг (Linus Pauling) из США. Всего под Меморандумом подписались одиннадцать известных ученых, все они, за исключением Ротблата и Инфельда, Нобелевские лауреаты.
Бертран Рассел послал копии подписанного Манифеста главам основных заинтересованных правительств: президенту США Дуайту Эйзенхауэру, председателю Совета Министров СССР Николаю Булганину, премьер-министру Великобритании Энтони Идену, президенту Рене Коти, Председателю КНР Мао Цзэдуну, премьер-министру Канады Луи Сен-Лорану.
Сорок с лишним лет назад Эйнштейн подписал другой Меморандум, вошедший в историю как «Призыв к европейцам». Он был составлен в год, когда началась Первая мировая война, известным врачом-кардиологом, профессором Берлинского университета Георгом Фридрихом Николаи. Автор Манифеста призывал людей, которым дорога культура, объединиться и создать «Союз европейцев», под управлением которого войны на континенте станут столь же невозможными, как война между Баварией и Вюртембергом внутри Германии [Беркович, 2018 стр. 44]. Тогда идея Манифеста Николаи-Эйнштейна провалилась, документ кроме его автора Георга Николаи и Альберта Эйнштейна, внесшего в текст небольшую правку, практически никто из берлинских интеллектуалов не подписал.
Судьба Манифеста Рассела-Эйнштейна оказалась совсем иной. О нем заговорила пресса многих стран. Даже в Ватикане призыв остановить ядерную войну нашел положительный отклик, официальный печатный орган папского престола газета «L’Osservatore Romano» назвала Манифест благородным призывом и сожалела только о том, что аналогичный призыв Римского папы не получил столь широкое признание [Einstein, 2004 стр. 664].
Манифест Рассела-Эйнштейна лег в основу решений первой Пагуошской конференции ученых за мир, разоружение и безопасность, состоявшейся в июле 1957 года в канадском городе Пагуоше, провинция Новая Шотландия. С тех пор такие конференции проводятся регулярно, один-два раза в год, а с 2007 года решено собираться раз в два года.
Альберт Эйнштейн судьбу подписанного им Меморандума уже не застал, он скончался через неделю после того, как подписал его, и за три месяца до того, как документ был официально опубликован.
«Завидная судьба»
Через две недели после своего семидесятилетия, которое он назвал «грустным событием», Альберт Эйнштейн в письме Морису Соловину от 28 марта 1949 года выглядит уставшим и разочарованным:
«Вы думаете, что я с чувством полного удовлетворения смотрю на дело всей моей жизни. Вблизи же все выглядит иначе. Нет ни одного понятия, относительно которого я был бы уверен, что оно останется незыблемым. Я даже не уверен, что нахожусь на правильном пути вообще. Современники же видят во мне еретика и реакционера, который, так сказать, пережил самого себя. Все это, конечно, вопрос моды и объясняется их недомыслием, но чувство неудовлетворенности поднимается во мне изнутри» [Эйнштейн, 1967a стр. 561].
Несмотря на то, что преодолеть математические трудности создания единой теории поля автору теории относительности не удается ни с одним из посланных ему судьбой ассистентов, Эйнштейн не считал свою работу бесполезной. Напротив, в письме от 14 декабря 1946 года Мишелю Бессо, с которым он делился самым сокровенным, Альберт называет ее плодотворной и верит в будущее признание:
«Единственный с кем мне приходится иметь дело де факто, – это мой ассистент, вместе с которым я тружусь над приложениями теории относительности, – тихая, плодотворная работа, значение которой будет со временем признано» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 17].
Надежда пронизывает и его письмо Мишелю от 15 апреля 1950 года, хотя автор отдает себе отчет в немыслимой сложности задачи:
«Отсюда получается, что возможность сравнения с чем-то известным из опыта следует ожидать только в том случае, когда найдены строгие решения системы уравнений, в которых «отразятся» «известные» из опыта образы и их переменные воздействия. Но так как это чудовищно трудно, то можно понять и скептическую позицию современных физиков. Пока что они имеют полное право считать мой путь неплодотворным. Но долго это продолжаться не будет. Постепенно они увидят, что с помощью квазиэмпирического метода в сути вещей не разобраться» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 38].
Простота и скромность отличали поведение и внешний вид Альберта Эйнштейна. Во время путешествия по Америке оперный бинокль на простой бечевке заменял ему подзорную трубу, 1931 г.
Трудность задачи не обескураживает ученого, напротив, он сражается с проблемами, не жалея себя, как Дон Кихот сражался с ветряными мельницами. Не зря и сам Эйнштейн вспоминает героя романа Сервантеса в одном из последних посланий к Мишелю Бессо. В том же письме от 15 апреля 1950 года мы читаем:
«Это верно, что при таких обстоятельствах оказываешься в положении Дон Кихота, поскольку нет никакой уверенности в том, что когда-либо будет возможность узнать, „истинна“ ли теория или нет» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 37].
Чем дольше длится борьба за единую теорию поля, тем чаще приходят сомнения. В письме Бессо от 12 декабря 1951 года они выражены наиболее ярко:
«Целых 50 лет сознательного поиска ничуть не приблизили меня к ответу на вопрос: что такое кванты света? Сегодня же любой проходимец считает, что ему это известно, но он заблуждается. В возможности естественного обобщения гравитационных уравнений я теперь уверен, но не могу выяснить, кроется ли за этим что-либо физически истинное» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 41].
Вот одно из типичных признаний старому другу Мишелю , сделанное 24 июля 1949 года:
«После нескольких лет работы я, наконец, нашел естественное обобщение уравнений гравитационного поля; я полагаю, что оно окажется пригодным для единой теории поля. Однако из-за того, что вычислить соответствующие интегралы очень трудно, я не располагаю вескими аргументами ни за, ни против. Авгуры сходятся на том, что современной математике с этим не справиться. Но я не прекратил борьбу и мучительно занимаюсь этим денно и нощно» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 22-23].
Но как всегда у Эйнштейна, на смену сомнениям вновь приходит надежда, что он на правильном пути. В письме Мишелю от 6 марта 1952 года читаем:
«Должен тебе сказать, что мне при обобщении общей теории относительности удалось добиться весьма решительного успеха (пару недель тому назад). До сих пор уравнения для несимметричного поля не были однозначно определены. Теперь этот недостаток преодолен расширением групповых свойств поля» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 44].
В отличие от большинства коллег-физиков, которые ищут законы природы, отталкиваясь от опытных фактов, Альберт Эйнштейн шел другим путем: он пытался сформулировать теорию, исходя из общих логических требований к ней. Свой путь он обосновывает такими соображениями (письмо Бессо от 20 марта 1952 года):
«И чем дальше продвигается теория, тем отчетливее становится ясным, что индуктивным путем нельзя найти основные законы, на основе одних опытных фактов (например, уравнения поля тяготения или уравнения Шредингера в квантовой механике)» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 45].
И затем следует чеканная формулировка, достойная войти в учебники философии познания: «Путь от частного к общему интуитивен, путь от общего к частному — логичен» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 45].
Именно с помощью смелых логических допущений можно, по мнению Эйнштейна, построить новую единую теорию, которую подтвердят результаты экспериментов:
«И мы как раз весьма далеки от существования разумной и согласующейся с фактами теории света и материи! Мне кажется, что продвинуть этот вопрос дальше смогут только смелые умозрительные заключения, а не аккумулирование опытных данных. Имеется более чем достаточно непонятного экспериментального материала» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 54].
И все же сомнения не оставляют. Не видеть безуспешность своих многолетних усилий великий физик не мог. И от самого близкого друга, с которым сохранил на всю жизнь общение на «ты», скрыть свою неуверенность он и не пытался (письмо Бессо от 14 мая 1954):
«В случае обобщенной теории поля дело настолько запутано, что мне и самому не ясно, следует ли верить в ее истинность или нет. Над этим еще многие поломают себе голову и после того, как меня не станет» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 66].
И в другом письме от 22 сентября 1953 года: «Мы, наверное, не доживем до решения этого вопроса» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 61].
Альберт Эйнштейн (справа) категорически отказывается взять скрипку, которую ему предлагает композитор Герберт Крацман (слева), 1950-е годы
В последнем письме Мишелю Бессо от 10 августа 1954 года Эйнштейн допускает, что все последние десятилетия шел не тем путем:
«Но я считаю вполне возможным, что физика может быть обоснована не только с помощью понятия поля, т. е. непрерывной структуры. Тогда из всего моего воздушного замка, включая и теорию гравитации, да и всю остальную нынешнюю физику, ничего не останется» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 71-72].
Альберт Эйнштейн привык в одиночку решать сложнейшие задачи. Триумф общей теории относительности, к которому он упорно шел в течение десяти лет, давал надежду, что и с единой теорией поля, охватывающей и макро- и микромир, тоже удастся рано или поздно справиться. Но в немыслимой сложности этой задачи ученый не сомневался. Этому его тоже научил богатый жизненный опыт. Верному Мишелю Бессо он как-то признался (письмо от 15 апреля 1950):
«За свою долгую жизнь я научился одному: подобраться к „Нему“ поближе чертовски трудно, если только стремиться проникнуть вглубь» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 39].
Альберт Эйнштейн во время диагностической операции, 1948 г.
Опускать руки и останавливаться на полпути Альберт не привык. Всю жизнь он работал, используя каждую свободную минуту. И до последнего часа не прекращал «стремиться проникнуть вглубь».
Однако здоровье ученого становилось все хуже и хуже. Морису Соловину он признается в письме от 27 февраля 1955 года:
«Я только что преодолел довольно тяжелую анемию, от которой меня избавило медицинское искусство. Колеса снова кое-как крутятся, только мозг слегка заржавел. Нельзя не признать, что дьявол добросовестно ведет счет годам» [Эйнштейн, 1967a стр. 575].
Альберт Эйнштейн (слева) встречает сына Ганса Альберта в Америке, 1937 г.
Вечером в среду 13 апреля 1955 года с Эйнштейном случился приступ – разорвалась аневризма брюшной аорты. О своей болезни он знал давно, но от операции отказывался. Его слова сохранила бессменный секретарь последних десятилетий Хелен Дюкас:
«Я уйду, когда сам того захочу. Искусственно продлевать жизнь – бездарно. Я сделал свое, пора уходить. Я хочу уйти красиво» [Пайс, 1989 стр. 454-455]
В пятницу 15 апреля Эйнштейна перевели в принстонский госпиталь. На последнюю встречу с отцом прилетел старший сын Ганс Альберт.
Альберт Эйнштейн и Хелен Дюкас, которая после смерти Эльзы вела домашнее хозяйство и переписку учёного
После уколов морфия больному стало лучше, и в субботу он позвонил домой, попросив принести ему очки и последние заметки по единой теории поля.
В январе 1951-го Эйнштейн написал бельгийской королеве-матери, с которой в тридцатые годы играл струнные квартеты:
«Я больше не играю на скрипке. С годами мне становится невыносимым слушать собственную игру. Надеюсь, Вас не постигла та же участь. Что еще остается мне – это бесконечная работа над сложными научными проблемами. Волшебное очарование этой работы останется со мной до последнего вздоха» [Хофман, 1983 стр. 197].
Он и работал до последнего вздоха. Абрахам Пайс, часто беседовавший с Эйнштейном в Принстоне, описывает свою последнюю встречу с ним в декабре 1954 года.
Альберт Эйнштейн с еврейскими детьми, 1950-е годы
Ученый болел и несколько недель не показывался в институте, а Пайс хотел с ним попрощаться перед тем, как уехать в отпуск:
«Войдя в дом, я поднялся на второй этаж и постучал в дверь его кабинета. Раздался тихий голос: „Войдите“. Эйнштейн сидел в кресле, на ноги было наброшено одеяло, на коленях лежал блокнот. Он работал. Эйнштейн тут же отложил записи и поздоровался со мной. Мы приятно провели с полчаса, разговаривая не помню уж о чем. Затем мы попрощались, обменявшись рукопожатием. Подойдя к двери кабинета, до которой было шагов пять, я оглянулся. Эйнштейн сидел в кресле с блокнотом на коленях, с карандашом в рук, забыв обо всем. Он работал» [Пайс, 1989 стр. 455].
Двенадцать страничек, испещренных формулами и и уравнениями, остались на его прикроватной тумбочке в принстонском госпитале, когда в четверть второго ночи в понедельник 18 апреля сердце Альберта Эйнштейна остановилось.
В письме жене Макса Борна Хедвиг, написанном уже после смерти Эйнштейна, его падчерица Марго описала последние часы великого ученого:
«Сначала я его не узнала, так он изменился в лице от болей и потери крови. Но его сущность осталась прежней. Он обрадовался тому, что я немного лучше выгляжу, шутил со мной и полностью осознавал свое состояние; он говорил с глубоким спокойствием – даже с легким юмором – о врачах и ожидал своего конца как предстоящее природное событие. Таким же бесстрашным, каким он был в жизни, таким же спокойным и скромным был он перед лицом своей смерти. Без сентиментальности и без сожаления ушел он из этого мира» [Einstein-Born, 1969 стр. 310].
Альберт Эйнштейн с секретарем Хелен Дюкас (слева) и приемной дочерью Марго, 1950-е годы
Словно предвидя свой конец, он писал Мишелю Бессо 24 июля 1949 года:
«Завидная судьба, когда до последнего вздоха ты захвачен работой» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 23].
Как не раз случалось с Эйнштейном, его слова снова оказались пророческими.
(окончание следует)
Литература
Born, Max. 1975. Mein Leben. Die Erinnerungen des Nobelpreisträgers. München : Nymphenburger Verlagshandlung, 1975.
Einstein, Albert. 2004. Über den Frieden. Weltordnung oder Weltuntergang? Hrsg. von Otto Nathan und Heinz Norden. Neu Isenburg : Abraham Melzer Verlag, 2004.
Einstein-Born. 1969. Albert Einstein – Hedwig und Max Born. Briefwechsel 1916-1955. München : Nymphenburger Verlagshandlung, 1969.
Fölsing, Albrecht. 1995. Albert Einstein. Eine Biographie. Ulm : Suhrkamp, 1995.
Hermann, Armin. 1994. Einstein. Der Weltweise und sein Jahrhundert. Eine Biographie. München : R. Piper , 1994.
Беркович, Евгений. 2018. Революция в физике и судьбы ее героев. Альберт Эйнштейн в фокусе истории ХХ века. М. : URSS, 2018.
Брайен, Дэнис. 2000. Альберт Эйнштейн. Пер. с англ. Е.Г. Гендель. Минск : Попурри, 2000.
Пайс, Абрагам. 1989. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. Перевод с англ. В.И. и О.И. Мацарских. Под редакцией А.А. Логунова. М. : Наука, 1989.
Хофман, Банеш. 1983. Альберт Эйнштейн: творец и бунтарь. М. : Прогресс, 1983.
Эйнштейн, Альберт. 1967a. Письма к Морису Соловину. Собрание научных трудов в четырех томах. Том IV, с. 547-575. М. : Наука, 1967a.
Эйнштейн-Бессо-2. 1980. Переписка А. Эйнштейна и М. Бессо. 1903-1955. [авт. книги] У.И. Франкфурт (сост.). Эйнштейновский сборник 1977, с. 5-72. М. : Наука, 1980.
Примечание
[*] Серия моих статей под названием «Трагедия Эйнштейна, или Счастливый Сизиф» в другой, чем здесь, редакции опубликована в четырех номерах журнала «Наука и жизнь», начиная с №1/2020.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer5/berkovich/
