Предисловие
Во вторник, — 12 декабря 1944 года, — на 3-й странице газеты «Красная Звезда» был опубликован очерк «В Италии» с подзаголовком «Листки из блокнота». Его автором был известный советский военный корреспондент, поэт и драматург Константин Симонов.
Справка. Константин (Кирилл) Михайлович Симонов Родился 15 (28) ноября 1915 г. в Петрограде в семье аристократов — генерал-майора Михаила Симонова и княжны Александры Оболенской. Умер в Москве 28 августа 1979г. Константин Симонов — русский советский прозаик, поэт, драматург, киносценарист, военный корреспондент. Лауреат Ленинской и шести Сталинских премий. Участник боёв на Халхин-Голе (1939) и Великой Отечественной войны 1941–1945 г. С июля 1941-го до осени 1946-го, служил военкором «Красной Звезды». Полковник Советской Армии. Главный редактор журнала «Новый мир» (1946–1950 и 1954–1958). Главный редактор «Литературной газеты» (1950–1953). Секретарь Правления Союза писателей СССР. Депутат Верховного Совета. Герой Социалистического Труда (1974). Константин Симонов вернул в литературу Михаила Зощенко, напечатав в 1946 г. в журнале «Новый мир» его рассказы, а в самый разгар анти-космополитической кампании спас жизнь Ильи Эренбурга, организовав его творческий вечер. Как председатель общественного совета ЦДЛ инициировал выставки Пиросмани, Петрова-Водкина, Татлина, Хлебниковой. Находясь в общественном совете Театра на Таганке, своим влиянием помогал «пробиваться» либеральным спектаклям Юрия Любимова. Благодаря Константину Симонову удалось снять опалу с романов Ильфа и Петрова (1953), опубликовать роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1966), добиться издания переводов самых значительных произведений Эрнеста Хемингуэя, Артура Миллера, Юджина О’Нила. Неизвестно, как сложилась бы судьба фильма Алексея Германа «Двадцать дней без войны», если бы автор сценария Константин Симонов не стал его адвокатом. После смерти Константина Симонова в сентябре 1979 года его дети исполнили последнюю волю своего отца и втайне от властей вместе с ближайшими родственниками развеяли прах Константина Симонова над Буйничским полем под Могилёвом — ныне Белоруссия.
Константин Михайлович Симонов
Очерк «В Италии» был написан в «лучших традициях» советской военной журналистики о «N-ских гарнизонах». В нём нет упоминаний ни о цели поездки Константина Симонова в Италию и Бари, ни о советской авиагруппе особого назначения (АГОН) которая базировалась в то время на аэродроме Палезе, да и слово «советский» упоминается всего один раз в эпизоде посещения римской оперы.
Зато есть небольшой рассказ о Бари, его архитектуре, дорогах, барийских моряках, рыбном рынке, кинопремьере фильма Чарли Чаплина «Диктатор» в городском кинотеатре, футбольном матче между англичанами и югославами на стадионе Бари, кинотеатре, много впечатлений от поездок по Италии и встреч с простыми итальянцами. (см. приложение №1 — авт.).
В 80-х годах прошлого века, пережив опалу Хрущёва после смерти Сталина, который считал Симонова своим «придворным поэтом», — Константин Михайлович издал свои фронтовые дневники под названием «Разные дни войны» значительно расширив в них и свой очерк об Италии и рассказ о Бари. Ранее появились в печати и три стихотворения, которые поэт написал в Бари и которые очень условно (сам Константин Симонов эти стихотворения в отдельный цикл никогда не объединял — авт.) можно назвать стихотворениями «итальянского» или «барийского» цикла.
Справка. История создания и публикации книги военных дневников Константина Симонова «Разные дни войны» очень драматична. Вести дневники на фронте было запрещено, и фронтовой корреспондент Константин Симонов, выезжавший по заданиям редакции «Красной Звезды» на передовую практически всю Вторую мировую войну, нашёл выход из этой ситуации. По возвращению с фронта он надиктовывал машинистке в редакции газеты «Красная Звезда» свои воспоминания о поездке и вместе с рабочими записями сдавал главному редактору, который эти записи хранил в личном сейфе. Так Симонову удалось сохранить записи событий, которые легли в основу книги военных дневников «Разные дни войны». Первый вариант военных дневников Константина Симонова, получивший название «100 суток войны», был готов в 1960 году, но не был допущен к печати по цензурным соображениям того времени. После многочисленных цензурных изъятий и правок книга «Сто суток войны» в 1966 году была принята к печати издательством «Советская Россия» и объявлена подписчикам в 6-м, — последнем томе собрания сочинений Константина Симонова, который должен был выйти в конце 1968 года. Она была также принята к публикации в журнале «Новый мир» и даже набрана в типографии журнала в конце лета 1966 года, но вмешалась военная (ГлавПУР), литературная (ГлавЛит) и коммунистическая партийная цензура (сохранились письма Симонова Брежневу и Демичеву — авт.) и набор готового журнала был рассыпан, а книжные издания отменены. Тем не менее Константин Симонов не сдался и продолжал работать над своими дневниками. Ему пришла в голову счастливая мысль, которая позволила смягчить цензуру — публикацию своих военных дневников, к тому времени получивших название «Разные дни войны», он начал с победного 1945 года. Дневники 1945 года впервые опубликованы в журнале «Дружба народов» (1973, №1,2), дневники 1942–1944 годов там же (1974, №4, 5, 6), и завершилась публикация «Разных дней войны» Константина Симонова в журнале «Дружба народов» дневниками 1941 года (1974, №11, 12. / 1975, №1). Таким образом, в журнале «Дружба народов» (1974, 1975) под названием «Разные дни войны» впервые были опубликованы военные дневники Константина Симонова, которые он сам считал главным из того, что было им написано о войне. (Подробнее см. Лазарев Л. Живым не верится, что живы: Заметки о литературе, посвящённой Великой Отечественной войне. — М.: МИК, 2007. — 416. От звонка до звонка… О фронтовых дневниках Константина Симонова «Разные дни войны»- с.30-59.).
Справка. ГлавПУР — Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота СССР — центральный военно-политический орган управления, осуществлявший партийно-политическую работу в Вооружённых силах РСФСР и СССР, существовавший в 1919–1991 годах. Главлит — Главное управление по делам литературы и издательств — орган государственного управления Союза Советских Социалистических Республик, осуществлявший цензуру печатных произведений и защиту государственных секретов в средствах массовой информации в период с 1922 по 1991 годы.
В 1967 году узнав из прессы о готовящихся изданиях «100 суток войны» на Константина Симонова вышли представители итальянского издателя Риццоли (Rizzoli), которые хотели перевести книгу на итальянский язык.
Справка. Издательский дом Rizzoli был основан в 1929 году итальянским предпринимателем Анджело Риццоли. Сначала он приобрел четыре итальянских журнала, а затем занялся издательской деятельностью. Настоящие успехи пришли к компании с началом 70-х годов, когда она купила популярную итальянскую газету «Il Corriere della Sera», первый номер которой был напечатан еще в далеком 1876 году. В 1990 году издательство Rizzoli также заполучило испанскую компанию Unidad Editorial, контролирующую такие известные издания как «El Mundo», «Expansion» и «Marca». В результате, издательский дом Rizzoli превратился в международную медиа компанию и в 2003 году сменил свое название на RCS.
После консультаций в отделе культуры ЦК КПСС, и с послом СССР в Италии Н.С. Рыжовым, Симонов дал предварительное согласие на публикацию в Италии, оговорив условие о том, что книга вначале должна выйти в СССР. Встреча К. Симонова и сотрудника посольства СССР Л. Копалета с А. Риццоли и генеральным директором его издательства Д. Феррауто состоялась в октябре 1967 года в Италии (предположительно в Милане — авт.). В журнале «Эуропео» («L’Europeo»), финансируемом издательством Риццоли, даже вышло интервью Симонова. (Журнал «Эypoпeo» от 9 ноября 1967 года — авт.). После цензурного запрета «100 суток войны» итальянцы начали форсировать события, что сильно напугало писателя, который прекрасно понимал, что публикация его книги за рубежом без одобрения ЦК КПСС и КГБ равнозначна предательству Родины и литературной смерти. Стремясь избегнуть этих последствий, в январе 1968 года Константин Симонов написал письмо Леониду Брежневу, где объяснил создавшуюся ситуацию. (см. приложение №2). Генеральный секретарь ЦК КПСС его письмо прочитал. На оригинале симоновского обращения сохранилась помета: «т. Брежнев Л.И. читал 17/I и говорил с т. Симоновым». Однако содержание разговора писателя с вождём до сих пор неизвестно. (Подробнее см. Огрызко В. «Дневниковая передышка». — «Литературная газета» №47 (6533). — 29.11. 2015.).
Об истории поездки Константина Симонова в Италию в конце октября 1944 года и стихах «барийского» цикла мне удалось поговорить с сыном поэта Алексеем Кирилловичем Симоновым. Отрывки из его интервью и дневников Симонова я и представляю в этом материале.
Справка. Алексей Кириллович (Константинович) Симонов. Родился в Москве 8 августа 1939г. в семье поэта, драматурга, писателя Константина Михайловича Симонова (1915–1979) и Евгении Самойловны Ласкиной (1915–1991), литературного редактора. Деда по материнской линии трижды ссылали, сестра матери шесть лет провела в ГУЛАГе, дед по отцовской линии генерал-майор Симонов исчез во время гражданской войны. Алексей Симонов известный советский и российский общественный деятель, правозащитник, писатель, переводчик, кинорежиссёр, педагог. Его фильм «Отряд» был признан лучшим советским фильмом 1985г. С 1991 г. президент Фонда защиты гласности. C 2001 — председатель жюри международной премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок».
Алексей Симонов
Десять дней без войны, или Итальянская «самоволка» Константина Симонова
Вокруг поездки Константина Симонова в Италию в октябре 1944 года, вернее о её якобы «спонтанности и самостоятельности», существует миф, который тиражируется уже много лет. Частично к этому руку приложил и сам Константин Михайлович в своих дневниках. Хотя, надо отдать ему должное, — он расставил намёки в тексте дневников, предшествующем описанию его итальянской «самоволки». Это рассказ о встречах в октябре 1944 года в румынской Крайове с генералом Николаем Корнеевым — кадровым сотрудником советской разведки и главой советской военной миссии в Югославии, о своём запросе-просьбе полететь в Югославию, который он через Корнеева отправил на имя Народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова (и получил через пару дней через Корнеева от Молотова (!!!) положительный ответ — авт.), история о том как генерал Корнеев помог писателю побывать в Югославии (публикация в «Красной Звезде» от 5 октября 1944 г. — авт.). и познакомил Симонова с Иосифом Броз Тито, после чего тот взял у маршала интервью (публикация в «Красной Звезде» от 11 октября 1944г. — авт.).
Справка. Корнеев Николай Васильевич (08.05.1900 — …07.1976). Родился в д. Каменка, Богородицкого уезда, Тульской губернии, Российской империи. В 1919 г. окончил Екатеринославскую инженерную школу. Участник Гражданской войны. С июля 1926 г. находился в распоряжении Разведывательного управления Штаба РККА. В 1929 г. окончил Восточный факультет Военной академии им. Фрунзе. Начальник оперативной части 35-й стрелковой дивизии и «спецработа в разведотделе штаба» ОКДВА (июнь 1929–март 1930), «специальная командировка в Китай» (март 1930–февраль 1931). Помощник начальника Разведотдела Ленинградского военного округа с августа 1935 г. В мае 1939 г. назначен преподавателем Академии Генштаба РККА. Участник советско-финляндской войны. С января 1940 г. — заместитель начальника оперативного отдела Северо-Западного фронта. Комдив (21.03.1940). Генерал-майор (4.06.1940). Генерал-лейтенант (04.10.1943). Глава военной миссии в Югославии (январь — декабрь 1944). Заместитель начальника 4-го, 5-го (июнь 1945 — июнь 1946) управлений ГРУ Генштаба, старший преподаватель кафедры военного искусства Академии Генштаба (июнь 1946 — май 1953). С мая 1953 г. в отставке. Умер в Москве, похоронен на Кунцевском кладбище.
Николай_Васильевич Корнеев
Всю войну вокруг фигуры лидера югославских партизан — маршала Тито, — шла ожесточённая борьба в первую очередь британской и советской разведок, которая достигла апогея к осени 1944 года — моменту приближения Красной Армии к границам Югославии. И Тито прекрасно это понимал и выгодно использовал в своей политической карьере.
Из интервью Сергея Нарышкина — директора Службы Внешней Разведки России:
«Нельзя не упомянуть и наших военных разведчиков, сыгравших немаловажную роль в налаживании военно-политического и материально-технического взаимодействия между Москвой и Белградом в тяжелые годы войны. Направленная в Югославию в феврале 1944 г. советская военная миссия во главе с генерал-лейтенантом Николаем Васильевичем Корнеевым активно содействовала организации регулярного воздушного сообщения между Красной армией и югославскими партизанами. В результате в течение 1944 г. в оккупированную страну было доставлено 1758 тонн грузов с вооружениями, боеприпасами, обмундированием и медикаментами и свыше 2600 советских военных специалистов и медработников. Корнееву довелось также принять личное участие в организации тайного визита в Москву верховного главнокомандующего НОАЮ (Народно-освободительной армии Югославии — авт.) маршала Тито для переговоров с Иосифом Сталиным. Результатом состоявшихся в конце сентября 1944 г. личных консультаций стало соглашение о совместном проведении выдающейся «Белградской операции» по освобождению балканских стран.». (цит. по интервью С. Нарышкина газете «Вечерње новости» (Сербия) от 23 ноября 2019 г.).
В сентябре 1944 года маршал Тито сделал окончательный выбор в пользу СССР, улетев на советском военном самолёте с югославского острова Вис в Крайову, а затем и в Москву, где ему был устроен пышный приём и две личные встречи со Сталиным. Затем он вернулся в Крайову для совместного с Красной армией планирования военных операций по окончательному освобождению Югославии от немцев. Надо отметить, что пребывание Тито в Крайове считалось государственной военной тайной. Вот на таком фоне, — вернее на банкете, посвящённом награждению маршала Тито советским орденом Суворова первой степени, — и состоялась устроенная штатным военным разведчиком — генералом Николаем Корнеевым встреча Константина Симонова и Иосифа Броз Тито и первое большое интервью в «Красной Звезде» для советского читателя:
«… в котором со слов маршала Тито были рассказаны факты его биографии, тогда большинству читателей нашей «Красной звезды» еще неизвестные, а сейчас хорошо всем знакомые.
В конце разговора с маршалом мне пришлось задать ему еще один вопрос, не упомянутый в интервью, деликатный, но необходимый:
— Скажите мне, где я брал у вас это интервью?
Тито усмехнулся.
— Очевидно, там, где вы будете завтра утром. (…)
Интервью было перепечатано, согласовано и оставлено генералу Корнееву для передачи в Москву. (выделено мной — авт.). Теперь оставалось только лететь туда, где я его брал». (Цит. по с. 410. — Симонов Константин. Собр. соч. в 10 тт. — М.: Худож. лит., 1979. — Т. 9. Разные дни войны: дневник писателя. Т. 2. 1942 — 1945. Далее ссылки на собрание сочинений приводятся с указанием страницы.).
И Симонов слетал в Южную Сербию в район города Ниша, откуда через Софию добрался до Крайовы и вместе с работниками советской миссии вылетел поближе к Белграду в город Врщац, где, как принято считать, произошла его «случайная» встреча с кадровым советским разведчиком, полковником Степаном Соколовым.
Из дневников К. Симонова:
«… на аэродроме во Врщаце я встретился с человеком, о котором до этого знал только понаслышке, — с начальником нашей авиационной базы в Южной Италии, в Бари, полковником Соколовым, который находился на аэродроме во Врщаце, выполняя специальное задание командования». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 432).
Справка. Соколов Степан Васильевич (09(22).12.1903–конец ноября 1976). Родился в с. Ново-Спасовка Бердянского уезда Запорожской губернии. Участник Гражданской войны. В 1926 г. поступил в Качинскую школу военных летчиков. Через шесть лет летной работы продолжил учебу на командном факультете Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского. По ее окончании он был назначен командиром разведывательной эскадрильи, однако через несколько месяцев по линии ВВС был командирован в Чехословакию. В военной разведке с 1936 г. В 1937 г. перешел на службу в Главное разведывательное управление (ГРУ) Генерального штаба Красной Армии. Здесь его и застала война. В ГРУ: заместитель начальника советской военной миссии в Югославии (февраль–июль 1944), начальник авиабазы по транспортировке грузов в Югославию (июль 1944–май 1945), военной миссии в Албании (май 1945–май 1946). Военный атташе при посольстве СССР в Албании (май 1946–сентябрь 1950), преподаватель (апрель–сентябрь 1951), начальник курса (сентябрь 1951–июль 1955) Военно-дипломатической академии Советской армии, начальник Отдела внешних сношений (июль 1955–май 1961). Военный, военно-воздушный атташе при посольстве СССР во Франции (май 1961–июнь 1967), заместитель начальника Военно-дипломатической академии Советской армии (июль 1968–август 1969). Владел французским и чешским языками. Генерал-лейтенант (23.02.1963). С июля 1969 г. в отставке. Умер в Москве, похоронен на Кунцевском кладбище.
Из дневников К. Симонова:
«Не знаю, правда ли не предвиделось тех оказий, которые я имел в виду, или нашим авиаторам в те дни было почему-то не с руки отправлять меня туда, куда я просился, но Степан Васильевич Соколов сразу и решительно сказал, что таких возможностей пока нет. Но, пожалуй, если генерал Корнеев не будет против, можно полететь в другое, тоже, наверное, интересное для меня место. И притом сегодня же ночью. И, еще не сказав, куда именно, поинтересовался, какие у меня при себе документы, давайте поглядим их.
Я вынул из кармана гимнастерки и положил перед ним служебное удостоверение «Красной звезды», свидетельствовавшее о моем звании и должности, и мое предписание: «Направляется в действующую армию…»
Соколов посмотрел и вздохнул:
— Маловато. Надо бы паспорт.
Я удивился:
— Какой же у меня, у военнослужащего, паспорт?
— А вот такой, — вытащив из кармана свой заграничный паспорт, сказал Соколов. — Полетим-то с вами в Италию! (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 433.).
Алексей Симонов:
«К 44 году, как я понимаю всю эту историю, отец был одним из самых знаменитых писателей или поэтов на фронте. И поэтому подружиться с ним, оказать ему дружескую услугу, помочь ему, как говорится и выпить с ним рюмку, да ещё в каких-нибудь экзотических условиях или обстоятельствах, — это был кайф».
Из дневников К. Симонова:
«Когда я услышал это «полетим», мне, несмотря на предыдущее «маловато», показалось, что Соколов в душе готов взять меня с собой и сейчас, задним числом, только прикидывает сложности, с которыми это может быть связано.
Я не совсем уверенно напомнил, что первоначальное разрешение на полет к югославам было получено от Молотова и что, наверное, можно считать, что оно действительно и для полета на нашу воздушную базу в Бари…
Соколов ничего не ответил. Еще раз посмотрел мои документы и, окинув взглядом меня самого, добродушно усмехнулся.
— Вид у вас, в общем, более или менее подходящий, заурядно строевой. Colonel как colonel! О’кэй!
При моих слабых познаниях в английском я все же знал, что colonel — это полковник, а я всего-навсего подполковник, но Соколов объяснил, что англичане и американцы слово «подполковник», обращаясь друг к другу, не употребляют. Подполковник, полковник — у них все равно: colonel!».
Сказав мне напоследок для одобрения, чтобы я выкинул из головы, какие у меня документы — те или не те, раз полетим, то это будет уже не моя, а его, Соколова, забота. «Даст бог, не только до Бари, а и до Неаполя и Рима вас довезу!» Соколов ушел то ли связываться с Корнеевым, то ли заниматься своими предотлетными делами. (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 433.).
Алексей Симонов:
«Ну, командировочное у него на самом деле было. У него было командировочное. Я его держал в руках. У него было направление от старшего группы наших советников в Югославии. Оно не включало в себя никакой Италии, но на пребывание в Югославии у него такое, от руки написанное было. Значит, и у него было военное удостоверение «Красной Звезды».
Режим в Италии был американский. А это значит, что опасаться было по большому счёту некого. Потому, что американцы в повседневной жизни, когда речь не идет о каких-то военных тайнах, вполне нормальные разгильдяи. И я думаю, что полковник, который его туда вывозил, ровно на это и рассчитывал. Он ему только сказал одно: — я тебя везу, — я тебя прикрываю. У тебя форма есть, всё — и поехали. В Бари была военная наша база, куда летали, откуда ближе всего было к югославскому театру военных действий. Из Югославии вытаскивали оттуда раненых, подвозили боеприпасы, там постоянная челночная связь была. Они (советские военнослужащие — авт.) уже там примелькались».
Из дневников К. Симонова:
«Что на самом юге Италии, в городе Бари, существует наша авиационная база, с которой наши летают в Югославию, в разные ее точки, по разным заданиям, а кроме того, вывозят оттуда в Италию, в госпитали, тяжелораненых партизан, я знал уже давно. Побывать там было интересно само по себе, а возможность вдобавок оказаться еще в Неаполе и в Риме тогда, в 1944 году казалась мне совершенно несбыточной и в первую минуту просто-напросто ошеломила меня. Ведь это был еще даже не сорок пятый, а всего только сорок четвертый год!». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 434.).
Справка. Согласно документам Генерального штаба Красной Армии — «Авиагруппа особого назначения» (АГОН) — составная часть авиабазы СССР в Италии, созданной в соответствии с постановлением Государственного комитета обороны СССР (ГКО) от 17.06.44 г. для доставки грузов Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) и всесторонней помощи народам Югославии. Предварительно этот вопрос обсуждался во время встречи министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в октябре 1943 г. На Тегеранской конференции Сталин, Рузвельт и Черчилль согласовали условия создания советской военной миссии при штабе Тито и дислокации советской авиабазы. Местом её расположения был определён аэродром и местечко Палезе на юге Италии, в 8 км от центра города Бари (сейчас это микрорайон города Бари с международным аэропортом — авт.). Народному комиссариату финансов поручалось в короткий срок обеспечить расходы на содержание личного состава базы и расходы по транспортировке и хранению грузов и имущества. В 1944 г. на эти цели предполагалось выделить 2 миллиона валютных рублей. В состав АГОН вошли лучшие экипажи Аэрофлота (как имеющие опыт международных полётов — авт.), а также сотрудники ГРУ. Это было единственное в истории Второй мировой войны воинское формирование, которое выполняло специальные задания в интересах другого государства и размещалось за пределами СССР. АГОН подчинялась начальнику советской военной миссии в Югославии генерал-лейтенанту Н.В. Корнееву, а непосредственно базой командовал полковник С.В. Соколов. Миссия генерала Корнеева прибыла в Бари из СССР в феврале 1944 г. на двух самолетах Си-47, один из которых (экипаж Шорникова — авт.) остался до полного формирования АГОН в распоряжении миссии, и базировался на аэродроме Палезе. В июне 1944 г. в Бари перелетели еще 10 самолетов, доставивших личный состав базы и АГОН. Таким образом, в Бари оказались 12 самолетов Си-47 и два самолета связи У-2, составивших транспортную эскадрилью, к которой в сентябре того же года была добавлена истребительная эскадрилья из 12 самолетов Як-9, перелетевшая из Молдавии, через Карпаты и линию фронта. В связи с тем, что база и авиагруппа находились в Италии на территории, контролируемой союзными войсками, боевые действия советской авиации координировались со штабом Балканских воздушных сил союзников в Италии. В гарнизонном отношении база подчинялась английскому командованию в Бари, а по вопросам аэродромной службы — начальнику аэропорта (командующему 15-й воздушной армией ВВС США). Авиагруппа выполняла следующие задания: полеты ночью в партизанские районы со сбросом груза на парашютах; полеты со сбросом беспарашютных грузов с высоты не более 400 метров; полеты ночью с грузом и людьми с посадкой на полевых площадках в расположении партизанских частей и вывозом оттуда раненых; полеты днем на сброс, а чаще с посадкой под прикрытием истребителей; полеты на спецзадания. Создание нашей авиабазы в Бари позволило радикально решить вопрос о возрастающих размерах поставок оружия Народно-освободительной армии Югославии, которые регулярно начались с июля 1944 г. За годы войны им было поставлено около 155 тыс. винтовок, более 38 тыс. автоматов, около 16 тыс. пулеметов, около 6 тыс. орудий и минометов, 69 танков и 491 самолет. Всего с авиабазы в Бари советские летчики совершили 1460 самолетовылетов, доставили в Югославию около 3 тысяч тонн различных грузов, перебросили через линию фронта в различные районы боевых действий свыше 5 тысяч югославских солдат и офицеров. После освобождения Белграда советская база и АГОН передислоцировались на аэродром Земун около Белграда. Истребительная эскадрилья, совершив за эти месяцы более 150 боевых вылетов, вернулась в СССР в декабре 1944 г., а транспортная продолжала работать до конца войны. К концу войны в АГОН было шесть Героев Советского Союза!
Полёт в Бари Симонову дался нелегко — летели на предельной высоте над территорией занятой немцами, а кислородной маски у него не было. Только после полёта Константин Михайлович случайно узнал, что и лётчики — в знак уважения к нему и вопреки всем инструкциям тоже летели без кислородных масок… Так родилось первое «барийское» стихотворение Симонова — «Ночной полёт» с удивительно точным описанием симптоматики гипоксии (кислородной недостаточности — авт.) — настолько точным, что его можно вводить в учебную программу по физиологии медицинских ВУЗов.
НОЧНОЙ ПОЛЕТ
Мы летели над Словенией,
Через фронт, наперекрест,
Над ночным передвижением
Немцев, шедших на Триест.
Словно в доме перевернутом,
Так, что окна под тобой,
В люке, инеем подернутом,
Горы шли внизу гурьбой.
Я лежал на дне под буркою,
Словно в животе кита,
Слыша, как за переборкою
Леденеет высота.
Ночь была почти стеклянная,
Только выхлопов огонь,
Только трубка деревянная
Согревала мне ладонь.
Ровно сорок на термометре.
Ртути вытянулась нить.
Где-то на шестом километре
Ни курить, ни говорить.
Тянет спать, как под сугробами,
И сквозь сон нельзя дышать.
Словно воздух весь испробован
И другого негде взять.
Хорошо, наверно, летчикам;
Там, в кабине, кислород –
Ясно слышу, как клокочет он,
Как по трубкам он течет.
Чувствую по губ движению,
Как хочу их умолять,
Чтоб и мне, хоть на мгновение,
Дали трубку — подышать.
Чуть не при смерти влетаю я,
Сбив растаявшую слезу,
Прямо в море, в огни Италии,
Нарастающие внизу.
А утром просто пили чай
С домашнею черешнею,
И кто-то бросил невзначай
Два слова про вчерашнее.
Чтобы не думать до зари,
Вчера решили с вечера:
Приборов в самолете три,
А нас в полете четверо;
Стакнулся с штурманом пилот
До вылета, заранее,
И кислород не брали в рот
Со мною за компанию.
Смеялся летный весь состав
Над этим приключением,
Ему по-русски не придав
Особого значения.
Сидели дачною семьей,
Московскими знакомыми,
Пилот, радист и штурман мой
Под ветками с лимонами.
Пусть нам сопутствует в боях
И в странствиях рискованных
Богатство лишь в одном — в друзьях,
Вперед не приготовленных,
Таких, чтоб верность под огнем
И выручка соседская,
Таких, чтоб там, где вы втроем,
Четвертой — Власть Советская.
Таких, чтоб нежность — между дел,
И дружба не болтливая,
Таких, с какими там сидел
На берегу залива я.
Далеко мир. Далеко дом,
И Черное, и Балтика…
Лениво плещет за окном
Чужая Адриатика.
1944
(Цит. по с. 138. — Симонов Константин. Собр. соч. в 10 тт. — М.: Худож. лит., 1979. — Т. 1.). («Ночной полет». — Впервые в журнале «Огонек», 1948, № 44.).
По прилёту в Бари никаких трудностей с союзниками не произошло, и Константин Симонов остановился у полковника Соколова на вилле «Ди Веллина» в Палезе, где в июне 1944 года после эвакуации из немецкого окружения из Дрвара в Бари самолётом А. Шорникова, жил маршал Тито.
Из дневников К. Симонова:
«Открываю окно. Во дворике виллы растут пальмы и апельсиновые деревья. Первый раз в жизни вижу апельсины прямо на ветках. И совсем желтые, и желто-зеленые. За низкой каменной оградой вдали спокойная, голубая полоса моря. Одеваюсь и выхожу во двор. Все еще спят». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 434.).
Интересно отметить, что, очевидно, и эта дневниковая запись, и следующее стихотворение «барийского» цикла Константина Симонова — первое описание Палезе в русской литературе.
«Первый снег в окно твоей квартиры…»
Первый снег в окно твоей квартиры
Заглянул несмело, как ребенок,
А у нас лимоны по две лиры,
Красный перец на стенах беленых.
Мы живем на вилле ди Веллина,
Трое русских, три недавних друга.
По ночам стучатся апельсины
В наши окна, если ветер с юга.
На березы вовсе не похожи –
Кактусы под окнами маячат,
И, как всё кругом, чужая тоже,
Женщина по-итальянски плачет.
Пароходы грустно, по-собачьи
Лают, сидя на цепи у порта.
Продают на улицах рыбачки
Осьминога и морского черта.
Юбки матерей не отпуская,
Бродят черные, как галки, дети…
Никогда не думал, что такая
Может быть тоска на белом свете.
1944, Бари
(Цит. по с. 200. — Симонов Константин. Собр. соч. в 10 тт. — М.: Худож. лит., 1979. — Т. 1.). («Первый снег в окно твоей квартиры…» — Впервые в журнале «Знамя», 1945, № 9.).
Удивительно, но «третий недавний друг», о котором Симонов упоминает в стихотворении существовал в реальности. Им оказался лейтенант Пётр Шерстобитов, переводчик АГОН и тоже, как и полковник ГРУ Соколов, — кадровый сотрудник военной разведки. Именно он сопровождал Константина Симонова в его прогулках по Бари, — показывал ему город, знакомил с достопримечательностями. Личность легендарная — впоследствии, став преподавателем ВИИЯ (военного института иностранных языков), Пётр Павлович воспитал не одно поколение военных переводчиков, с которыми и поделился воспоминаниями о «десяти днях без войны» Константина Симонова в Бари осенью 1944г.
Справка. Шерстобитов Пётр Павлович (24.08.1923–08.12.2012). Родился в Москве. Перед Отечественной войной окончил школу, играл на скрипке, поступил в музыкальный институт им. Гнесиных. Был призван в армию в 1942 г. и, — хотя мечтал стать лётчиком, занимался в аэроклубе и прыгал с парашютом, — был направлен в немецкую группу ВИИЯ КА (Военного института иностранных языков Красной армии, который находился в Ставрополе — ныне Тольятти), Но осенью 1942 г. начальник факультета предложил перейти в группу итальянского языка. В 1944 г., закончив успешно программу двух курсов, сержант Шерстобитов был отозван в распоряжение начальника ГРУ и летом 1944 г. уже в звании лейтенант, был откомандирован переводчиком советской авиабазы в Бари (Италия). После окончания войны Петр Павлович пробыл в Италии (Бари, Рим) до 1946 г. Работал в комиссии по делам военнопленных и перемещенных лиц. В Италии его называли Tenente Pietro — лейтенант Петр. Шерстобитов выпускник ВИИЯ КА (1948), итальянский язык. Преподавал итальянский язык в ВИИЯ. После увольнения в запас в звании подполковник Пётр Павлович длительное время работал в редакционно-издательском отделе ВИИЯ. Умер в Москве, похоронен на Николо-Архангельском кладбище.
Пётр Павлович Шерстобитов
Алексей Симонов:
«По утрам стучатся апельсины/В наши окна если ветер с юга», «Никогда не думал, что такая /Может быть тоска на белом свете». Как ни странно, как ни лирично это кажется, — это ещё и в какой-то степени была тоска по войне. Нет шума, нет выстрелов, нет привычного гула, нет привычного звука. От войны не осталось почти ничего. Действительно вся обстановка как бы невоенная. И хотя вроде Бари разрушен, Неаполь разрушен — они ездят по местам разрушений — следы войны везде есть, люди как следы войны тоже везде есть, а войны нет. Поэтому написано это второе стихотворение про Бари.
Остаётся только поразиться феноменальной памяти Константина Симонова. Издавая свои дневники в 80-х годах прошлого века, он с топографической точностью и в мельчайших деталях буквально, — помнит и описывает город Бари.
Из дневников К. Симонова:
«Идем по шоссе до Бари, в его портовую часть. Сначала идем через новую часть города. Накатанный асфальт, свистящий шелест шин. Новые, многооконные, большие, но, несмотря на размеры, легкие здания. По таким улицам хочется быстро проехать. Потому ближе к рыбному рынку, старая часть города. Узкие, мощенные камнем улицы. Дома не такие высокие, а кажутся высокими из-за того, что улицы очень узкие. Здесь, наоборот, хорошо, что идем пешком — хочется все время останавливаться.
Дома крепкие, стены толстые, двери часто стеклянные — одновременно и дверь и окно, за которыми тесная и полутемная комната. Внутри у открытых дверей, почти на улице, кто-то жарит я варит на маленьких таганках; кто-то за деревянным столом без скатерти доедает завтрак. А в глубине на кроватях еще спят.
Среди домов высокая, уходящая далеко в небо базилика. Поднимаюсь по истертым ступеням, захожу внутрь. Полумрак и пустота. Антон знает итальянский, говорит, что его знают почти все далматинцы. Прошу его узнать, когда построена эта базилика. Привратник говорит, что в одиннадцатом веке. Ощущение древности этих улиц. У нас все оставшееся от одиннадцатого века наперечет, по пальцам! А здесь в каком-то городе, на какой-то улице какая-то, кажется, мало кому известная базилика. Обыкновенная церковь, одна из многих. Одиннадцатого века — и никого это не удивляет!». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 435.).
Понятно, что Константин Симонов будучи прямым потомком известных русских аристократов — князей Оболенских, — прекрасно знал о том, кто такой Николай Угодник или Святитель Николай и о том, что его мощи находятся в Базилике Святого Николая в Бари. Но даже тогда — в восьмидесятых годах прошлого века он, — как мне представляется по цензурным соображениям, — не рискнул написать об этом, хотя очень чётко дал нам понять, что заходил именно в Базилику Святителя Николая, — трижды (!!!-авт.) обозначив в тексте возраст Базилики 11-м веком…
Интересный факт — по воспоминаниям военных лётчиков — ветеранов АГОН, Базилика Святителя Николая была основным визуальным ориентиром, которым они пользовались при заходе на посадку на аэродром Палезе.
Из дневников К. Симонова:
«Проходим мимо крепости. Не такая старая, но тоже пятнадцатого века, сложена из тяжелых замшелых плит. А на верхушке башни приборы английской военной метеостанции.
Мулы уличных торговцев. Седла с высокими деревянными закраинами, инкрустированные перламутром и медью. Если глядеть спереди или сзади, по форме похожи на наши, старинные женские кокошники.
Рыбный рынок — каменный, внутри оцинкованные стойки. Две огромные лошади, впряженные в громыхающую по плитам телегу; на ней ящики с живой рыбой. К телеге кидаются розничные торговцы, хватают, накрывают грудью и руками ящики, отталкивают чьи-то другие руки, шумят, кричат. Мне кажется, что дело сейчас дойдет до драки, но ничего подобного! Никто ни с кем не поссорился, никто никого не ударил. Всю рыбу разобрали кто куда, и вся она уже на цинковых стойках. Все опять тихо и мирно.
Антон обходит стойку за стойкой и говорит мне, что омаров на рынке нет, «пойдем к морю, может, купим у рыбаков».
Выходим к морю. У берега рыбаки в закатанных по колено штанах ловят между камнями крабов. На пляже стол с навесом и скамейками. Продают только что пойманных устриц и морских ежей. Устрицы дорогие, их берут мало, а морские ежи — дешевая еда. Итальянцы приходят сюда целыми семействами, покупают этих ежей, похожих на каштаны, режут пополам, поливают их соком кусочки хлеба, выскребают из скорлупы все остальное и запивают принесенным с собой вином.
Море тихое. О войне напоминают только мачты потопленных во время последнего немецкого налета кораблей — торчат из воды.
Купив омаров, возвращаемся. По улице мимо нас со страшным ревом лупит вереница «виллисов». На первом американский летчик и местная невеста в фате и подвенечном платье. «Виллисы» гудят непрерывно, словно зацепившись этими гудками один за другой…». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 436.).
Алексей Симонов: «Он не только прилетел в Бари, но и поехал с Соколовым по Италии, — и побывал и в Неаполе, и в Риме и вернулся в Бари, — и в общей сложности пробыл в Италии десять дней».
Удивительное совпадение. Примерно в это же время по Италии и практически по тому же маршруту (Бари, Рим, Кассино — авт.) ездил и знаменитый английский писатель Ивлин Во, и тоже оставлял записи в дневниках. Вот только один пример национальных «особенностей писательского восприятия», который, как мне кажется, в комментариях не нуждается.
Из дневников К. Симонова:
«Подъезжаем к тому, что было городом Кассино. По местности сразу понятно, почему здесь были такие сильные бои. И слева, и справа от дороги горы. Все как на замке. А дорога упирается прямо в Кассино, как в скважину, в которой надо повернуть ключ. Только уже въехав в Кассино, в развалины, видим, что дорога там сворачивает влево, в объезд города.
Зона разрушения начинается еще километров за шесть, за семь до города. Воронки от бомб перекрывают одна другую. Иногда дома разбиты так, что остались только белые каменные брызги среди травы.
Колючая проволока, уже заржавевшая, вывернутые из земли потроха блиндажей. Надписи: «Не сходить с дороги», «Опасно». В самом городе не разберешь, где были прежде улицы. Он еще не расчищен.
Среди всей мертвечины вдруг около дороги старый довоенный деревянный столб с желтой дощечкой и указателем: «Отель». Вылезаем около него и ходим среди развалин. Да, здесь, ничего не скажешь, были бои, и очень жестокие. Это не просто бомбежка. Это такое мелкое крошево из камня, которое получается, когда день за днем, неделю за неделей лупит по одному и тому же месту артиллерия.
Среди развалин к нам подходят три польских солдата-андерсовца. Стоим, ждем, что будет. Может быть, идут с намерением устроить с нами потасовку? Оказывается, нет. Подошли, чтобы спросить про Польшу. Рассказываю о том, что видел. О боях за Вислой, на плацдармах южнее Варшавы. Они, в свою очередь, рассказывают о боях за Кассино, говорят о том, что я уже слышал от Соколова, что их польские части понесли особенно тяжелые потери. Сейчас они стоят здесь поблизости в резерве и отдыхают. (…)
Садимся в машину, отдаем честь. Поляки тоже. Стоят, смотрят вслед». (Симонов Константин. Указ. соч., стр. 438.).
Из дневников Ивлина Во: «Иль-Рюсс, Корсика, пятница, 1 сентября 1944 года.
Во вторник 29-го, после обеда в Ватикане с д’Арси, Осборном, Рэндолфом (сыном Уинстона Черчилля — авт.), на джипе — в Неаполь; кругом разруха. В Кассино повсюду расклеены объявления: «Не останавливаться!» Остановились, и Рэндолф на глазах у стоявшей поблизости группы женщин помочился. На вопрос, почему он не выбрал место более укромное, последовал ответ: «Потому что я член парламента». (цит. по с.284. — Во И. — Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневника:/Ивлин Во; — М.: Текст, 2013.).
Справка. «…битва при Монте-Кассино, продолжавшаяся четыре месяца, стала одной из самых кровопролитных битв Второй мировой войны. И сегодня это сражение известно, прежде всего, тем, что тяжелые американские бомбардировщики разрушили уже тогда известный во всем мире Бенедиктинский монастырь Монте-Кассино, расположенный на возвышенности над городом. Монастырь, ныне восстановленный, имел великолепное стратегическое положение, но был занят немецкими войсками и превращен ими в военную позицию лишь после этого разрушения. Сражение при Монте-Кассино, которое закончилось 18 мая 1944 года взятием польскими частями руин монастыря, стоило жизни и здоровья 55 тысячам солдат союзной коалиции. Согласно данным вермахта, 20 тысяч немецких солдат было убито или ранено. Наступление антигитлеровской коалиции было задержано на четыре месяца». (цит. по Йоханн Альтхаус (Johann Althaus). — Почему битва под Монте-Кассино была такой тяжелой. — «Die Welt». — 22.01.2017).
Несмотря на блиц-поездку по Италии, устроенную ему советскими разведчиками, Симонову в Италии было неуютно. По воспоминаниям Петра Шерстобитова он даже отказался читать на встрече с личным составом АГОНа своё знаменитое стихотворение «Жди меня» сославшись на то, что не помнит его наизусть, а текста с собой нет. Тогда же появилось финальное — третье «барийское» стихотворение Константина Симонова.
«Вновь тоскую последних три дня…»
Вновь тоскую последних три дня
Без тебя, мое старое горе.
Уж не бог ли, спасая меня,
Затянул пеленой это море?
Может, в нашей замешан судьбе,
Чтобы снова связать нас на годы,
Этот бог для полета к тебе
Не дает мне попутной погоды.
Каждым утром рассвет, как слеза,
Мне назавтра тебя обещает,
Каждой полночью божья гроза
С полдороги меня возвращает.
Хорошо, хоть не знает пилот,
Что я сам виноват в непогоде,
Что вчера был к тебе мой полет
Просто богу еще неугоден.
1944, Бари
(Цит. по с. 201. — Симонов Константин. Собр. соч. в 10 тт. — М.: Худож. лит., 1979. — Т. 1.). («Вновь тоскую последних три дня…» — Впервые в кн.: К. Симонов. Собр. соч. в 6-ти томах. Т. I. М., «Художественная литература», 1966.).
С обратным вылетом, — планировалось, что Симонов полетит напрямую из Бари в Москву, — не заладилось из-за погоды. Самолёт один раз даже вылетел, но пришлось возвращаться в Бари обратно — лётчики не смогли пробиться через высокий грозовой фронт. В конце концов Симонову до Москвы пришлось добираться попутными рейсами через только что освобождённый от фашистов Белград, где седьмого ноября он попал на прием у маршала Тито по случаю двадцать седьмой годовщины Октябрьской революции. Из Белграда тремя самолётами с пересадками он долетел до Брянска, откуда до Москвы добрался поездом.
Алексей Симонов:
«Когда он приехал в «Красную Звезду» то тогдашним, к тому времени редактором Красной Звезды был не Ортенберг — его старый и добрый приятель, а Карпов. (Карпов Александр Яковлевич — заместитель редактора «Красной Звезды» — авт.). Папаша тоже ведь «не пальцем деланный»… Он, значит, написал некую докладную, которая уже была, как я понимаю, — основой очерка. Т.е. для газетчика уже такой крючок был. Взяв эту докладную Карпов стал на него дико орать потому, что без всякого предписания, военный человек, забирается в только что вышедшую из войны страну, мотается там чуть ли не полстраны объехав, возвращается обратно, а они 10 дней бомбардируют всякое начальство, а им ничего не отвечают, потому что не велено.
В общем, он сказал так:
— Не знаю, что с тобой будут делать, потому что гладить тебя против шкуры будут основательно, но тебе четырёх часов хватит? Вот иди и отпишись по Бари. Мы напечатаем, а потом, может, не спросят, как ты там оказался.
Так и произошло. Напечатали его очерк о Южной Италии. Как бы прошло незамеченным, что он там оказался. Это всё написано любимым отцовским способом — через собственные глаза.
Вот, собственно, такая история была. Поразительно другое, — это были, наверное, самые далёкие от войны 10 дней, которые отец провёл во время войны».
Алексей Симонов Олег Татков
Интересно, но с городом Бари у Константина Симонова, — вернее у его самого знаменитого стихотворения «Жди меня» (см. приложение №3 — авт.) связана ещё одна, — практически мистическая история, — о который рассказал мне сын поэта Алексей Симонов. Написанное летом 1941 года, стихотворение «Жди меня» было переведено на иврит Авраамом Шлёнским и в 1942 году опубликовано им в сборнике стихов, который был издан в подмандатной Великобритании Палестине. Там оно было положено на музыку бойцом Еврейской бригады, бежавшим из Австрии после прихода там к власти нацистов, — певцом Соломоном Дойчером и стало гимном этой бригады. Песня стала настолько популярной, что уже на английском языке, — в переводе с иврита на английский, сделанном автором музыки и исполнителем Соломоном Дойчером, — приобрела популярность среди войск союзников и даже была записана на грампластинку. И именно в Бари, в конце осени 1944 года, произошла встреча певца Соломона Дойчера с его матерью, бежавшей из фашистского концлагеря и спасшейся от гибели в итальянском женском монастыре, благодаря помощи монахинь этого монастыря. Благодаря песне «Жди меня», друзья матери узнали по фамилии певца, что это её сын и организовали им встречу на его концерте в Бари, в театре Петруцелли. (подробнее см. Олег Татков «Ат хаки ли вээхзор/Только очень жди». — «Литературная Россия». — №28(2896) — 26.07.2019.
От редакции: см. также статьи Ильи Войтовецкого: «Жди меня«, «Заметки» №1/2006 и «Жди меня. Эпилог«, «Заметки» №2/2006.
Заключение
Алексей Симонов:
«Вы знаете, — есть хронические болезни, а есть болезни остро протекающие, но временные. Вот это остро протекающая, но временная болезнь. Нельзя военным корреспондентом оставаться всю жизнь.
Поэтому, на самом деле, журналистика — это конечно тоже из области диагноза. Истинная журналистика. Но она очень легко мутирует. Она мутирует в прозу, она мутирует в политику. Нынче она мутирует в пропаганду — со страшной силой, — и это очень неприятная мутация.
А что главное? Это любопытство. Это любопытство, это желание собственными ушами услышать, собственными глазами посмотреть, собственными руками пощупать.
Я должен сказать, что гражданская журналистика отцова не выдерживает сегодняшнего читательского чтения. А военная журналистика выдерживает. Потому что драматургия там не придуманная, а подлинная. Жизнь вокруг, — не наполовину выдуманная или навязанная, или выстроенная таким образом, что надо разобраться в её хитросплетениях для того, чтобы вынырнуть — а реальная… Страшноватая, — с запретами, конечно, — с запретами. С невозможностью это сделать, это написать…
То есть, конечно, есть свои тайны, свои секреты, но это ясно, что это жизнь, которая больше тебя. Это событие, которое крупнее тебя. Это драматургия, которой ты полностью постигнуть не можешь — и это тоже тебе понятно. Это, наверное, что-то особенное в военной журналистике. И не случайно «раненых» журналистикой больше среди людей, мотающихся по «горячим» точкам.
Это, — за редчайшим исключением, — это абсолютное большинство лучших журналистов. Обязательно есть одна, две «горячих» точки, а чаще больше…
И очевидно, похоже, что у отца вот это шило, это шило в одном месте оно точно было…
Только где-то в 43–44, скорее в 44 году уже появляются в дневниках рассуждения о том, что не хочется писать, хочется посидеть, хочется подумать, хочется — эх, — и вообще рассказ бы лучше на эту тему написать и так далее… Сорок первый, сорок второй, сорок третий. Как он при этом ухитрялся ещё и пьесы писать, ещё и прозу писать?
Это просто отдельный вопрос, на который мне предстоит ответить, потому что у меня договор с «Молодой гвардией». В «Жизни замечательных людей» они решили, наконец выпустить книжку о Симонове и заключили договор со мной на написание её. Поэтому мне предстоит этим заняться.
……………………………………………………………………………………………………
Бари. Жалко я не побывал там. Я был в Италии только на севере. А вообще, конечно, было бы интересно посмотреть на эту древность, как папаша пишет в дневнике. Говорит, вышел — стоит Базилика. Я зашёл. Со мной пошёл повар, которого послали, чтобы купить омаров. Меня очень обидело то, что, евши омары впервые он не отдал им должное в дневнике. Потому что это еда такая, которая с первого раза точно сильно запоминается — знаю по Америке….
………………………………………………………………………………………………………
У папаши есть фильм, то есть не его фильм, а фильм о нём в общем-то, который сделал Лазарь Ильич Лазарев, — человек к нему в последние годы жизни один из самых близких. Из не родственников — наверное, может быть, и самый близкий.
Называется «Остаюсь журналистом» …
Наше исследование русских следов в Бари продолжаются. С помощью архитектора и presidente dell’associazione Ecomuseale del Nord Barese Эугенио Ломбарди нам удалось выяснить адреса некоторых вилл и школы в Палезе, где располагались советские пилоты АГОН в 1944 году. Indirizzi: villa Anna, Lungomare Tenente Noviello; Scuola Duca d’Aosta, via Duca d’Aosta. Villa Rosa si trovava in via Nazionale, 10
Поиски таинственной виллы «Ди Веллина», где летом 1944 года останавливался маршал Тито и осенью 1944 года Константин Симонов продолжаются.
Автор выражает огромную благодарность всем, кто помогал в сборе материала для написания этого материала. Особенная благодарность падре Джерардо Чоффари — хранителю архива Св. Николая Базилики Св. Николая.
Приложения
№1
К. Симонов: «В Италии». Листки из блокнота
№2
Генеральному секретарю
ЦК КПСС
товарищу Брежневу
Леониду Ильичу
Многоуважаемый Леонид Ильич!
В октябре 1966 года я обратился в ЦК КПСС за помощью в связи с неправильными действиями Главлита, запретившего печатать мою работу «Сто суток войны». Почему эти действия неправильны, я излагал в своем письме к Вам; не хочу отнимать у Вас времени повторениями.
В последовавших за этим беседах со мной Секретарь ЦК КПСС П.Н. Демичев, высказав мне несколько критических замечаний, одновременно подчеркивал, что я не должен считать свою работу запрещенной, что речь идет о предстоящем обмене мнениями и практическом разговоре по моей рукописи, и о внесении в нее некоторых корректив.
В ожидании этого практического разговора прошло 10 месяцев. Я дважды перечел свою работу и сделал в ней некоторые исправления и купюры, касавшиеся главным образом пакта 1939 года, о чем еще в августе месяце 1967 г. письменно сообщил тов. П.Н. Демичеву. На вопросы зарубежной печати: когда выйдет моя работа у нас и за рубежом, я отвечал, что не могу назвать дату ее выхода, но могу твердо заявить, что раньше, чем она выйдет у нас, о ее переводе не может быть и речи.
Затем, к этому времени были получены шифровки из Италии о том, что там находится, неизвестно кем и какими путями переправленный туда, текст моей работы. По согласованию с Отделом культуры ЦК КПСС, я отправил письмо в Италию, в категорической форме выразив свое непримиримое отношение к публикации моей работы, где бы то ни было до ее выхода на Родине. Затем, во время поездки в Италию, я, также по согласованию с Отделом культуры и нашим посольством, принял все зависевшие от меня меры к тому, чтобы моя работа не могла обманным путем выйти ни в Италии, ни в других странах, прежде чем я сам не передам для перевода ее текст, после того, как будет решен вопрос о ней и начата ее публикация в Советском Союзе.
После моего письма товарищу Демичеву прошло еще 4 с половиною месяца. А в общей сложности я жду практического обсуждения и решения вопроса уже пятнадцатый месяц.
Моя работа была объявлена, набрана и сверстана в «Новом мире». Она полтора года лежит в издательстве «Советская Россия». Она объявлена подписчикам в 6м, последнем, томе собрания моих сочинений, который должен выйти в конце 1968 года.
Уже второй год, где бы я ни был, в Москве или на Дальнем Востоке, дома или за рубежом, меня, продолжают спрашивать: когда будет опубликована моя работа? Что я должен отвечать?
Мне с каждым днем все тяжелей жить и работать. Я не могу понять, кому и зачем нужно ставить меня, советского писателя, во все более безвыходное положение и делать при этом вид, что ничего особенного не происходит.
Еще раз настоятельно прошу о помощи.
Глубоко уважающий Вас.
11 января 1968 года
(цит. по с. 46-53. — Алексей Симонов — «Мне с каждым днем все тяжелей жить и работать…» Неизвестные письма Константина Симонова руководителям СССР. — журнал «Родина». — №11. — 2015).
№3
Konstantin Simonov / Константин Симонов
«Aspettami ed io tornerò» /«Жди меня и я вернусь»
Aspettami ed io tornerò,
ma aspettami con tutte le tue forze.
Aspettami quando le gialle piogge
t ispirano tristezza,
aspettami quando infuria la tormenta,
aspettami quando c’è caldo,
quando più non si aspettano gli altri,
obliando tutto ciò che accadde ieri.
Aspettami quando da luoghi lontani
non giungeranno mie lettere,
aspettami quando ne avranno abbastanza
tutti quelli che aspettano con te.
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Aspettami ed io tornerò,
non augurare del bene
a tutti coloro che sanno a memoria
che è tempo di dimenticare.
Credano pure mio figlio e mia madre
ce io non sono più,
gli amici si stanchino di aspettare
e, stretti intorno al fuoco,
bevano vino amaro
in memoria dell’anima mia…
aspettami. E non t’affrettare
a bere insieme con loro.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Aspettami ed io tornerò
a onta di tutte le morti.
E colui che ormai non mi aspettava,
dica che ho avuto fortuna.
Chi non aspettò non può capire
cme tu mi abbia salvato
i mezzo al fuoco
cn la tua attesa.
Solo noi due conosceremo
come io sia sopravvissuto:
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
tu hai saputo aspettare semplicemente
come nessun altro.
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
1941
(trad. Angelo Maria Ripellino)
(цит. по https://ok.ru/papaitalian/topic/66834925549003).
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer5/tatkov/
