(продолжение. Начало в №1/2020 и сл.)
Вавилов под подозрением, но пока остается на свободе
Несмотря на все обвинения, санкций на арест Вавилова получено не было. Единственным последствием обвинений стало запрещение на заграничные поездки Николая Ивановича, что было закреплено решением Политбюро ЦК партии (348).
Однако чекисты на этом не могли успокоиться. Следователи ОГПУ старательно и быстро набирали новые порочащие Вавилова сведения. Вскоре непосредственно Сталину был направлен еще один документ, созданный по-видимому в начале лета 1933 года (349). Документ был подписан зам. председателя ОГПУ Прокофьевым и уже знакомым нам начальником Экономического Управления Мироновым. В нем в основном были повторены пункты «Директивного письма», изложенные более жестко и лапидарно. Снова были включены оговоры Вавилова близкими к нему людьми. Так, было повторено, что в феврале 1933 года следователи ОГПУ добыли такие сведения:
“Арестованные… ближайшие помощники ВАВИЛОВА — профессора ПИСАРЕВ, ТАЛАНОВ, КУЛЕШОВ и другие, полностью подтвердили данные об их активном участии в консолидировавшейся к-р организации в сельском хозяйстве. В своих показаниях арестованные указывают на их идейно-политического руководителя — акад. Н.И. ВАВИЛОВА” (350).
Соединив в одно место показания Дибольда, Писарева, Таланова, Кулешова «и других арестованных», чекистские начальники заявляли, что Вавилов “достаточно изобличен” как вредитель. К этому были добавлены голословные политические обвинения, сформулированные устрашающе:
“Политические позиции ВАВИЛОВА резко враждебны Коммунистической Партии и Советской Власти. … Двурушничество и умелое скрывание убеждений и взглядов являются основными маскирующими средствами контр-революционной работы ВАВИЛОВА”.
“…целой системой, якобы научных мероприятий… [Вавилов] настойчиво ведет линию на фактическое сокращение посевов зерновых культур и уменьшение кормовых ресурсов, с целью вызвать голод в стране. Кроме того ВАВИЛОВ организует борьбу против хлопководства, против хлебозаготовок, срывает борьбу с засухой, предлагает заведомо неправильное районирование сельского хозяйства, разваливает семеноводство, направляя усилия организации на подчинение советского семеноводства иностранной зависимости” (351).
Вменялось в вину Вавилову и еще одно «крупное» дело. В январе 1933 г. арестованный агроном Калечиц, видимо пытаясь заработать хоть какую-то поблажку от чекистов, показал на следствии, что Вавилов, Тулайков и животновод Лискун возглавляют “Всесоюзный Политический Центр” (352).
Сведения о заговорщическом ПОЛИТИЧЕСКОМ ЦЕНТРЕ, причем не локальном, а ВСЕСОЮЗНОМ, звучали масштабно. Чекисты якобы раскрыли угрожающую стране и строю опасность и смогли вовремя обезглавить врагов системы, создавших такой Центр. В том же январе арестованный профессор-животновод Сизов, оговоривший своих коллег Белицера и Циона, заявил, якобы с их слов, вообще страшные вещи о “Политическом Центре” и о роли Вавилова в нем, равно как и об уже находящихся в разработке органами ОГПУ коллегах академика (353). Оказывается, Политический Центр разросся как раковая опухоль, это уже не центр, а настоящая подрывная организация самого мощного уровня:
“Во главе организации стоит т.н. Политический центр, структура которого сводится к объединению 6 автономных центров: Агрономического, Животноводческого, Ветеринарного, Промышленного, Военного и диверсионно-повстанческого. Во главе каждого центра стоит определенное лицо: Председатель — Акад. ВАВИЛОВ, руководитель Агрономического центра — акад. Тулайков, Животноводческого — проф. Лискун, Ветеринарного — проф. ТАРТАКОВСКИЙ, диверсионно-повстанческого — Зам. НКЗ СССР МАРКЕВИЧ. В состав Политцентра входил также Замнарком Совхозов СССР – ВОЛЬФ” (354).
Арестованный 13 февраля 1933 года Белицер был принужден признать всё, что показал Сизов. А еще через непродолжительное время с этими вымыслами согласились в кабинетах следователей ОГПУ Гандельсман, Кузнецов, Кременецкий и Андреев, арестованные по столь же мифическому “Делу 35-ти” тем же Экономическим Управлением ОГПУ. Все они, как следует из этого же письма Сталину, были немедленно расстреляны.
Новым обвинением Вавилова, доложенном Сталину, стал шпионаж в пользу Франции. Все доказательства вины Вавилова ограничились тем, что в феврале 1932 года, будучи в Париже, он обедал у французского ученого Ланжавана, а вместе в ним в обеде приняли участие двое людей — Демонзи и Мазон — как было сказано, “ведущих разведывательную работу для французского генштаба и изобличенных следственными материалами ОГПУ в руководстве и финансировании к-р движения в СССР и подготовке вооруженного восстания на Украине” (355). Чтобы придать веса этому обвинению, авторы из ОГПУ считали достаточным привести сакраментальную фразу: “Следственной проработкой материал полностью подтверждается”.
Отставим на минуту в сторону страшные слова об уже состоявшемся “изобличении” и попробуем разобраться в том, что же это за люди, с которыми Вавилов пообедал. Начнем с Ланжавана, имя которого именно в таком написании — ЛанжАван — фигурирует во всех документах ОГПУ-НКВД вплоть до ареста и гибели Вавилова. Речь на самом деле шла о Поле Ланжевене — признанном главе французских физиков, известном всему миру ученом, единственном в то время французе, который был избран сразу академиком трех академий: Французской Академии наук, Британской академии наук (Королевского Общества) и Академии наук СССР (в 1929 году). Ланжевен стал самым известным другом красной России вскоре после революции. Он основал во Франции “Кружок друзей новой (читай большевистской!) России”, причем в 1919 году, то есть в период, когда Франция была заполонена российскими эмигрантами, вырвавшимися из России после революции 1917 года. Для того, чтобы основать именно тогда данный “Кружок”, нужно было обладать немалым мужеством, и таких людей в мире было наперечет. Советы должны были на ланжевенов буквально молиться. Другим важнейшим основанием для самого почтительного к нему отношения было то, что Поль Ланжевен состоял ЧЛЕНОМ КОМПАРТИИ ФРАНЦИИ! Не пообедать у такого человека, особенно Вавилову, состоявшему с Ланжевеном в переписке и будучи приглашенным во Францию Комитетом, где председательствовал Ланжевен, было просто не культурно. Порядочные люди с теми, кто их пригласил, так не поступают.
Совсем не лишним на обеде у друга красной России Ланжевена был и Анри Мазон, ведь он — секретарь французского Комитета по научным связям с СССР, председателем которого также является академик Ланжевен. Есть еще одна немаловажная деталь: по поручению Ланжевена официальное приглашение советскому ученому Вавилову приехать в Париж направил 16 августа 1930 года именно Анри Мазон, оговорив все детали данной поездки (в том числе и финансовые). Это письмо фигурировало в деле Вавилова, хотя раньше то же самое ОГПУ давало разрешительную санкцию на поездку Вавилова. Так что? — тогда они еще Мазона не раскусили?! Или готовили Вавилову западню!?
Третий присутствовавший на обеде человек — Демонзи никак на уровень шпиона спуститься не мог: он ведь министр образования Франции! Министры по статусу не могут никем рассматриваться шпионами, они блюдут интересы своей страны на высшем уровне и шпионскими делами не занимаются. Министр есть министр. Нужны ли советским чекистам пояснения, что значит пообедать с министром образования правительства той страны, в которую тебя пригласили, или они всё равно этого понять не смогут!
Таким образом утверждение чекистов, что эпизод с обедом доказывает факт шпионажа в пользу Франции, рассыпался. А из этого следует, что письмо, отправленное лично Сталину (356), было просто грязной фальшивкой. После этого начнешь поневоле сомневаться в правдивости таких же обвинений Вавилова в шпионаже в пользу Англии.
Одно из первых сохранившихся в архивах письмо Н.И. Вавилова, сыгравшее важную роль в его карьере. Именно после этого письма Вавилов был приглашен в Петроград на работу. Вавилов в нем просил заведующего Бюро по прикладной ботанике Регеля принять его на работу. Оригинал письма хранится в Архиве ВИР (Копия имеется в личном архиве В.Н. Сойфера)
Однако такие настали в красной России времена, что дикие и по сути и по форме обвинения выдвигались в адрес самых невинных людей. Впрочем, не одни чекисты взывали к властям с призывом устранить Вавилова из жизни. Того же требовали и некоторые из завистливых и не столь успешных, как Вавилов, людей. Красноречивым примером последнего рода стало пышущее нескрываемой злобой донесение Сталину двух находящихся под началом Вавилова сотрудников — А.С. Бондаренко и Климова. Цитировать такие письма всегда больно и неприятно. Авторов никто не заставлял порочить своего шефа, они отчетливо понимали, что посылают сигнал, направленный на то, чтобы подвести Вавилова под арест. Итак, 27 марта 1935 года подписавшиеся как “Вице-Президент Академии с.х. наук им. Ленина Бондаренко и парторг Академии, член Президиума Климов” отправляют под грифом “Секретно” письмо в один адрес: “ЦК ВКП(б) СТАЛИНУ И.В.”, в котором обвиняют “группу старых ученых (Н. Вавилов, Е. Лискун, М. Завадовский, Д. Прянишников) [в том, что они] с явной враждебностью относятся к мероприятиям, проводимым партийной частью Президиума” (357). Особенно враждебно к партийцам, по их словам, относится Президент ВАСХНИЛ Вавилов, который особенно озлобился “после лишения его звания члена ЦИК на VII съезде Советов и в связи с отменой чествования его юбилея…” (358).
“Вавилов всегда горой стоит за вредителей. Когда ему указали на безобразное положение филиала Всесоюзного Института Растениеводства в ДВК (Дальневосточном крае — В.С.), он, рассвирепев, заявил, что «когда там были Соболев и Савич (вредители), то дела там шли «блестяще» — «это были честные самоотверженные люди!» Не было случая, чтобы Вавилов о ком-либо из установленных вредителей (Таланов, Максимов, Левитский и др.) сказал, что они преступники. Этим он всегда мешал нам правильно направить настроение массы научных работников. Окружен он постоянно самой подозрительной публикой” (359).
Чтобы заслужить благосклонность Сталина, Бондаренко и Климов основное место отводят рассказу о том, как они постарались наладить инспекцию академических институтов бригадой “проверенных товарищей”, которые выявили сразу же массу врагов. Благодаря этой акции, сообщали они, удалось
“выявить, разоблачить и снять с работы двурушников-предателей, участников бывшей контрреволюционной троцкистско-зиновьевской оппозиции и выявить наличие значительной засоренности институтов классово-враждебными элементами… Одновременно мы всячески выявляем и укрепляем надежный советский актив ученых” (360).
“Вот эта-то борьба за решительный поворот и перестройку науки в сторону практических запросов социалистического сельскохозяйственного производства, на что указывал т. Сталин на XVII съезде партии, и вызывает глухое сопротивление части старых научных работников, пытающихся уклониться от выполнения прямых и непосредственных практических боевых задач…
Мы рассматриваем это сопротивление как одну из форм классовой борьбы на данном этапе…” (361).
Вышеописанные настроения и поведение группы ученых во главе с академиком Вавиловым не могут не тормозить разворачивание научной работы… Что касается группы старых ученых, недавно принятых в партию (Тулайков, Серебровский), то они за редким исключением (Мейстер) плетутся в хвосте за Вавиловым” (362).
Забегая вперед, нужно заметить, что многих вступивших на путь подлости ждала та участь, которой они искали для оклеветываемых ими людей. Мне не известна судьба Климова, но Бондаренко был сам арестован по обвинению в антисоветской деятельности и вредительстве и расстрелян в начале войны. Исход, который он готовил для Вавилова, был отведен и ему, несмотря на сделку с Дьяволом, заключенную по собственному велению сердца.
Обнаруживший это письмо в архиве Президента России Юрий Николаевич Вавилов (363) отметил, что Сталин внимательно изучил донос. Своей рукой он отчеркнул на полях страницы цветными карандашами одни фразы и подчеркнул другие, поставив подпись «И.Ст.» Более того, в Архиве Президента России найден документ №П1717 от 5 апреля 1935 года, в котором заведующий Особым Сектором ЦК сообщает всем членам и кандидатам политбюро ВКП(б) и отдельно тов. Ежову, что «По поручению тов. Сталина посылается Вам для ознакомления записка тт. Бондаренко и Климова (Академия с/х наук им Ленина) от 27. III. 35 г.» (364). Не случайно вскоре Вавилов был снят с поста Президента ВАСХНИЛ и заменен партийцем с дореволюционным стажем А.И. Мураловым, правда, плохо разбиравшимся в науке (365). Посылая письмо Сталину, Бондаренко и Климов видимо хорошо знали, кто мог быть истинным заказчиком поиска компромата на Вавилова. Ведь субординацию в стране они понимали и осознавали, что органы безопасности напали “на след врага и арестовывали сотрудников Вавилова” отнюдь не случайно, а отвечая на запросы Сталина о Вавилове. Значит, надеялись попасть по верному адресу, сочиняя наветы о антигосударственности и вредительстве Вавилова. Понятно, что Вавилов, которого ценили и уважали Бухарин, Рыков, Киров и другие потенциальные враги Сталина из “правой и левой оппозиций”, не мог оставаться нетронутым. Но тем не менее и на этот раз Вавилов не был арестован. Возможно, те самые связи с министрами западных держав, бесившие блюстителей безопасности, обороняли академика в глазах главного начальника из Кремля.
В 1930 году Вавилов пригласил Лысенко на заседание академиков ВАСХНИЛ и усадил его в первом ряду среди членов академии. В центре первого ряда сидят Н.И. Вавилов, Н.М. Тулайков и вальяжно развалившийся Т.Д. Лысенко. Из книги В. Сойфера «Власть и наука», 1 издание,1989.
Всеми своими субъективно целесообразными и прогрессивными действиями Вавилов подталкивал себя к пропасти, в конце концов, поглотившей его. Таким было развитие трагедии ученого, отторгавшегося как чужеродное тело Сталиным и его подпевалами. Вавилов и большинство тех, кто открыто и самоотверженно принял новый строй еще чувствовали себя своими в коридорах власти. Они, если и догадывались, сколь преступна сущность этой системы, сколь обманны лозунги, работали на систему советской власти с огромной отдачей и честно.
Копия письма Н.И. Вавилова с высоким отзывом о работе Лысенко (Из архива В.Н. Сойфера).
Одной из наиболее часто упоминавшихся в сталинское время стала формула о нарастании классовой борьбы по мере продвижения вперед строительства социализма. Сталин именно так пытался объяснить размах репрессий тем, кто наивно не понимал, откуда вдруг в сталинской империи, населенной вроде бы добропорядочными гражданами, взялось столько злобных врагов большевистского образа жизни. Из формулы вытекало, что чем дальше, тем больше арестованных следует ожидать. Повторяли и другую формулу тех лет: «Кто не с нами, тот против нас!» Иными словами, отсидеться в уголочке с потайными мыслями никому не удастся, и нейтральных быть не может. Либо ты свой, либо враг. А с врагами разговор один: — выявление и беспощадное уничтожение. “Великий Пролетарский Писатель” Максим Горький даже вывел еще одну популярную в те годы формулу: «Если враг не сдается — его уничтожают».
Вавилов идет на уступки
Н.К. Кольцов на все нападки наркома земледелия Яковлева и сторонников Лысенко, на все их категорические требования признать свои политические и научные ошибки и покаяться ответил отказом. Ничего не признал и ни в чем не покаялся. Вавилов поступил иначе. Видимо он решил, что поступит разумно, если публично признает кое-какие из прежде им отвергавшихся положений Лысенко. Этим он, кстати, показывал, в чьем лице видел главную угрозу и компромиссом с кем надеялся спасти себя и руководимые им институты.
Так в печати появился неожиданный документ. Лысенко объявил, что заменит научно обоснованные методы семеноводства «браком по любви» — то есть свободным переопылением растений (Лысенко сказал, что новое объяснение механизму оплодотворения растений придумал ставший себя именовать не иначе как профессором Исай Презент). Новоиспеченные знатоки селекции разглагольствовали, что, дескать, если какой-то цветок предпочтет какую-то пыльцу, летающую в воздухе, другой пыльце, то это значит «брак по любви». Все грамотные селекционеры и семеноводы единодушно отвергали эту ересь, и их точку зрения открыто разделял Вавилов — авторитет в глазах большинства знающих специалистов. Однако 28 апреля 1937 года в центре первой полосы газеты «Социалистическое земледелие» большими буквами было набрано сообщение:
«ПО МЕТОДУ АКАДЕМИКА ЛЫСЕНКО
О ВНУТРИСОРТОВОМ СКРЕЩИВАНИИ САМООПЫЛИТЕЛЕЙ
Приказ наркома земледелия СССР т. М.А.Чернова» (366).
В приказе было объявлено, что предложенное Лысенко внутрисортовое переопыление полностью себя оправдало, и потому земельным управлениям предписывается развернуть работу по использованию метода в практике колхозов и совхозов. Под приказом была напечатана статья, объяснявшая, при каких обстоятельствах появился этот документ:
«Академия с.-х. наук имени Ленина
О ВНУТРИСОРТОВОМ СКРЕЩИВАНИИ
Президент Академии с.-х. наук имени Ленина т. А.И. Муралов, академики Н.И. Вавилов и Г.К. Мейстер недавно выезжали в Одессу по приглашению акад. Т.Д. Лысенко для ознакомления с результатами внутрисортового скрещивания пшениц… Президиум установил, что методика опытов по внутрисортовому скрещиванию, проводимая Т.Д. Лысенко, не встречает возражений ни со стороны академика Н.И.Вавилова, ни со стороны академика Г.К. Мейстера» (367).
Раньше Мейстер, так же, как и все грамотные люди, резко отрицательно высказался об этой идее Лысенко на IV сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, заявляя, что при таком подходе порча сортов неизбежна. Но в эти дни и он, и Вавилов вдруг открыто отступили от прежде занятой позиции. Понятно, что это отступление было продиктовано чисто политическими причинами. Есть письмо Вавилова Герману Мёллеру в Мадрид от 8 мая 1937 года, которое отвергает изменение его научных взглядов. Копия письма хранилась в Ленинградском архиве Октябрьской революции и социалистического строительства (фонд ВИР), собственноручно им подписано, и в нем есть фразы:
«Недавно я и проф. Мейстер побывали в Одессе, чтобы проверить работу по развитию растений, проводимую Лысенко. Должен заметить, что убедительных доказательств там слишком мало. Раньше я ожидал большего» (368).
Поэтому можно думать, что два вице-президента ВАСХНИЛ сочли за благо сдаться «на милость победителя». Но милости не последовало. На следующее же утро после обнародования приказа наркома газета «Соцземледелие» вышла с передовой статьей «По дарвиновскому пути», в которой смаковался факт отхода ведущих биологов со своих позиций (369). Анонимный автор писал:
«Известно, что большинство ученых-генетиков и селекционеров встретили это предложение в штыки. Метод… был объявлен сторонниками формальной генетики не более, не менее как антинаучный».
Затем были названы Константинов, Лисицын и Костов и с показным удовлетворением отмечено, что сейчас ситуация переменилась: Мейстер и Вавилов признали лысенковский метод, а Наркомзем приказал провести внутрисортовое скрещивание в 12 тысячах колхозов. «Образцово выполнить приказ… дело чести каждого края и области» — заканчивалась передовица.
В печати началась кампания пропаганды внутрисортового скрещивания. 4 мая 1937 года «Соцземледелие» опубликовало письмо Лысенко «Шире развернуть внутрисортовое скрещивание» (370), а 21 мая разворот этой газеты (2-я и 3-я страницы) был целиком посвящен пропаганде агроприема (371), на деле приводящего к потере всех сортов пшеницы и к их загрязнению. В центре одной из страниц была помещена фотография. Подпись гласила: «Академик Т.Д.Лысенко демонстрирует результаты внутрисортового скрещивания Н.И.Вавилову и Г.К.Мейстеру». Скромные ученики внимали гордому учителю. Только потупленные взоры выдавали их истинное душевное состояние.
Лысенко (справа) демонстрирует Н.И. Вавилову (слева) и Г.К. Мейстеру (в центре) результаты внутрисортового скрещивания во время их посещения Одессы. Опубликовано в газете «Социалистическое земледелие» 21 мая 1937 г. Из книги В. Сойфера «Власть и наука», 1 издание, 1989.
Нужно подчеркнуть, что “брак по любви” никогда нигде в мире не только не использовали, но даже и не упоминали, поскольку это было безумной безграмотностью, а не последней новостью научной мысли. Это было настоящим браком, только не браком по любви, а браком мысли, нездоровых лысенковских потуг на эпохальные открытия.
Аресты Муралова, Мейстера, Яковлева и Баумана
Если у Вавилова и были надежды, что он спасет себя смиренным признанием правоты Лысенко в вопросе, который тот сам называл центральным, они оказались тщетными. Июльский номер журнала «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства» за 1937 год открылся Постановлением Совнаркома СССР «О мерах по улучшению семян зерновых культур» (имелось в виду улучшение за счет «брака по любви»). Затем были напечатаны два доклада, сделанные на Пленуме ЦК ВКП(б) 28 июня 1937 года секретарем ЦК ВКП(б) Яковлевым и наркомом земледелия СССР Черновым. Вслед за тем были опубликованы две большие статьи ученых — Вильямса «О задачах сельского хозяйства в третьей пятилетке» и Вавилова «Растениеводство СССР в третьей пятилетке». Но редакция сразу же дала понять читателям, как нужно относиться к Вавилову. Его статье было предпослано вводное заявление:
«Редакция… считает, что акад. Вавилов… обошел важнейшие вопросы селекции и семеноводства, работы Госсортсети при ВИР’е, за которую он также несет ответственность. Акад. Вавилов не вскрыл причин запутанности сортоиспытания Госсортсетью при ВИР’е, а также причин снятия многих высокоурожайных сортов с производства [на самом деле были сняты плохие сорта, но о которых лысенкоисты кричали, что они — высокоурожайные; теперь и это ставилось Вавилову в укор — В.С.]. Наша общественность считает странным продолжительное молчание акад. Вавилова по вопросам, затронутым в «Правде» в статье [Яковлева — В.С.] о дарвинизме и некоторых антидарвинистах» (372).
Описываемые события развертывались на фоне новой волны арестов. Руководителя президиума ВАСХНИЛ Муралова, согласившегося признать научность лысенковских предложений, арестовали. Скорее всего это произошло в июне 1937 года. Вместе с ним были арестованы и другие руководители ВАСХНИЛ (А.С. Бондаренко, Л.С. Марголин и еще несколько человек). Была арестована группа руководителей Наркомзема СССР. 30 октября 1937 года, как значится в Большой Советской Энциклопедии (373), Муралова не стало, видимо, он был расстрелян.
По-видимому, одним из первых в этой партии арестованных руководителей сельского хозяйства был заместитель наркома земледелия СССР и вице-президент ВАСХНИЛ академик Арон Израилевич Гайстер, крупный экономист (374). Он родился в 1899 году в Елизаветграде (в советское время Кировоград). Для еврейских детей, желавших поступить в гимназию, в их городе выделяли 5% мест от общего числа принимаемых. Арон хорошо подготовился к экзаменам и был принят. Однако закончить гимназию не смог: был выгнан за революционную деятельность из 9 класса. В 1921 году закончил Институт красной профессуры и был оставлен там преподавать. Любимым аспирантом Гайстера был М.А. Суслов. С 1929 (?) по 1931 год работал в Госплане, с 1933 года — в комиссии советского контроля, с 1935 г. — зам. наркомзема СССР и вице-президент ВАСХНИЛ. 28 июня 1937 года он делал доклад на заседании Совета по Труду и Обороне, на котором председательствовал Сталин. Похвалы Сталина были столь неумеренными, что Гайстер заподозрил неладное и, вернувшись домой, сказал жене: «Рахиль, моя судьба решена». Через три дня, прямо в кабинете наркома М.А. Чернова, его арестовали. Обвинения были нелепыми по сути: он якобы участвовал в покушении на Куйбышева, истребил всех овец в СССР и развалил экономику. 30 октября по решению так называемой «тройки» он был расстрелян. Жена его также была арестована. А уже в начале 1950-х годов были арестованы обе дочери погибшего академика и замнаркома. В постановлении на арест каждой из них говорилось: «…достаточно изобличена по статье 7-35 в том, что является дочерью врагов народа Гайстера Арона Израилевича и Каплан Рахили Израилевны». Дочери отбывали срок в Боровом. После смерти Сталина обе были реабилитированы, закончили институты и стали научными работниками (записано со слов одной из дочерей, посетивших меня дома).
Тем не менее, занять сразу пост Президента ВАСХНИЛ после ареста Муралова Лысенко не удалось. Исполняющим обязанности Президента назначили Г.К. Мейстера, Вавилов остался пока вице-президентом. Но нападки на созданные Вавиловым учреждения продолжали усиливаться. Наибольшего накала эта активность достигла к концу ноября 1937 года, когда почти каждый день в «Соцземледелии» появлялись погромные статьи о вредительстве в институтах сельскохозяйственного профиля: 27 ноября об Институте льноводства (375), 28 ноября о вредительстве в Институте механизации и электрификации сельского хозяйства (376) и Институте гидротехники и мелиорации (377). В последнем из упомянутых институтов, оказывается, уже арестовали как врага народа директора Абола. В том же номере газеты подвергся осуждению созданный при непосредственном участии Вавилова Хлопковый институт (378). Некто И. Шман, написавший о якобы порочной деятельности этого института, не ограничился одной лишь констатацией факта негодной работы учреждения. Он прокурорским тоном прямо указал на виновника провала:
«Ответственность за литературные и научные «труды» [института — В.С.] несет и академик Н.И. Вавилов. В июне прошлого года он оставил в книге посетителей института… хвалебную запись…
Пусть расскажет академик Вавилов о мотивах столь неуместных дифирамбов по адресу института. Разве он не заметил того, что делается в институте, на его опорных пунктах, на его опытных полях?
Многие из орудовавших в институте вредителей и врагов народа разоблачены. Остается ликвидировать до конца последствия вредительства».
3 декабря та же линия была продолжена в статье о вредительстве в семеноводстве картофеля. В Институте картофельного хозяйства «разоблачили» еще одну группу вредителей. А кто не знал, что основы семеноводства закладывались Вавиловым. Таким образом, и с этой стороны его деятельности «высовывалась вражеская рука» (379).
Конечно, в таких условиях Георгий Карлович Мейстер удержался на президентском посту недолго. 11 августа 1937 года его также арестовали как врага народа. В тюрьме он сошел с ума и погиб в заключении. За год до его ареста торжественно отмечалась четвертьвековая годовщина со дня основания Саратовской селекционной станции, которой руководил этот выдающийся селекционер. Только сорта яровой пшеницы, выведенные под руководством Мейстера, высевали на площади, равной 7 миллионам 241 тысяче гектаров (вся посевная площадь пшеницы во Франции составляла около 4 млн. га). Что могло лучше характеризовать трудовые успехи селекционера? Во время празднования в печати утверждалось, что
«В лице академика Г.К. Мейстера мы имеем настоящего большевика-ученого, энергичного борца за высокие урожаи, смелого экспериментатора и преобразователя природы, добивающегося широкого применения результатов своих научных трудов на благо нашей великой родины» (380).
Теперь вместо благодарности к ученому, который в прямом смысле кормил народ своей великой родины, кормильца запрятали за решетку. Вредителем его назвать было никак нельзя, шпионом он также быть не мог. Единственным «грехом» было то, что он выступил несколько раз с обоснованной критикой научных ошибок Лысенко.
К концу 1937 года были арестованы и вскоре расстреляны и многие другие руководители государства9, включая тех, кто курировал науку и сельское хозяйство — Яковлев, Бауман, Чернов, Эйхе, Чубарь и другие.
Следственное дело Н.И. Вавилов в ОГПУ пухнет от доносов
Ранее было рассказано, что еще в 1931 году на Вавилова было заведено агентурное дело № 268615, в котором накапливались изощренные (и, как показало время, инспирированные самим ОГПУ) наветы. Страшным был номер дела, выведенный на папке: за четверть миллиона перевалило число тех, кто стал предметом пристального интереса огэпэушников только в центральном аппарате этой организации в Москве. И за каждым из «объектов» наблюдения следили не один и не два «старателя», фиксировавших каждый шаг подозреваемого, каждое его слово, жест, домысливавших за него устремления и действия. Они слали доносы в НКВД и в них перевирали эти устремления и действия своих жертв. Сколько же их, добровольных или запуганных помощников карателей было в стране? Миллионы? Десятки миллионов? И ведь не наступил еще момент, который позже стали именовать временем массовых арестов, ведь шел только 1931-й год! Такое общество строили создатели и руководители большевистского государства.
Итак, порочащие Вавилова домыслы накапливались на Лубянке. Во внутренних документах ОГПУ в 1932 году утверждалось, что «группа Вавилова стала центром притяжения агрономических кругов, саботирующих Соввласть и не желающих участвовать в социалистическом строительстве» (381). Сразу за этим определением вся научная деятельность Вавилова была квалифицирована как вредительская: «Неучастие в практической работе, занятие «чистой наукой», выпуск никчемных многотомных «научных трудов», созыв научных съездов, занимающихся буржуазной схоластикой» (382).
В «Следственное дело» аккуратно подшивали несправедливые оговоры, сделанные еще в 1930-1933 годах арестованными сотрудниками и друзьями Вавилова, а также агентами ОГПУ Якушкиным, Колем и Дибольдом. В ход шли статеечки Дунина и других лысенкоистов из газет и журналов, материалы дискуссий генетиков с Лысенко, протоколы допросов арестованных руководителей сельского хозяйства страны — бывших наркомов Яковлева, Чернова, Эйхе, заместителей наркомов Муралова и Гайстера, президента ВАСХНИЛ Мейстера, вице-президентов Тулайкова, Бондаренко и Давида, ученого секретаря академии Марголина, Н.П. Горбунова и многих других (383). Как повторяли многие жертвы сталинского беззакония, жестокость дознавателей была временами выше предела соблюдения чести и достоинства любым подследственным. Если кто-то не соглашался с преступными дознавателями и стоял на своем, значит, упорствующего мало били или не так изощренно, утверждали те, кто вышел на свободу в конце концов.
Вавилов возможно догадывался о том, что он уже стал подследственным ОГПУ. Журналист Евгения Альбац выяснила, что он мог знать тогда о создаваемом против него деле:
«Когда в начале тридцатых из недолгого заключения вернулся один из сотрудников ВИРа и поведал Вавилову, что там он «сознался во всем» («сознаться» надо было в существовании в институте некоей контрреволюционной организации), Николай Иванович сказал: «Я его не осуждаю, чувствую к нему большое сожаление и все-таки… все-таки и презрение!»» (384).
Коль и Шлыков в это время травили Вавилова (иного слова не подберешь) открыто (385). Большинство людей тогда не понимало, как это могло тянуться годами, почему Вавилов, вроде бы властный и решительный человек, не может остановить злобную энергию своих же подчиненных. Но, наконец, и его проняло: в декабре 1936 года появился вавиловский ответ (386), в котором прежде всего была охарактеризована главная тенденция в писаниях Коля и Шлыкова — извращение истинного положения дел: «… они прибегают… к приему кривого зеркала, искажающего действительность» (387).
Обсуждая изданную в том году книгу Шлыкова (388), Вавилов писал:
«Непревзойденным образцом кривого зеркала… является… книга «Интродукция растений» Г.Н. Шлыкова… Читая ее, приходится изумляться, с одной стороны, развязности автора, с другой стороны, постоянному и систематическому передергиванию фактов, не говоря еще о большем числе прямых ошибок…» (389). …наше заключение по этому манускрипту не расходится с вышеприведенной квалификацией. Мы указываем на это потому, что из виртуозного предисловия ее автора, неискушенный читатель может понять, что нами эта книга одобрена к печати» (390).
В целом, внутри его собственного Института растениеводства обстановка накалялась. Приказами сверху в него зачисляли, чаще всего вопреки воле директора, сотрудников, которые львиную долю рабочего времени тратили не на науку, а на склоки, плетение интриг, изготовление и рассылку доносов.
Среди пришельцев «со стороны» был активен Степан Николаевич Шунденко, зачисленный в «специальную аспирантуру» института. Сталин в то время решил, что в академиях наук страны лидирующую роль должны занять особо проверенные товарищи из числа членов ВКП(б), проявившие себя активистами на партийной и комсомольской работе. Они должны были срочно получить степени кандидатов наук, после чего их надлежало назначать на руководящие должности в институтах. Всего на все институты системы ВАСХНИЛ были выделены средства для оплаты повышенных стипендий сорока таким партийным мужам. Рассказывая о тех годах, сотрудник и друг Вавилова Е.С. Якушевский в 1989 году вспоминал:
«Потом появились Г.Н. Шлыков, С.Н. Шунденко, А.В. Пухальский, М.А. Ольшанский, Ф.К. Тетерев. Тогда был большой набор так называемых особых аспирантов. Все они были партийными и запрограммированы на лысенкоизм. Все они оказались малообразованными людьми, обладали очень слабой подготовкой и соответственно были неспособны к научной работе» (391).
Ученик Вавилова М.И. Хаджинов, человек тихий, вернее — стеснительный, и что главное — абсолютно в тот момент не понимавший, что за силы стоят за спиной Шунденко (ставший позже академиком, лауреатом Сталинских премий, Героем социалистического труда Хаджинов рассказал мне об этом в середине 1970-х годов во время одной из наших встреч), решил не перечить властям и нашел, как ему казалось, самый простой выход (похоже, что директор института с ним в этом вопросе в мнениях не разошелся). Он сел и написал за своего аспиранта диссертацию, которую тот немедленно защитил (392). И тут же специалист со степенью стал заводилой в разжигании антивавиловских настроений в ВИР’е.
А как только Шунденко стал кандидатом, президент ВАСХНИЛ Лысенко в самом начале 1938 года издал приказ о его назначении, невзирая на письменный протест Вавилова, заместителем директора института по научной работе. Спорить с лжеученым было поздно, своими же руками вавиловцы вырастили в своем гнезде врага. Известный ботаник профессор Е.Н. Синская писала в воспоминаниях о Шунденко:
«Что-то опасное чувствовалось в нем, в его щуплой, вертлявой фигуре, черных пронзительных и беспокойно шарящих глазах. Он быстро сошелся с другим таким же отвратительным типом — аспирантом Григорием Шлыковым и они вдвоем принялись дезорганизовывать жизнь института».
Синская вспоминала стихотворение, ходившее по рукам в ВИР’е:
«Два деятеля есть у нас на «Ш»,
Как надоели всем их антраша.
Один плюгав, как мелкий бес, –
Начало его имени на «С»,
Другой на «Г», еще повыше тоном,
В науке мнит себя Наполеоном.
Но равен их удельный вес.
И оба они «Г», и оба они «С»“ (393).
На профсоюзном собрании коллектива ВИР’а 8 мая 1937 года сразу несколько человек выступили против директора. Они не были ведущими сотрудниками, ничем серьезным себя в науке не увековечили, что не мешало им громко и грубо обвинять директора в грехах. Агроном Куприянов осудил закон гомологических рядов и вообще все работы выдающегося ученого, которые он по простоте душевной именовал кратко — «теория Вавилова»:
«Это вредная теория, которая должна быть каленым железом выжжена, ибо рабочий класс без оружия справился со своими задачами, сам начал править и добился определенных успехов.
По всей стране знают ВИР и о дискуссии между Вавиловым и Лысенко. Вавилову надо будет перестроиться, потому что Сталин сказал, что нужно не так работать, как работает Вавилов, а так как работает Лысенко» (394).
Аспирант Донской в детали слов, сказанных Сталиным, не вдавался, а, выступив на том же собрании, просто потребовал ухода директора со своего поста. Он не сомневался нисколько, что прав во всем его кумир Лысенко, а все эти недобитые интеллигенты враги, и поэтому нечего дальше рассуждать:
«Лысенко прямо заявил: или я или Вавилов, четко и определенно и очень толково. Он говорит: пусть я ошибаюсь, но одного из нас не должно быть» (395).
Помимо открытой борьбы эти большевистские выдвиженцы «сигнализировали — кому надо» — потаенным образом. Шлыков писал доносы в ЦК партии большевиков и в НКВД, требуя убрать Вавилова с поста директора как врага страны. В одном из них он открыто объяснял свои действия: “Мне… выпала здесь на долю тяжелая роль теоретической оппозиции Вавилову Н.И.». Вот полный текст послания Шлыкова в ЦК партии большевиков:
«В СЕКТОР НАУКИ ЦК ВКП(б)
Направляю при этом годовой отчет о работе Отдела Новых Культур Института Растениеводства и прошу оказать помощь ему в дальнейшей работе его существования.
Ликвидация его в системе ин-та Растениеводства приведет к безраздельному господству стандартизированного теоретического мышления, поскольку мне, как руководителю Отдела, выпала здесь на долю тяжелая роль теоретической оппозиции Вавилову Н.И. Тяжелая потому, что при слабости местных партийных кадров специалистов, при ничтожной прослойке беспартийных специалистов, ориентирующихся на них, при системе проникновения в окружение Вавилова Н.И. карьеристов и врагов народа, инициатива критического к местным теоретическим и рабочим традициям обречена без помощи извне на полный провал. Я испытал это на самом себе и испытываю это повседневно.
Т. Шунденко, назначенный замом Вавилова Н.И., как полагаю и всякий другой заместитель такой волевой лукавой и своенравной натуры, по моим представлениям, является эпизодом, с которым было бы сверхоптимистически связывать реальные перспективы подлинной теоретической и практической перестройки Ин-та. Но тот же Шунденко освобожденный от постоянного и весьма искусного подавления инициативы со стороны Вавилова Н.И., облеченный доверием и призванный к полной ответственности за Институт, т. е. назначенный не замом, а директором осуществил бы скорее полнее и лучше перестройку Ин-та на практически строго целеустремленную селекционную работу и на подлинное (агрономическое и биологическое) и быстрое познание материала для селекции. Вавилов Н.И. как специалист, мог бы быть при этом использован лучше. Ин-т перестал бы быть синекурой одного человека, весьма и весьма большого специалиста, но путаника в теории, несомненно не искренне работающего на наш строй каким является Вавилов Н.И. Я не желаю быть пророком, но знаю, к этому придется придти рано или поздно. Болото, каким является Ин-т, осушить руками Вавилова Н.И. невозможно и роль его заместителей в этом отношении чудовищно тяжела, при очень скромных их возможностях в деле подбора и расстановки кадров. Эту прерогативу Вавилов оставляет всегда за собой.
Зав. отделом новых культур Шлыков Г.Н.» (396)
Если в доносе в ЦК партии Шлыков главный упор делал на вредительской сущности теоретических взглядов Вавилова и недостаточой практической пользе ВИР’а, то совершенно иначе был составлено его донесение в НКВД. Из начальных строк мы узнаем, что свой Отчет Отдела новых культур ВИР’а за 1937 год он послал не только в ЦК партии, но и наркому земледелия Р. И. Эйхе, теперь же он направляет его в НКВД, ибо придает своему письму иную окраску: ставит в нем задачу показать, что Вавилов — такой же враг и вредитель, как многие недавно арестованные руководители, что он состоял с ними в одной преступной организации. Шлыков знал, кому персонально посылать свой текст в Органы: он адресует его тому же Малинину, имя которого не раз всплывало в нашем рассказе, когда говорилось о докладных из ОГПУ Сталину, в которых чекисты за его пдписью представляли Вавилова врагом страны и самого Сталина.
«НКВД, тов. МАЛИНИНУ
Посылаю при этом копию моего письма к тов. Эйхе, которое является препроводиловкой к годовому отчету Отдела Новых Культур.
Этот отчет я уже послал Вам, обратив особенно внимание на введение и заключение. Хотя я уверен, что тов. Эйхе даст ему надлежащий ход, но все же решил послать его и Вам и вот почему.
Пока еще не уничтожены бандиты — Чернов, Яковлев и Бауман, надо выяснить, что делали они в плоскости вредительства по организации сельско-хозяйственной науки, опытных станций, постановки испытания и выведения новых сортов. Я все больше убеждаюсь, что тут могло быть разделение труда с Вавиловым как с фактическим главой научно-исследовательского дела в стране в области растениеводства за все время после Октябрьской революции. Не являлось ли внешне отрицательное отношение к нему, а некоторое время и к их марионетке Муралову А.И. прикрытием подлинного отношения как к сообщникам, — подлости и хитрости этих людей, как доказывает процесс, нет предела.
Просто трудно представить, чтобы реставраторы капитализма прошли мимо такой фигуры, как Вавилов, авторитетной в широких кругах агрономии, в особенности старой. Не допускаю мысли, что он, как человек хорошо известных им правых убеждений, выходец из среды миллионеров, не был приобщен к их общей организации. Он хорошо известен, как сужу по произведениям Бухарина, и «правым».
Не является ли в связи с этим и шумиха, поднятая иностранной прессой в конце 1936 г. вокруг Вавилова, в связи с «гонениями» на него, затем печатание подложных некрологов по его адресу провокацией, затеянной и организованной ими же самими с его ведома? Ведь это не случайно, что материал, освещающий положение в Ин-те Растениеводства, который отчасти, в копиях находится у Вас, и который направлялся этим людям как представителям партии и Правительства, не имел положительных последствий. Мало сомнений и в том, что они могли сигнализировать Вавилову об этом материале.
В частности, кому в Президиуме ВАСХНИЛ потребовалось при издании книги «Спорные вопросы генетики и селекции» 1937 г. изъять из стенограммы моего доклада на 4 сессии Академии то место, где я докладывал о фашистском содержании концепции Вавилова. Получив почту из Академии для окончательной проверки текста доклада для напечатания, обнаружив изъятия самого существенного содержания, я письменно же, возвращая проверенный текст, протестовал против этого, но бесполезно. Значит, делаю вывод: эти люди (сборник печатался после того как все статьи читали Муралов, Бауман, Яковлев) не были заинтересованы в подлинном разоблачении теорий Вавилова и его самого. Случай этот не пустяковый: я знаю хорошо, что стенограмма моего доклада была затребована срочно в тот же день в ЦК через одного из помощников Яковлева (не помню — фамилия грузинская), который оказался тоже врагом народа, по его словам для Баумана и Яковлева. Не симптоматично ли и то, что по поводу моего выступления со мной никто не счел необходимым переговорить, выяснить обстоятельства, приведшие меня к столь категорическим выводам относительно Вавилова и Ин-та Растениеводства. В этом докладе с фактами в руках я действительно разоблачал пустозвонство и вред теории и практики Вавилова.
Поэтому я и обращаюсь через Вас ко всей Вашей системе — принять меры к вскрытию обстоятельств, изложенных выше. А узнать досконально о вредительстве в деле организации сельско-хозяйственной науки означает тоже, что ускоренно освободиться от последствий вредительства. В допросе Чернова не выяснена его практическая вредительская линия в отношении сельско-хозяйственной науки. И это я считаю пробелом. На разоблачении этого рода вредительской деятельности мы могли бы, кроме того, ускорить процесс объединения в системе Академии ВАСХНИЛ подлинно советских ученых.
7/3 38
Г.Шлыков» (397).
Писал Шлыков как доверенный органам сотрудник. Думая, что всё, оказавшееся в недрах НКВД, не вырвется за пределы этого ведомства, что под страхом смерти никто не проговорится, Шлыков пишет особым языком, омерзительным по сути.
Это, неожиданно всплывшее на поверхность свидетельство эпохи партийных репрессий, конечно, не единственное, не уникальное и не выбивается из ряда других (тысяч, десятков тысяч, миллионов?) таких же доносов. Но оно показывает моральную деградацию многих выдвиженцев в советском обществе, обусловленную царившими тогда порядками, глубину падения низких душонок, рвавшихся к власти, почету, научным званиям и степеням. Письмо дополнило «Дело Вавилова», но не возымело немедленного действия. Вавилова снова не арестовали и не сняли с поста директора.
Совнарком устраивает разнос Вавилову
Однако давление на академика Вавлова продолжалось. 8 мая 1938 года на заседании правительства — Совета Народных Комиссаров СССР был рассмотрен план научно-исследовательских работ Академии наук СССР на этот и следующий год. В информационном сообщении о заседании было сказано, что «в развернувшихся оживленных прениях приняли участие тт. Кафтанов, Л.М. Каганович, Президент Сельскохозяйственной Академии им. Ленина Т.Д. Лысенко, акад. Кржижановский, Вознесенский, Молотов» (398). Как видим, ни президента АН СССР, ни известных ученых-академиков среди выступавших не было, так как Г.М. Кржижановский — соратник Ленина, старый большевик был инженером-электротехником. Кого пропагандировал выступивший на заседании правительства президент ВАСХНИЛ Лысенко, догадаться не трудно. Совнарком отклонил предложенную Президиумом АН СССР программу исследований. “Правда” в этой заметке извещала: “Совнарком решил воздержаться пока от утверждения плана работ Академии наук СССР на 1938 год”, так как «в некоторых институтах находит пристанище лже-наука, а представители этой лже-науки не встречают должного отпора… «. Передовица номера «Правды», в котором сообщалось о заседании, была озаглавлена «Советская наука», и в ней было заявлено:
«Лжеученые и вредители, окопавшиеся в ряде институтов, всячески старались убить побольше сил и средств на никчемную возню с никому не нужными «темами». Уроки вредительства до сих пор учтены в совершенно недостаточной степени, ликвидация вредительства протекает крайне медленно».
В передовице приводились и положительные примеры:
«обнаружение… апатитов на Кольском полуострове, кобальта, молибдена — в Средней Азии, золотоносной жилы — в глухой сибирской тайге. Но с неменьшим увлечением работают славные творцы новых сортов растений, заставляющие землю родить улучшенные виды картофеля, пшеницы, хлопка, фруктов и т. д.».
Характерной была цитата Сталина, приведенная в статье:
«Данные науки всегда проверялись практикой, опытом. Наука, порвавшая связи с практикой, опытом, — какая же это наука? «(Сталин).
Уникальное решение Советского правительства закрепило диктат в науке окончательно: от проводившегося в течение почти полутора десятилетий диктата в области гуманитарных наук руководители страны перешли к диктату в области наук естественных. План вернули в Академию для доработки, а чтобы улучшить научную работу, «Совнарком признал необходимым пополнение новыми, в том числе молодыми научными силами состав Академии».
Но то, о чем не была оповещена широкая публика, было известно руководству Академии наук СССР. Лженаукой, рассмотренной в Совнаркоме, оказывается занимался Вавилов в руководимом им Институте генетики АН СССР, и президиум АН СССР вынужден был оперативно принять меры. Была создана комиссия по проверке работы Института генетики. Руководить ею поручили академику Б. А. Келлеру, ставшему ярым поклонником Лысенко. Он знал основные принципы генетики и вплоть до конца 1936 года позволял себе писать похвально о генетике и генах (хотя и здесь тяга к преувеличениям и плохое знание предмета превалировали):
«Благодаря новым исследованиям в генетике отвлеченное понятие гена получило полную материальность… Отдельные гены в хромосомах уже почти стали доступны для глаза при помощи микрофотографии в ультрафиолетовых лучах» (399).
Позже Келлер на такие вольности не решался, а из бесед с оставшимися в живых сотрудниками вавиловского института мне стало известно, что Келлер в те дни постоянно советовался с Лысенко по всем вопросам.
Далее события развивались быстро. Нелюбовь Сталина к генам, которую он еще в декабре 1930 года объяснил Митину, Юдину и другим партийцам в большевистском бюро Института красной профессуры, сказав, что он в молодости внимательно изучал работы Вейсмана и понял, что этот ученый — один из основателей генетики — на самом деле ошибается (400), стала материализоваться быстро. По сталинскому мнению правильная внешняя среда должна была правильно влиять на развитие, менять организмы и их наследственность, а все вейсманисты с их верой в стабильные гены утверждали ошибочную природу генов, почему генетика и была ошибочной (по мнению Сталина) наукой.
Чтобы показать всем, что большевики отныне будут руководить наукой и технической интеллигенцией, на правительственном уровне 15-16 мая было проведено «Первое Всесоюзное совещание работников высшей школы». На нем с большой речью выступил председатель совнаркома Молотов, а 17 мая в Кремле Сталин дал банкет для ученых и преподавателей высшей школы, на котором призвал к борьбе со старыми авторитетами, «замкнувшимися в скорлупу… жрецами науки…, к ломке… старых традиций, норм, установок», якобы превратившихся в «тормоз для движения вперед» (401).
Буквально через несколько дней стало ясно, кого подразумевал Сталин под этими «жрецами науки», становящимися «тормозом». 25 мая на заседание снова собрался Президиум Академии наук СССР, чтобы детально разобрать критику в адрес институтов, упоминавшихся на заседании Совнаркома. Утром следующего дня рупор ЦК партии — «Правда» напечатала соответствующее сообщение (402), из которого следовало, что самое неблагополучное положение сложилось в двух академических институтах: генетики и геологии.
27 мая 1938 года было проведено новое заседание президиума АН СССР. И теперь уже вместо общих разговоров о недостатках работы научных учреждений внимание было сосредоточено на деятельности Вавилова на посту директора Института генетики. И снова партийные оценки были озвучены в ходе обсуждения этого, в общем, узконаучного вопроса. Партийцы постарались придать более зловещий и масштабный оттенок «промахам» академика. Постановление этого засеедания Президиума АН СССР начиналось так:
«Заслушав доклад акад. Н.И.Вавилова о работе Института генетики, Президиум Академии наук констатировал, что институт не только не ведет борьбы с классово-враждебными установками на биологическом фронте, но своими ошибками объективно способствует развитию этих враждебных установок…
В Институте отсутствует обстановка для правильного методологического воспитания научной молодежи и для теоретической помощи старшим научным работникам … Институт фактически отмежевывается от направления научных работ акад. Т.Д.Лысенко… Работы Института по разделу растений… страдают теми же общими недостатками».
Генетические исследования, ведущиеся в передовых странах мира были названы “классово-враждебными установками на биологическом фронте”, а о работе института генетики было объявлено, что она “объективно способствует развитию этих враждебных установок…”
На следующий день в «Правде» опять появилась, примерно на том же месте, статья по этому поводу, раскрывавшая два существенных момента: личное участие Лысенко в деле ошельмовывания Вавилова и умелое нагнетание партийными стратегами страстей в их центральном органе печати. Через день «колхозного академика» опять прославила большевистская печать. Так день за днем миллионы людей в стране, разворачивая «Правду» и другие газеты, узнавали всё новые подробности грехопадения недавнего лидера биологической и агрономической науки Вавилова. Руководимый им «Институт отмежевался от научных работ Т.Д.Лысенко», и оказывается именно Лысенко, выступавший на заседании правительства, обвинил Вавилова в том, что его «институт не занимается разработкой настоящей ведущей теории, как базы всех работ… Совершенно не отражены идеи Мичурина. Развитие мичуринского наследия в стране идет без помощи и участия института. Напротив в нем распространены антимичуринские и антидарвинистские взгляды» (403). Называя свои взгляды «мичуринскими», Лысенко и Презент, конечно, примитивно хитрили и обманывали. Они резонно решили, что лысенкоизм — слово опасное, можно переборщить, применяя к себе собственное имя. Это наименование, если бы оно содержало в себе упоминание Лысенко могло сильно не понравиться Сталину и даже показаться ему кощунственным. Раздражать Сталина было не нужно. Лучше было использовать имя уже умершего Мичурина, обозвать его именем конгломерат лысенковских взглядов. Автором идеи обозвать лысенковщину «мичуринским учением» считают Презента. Интересно, что Презент отлично знал, как Мичурина много лет опекал именно Н. И. Вавилов (смотри об этом ниже), встречался с ним, переписывался, посылал к нему в Козлов (будущий Мичуринск) своих учеников. Более того, было известно, что строптивый старик Мичурин однажды спутил с крыльца своего дома не понравившегося ему гостя — Т. Д. Лысенко. Известный генетик Н. Н. Соколов, посланный в начале 1930-х годов именно Вавиловым к Мичурину поучить старого плодовода методам цитологического анализа рассказывал мне такую историю. Приехавший в то время конференцию в Мичуринск Лысенко, решил без приглашения заявиться к Мичурину (чтобы в будущем получить возможность ссылаться на личные связи с ним). Однако строптивый старик Мичурин — дворянин и довольно высокомерный человек, с первой же минуты заподозрил неладное, не захотел разговаривать с Лысенко и просто захлопнул дверь перед его носом.
Но с одобрения Сталина прозвище «мичуринская биология» укоренилось в СССР. За этим фасадом теперь расцеватала лысенковщина, а из Кремля «мичуринское движение» всячески поддерживалось. Президиум Академии наук счел за благо заявить о желании привести научную работу в соответствие с требованиями Сталина. В уже упомянутой статье в “Правде” (403) сообщила, что на заседании Президиума АН СССР:
«в оживленных прениях было указано, что многие работники института генетики некритически следуют по стопам буржуазной науки; не изжиты еще традиции раболепия перед ней. Участники заседания приветствовали согласие академика Т.Д.Лысенко поставить свои работы в стенах института генетики.
Отделению математических и естественных наук поручено провести широкую научную дискуссию о проблемах генетики с привлечением работников института философии».
Президиум записал в своем решении, используя сталинскую терминологию:
«… чтобы подняться на уровень этих требований… Академия должна ломать и разбивать отжившие традиции и навсегда отказаться от раболепия по отношению к ним. Между тем, в некоторых институтах до сих пор раболепие перед антинаучными фетишами далеко не изжито» (404).
Был назван лишь один институт, подпадающий под такой приговор, и одно лицо, ответственное за плохую работу: Институт генетики и его директор Н. И. Вавилов (405).
Итак, с подачи Лысенко Институт генетики попал в разряд критикуемых, оставаясь пока ведущим институтом в стране по этой специальности. Но руководители СССР старательно вели дело к отставанию СССР от мирового научного прогресса. В опубликованном отчете было сказано:
«На активе Института генетики были вскрыты корни реакционных тенденций в генетике… Речь товарища Сталина, которая во много раз увеличила смелость и силу советской научной мысли, ее способность ломать отжившие традиции, должна стать и на участке советской генетики исходным пунктом нового плодотворного подъема» (406).
7 июля в «Правде» опять было восславлено имя Лысенко. На этот раз было рассказано об издании Малой Советской Энциклопедии, причем автор статьи сокрушался (407), что в новом издании была недостаточно освещена выдающаяся роль самых великих ученых: о работе Лысенко рассказывалось только на 21 строке, И. И. Мечникова — на 25 строках, Д. И. Менделеева — на 28 строках). В этом перечне Лысенко упоминался на первом месте, а приравнивание его к Мечникову и Менделееву говорило само за себя.
В обнародованном вскоре Постановлении Президиума АН СССР научные и политические ошибки института объяснили просто:
«Эти недостатки в значительной степени связаны с направлением работ акад. Н.И.Вавилова, который в своем законе гомологических рядов исходит из представления, что организм — это мозаика генов и, с известными поправками, указанный взгляд проводит и до сих пор…
В Институте, в общем, преобладает узко хромозомальный подход к явлениям наследственности, характерный для формальной генетики…» (408).
Был в постановлении пункт, касавшийся лично Лысенко:
«Президиум Академии Наук приветствовал согласие акад. Т.Д.Лысенко организовать в Институте генетики научную работу на основании разработанных им теоретических построений и методов» (409).
Так «колхозный академик» одним махом решил двоякую задачу: выставил Вавилова к позорному столбу и сам внедрился в Академию наук, причем непосредственно в Институт Вавилова, где ему было предоставлено право создать отдел. В Москву срочно перевели из Одессы его ближайших сотрудников и в их числе И.Е. Глущенко, А.А. Авакяна и Г.А. Бабаджаняна.
Казалось бы, теперь ученые учли требования руководства страны, а виновные признали ошибки и взялись за их исправление. Газета «Правда» 27 июля 1938 года сообщила, что в «июле Президиум Академии наук предоставил Совету Народных Комиссаров СССР «новый» план на 1938 год» (410), но уже то, что слово «новый» было взято в кавычки, говорило об отношении к нему: Совнарком и на этот раз отклонил план на том основании, что «…«новый» план повторил недостатки старого». Газета известила об этом очередном проявлении силового отношения большевистских лидеров к научным разработкам (заметим, отклонялись генетические направления, которые всего через четверть века стали называть не иначе как с добавлением самых возвышенных эпитетов, и по которым Советский Союз имел тогда еще неплохой задел; он его после этих действий потерял). Через день «Правда» дала понять, какие ученые и какие результаты будут отныне приветствоваться властями: её передовая была названа «Науку — на службу стране», и в ней превосходные оценки высказывались в адрес «Т.Д. Лысенко, крестьянского сына», который, оказывается, уже стал «крупнейшим мировым ученым», причем, «в небывало короткий срок», и «чьи труды обильным урожаем расцветают на колхозных и совхозных полях!» (411). «Блестящими работами» были названы и яровизация, и переопыление сортов, и летние посадки картофеля (то есть те направления, которые не оставили следа в мировой науке).
В соответствии с приказом свыше, началось быстрое выдвижение новых членов Академии наук. Оно происходило под контролем утвержденной Политбюро ЦК КПСС комиссии в составе Маленкова, Щербакова, Вознесенкого, Кафтанова и Большакова (412). На 50 вакансий академиков и 100 членов-корреспондентов АН СССР претендовали 248 и 501 кандидат, соответственно. Как писала в начале января 1939 г. газета «Правда», среди участвующих в конкурсе на звание академика есть «такие имена как Лысенко, Ширшов [полярный исследователь], Ал. Толстой, Вышинский и другие, заслуженно пользующиеся уважением народа». 10 января Келлер высказался на страницах «Правды» о желательности выбора в академики Цицина (413). 11 января Бах, Келлер и другие обрушились с политическими нападками на Кольцова и Берга (414). 16 января уже в передовой статье было сказано:
“Нет в нашей стране человека, который бы не знал имени Т.Д.Лысенко, Н.В.Цицина. Эти выдающиеся ученые служат народу” (415).
Выборы состоялись 29-30 января 1939 года и закончились еще одной победой Лысенко: 29 января академиком избрали Цицина, а на следующий день, после небольшой заминки был избран и он сам (в первом туре ему не хватило голосов, и руководство академии потребовало переголосовать). Теперь он стал членом трех академий, а Политбюро ЦК решением от 26 января 1939 года ввело его в состав Президиума АН СССР (416). Одновременно стали членами АН СССР Сталин (почетный академик) и Вышинский. Так Академия наук СССР получила «достойное» пополнение, и работа ее «в правильном направлении» была обеспечена.
(продолжение следует)
Примечания
9 В эти дни Совнарком СССР издал постановление «О введении штатных должностей и должностных окладов для профессорско-преподавательского состава в вузах» и «О повышении стипендии студентам вузов» (газета «Правда», 12 ноября 1937 г.). Академические свободы в вузах были окончательно истреблены: теперь был введен строгий контроль за замещением должностей преподавателей на всех уровнях.
Цитируемая литература и комментарии
348 См. (72), стр. 154.
349 На приводимой в книге «Суд палача» (53) на стр. 158-163 «Докладной записке”, включенной в следственное деле Н.И.Вавилова под грифом «Строго секретно», дата отсутствует (ЦА ФСБ России, №Р-2311, т. 8, лл. 33-40).
350 См. (80), стр. 161.
351 Там же, стр. 159-160.
352 Там же.
353 Там же.
354 Там же.
355 Там же.
357 Архив Президента России, фонд. 3, опись 30, дело 63, листы 143-146, цит. по (80), стр. 164.
358 Там же.
359 Там же..
360 Там же.
361 Там же, стр. 165.
362 Там же, стр. 166.
363 Вавилов Ю.Н. и Я.Г.Рокитянский. Знания, брошенные в огонь. Несколько страниц из жизни академика Н.И.Вавилова. Вестник РАН, 1996, №7, стр. 632-633.
364 Там же.
365 Архив Президента РФ, ф. 3, оп. 30, д. 63, л. 141, см. (57), стр. 531.
366 Газета «Социалистическое земледелие», 28 апреля 1937 г., №97 (2485), стр. 1.
367 Там же.
368 Письмо Вавилова Г. Мёллеру в Мадрид от 8 мая 1937 г., ЛГАОРСС, фонд ВИР, №9708, дело 1436, лист 104.
369 Передовая статья «По дарвиновскому пути». Газета «Социалистическое земледелие», 29 апреля 1937 г., №98 (2486), стр. 1.
370 Лысенко Т.Д. Шире развернуть внутрисортовое скрещивание пшеницы. Газета «Социалистическое земледелие», 4 мая 1937 года., №100 (2488), стр. 2.
371 Лысенко Т.Д. Основы внутрисортового скрещивания. Там же, 21 мая 1937 г., №114 (2502), стр. 2-3.
372 От редакции (к статье Н.И.Вавилова» Растениеводство в СССР в третьей пятилетке»). Журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1937, №7 (июль), стр. 42.
373 См. статью «Муралов А.И.», БСЭ, 3 изд., 1974, т. 17, стр. 121.
374 См. книгу Гайстера «Сельское хозяйство» в серии «История 1905 года», т. 1, ч. 1 – Экономическое положение России накануне Революции 1905 года, 170 стр.
375 Агроном Н. Корсунский. Порочные труды Института льна. Газета «Социалистическое земледелие», 27 ноября 1937 г., №271 (2659), стр. 2.
376 Редакционная статья «Плохо во Всесоюзном Институте механизации и электрификации сельского хозяйства». Там же, 28 ноября 1937 г., №272 (2680), стр. 3.
377 Незнаев М.Ф., А. П.Алексеев, Е.В.Коковин, В.В.Опацкий, Н.Г.Сунцов, М.И.Варфоломеев, В.С.Демьянов (Всесоюзный институт гидротехники и мелиорации, Москва). План, оторванный от жизни (письмо в редакциюв. Там же, 28 декабря 1937 г., №296 (2684), стр. 2.
378 Шман И. «Научная» деятельность Хлопкового института новых районов. Там же, 28 декабря 1937 г., №296 (2684), стр. 2. На следующий день в той же газете появилось сообщение под заголовком: «В Главсельэлектро неблагополучно» (стр. 3).
379 Редакционная статья «Навести порядок в семеноводстве картофеля». Там же, 3 декабря 1937 г., №276 (2664), стр. 2.
380 Редакционная статья» Юбилей мастеров селекционного дела». Журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, №6, стр. 3.
381 См. (53).
382 Там же, стр. 144.
383 Сведения об этом приведены М. А. Поповским на стр. 160 его книги «Дело академика Вавилова»: 1983, изд. «Эрмитаж», Тэнафлай, США.
384 Евгения Альбац. Гений и злодейство, газета «Московские новости», № 46, 15 ноября 1987 г., стр. 10.
385 См., например, А.К.Коль. Реконструкция растениеводства СССР. Журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, №10.
386 Акад. Н.Вавилов. Пути советской растениеводческой науки (Ответ критикам). Там же, 1936, №12, стр. 33-46.
387 Там же, стр. 38.
388 Шлыков Г.Н.. Интродукция растений. М.–Л., Сельхозгиз, 1936.
389 См. (386), стр. 39-40.
390 Там же, стр. 42.
391 Цитировано по статье: Д.В.Лебедев, Э.И.Колчинский. Последняя встреча Н.И.Вавилова с И.В.Сталиным (Интервью с Е.С.Якушевским). В сб. «Репрессированная наука», вып. II, СПБ; Изд. «Наука», 1994, стр. 211.
392 М. И. Хаджинов поведал 4 августа 1967 года М. А. Поповскому о том, как он написал диссертационную работу для Шунденко и как последний защитил ее. Об этом же он рассказал мне во время встречи с ним в 1978 г.
393 См. (383), стр. 177.
394 ЛГАОРСС, Архив ВИР, фонд 9708, ед. хр. 1377, листы 15-16.
395 Там же, лист 16.
396 Опубликовано в книге В. Сойфера “Власть и наука”, 1989 на основании копии письма Шлыкова, предоставленной мне Д. В. Лебедевым.
397 Там же.
398 Газета «Правда», 11 мая 1938 г., №128 (7453), стр. 3; см. также журнал «Вестник Академии наук СССР», 1938, №5, стр. 72.
399 Акад. Б. Келлер. Генетика и эволюция. Журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, № 12, стр. 23-32. Цитата взята со стр. 24. В следующем же предложении Келлер в известной степени дезавуировал заявление о познании гена: «Но сама природа гена, как частицы живой материи, остается загадочной, и ее выяснение с совершенной очевидностью требует исторического, эволюционного подхода» (там же). В конце статьи он почти полностью скатывался на позиции лысенкоизма, демонстрируя таким образом тягу к эклектической мешанине диаметрально противоположных суждений: «Для того, чтобы искусственно вызвать ген-мутации, надо искать силы вне организма или даже прямо космического характера. Лучшим средством для этого считаются лучи Рентгена… Таким образом есть опасность, что генетика главную роль в возникновении ген-мутаций припишет небесным силам, хотя и вполне материального порядка» (стр. 30). Келлер далее предлагал считать возможной базой для мутаций только «длительные модификации, которые потом скачком переходят в мутации» (стр. 32).
400 См. об этом в моей книге «Сталин и мошенники в науке», изданной в Москве в 2016 году.
401 Сталин И.В. Речь на приеме в Кремле работников высшей школы 17 мая 1936 года. М., Госполитиздат, 1938 г.
402 Газета «Правда», 26 мая 1938 г., №143 (7468), стр. 6.
403 Газета «Правда», 28 мая 1938 г., №145 (7470), стр. 6.
404 Редакционная статья «Борьба за передовую науку». Журнал «Вестник АН СССР», 1938, №6, стр. 6.
405 Там же.
406См. (404), стр. 7.
407 Потапов К. Большие изъяны Малой энциклопедии. Газета «Правда», 7 июля 1938 г. №185 (7510), стр. 4.
408 Редакционная статья» Хроника». «Вестник АН СССР», 1938, №6, стр. 75-77.
409 Там же.
410 Информационное сообщение «Заседание Совета Народных Комиссаров СССР». Газета «Правда», 27 июля 1938 г., №205 (7530), стр. 2.
411 Передовая статья «Науку – на службу стране». Газета «Правда», 29 июля 1938 г., № 207(7532), стр. 1. Авторы передовой статьи использовали в своем лексиконе далеко не литературные выражения. Утверждалось, например, что китаевед акад. В. М. Рихтер и физиолог растений А. А. Рихтер вместо науки «разводили бредни», а биофизик акад. Лазарев «позволял себе трюки».
412 Цитировано по книге: В.Полынин «Пророк в своем отечестве. Изд. «Советская Россия», М., 1969, стр. 270.
413 Келлер Б.А. Николай Васильевич Цицин (кандидат в действительные члены АН СССР), газета «Правда», 10 января 1939, №10 (7695), стр. 4.
414 Акад. А.Н.Бах, Акад. Б.А.Келлер, проф. Х.С.Коштоянц, канд. биол. наук А.Щербаков, Р.Дозорцева, Е.Поликарпова, Н.Нуждин, С.Краевой, К.Косиков. Лжеученым не место в Академии наук. Газета «Правда», 11 января 1939, №11 (7696), стр. 4.
415 Передовая статья газеты «Правда» “Накануне выборов новых академиков”, 16 января, №16 (7701). См. также статью “Выборы в Академию наук СССР”, “Правда”, 25 января 1938 г., №24 (7709), стр. 6.
416 См. (412), стр. 271.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer5/sojfer/
