Седьмое заседание клуба «Гамбургский счет» посвящено обсуждению рассказа Максима Яковлева «Улыбка молнии», опубликованного в «Бельских просторах» № 4, 2012.
Слово обсуждающим
Вадим Богданов:
Оглушительный блеск, или Человек в черном росте, которого мы будем называть третий, а потом забудем и станем называть Вольдемар Стёпа Эраст… (Он же является лысой блондинкой-монахом, которая во второй раз доставила Стёпе Эраст Вольдемара.)
Отличный образчик вкуснейшей жирной, густой, тонкой и изящной прозы! Наконец-то! Наконец-то стараниями продвинутого коллектива журнала «Бельские просторы» на страницах оного снова появилось (в третий раз) что-то принципиально отличающееся от скуднейшей и скучнейшей пачкографии, которую впихивают нам разные иные «толстяки», выдавая свои постные опусы за образцы современной литературы. (Сноска: ну ладно, про «третий раз» я приврал, – на самом деле чаще, но именно такого плана вещи публиковались, наверное, только того же (но другого) Яковлева – Анатолия.)
Так я хотел начать свой опус, после того, как прочитал рассказ «Улыбка молнии» Максима Яковлева. И, как видите, не отказался от своего желания.
Что можно еще добавить хорошего? Да ничего – читайте и смакуйте. Не хочу цитировать, но в рассказе шедевры образности, внутренней наполненности, поглощающей пустоты, мощи, бездны и высоты следуют просто один за другим. Автор выбрал очень сложный стиль и метод писания, и он блестяще справился с ним на уровне предложения – фразы – абзаца. Это факт!
Далее, как все уже догадались, пойдет плохое. В масштабах, превышающих уровень абзаца, – т. е. в целом на поле рассказа – автор заблудился чуть менее чем полностью, среди собственных красот и широт. Само собой, что для автора все в его творении понятно и логично, но вот стороннему читателю после первого удовольствия приходит желание понять наконец, кто есть кто и кто где поучаствовал в этой истории. В частности, только после четвертого прочтения я понял что-то про героиню – кто ее чем, и зачем, и от кого она и того. Ладно, не будем приставать к логике повествования: тут автор всегда может сказать, что читатель туп, и всегда будет прав. Рассмотрим то, что можно объективно посчитать и отловить на кончике карандаша.
Герои. Гигантское количество. Все время путаешься в главных, второстепенных и думаешь, что второстепенные – это главные. Если с «двумя накрашенными» более-менее ясно, то первые два спутника высокого и бледного (Первеза?) вообще потерялись с самого начала (я подумал даже, что Абу-Гоша один из них) и вдруг непонятно для чего появились в самом конце. Кстати, о накрашенных: совершенно неожиданно один из них поименовался Артуром, безо всякого на то основания, никто не обращался к нему, автор его не представлял, не было какого-либо внутреннего его текста – и вдруг: «Артур достал конверт…». Кто такой ваш Артур (Артур-Мартур, что ли?), понимаешь не сразу.
Трех главных героев я вычислял под стать Холмсу. Автор пытается идентифицировать их сначала по Бертильону, потом – по Ломброзо, потом дает им имена. И тут же попадает пальцем в Абу-Джоржа! Где в рассказе описано, как он появился у мечети? Где? Покажите мне это место? Я не нашел.
Еще один пинок в сторону автора – лишние и длинные места. Вопиюще лишнее место про парфюм: никак не обыгрывается, никак не влияет на сюжет. Длинное место – вторая теоретическая вставка. Первая была идеально к месту, к ритму повествования и только украсила текст. Вторая оказалась затянута, сбила динамику, опять же – вылепила много необязательного. Лично мне (т. е. уже субъективно, все остальное, как вы теперь понимаете, было абсолютно объективно) не понравилась игра с пирамидами. Их и так уже редкая собака не подкопала. И все эти торсионные поля, дискретные пучки и прочие нанотехнологии – нужны в меру, автор и так уже захватил читателя, мы и так уже верим всему, что он скажет, – такой язык не станет врать! Врать не стал, но стал заплетаться. Научные (эрудитские) сноски вообще нужно искоренить ржавым железом! Ужасно сбивают темп и разрушают магию рассказа.
Вообще, если бы я читал рассказ не с целью анализа, я прочитал бы, порадовался, но осталась бы горчинка – что-то не так в этом красивом творении. Сейчас я проанализировал, что. Какие выводы можно сделать? Простые: писать надо так, чтобы понятно было даже последнему идиоту, а вкусно даже первому гурману. Вот такое единство и борьба.
Здесь пройдусь еще по тылам продвинутого коллектива журнала БП. Автор не виноват! Автор сделал все что мог, и сделал хорошо! Все огрехи текста можно было легко выправить. Работать надо с авторами, дорогая (передача) редакция!
Вадим Султанов:
Восхитительный наш республиканский журнал «Бельские просторы» немало меня озадачил на этот раз.
Для обсуждения предложили рассказ М. Яковлева «Улыбка молнии». Для нагнетания интриги было добавлено, что при внимательном прочтении рассказ может обрести второе дыхание.
Рассказ я перечитал три раза. Но никаких подводных камней, подспудного метафизического, так сказать, смысла не обнаружил.
Тут бы и сделать лирическое отступление, что, мол, у нас в Нефтекамске люди простые, намеков не понимают. Но чего-то не хочется. Три раза ведь перечитывал, ну елки-палки, тут и ёжик поймет!
Понял я следующее.
М. Яковлев прекрасно знаком с историей Византии и Ближнего Востока VII–IX вв. Отлично разбирается в истории физики. Упомянуты были в рассказе (ну не врут же Гугл и Википедия) Карл Шварцшильд и Эрвин Рудольф Йозеф Александр Шрёдингер. Первый умер от пузырчатки в 1916 году (помимо того что был одним из предтеч теории относительности), второй уделял большое внимание философским аспектам науки, античным и восточным философским концепциям, вопросам этики и религии (помимо того что был одним из основателей квантовой механики).
В исторических деталях М. Яковлев более-менее точен (если, конечно, Википедия не врет). Кроме того, в рассказе присутствуют топографические детали, характерные для Уфы.
И кстати, «традиционно считается (при этом в европейском востоковедении предполагается, что традиция идет от оппонентов и врагов алавитов), что течение алавитов основано богословом Абу Шауибом Мухаммадом Ибн Нусайром (ум. в Басре ок. 883), который, будучи приверженцем одиннадцатого шиитского имама аль-Хасана аль-Аскари, проповедовал его божественность, себя же называл его посланником – “Вратами” (Баб)».
Себя же называл «Вратами». Врата. Портал. Может быть, это?
Может быть, основная мысль заключается в том, что каждый человек сам по себе портал в иные миры – в любом смысле. В миры воображения, например. Или в смысле если человек захочет, то сам куда надо, туда и попадет? Не знаю, все это лишь догадки. Несмотря на трехкратное прочтение рассказа, молния мне не улыбнулась.
Вообще же в рассказе слышен М. Павич. Та же медитативная витиеватость, завитки и кружева. Только вот диалоги персонажей подкачали: «Гляжу, твоя бригада еще в деле». Был одноименный сериал по каналу «Россия», но ведь главные герои там были отнюдь не алавиты.
Если же говорить о внешнем – о сюжете, о развитии и т. п. — то да, довольно интересно. Внутренние распри таинственной секты, любовь и смерть, татуировки на зубах, молнии. Толстые пачки денег и золотые монеты. «Тойота», наконец.
Вот как-то так мне все это видится из общежития на окраине Нефтекамска.
Светлана Смирнова:
Возможно, я чего-то не поняла… Но рассказ мне показался бессмысленным.
На продолжении всего повествования идёт нагнетание какой-то подростковой псевдоромантики и таинственности.
Мне понравился единственный эпизод в конце, когда, наконец, свершилось то, к чему много лет так упорно стремились герои рассказа. Они стояли на площадке главного минарета мечети, бушевала гроза, временной портал был открыт, но ни у кого из них не хватило духу шагнуть в неизведанное... Каждый решил остаться в своём времени, в своём измерении, на своём месте. И я считаю, что это не трусость, это мудрость. Возникает вопрос: а почему же тогда они с таким маниакальным упорством в течение многих лет стремились к этому моменту? Да просто у всех людей есть мечта. Их тянет к неизведанному, к возможному, которое им совсем не нужно.
Александр Иликаев:
Рассказ г-на Яковлева – удивительная по своей глубине фантасмагорическая сказка. Уфимская мечеть «Ляля-Тюльпан» вдруг оказывается причастна к загадке похлеще кода да Винчи. Уже первые фразы предвещают феерию: мечеть с красной крышею, которую обходят правоверные. Хотя уфимский читатель безошибочно угадывает место действия, автор тут же дает понять, что действие будто происходит на восточном рынке, пестром, как разложенный ковер из Исфахана. Тут же следуют приметы Востока: полосатый халат, феска, глаза-маслины. Звонкое преувеличение – слеза, высохшая тысячу лет назад, – потрясает наше чувство времени. Посетители обычного летнего кафе берут порцию плова – еще было бы здорово уточнить какую, с крупно нарезанной, в масле, морковью, – и удаляются «быстро и плавно, шелестя, словно змеи». Я понимаю, что это такая элегантная виньетка, фирменное коленце автора, но, признаюсь, от этой детали веет рублевско-куршавельским гламуром. Так и видишь шелестящих упитанных змей российского капитализма. На эту мысль, кроме того, наводят щедро рассыпанные по тексту приметы шикарной жизни: названия дорогих иномарок, аксессуаров, да еще написанные на языке оригинала, латиницей. В этом чудится какое-то детское желание автора поиграть в цацки.
Наряду с неудачными оборотами в рассказе г-на Яковлева встречаются шикарные фразы: быстро убегающие в небо фантастически бордовые облака, солнце, указующее, блистающее, промзона, бредущая в пустые и неизвестные мировые пространства.
В одном абзаце умещается вся квинтэссенция рассказа. Как выяснил профессор Дитер Саксингер, если забраться на крышу храма и посмотреть молнии в лицо, то можно увидеть другие измерения. Эту шокирующую тайну выбалтывает всему миру напивающаяся в барах красивая ассистентка профессора. Некогда она встречалась с ловцом молний и строителем храма Петром. Прежде чем сбежать и «умереть для Петра», ассистентка украла у него амулет Атона, позволяющий смотреть в лицо молнии. Собственно говоря, на этом внятный сюжет и заканчивается. Если я правильно понял, то его развитие заключается в том, что Петр встречается со своими друзьями, такими же ловцами молний, чтобы «найти» (вернуть?) предательницу-ассистентку (любовь?). У читателя закрадывается подозрение, что мораль сказки заключается в том, что пьяная девушка – это не так плохо, особенно если она недурна собой и эрудированна, только вот протрезвеет – и бросит мужика.
Впрочем, рассматривание некоторых деталей настолько забавно, что в какой-то момент начинаешь мириться с тем, что г-н сочинитель и не пытается объясниться. Петр, его друзья – Артур, Мустафа, Первез… С Петром все понятно. Артур – просто имя мужское такое. А кто в курсе того, что долгое время Пакистаном руководил славный генерал Первез Мушарраф? Иногда над океаном постмодернистской мути вспархивают крылатые рыбешки любовей, красивых, словно структуры фуллеренов. Но энциклопедические пассажи я нахожу замечательными. Не случайно в рассказе упомянуты Египет, сирийская Латакия и итальянский Милан. Это центры философской образованности, раннего христианства. Чувствуется, что г-н Яковлев очень скрупулезно прорабатывал свою концепцию. Местами она прорывается, как трава из-под асфальта, к читателю: я понимаю, что лицо молнии – неспроста, что улыбка молнии, очевидно, имеет какое-то отношение к тайне Джоконды. Но все тщетно, автор не бросает мне спасительной веревки «примитивного» объяснения и все продолжает глушить стилистическими монтировками. Делу не помогают выжженные на зубах Петра и его товарищей инструкции по использованию амулета.
Подобие разгадки – в сцене разоблачения Артура. Артур оказывается замаскированной той самой вечно пьяной и красивой ассистенткой. Но ассистентке не удается применить свое колдовство. Мужики сожалеют, что связались с бабой, и убивают ее (или она себя?). Да и попутно у Петра в кармане сам собой собирается амулет Атона. Мужики смотрят в лицо молнии, видят, что ее улыбка ничего не стоит без бабы, пусть грешной. Скучно-то без греха жить! Finita la comedia.
Игорь Фролов:
Прозу Максима Яковлева я знаю и люблю с самых первых его рассказов. И всегда есть в этой прозе таинственность недосказанности, густая и плавная метафоричность, какая-то масочная или даже теневая театральность, и всегда и везде – вкрапления гламура, марки часов, машин, откутюрные лейблы, культовый парфюм и пр. Рассказ «Улыбка молнии» – не исключение. А точнее, он есть концентрат всего, что присуще стилю писателя Максима Яковлева. Автор приготовил удивительное блюдо, совмещающее в себе несовмещаемые ингредиенты и качества. Оно и горячее и холодное, и сладкое и соленое, там и мясо, и фрукты, и какие-то неведомые мне пряности… Та же несовмещаемая совмещенность относится и к сравнению рассказа с изобразительным искусством – здесь и графика и живопись, и акварель и масло, и пастель и гуашь… Несмотря на все многообразие линий и красок, на полотне красиво и четко выделяются реперные объекты, которые закручивают действие и вокруг которых оно закручивается, – группа главных персонажей и городские – уфимские! – реалии, такие как мечеть «Ляля-Тюльпан», парк Победы (места, хорошо знакомые автору, преподавателю Нефтяного университета), и явления природы, живые, как и герои, – ветер, солнце, облака, – сопрягающие человеческое с космическим. Но наряду с этой четкостью, корпускулярной локализованностью объектов их взаимоотношения и взаимодействия совершенно вихревые, полевые, квантовые, – недаром в тексте появляется фамилия Шварцшильда, скорее всего того самого Карла, который определил тот самый радиус, до которого должно сжаться любое небесное тело, чтобы свалиться в необратимый гравитационный коллапс, – и Шредингер, тот самый Эрвин, сочинивший волновое уравнение для электронов в атоме. Это я о том, что у меня как читателя осталось ощущение переклички героев и предметов в тумане или метели, брожения по кругу, с перехватом дыхания, как это бывает у детей, забравшихся в платяной шкаф и путающихся там в темноте среди пальто и шуб с полным ощущением бесконечности, которая открывается, если отодвинуть… И даже при двух прочтениях (удовольствие от языка не убывает) я так и не утвердился в понимании сюжетных путей, которыми движется рассказ. Третье чтение пришлось сделать не эстетическим, но аналитическим, разобрать волшебную шкатулку на детали, чтобы понять. Что открылось моему критическому (гамбургскому) взору.
Разложение сложного созвучия на простые гармоники дало следующее.
Стиль рассказа выращен из манер Борхеса и Павича. От первого взята псевдонаучная историчность, вливание фантазии в реальность, ее растворение там, а от второго – поэтизирование той реальности, вливание ее в миф и растворение там. Молния, портал, открывающийся в иные миры, – детали из современных фильмов типа «Назад в будущее», а вот изюминка сюжета – не арабская, по-моему, а даосская, дзеновская, когда тяжелый путь к цели и есть цель движения, – однако, повспоминав недолго, я вспомнил Лема, Тарковского, фильм «Сталкер», герои которого, добравшись через Зону к комнате, исполняющей желания (меняющей судьбы), не воспользовались достигнутой возможностью.
Что означает сия коллекция известных деталей? Я, во всяком случае, не нашел главной детали – авторской, новой, только его производства. Если ее нет, значит, рассказ является отличной подделкой условного Борхесо-Павича, и если поставить, предположим, подпись последнего, поверхностный читатель легко поверит.
Тянет ли на изюминку факт, что один из героев оказался переодетой ассистенткой, обнаружившей свою суть при толчке в грудь? И опять приходит на память какая-нибудь кавалерист-девица, которую при переодеваниях мать родная не узнает, не то что влюбленный поручик. Остается ощущение, что автор собрал некую фигуру из старых лего и раскрасил ее своим языком.
А еще осталось ощущение, что я куда-то продирался вслепую, куда-то выбрался, но вот куда – до сих пор не пойму. И кто в этом виноват – я или автор – не пойму тоже. Но все равно было интересно, спасибо автору. Однако хотелось бы и ясности – больше солнца.
Юрий Горюхин:
Растекаться по древу не буду. Начну по порядку. Название мне не понравилось, звучит натужно и по-подростковому претенциозно, все равно что назвать «ухмылкой солнца» рассказ о какой-нибудь солярной секте или «грустью низкой облачности» повествование о заклинателях дождя.
Но начало сочинения мне показалось удачным, колоритная шашлычная, шашлычник под стать шашлычной, хорошо выписанные колдуны-товарищи. Вкусное начало. Не очень понравился акцент на автомобилях. Если средства передвижения сектантов так важны, то можно было бы их разнообразить как-то поинтереснее.
Далее, точнее с самого начала, нам объясняется, что действо происходит в Уфе у мечети «Ляля-Тюльпан». Я, как коренной уфимец, за всякое упоминание родного города, но в данном случае так и не смог ответить на вопрос: для чего, каким боком? Уфа – центр небесной магии? Мечеть – вовсе не мечеть, а ловушка молний с двумя громоотводами, да еще и с открывающимся раз в триста лет порталом? Или, наоборот, Уфа – один из многих городков, в которых могли встретиться старые товарищи? Тогда где антураж, где обыкновенная необыкновенность нашего города? Уфы-то нет! Мечеть да мифическая шашлычная – все! Уж лучше какой-нибудь Самарканд – хоть звучит экзотичнее.
Секта. Чрезвычайно маленькая секта, всего из трех человек. Меж тем о ловцах молний дается обширное, мутное, с отсылками и намеками (видимо, метафорическими) отступление. Для небольшого рассказа очень щедрое отступление, смысл которого от меня ускользнул уже на втором абзаце. Кто-то до меня уже сказал, что пассажи этого рассказа надо перечитать несколько раз, тогда откроется их глубинный смысл. Может быть, но отступление перечитывать не буду – ей-богу, неохота.
Так о чем же сам рассказ? Я понял, что о любви. Любви исчезнувшей, но не погибшей вместе с телесной оболочкой, ради которой сектанты готовы убить друг друга и ради которой не пожелали выполнить свою миссию (надеюсь, ради этой миссии и было их тысячелетнее сектантство?) – шагнуть в портал, за портал, внутрь портала, куда там обычно шагают в фантастических фильмах?
Темы, несмотря на мистику и колдовство, в рассказе вечные. Что первично, что вторично? Любовь, долг, ненависть, жертвенность? Они давно разрабатывались и будут еще долго разрабатываться. Максим Яковлев предложил свой вариант.
На мой взгляд, в варианте Максима многовато нагромождений, хорошо прописанные сцены, персонажи, которые действительно с удовольствием перечитываешь, соединены мутными многословными связками из какого-то другого повествования. Может быть, это и не рассказ вовсе, а куски большого полотна, соединенные на живую нитку? Тогда стоило ли торопиться? Основательный, мистический, остросюжетный роман вполне проглядывается в историях Петра, Первеза, Мустафы и его дочери. И, думаю, он вполне бы мог иметь коммерческий успех.
