(Рассказ)
К 75-летию Великой Победы!
Посвящается моему отцу — Илье Аникину
и родственнику — Герою Советского Союза
Владимиру Хало, всем живым и павшим — участникам ВОВ
Абрам Аронович Валовой, в свои восемьдесят с лишком, выглядел молодцом. Добротная офицерская выправка проявлялась в каждом его движении: высоко поднятая голова, по-молодецки расправленные плечи, пружинистая походка. Ладно сидела на нем воинская форма. Казалось, даже каждая складка его одежды выдавала в нем бравого армейца. Да и лицом он выглядел моложаво: никак не дашь ему годы по возрасту. И память его была крепкой, подводила редко.
Участник Великой войны, лейтенантские погоны он примерил в далеком среднеазиатском городе, куда танковое училище, где он учился, эвакуировали в начале войны. Калининский, Волховский, Ленинградский, Воронежский, 1-й Белорусский — таков боевой путь Отдельной танковой бригады, где он служил. Сердце его разрывалось, когда в майские дни в московском скверике перед Большим театром, среди порядком поредевших рядов ветеранов войны, он мучился, не зная, к какому же фронту примкнуть — все они, по его словам, как собственные дети, были ему одинаково дОроги. Четырежды краснозвездный танкист-командир, дважды раненый тяжело, он не только выжил, но и закончил воевать на берегах польской Вислы. Честь победно завершить войну в поверженном Берлине досталась другим. Абрам Аронович часто признавался: «Мне ужасно хотелось расписаться на стенах рейхстага!..». А после паузы прибавлял: «У меня, говорят, очень красивый почерк, еще с детства».
Его воинскую часть оставили на польской территории помогать укреплению Армии Людовой, призванной стать составной частью Войска Польского. В семейном архиве как реликвия хранится его фото в польской армейской форме, которое он в годы войны отправил своей матери на родину с лаконичной надписью «Дорогой маме. Люблин. 1944. Люблю! Жди!»
В последние годы, уже в репатриации, сложилась странная, на первый взгляд, ситуация — чем он становился старше, тем больше прибавлялось заявок от школ и колледжей: учащиеся желали послушать выступление непосредственного участника войны. Жене его, Саре, пришлось завести специальный «журнал встреч», где она записывала заявки на месяцы, а бывало и на полгода вперед. Выступал он интересно: рассказывал о военных буднях с эмоциональным порывом, вспоминая самые значительные случаи, приводя много реальных фамилий сослуживцев, фактов и деталей …
С годами его все чаще посещала мысль, что неплохо было, если бы такое повышенное внимание к ветеранам войны случилось лет, эдак, двадцать пять-тридцать тому назад, когда он и его товарищи-фронтовики были куда здоровее и подвижнее, да и с памятью не было проблем. Но и в эти забывчивые, по его выражению, годы он в глубине души надеялся на возвращение памяти о войне. Жене Саре Абрам Аронович строго-настрого наказал даже не думать об использовании в платяном шкафу нафталина. «Память никаким нафталином не пересыпешь», — упрямо повторял он в частных разговорах.
С другой стороны, он понимал, что в стране, куда он приехал с семьей, лишь немногие, даже взрослые люди, а молодежь и подавно, мало что знали и даже слышали о той страшной войне, которая бушевала за тысячу километров отсюда. Да и праздник — День победы — официально признан был лишь недавно: историческая справедливость восторжествовала!!!
Что и говорить, в последнее время каждое выступление давалось ему все труднее. Спасибо отслужившему воинскую службу внуку, который, по доброте душевной, вызвался сопровождать «дедулю» на очередную встречу на личной машине.
— Буду, дедуля, твоими колесами и, когда придется, тростью», — пообещал внук. Когда же внук был занят, транспортом обеспечивала приглашающая сторона — руководство школы или колледжа.
На обещанные встречи Абрам Аронович, как правило, выезжал, по его выражению, при «полном параде»: с начищенными до блеска пуговицами на видавшем виды кителе послевоенных лет, украшенном эмблемой танковых войск в петлицах и с полным набором боевых орденов и памятных медалей. Торжественность момента подчеркивалась белой рубашкой с черным, под цвет кителя, галстуком, и брюками на выпуск под ботинки и комплектной фуражкой, украшенной эмблемой. Носить все это парадное снаряжение, конечно, было не легко. Видя это, супруга его, Сара, много раз упрашивала мужа сменить военную форму на гражданский костюм, а награды — орденскими планками, на что он упорно не соглашался. «В военной форме и с орденами убедительнее!», — настаивал Абрам Аронович на своем.
И все же, в глубине души, ветеран-танкист был рад каждой встрече со слушателями. Многолетнее молчание о войне как будто прорвало груз пережитого, как прорывается плотина под напором вырвавшейся на свободу бушующей стихии. В его памяти хранились уникальные, порой трагичные, случаи из боевой жизни. Что стоит, к примеру, его рассказ, по его словам, о настоящей мельнице, которую он устроил вместе со своей ротой при обороне знаменитого «Невского пятачка» под Ленинградом. За овладение узкой полосой невского берега реки фашисты не жалели ни солдат, ни брони. Получив от командования донесение разведки о готовящейся, в который раз, фашистами танковой, при поддержке пехоты, атаки на передовые рубежи обороны защитников «пятачка», Абрам Аронович, используя холмистость местности, полуразрушенные неприятельским огнем остатки домов и подвалов когда-то существующей в этом месте деревни, сумел скрытно от врага, расположить танки и огневые точки. Эта тактическая смекалка, умноженная на огневое мастерство обороняющихся, и привела к боевому успеху.
Рассказывая подробности этого боя, Абрам Аронович одновременно цветными мелками, по памяти, набрасывал на демонстрационной доске общую «картину» расположения скрытых в разрушенных строениях боевых средств роты — танков, артиллерийских орудий и минометных гнезд — в красном цвете, а в желтых тонах — позиции атакующих вражеских танков и пехоты. В тот жаркий, по-боевому, день ни один танк, ни один солдат противника так и не сумел прорваться к передовым траншеям защитников «пятачка». При этом потери красноармейцев были минимальными. «Секрет» плана командира роты управления был прост: с началом вражеской атаки по танкам и пехоте сначала периодически, как бы нехотя, «молотили» из укрытий минометчики и артиллеристы, а когда гитлеровцы ринулись в полномасштабную атаку, неожиданно для них, откуда ни возьмись, «вынырнули» наши танки и в полный голос «заговорили» молчавшие до сих пор артиллерийские орудия и минометы…
После успешного отражения ночной вражеской атаки командование Отдельной танковой бригады представило Абрама Ароновича к званию Героя. Вышестоящее начальство решило перестраховаться: «Зачем «дразнить гусей?», — и на представленный наверх наградной лист легла размашистая резолюция: «Достоин ордена Красной звезды». Вскоре после этого боя Абрам Аронович повысился в воинском звании. О том, что он был первоначально представлен к званию Героя, Абрам Аронович узнал годом позже из уст тяжелораненого командира бригады. Орден Красной звезды стал уже второй боевой наградой танкиста. «Два пишем — три в уме», — сделал вывод для себя Абрам Аронович. Математику он любил со школьных лет.
Памятная схватка с врагом стала предметом разбора на командирском совещании Отдельной бригады, которое предписывало использовать накопленный боевой опыт в дальнейшем. С тех пор в танковой бригаде в разговорный обиход вошла фраза «мельница Валового», или проще — «Абрамова ловушка». Сам же командир роты управления взял за правило представлять командованию части собственноручные рапорты о награждении особо отличившихся в последующих боях танкистов роты…
Другой рассказ бывалого танкиста к изумлению слушателей как нельзя лучше дополняла написанная им в первые послевоенные годы живописная картина другого памятного боя. Для слушателей, ставших одновременно зрителями, она служила чем-то схожим с посещением панорамы сражения, только выполненного в масляных красках. Картина создавала эффект присутствия. Это было его лучшее живописное полотно, которой он очень гордился. Ходили небезосновательные слухи, что за приобретение картины вели спор несколько музеев. «Только после меня, как решат дети», — отвечал ветеран.
Неплохие задатки к рисованию и живописи проявились у Абрама, как это часто бывает, в юном возрасте. Война помешала развить эту способность в профессиональное занятие, но увлечение осталось на всю оставшуюся жизнь. «Побуду на время в кампании с Верещагиным»», — так мотивировал себя Абрам Аронович, берясь за живописание очередной батальной сцены…
Демонстрацию картины предварял рассказ ветерана о сложившихся обстоятельствах во время боевого эпизода, случившегося на подступах к крупному промышленному центру Украины. На этом рубеже наступающие в майские дни 43-го года части двух стрелковых полков Красной армии встретили яростное сопротивление гитлеровцев, которые в течение шестичасового боя, успешно отбивая атаки красноармейцев, сами переходили в контратаку. Дело осложнялось тем, что фашисты, закрепившись на заранее подготовленных позициях в каменных строениях, оказывали сильное огневое давление на наши наступающие части, фактически срывая атакующий порыв. Нужно было предпринять нечто неординарное, чтобы переломить ситуацию во избежание больших людских потерь и выполнения задачи командования.
Именно тогда капитан, командир танка, он же командир роты управления, Абрам Валовой, хорошо зная этот район города (до войны здесь располагалось танковое училище, где он учился), под покровом ночи, совершил дерзкий рейд — вывел танк в тыл закрепившегося в опорном пункте врага. Метким огнем с близкого расстояния были подбиты два штурмовых орудия и два бронетранспортера. Затем было протаранено готовое к бою 105-ти миллиметровое артиллерийское орудие (механик-водитель от жесткого удара даже потерял на время сознание). Его заменил стрелок. Сам же командир, будучи тяжело раненым, продолжал огневой поединок, по ходу боя уничтожив 75-ти миллиметровую пушку и два пулеметных гнезда фашистов.
Несмотря на смертельную опасность, за счет искусного маневрирования экипажу уже поврежденного танка уже ближе к рассвету удалось вывести боевую машину в укрытие. Воспользовавшись паникой и ослабевшим звеном в обороне врага, залегшие стрелки-красноармейцы и танкисты Отдельной танковой бригады мощным броском овладели опорным пунктом врага, а затем и всем пригородным поселком.
Казалось бы, за совершение геройского подвига, проявленные личное мужество, отвагу и боевое мастерство высшей степени отличия — звания Героя — Абраму Ароновичу никак не миновать. Однако и на этот раз вместо Золотой звезды Героя (вопреки представленному рапорту командованием танковой бригады) его грудь украсил очередной орден — Красной звезды. И стал Абрам Аронович уже трижды краснозвездным. Выйдя из госпиталя, он с радостью узнал, что орденом Красного Знамени, каждый в отдельности, был отмечен и экипаж его боевой машины: русский — механик-водитель и стрелок-татарин, чему он был несказанно рад.
Однажды на встрече со старшеклассниками произошел непредвиденный случай. Абрам Аронович рассказывал об эпизоде, случившимся во время боя за одну из деревень, когда одно подразделение, в пылу атаки, оторвавшись от батальона, которым он командовал, оказалось за передним краем обороны врага. Тогда командир вопреки существующим предписаниям не покидать расположение своего подразделения без разрешения вышестоящего командования, решил лично, с группой бойцов, под покровом ночи, пробраться к своим, установить связь с батальоном и уже знакомым коридором вернуться в расположение основного подразделения. Боевая задача была выполнена с незначительными потерями.
Выручая комбата, командование бригады решило часть ответственности за эту отчаянную вылазку взять на себя, поскольку потеря оказавшихся в окружении увлекшихся наступлением красноармейцев могло обернуться наказанием всего командирского состава. Тогда же, за умелое руководство операцией, проявленное при этом мужество, в наградном рапорте командования танковой бригады Абрам Аронович был представлен к награде — ордену «Отечественной войны II степени». Однако на этот раз вышестоящее командование сочло более справедливым удостоить командира-танкиста более весомой награды ордена Красной звезды. Так Абрам Аронович стал четырежды краснозвездным кавалером.
Рассказывая об этом боевом эпизоде, Абрам Аронович скорее почувствовал, чем физически ощутил, что внимание слушателей чем-то встревожилось: послышался шепот, кто-то из ребят забегал между рядов, учащиеся стали торопливо рыться в сумках и шарить по карманам… Ветеран-танкист прекратил рассказ, что в его практике никогда не бывало. Потом он увидел, как один из учащихся, очевидно, старший группы, пытался передать внуку какой-то пакет, а внук, поняв, в конце концов, что происходит, наотрез отказывался его принять. Возникла минутная перепалка…
Из слов внука Абрам Аронович понял, в чем суть неожиданно возникшего переполоха. Какой-то глазастый учащийся принял метки на кителе ветерана за следы, оставленные молью, и, разумеется, исходя из добрых побуждений, бросил клич среди одноклассников «сброситься» на покупку нового пиджака для ветерана.
Абрам Аронович, само собой, посчитал себя в определенной степени уязвленным неожиданным, но, в принципе, понятным жестом слушателей и решил начистоту объясниться по поводу сделанных им лично меток на кителе военных лет. Поблагодарив за внимание к своей особе, Абрам Аронович подтвердил, что считает таки себя Героем, по праву заслужившим это высокое звание, поскольку дважды был представлен командованием бригады именно к этой награде и потому считал непредосудительным, чтобы сделанные им метки на парадном кителе хотя бы символично отражали этот факт… Он признался, что ему и в голову не могла прийти мысль, что кто-то примет метки на кителе за проделки злополучной «моли». «Правильно ли я поступил — пусть рассудят потомки», — подытожил ветеран.
Абрама Ароновича приятно удивило, что после его слов, как бы в оправдание за свой неловкий поступок, в зале наступила напряженная тишина, а затем раздались, сначала робкие, а потом дружные аплодисменты учащихся. А некоторые из них даже виновато отводили глаза в сторону…
По пути домой, в машине, внук первым решился нарушить долгое молчание. Он увлеченно старался успокоить «дедулю»: мол, происшедшее не следует принимать близко к сердцу, что случившееся не более чем недоразумение…
— Знаешь, внучек, а ведь твоя бабушка, Сара, была категорически против моей затеи с метками на кителе… «Упрямый осел, упрямый осел» — стучало в его висках…
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer5_6/anikin/
