Нестеровская Уфа
В Уфе есть художественный музей имени Нестерова, начинавшийся 90 лет назад с собрания картин, преподнесённых Михаилом Васильевичем родному городу в подарок. Но в музеях Аксакова, Гафури, Тюлькина можно просто взглянуть на то, как эти люди жили, что чувствовали. В конце концов, просто прикоснуться к стенам, их помнящим. Что же касается художника Нестерова, то следы Михаила Васильевича в нашем городе ещё надо поискать.
«Домик в Уфе»
На одном из сайтов сказано, что на картине «Домик в Уфе» изображён дом родителей Михаила Нестерова. И это описание, если, конечно, говорить о привязке картины к местности, является единственным. Всё остальное касается исключительно состояния природы – играющих в лучах восходящего солнца облачков, изумрудной травы и приветливо раскрытых ставень, – словом, милой картиной патриархальной и немыслимо далёкой от нас Уфы конца позапрошлого века.
Майским или июньским утром 1884 года ученик Московского училища живописи, ваяния и зодчества Нестеров вышел с этюдником на уфимскую улицу… Какую же? Своим полотном художник задал загадку, на которую лет сто двадцать назад могли бы ответить многие уфимцы. Но картина была в Москве, открыток с неё не делали. Тем, кто скажет, что это не фотография, что художник мог всё придумать, советую внимательнее разобраться в творчестве передвижников, к коим в то время, безусловно, причислял себя и юный ученик В. Г. Перова. Так что картина, безусловно, написана с натуры.
Как выглядел дом Нестеровых на Центральной улице, известно по фотографиям, он вовсе не похож на тот, что на полотне. Тем более что на картине у самого домика начинается поросший травой склон. Подходящих точек на карте прежней Уфы было не меньше шести или семи. Но больше всего на изображённое на холсте место подходит угол нынешних улиц Пушкина и Воровского.
Вооружаемся лупой и рассматриваем детали полотна: дом, банька, сарай, деревья… И вдруг – скрытое дымкой сооружение на заднем плане. Явно дело рук человеческих, и почти наверняка это – купол церкви. Сразу скажу, что на картине может быть изображена только Спасская церковь, – у неё единственной из всех уфимских храмов колокольни (к сожалению, сейчас их нет) были расположены на заметном расстоянии от здания церкви.
Те, кто помнит историю несостоявшегося сноса дома Тушновых в конце уфимской улицы Пушкина, знают, что слева от него стоял небольшой флигель. Так вот, расчёты показывают, что художник находился где-то рядом с ним.
* * *
В 1911 году М. В. Нестеров владел на уфимской улице Центральной двумя домами, соединёнными красивыми каменными воротами. К тому времени родители его уже умерли, в 1913 году скончалась и сестра – Александра Васильевна. Последний раз художник приезжал в родной город в сентябре 1914 года, как он сам писал – «кончать с домом». Усадьбу приобрело Уфимское губернское земство, один из домов арендовал позже Губернский книжный склад, вывеска которого хорошо заметна на снимках, сделанных во время первомайских демонстраций 1917 и 1918 годов с балкона Аксаковского народного дома Аполлонием Зирахом. Эти снимки дают представление о внешнем виде строений усадьбы. В описи недвижимого имущества отца художника Василия Ивановича Нестерова, сделанной в 1897 году, содержится достаточно подробное описание построек: «Деревянный дом с антресолями [Антресоли – встроенный в высокое помещение дополнительный полуэтаж. – А. Ч.], каменные службы, каменный флигель, крытые железом, баня и сад». Снаружи строение было обложено своеобразным пеналом из кирпича. Именно в этом доме и родился 19 мая (31-го по новому стилю) 1862 года Михаил Васильевич Нестеров.
Слева от усадьбы Нестеровых находилась аптека Суйковской. Затем к аптеке пристроили кинотеатр «Новый фурор» (в советское время «Урал», «Акмулла», «Яналиф» и, наконец, с 1940 г. – «Октябрь»). В середине 1950-х все эти постройки сочли ветхими и снесли, а на освободившемся месте построили гостиницу «Агидель». Как некое возмещение морального ущерба на гостинице повесили мемориальную доску, посвящённую Нестерову. Правда, снесённый дом стоял метров на 50 правее этой доски – примерно там, где сейчас вход в гостиницу «Агидель». Так что доска находилась на месте кинотеатра «Октябрь».
«Давние дни»
«…В санях сидят супруги Кобяковы – староверы из пригородной Нижегородки… – Кто только не цитировал в нашей прессе описанные Нестеровым масленичные и крещенские катания по улице Большой Казанской. – Вот Вера Трифоновна Попова с детками выехала в четырёхместных санях, обитых малиновым бархатом, на своих гнедых, старых конях “в дышло”. Она не менее дородна, чем Кобячиха. Она – “головиха”, супруг её, Павел Васильевич, второе трёхлетие сидит головой в Уфе, и кто не знает, что настоящая-то голова – у головихи, Веры Трифоновны. Павел Васильевич тихий, смиренный, а она – она боевая».
Отмеченные несомненными литературными достоинствами воспоминания художника возвращают нас в Уфу 1860-х – начала 1870-х годов. Детали быта горожан того времени, обычаи, колоритные образы некоторых уфимцев – всё это может восприниматься порой как украшенные забавными эпизодами фантазии человека, имеющие мало общего с действительностью. Тем не менее исследователи утверждают, что городским головой в 1865 году был избран П. В. Попов. Через несколько лет он вторично стал должностным лицом № 1 в Уфе. Более того, сохранились даже портреты – и головы, и «головихи». Поражает абсолютное совпадение характеров изображенных на них людей с тем, что запомнилось маленькому Мише…
* * *
Жил в Уфе в девятнадцатом веке купец второй гильдии Павел Попов. Как-то заказал Павел Васильевич местному художнику два небольших портрета. Мастер заказ выполнил, написав маслом на картоне и Павла Васильевича, и его жену, урождённую графиню Ушакову. А на обороте указал: «Писалъ 6 iюня 1856 года Тимашевскiй». Вот что Михаил Васильевич рассказывал своему биографу и другу Сергею Дурылину о своих ещё догимназических годах: «Был тогда в Уфе художник – Тимашевский. Портреты писал. Деревянные. Его в городе уважали. Художник тогда был в Уфе в диковинку. Он идёт по улице, а на него пальцами указывают: “Тимашевский идёт! Смотрите, вот он!”». С. Н. Дурылин писал, что уфимский портретист Матвей Тимашевский в 1853 году был «удостоен Академией художеств звания неклассного художника за написанный с натуры портрет». Так или иначе, но по утверждению самого Михаила Васильевича работы Тимашевского были первыми, по которым будущий академик живописи познакомился с искусством портрета.
Что касается непосредственно Тимашевского, то, если копнуть чуть глубже, выяснится, что основным источником его доходов была иконопись. Так, в 1861 году им были написаны восемнадцать икон для домовой церкви Епархиального училища.
«В Уфе»
Маленькому Мише частенько приходилось стоять за прилавком отцовской лавки в Гостином дворе. Но торговать он мог, по его собственному признанию, лишь фольгой для икон и сосками. Что уж говорить о коврах с одалисками, турками и скачущими бедуинами.
В 1872–1874 гг. будущий художник учился в уфимской гимназии. Но единственное, что ему нравилось, – уроки рисования, которые вёл Василий Петрович Травкин. И неудивительно: все остальные предметы, по мнению юного Нестерова, отнимали много времени – на детские проказы почти ничего не оставалось. Через несколько лет, уже учась в Москве, за свои не слишком, должно быть, невинные шалости Нестеров даже заработал лихое прозвище «Пугачёв». Но он ведь родился художником! И как же ему повезло, что отец не препятствовал его «художеству» и не заставлял сына работать в лавке.
* * *
«Мастерская у меня очень удобная, в три окна, и больших. Словом, в подобной мастерской я работаю впервые», – писал из Уфы Нестеров в конце декабря 1888 года художнику И. С. Остроухову. Работал Михаил Васильевич во флигеле родительского дома – том самом, каменном, что находился справа от ворот. В Уфимском художественном музее имени Нестерова хранится документальное подтверждение этого факта. На небольшом холсте с названием «В Уфе» изображён вид с крыльца флигеля (или, возможно, из его дворового окна) на Торговые ряды и строящуюся Александровскую часовню. Хорошо видна деревянная арка между домами, позже заменённая каменной, остатки снега в скрытых от солнца местах. Часовня на картине, скорее всего, подготовлена к оштукатуриванию, а это было не раньше 1889 года. По воспоминаниям Михаила Васильевича, а также по сохранившимся его письмам из Уфы можно утверждать, что картина выполнена в конце марта – начале апреля 1889 года. Перед поездкой в Италию Нестеров тогда приехал в родной дом, гордый тем, что выполнил наказ отца, – картину «Пустынник» приобрёл для своей галереи П. М. Третьяков: «Весной с одним из первых пароходов я, счастливый, уехал в Уфу, где и был принят на сей раз как настоящий художник».
…В годы нэпа в бывшем доме Нестерова работала пивная. В середине 1920-х было всё же признано, что усадьба имеет «государственное и историческое значение». А потом всё пошло наперекосяк. И даже установилась некая негласная традиция, что имя «богомаза» Михаила Нестерова не столь уж и значимо для Уфы. Его родовая усадьба, в том числе и мастерская, где на свет появились прославившие Нестерова на всю Россию картины «Пустынник», «Видение отроку Варфоломею» и «Портрет дочери Ольги (Амазонка)», была безжалостно уничтожена. Кто-то возразит: есть, дескать, в Уфе улица Нестерова. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что она носит имя Петра Нестерова – замечательного пилота, первым в мире выполнившего «мёртвую петлю».
«На родине Аксакова»
В 1914-м появляется очередной вариант картины Нестерова «На родине Аксакова». Самый обычный сюжет – холм, на котором и Аксаков-то, скорее всего, никогда не был. Почему ж тогда за несколько лет появилось целых пять вариантов полотна? Причём если самый первый из них – это этюд с натуры – с мостом через Белую, то позже все признаки города исчезают. Первую из этой своеобразной серии картин кто-то (возможно, сам художник) назвал «Чёртово городище», что до сих пор смущает исследователей, ведь место с таким названием всегда находилось на берегу Уфимки. Но можно провести детальный анализ и сравнить детали картины с сохранившимися фотоснимками, к примеру, С. М. Прокудина-Горского. Спускающаяся с холма дорога, даже форма лесополос за Белой – всё совпадает в деталях.
В тот год художник приехал в родной город в последний раз. Художнику показали помещение Аксаковского народного дома, в котором скоро должны были появиться картины, преподнесённые им в дар городу. За пять лет до этого в письме сестре он писал: «Аксаковский дом, не говоря об имени Аксакова, с которым имя Нестеровых совместить не стыдно, должен будет в себе вместить… и картин[ную] галерею». И вот мечта художника близка к осуществлению.
* * *
Ещё в 1906 году у Нестерова родился замысел об устройстве в Уфе музея с картинной галереей. Он предлагал использовать для этого часть своей усадьбы и даже заказал проект становящемуся всё более популярным архитектору Щусеву. И с самого начала предполагал передать галерею в подарок родному городу. Но дело затянулось, и в конце 1908-го уфимские власти через сестру Нестерова Александру Васильевну осторожно поинтересовались, не захочет ли художник поддержать идею о картинной галерее как части задуманного Аксаковского народного дома. И совсем скоро Нестеров с восторгом пишет Турыгину: «Аксаковский народ. дом и при нем Нестеровская карт. галерея торжественно заложены...». А ещё через пять лет Нестеров уже осматривает Аксаковский народный дом и помещение для будущего художественного музея. В сентябре, по его собственным словам, «Аксаковский народный дом был окончен».
В 1915-м Уфимская городская дума избирает Нестерова почётным попечителем будущего уфимского музея. Откроется музей, правда, только через пять лет, уже при советской власти и совсем в другом доме, но художник продолжал интересоваться делами музея, добивался передачи в Уфу новых экспонатов. А вот имя основателя музей получит лишь через тридцать с лишним лет после открытия – в 1954-м.
В сентябре 1914 года художник, конечно, не знал, что больше никогда не вернётся в родной город. Сначала была война, а потом он, должно быть, узнал, что на разорённом Ивановском кладбище не осталось и родных могил – матери, отца, сестры. Вполне возможно, что уже в том сентябре Нестеров предчувствовал всё это, а «На родине Аксакова» – это его прощание с Уфой, с местами, что очень долго были его самой надёжной опорой и одним из источников его вдохновения.
