(Олеся Рудягина, Про зрение. Стихи. –
Кишинёв, 2019)
Книга Олеси Рудягиной «Про зрение» пронизана личностно-романтическим мировосприятием: «Никого ни в чём не упрекаем. / Верим. Не боимся. Не умрём». Мне кажется, Олесе Рудягиной хорошо везде – в любом городе, где говорят на русском языке. Она общительна, она – заводная, она может запросто пригласить малознакомого человекана жаркий танец. Танец – и общение. Общение как танец духа. «Неведомого вальса счастье, лучей стосолнцевых подвески». У Олеси – богатый поэтический инструментарий, но её сложно бывает поймать за каким-то широко используемым приёмом. Тем не менее, она умеет удивить читателя неожиданной подачей материала:
Где-то смертушка моя с постели встаёт
чай заваривает смотрит слепо в окно
всё прикидывает что же меня убьёт
сердца ль камень разлук ледяное дно
беспокоится «где же её подстеречь
где подножку подставить с пути столкнуть?»
обжигается чертыхнувшись в сердцах вострит меч
яд в бутылочку капает
чает уснуть
досмотреть дивный сон про сестру свою жизнь
что-то в нём так пригрело так нежно свербит
не легко ей поди гнёт сносить укоризн
да артритный сустав на погоду болит
Удивительные стихи! Прямо «сестра моя смерть», в пику Борису Леонидовичу. Парадоксальная вещь – ласковость, свойственная Олесе, переносится и на смерть. Если, конечно, это своя смерть, а не смерть кого-то из близких. Поэту свойственно иронизировать в таких случаях только по поводу самого себя. Олеся Рудягина – из числа тех авторов, которые пишут неровно. Ну как Блок, например. Почему так происходит, для меня большая загадка. Человек может написать и шедевр, и совсем слабые стихи. В книге «Про зрение» всё это видно как на ладони. Думаю, Олеся ставит во главу угла не качество стихов, а дух. И, шире: «каждый пишет, как он дышит» для неё важнее, чем «как написала». Поэтому и не удаляются из книги те стихи, которых там, по идее, не должно было быть. Например. «Осень». Потому что за каждым из них стоит такая серьёзная жизненная подоплёка, что они не могут быть отринуты и отвергнуты. Важность стихов для Олеси Рудягиной не всегда определяется их качеством. Конечно, есть смысл говорить, применительно к её стихам, об удавшемся. И удач в книге более чем достаточно. «Про зрение» – книга, о которой интересно размышлять. Интереснее, чем о многих других. «Про зрение» – книга о переосмысливании бытия. «Изжитое» больше не болит и отпущено на все четыре стороны. «Про зрение» – это ещё и обретение веры, в христианском смысле этого слова.
Так многому ещё учиться –
запомнить крепче Символ веры,
прощать, смиряться, с телом биться,
во всём искать той самой меры,
которая одна угодна
не городу, не миру – Богу,
отталкиваясь от сего дна,
крылом нащупывать дорогу.
Стихи поэта равны его жизни. И, если жизнь требует в данный момент всего человека, или даже больше, чем всего – тогда и стихи пишутся на уровне самых лучших образцов. Когда я слушал Олесю на её творческом вечере в гостиной журнала «Юность», мне показалось, что лучшие стихи – те, которые посвящены расставанию с мамой. «Прощай, моя шашечка!» – невозможно читать без слёз. Порой острая тема не лучшим образом сказывается на качестве стихов. Но здесь – всё наоборот. И верлибры, и рифмованные стихи об уходе мамы написаны на очень высоком уровне. Мама Олеси Ариадна Рудягина, заслуженный деятель искусств Республики Молдова, работала режиссёром литературно-драматической редакции молдавского телевидения, осуществила около 100 спектаклей и постановок на молдавском и русском языках по произведениям Пушкина, Толстого, Лермонтова, Маяковского, Чехова, Цветаевой, Евтушенко, Сент-Экзюпери и других писателей. Представляете, в каком высоко поэтичном творческом окружении росла маленькая Олеся?
СМЯТЕНИЕ
Мамамамамама не засыпай
тонкими пальцами горькими не холодей
вешней снегурочкой облаком робким не тай
где твой характер железная воля где
это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт зеркала тролль хоронят меня меня
Вот тебе тёплые со снегирями носки
их вязали тамбовские бабушки продавали в Москве
от разлуки на веки печали убойной тоски
видишь алые ягоды по белой белой канве
ах пойдём погуляем пойдём на руках понесу
только б дальше уйти от пространства где выхода нет
помнишь снилась тебе я всё в шубке чёрной в лесу
да на саночках с горки к болезни одна из примет
это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт Рождество вечность нового дня
Всё проходит, как говорил Экклезиаст. Проходит, к сожалению, хорошее. Но проходит, заодно, и плохое, даруя человеку облегчение. Цикл стихов о маме – на мой взгляд, самый сильный в новой, седьмой по счёту книге Олеси Рудягиной. И вывод удивительный, своего рода выход в небесный портал: «Если смерть, наконец, настигла – её больше нет». Происходит аннигиляция. Но нить Ариадны – бессмертна.
Спасибо, бессонная птица канюк,
за то, что канючишь со мною,
а то бы мне был однозначно каюк
под жгучей бесслёзной луною.
А то бы меня заломала тоска
ужасным дубровским медведем, –
о том, что на море уже никогда
мы с мамой моей не поедем.
В новую книгу, конечно, нельзя было не включить главу об угасании любимой мамы. Но Олеся постаралась уравновесить эту скорбную главу множеством жизнерадостных стихотворений. Она – как Моцарт или Шопен – умеет писать о разном. По-разному. Негоже поэту злоупотреблять печалью, – считает Рудягина. Книга «Про зрение» хорошо выстроена; каждая глава – развитие, модуляция, что-то новое. «Бормотание» достигает у Рудягиной уровня поэтической гениальности. Многие хорошие, удавшиеся стихи в «прозрениях» у Олеси – это как раз «бормоталки». И в любовной лирике обращают на себя внимание бормоталки. «Не верю ни одному зевсу-дождю». Есть стихи, на мой взгляд, избыточно искренние, но всё равно – хорошие («Пропадаю. Пропадаю без тебя…»). Впрочем, кто измерит авторскую искренность? «Мера вещей – сам человек», – говорил софист Протагор. Любовь у Олеси многолика – это и разделённые чувства, и неразделённые, и любовь к маме, и к дочери, и – просто «подставить спину дождю»:
…выскакиваешь во дворик, сдирая с себя халат,
и подставляешь лицо и спину, руки, бёдра, живот,
и ловишь губами-ладонями небо гремящей воды…
хохочешь, как в детстве: «ДОЖДЬ! ЭТО ЖЕ ДООООЖДЬ!»
Олеся часто использует «хлебниковские» подражания звукам («птцыца»). Использует раскатистые гласные: «облака-а-а». Чем меньше правил, тем свободнее чувствует себя автор, тем больше она в своей стихии. Ритмически очень помогают ей в этом дольник и акцентный стих. Олеся – настоящий поэт. Её жизнь и её стихи – едины.
Ах, по невыпавшему снегу
далёко укатиться можно,
впечалясь со всего разбегу
в чужую жизнь неосторожно.
Душой несмелой обмирая,
просить у небушка прощенья
за этот яблочный из рая
побег – и чаять воскресенья.
«За нелюбовь любовью отплачу» – максима жизни, высокая щедрость души поэта. Отдавать – так не по крошке, а всю себя! Героине стихов Олеси чужда мелочность.
ЗАБЫТЫЙ ЧЕРНОВИК
Пёрышком, вложенным между страниц
книги, зачитанной ветреным летом,
длящемся в тени глубокой ресниц, –
чаячьим пёрышком, краденым светом…
Стыну, немею, не помню, не жду,
скайпом скулящим не окликаю
в утлом пространстве,
талом году.
Междустраничная,
не улетаю…
Здесь у Олеси интересная развёрнутая метафора. Человек одновременно и читает книгу, и представляет себя закладкой-пёрышком. А если мы возьмём ещё и название стихотворения, то пёрышко – это ещё и «забытый черновик». Чувствуете, как глубоко? Черновик – это и прошлая жизнь человека, автора. И набело переписать жизнь всё время не получается. Потому что продолжается «черновик». Если брать шире, и книга «Про зрение – своего рода черновик. Стихи – может быть, местами не доделаны. Но времени исправлять и поправлять нет. Надо жить! Перфекционизм вступает в конфликт с живой жизнью. «Жизнь – только повод упасть в стихи, / как в заросли пастушьей сумки цветущей», – говорит Олеся в книге «Дуэт в подземном переходе». Она – ищущий идеалист. Так она и ходит – с сумкой цветущей пастушьей. В её стихах мы найдём очень-очень много личных подробностей. Вот, например, «кораблям не спится в порту». Это строчка Инны Кашежевой из шлягера 60-х. Но Рудягина всегда чувствует, когда чужая цитата отражает её внутренний мир. Неуёмная, она сама – корабль, которому скучно в порту прописки. В другом стихотворении она цитирует песенную строчку Риммы Казаковой «и совсем твоею стану, только без тебя». То, что уже написано, иногда очень точно отражает наш внутренний мир. На этом и построена популярность разных произведений. Я вот тоже, когда читаю стихи Рудягиной, напеваю порой песню белорусской группы «Сябры» «Кудесница леса Олеся».
Олеся очень любит свою малую родину, Молдову. А теперь, после распада СССР, она уже и не малая, а большая. Любит Кишинёв. Что ещё удивило и обрадовало в этой неординарной книге? Неожиданные оды снегу, который выступает в роли «любимого мужчины». Стихи Олеси – это поток, это волна, это стихия. Вереница однородных членов предложения хорошо передаёт этот шквал: «пленом прелестью тленом золотой зыбью души». Олеся включила в свою книгу и цикл антивоенных стихов, навеянный событиями в Донбассе. Молдова ещё сама не забыла гражданскую войну в Приднестровье. Поэтому так остро звучат стихи Олеси. Читая её многогранную книгу, забываешь о том, что она –успешный культуртрегер, учредитель и главный редактор журнала «Русское поле» и вдохновитель международного фестиваля «Пушкинская горка».
Книга «Про зрение», несмотря на тяжесть описываемых потерь, жизнеутверждающая. «А хороша ж эта хрупкая, глупая, вечная жизнь», – признаётся поэт. Из книги Олеси Рудягиной можно многое узнать о её личной жизни. Вот, например, она советует дочке «не любить». Советует из своего опыта. Но понимает, что советы старших напрасны – природа всё равно возьмёт своё. Поэт многое понимает и про себя. Об этом – иронический автопортрет «Отстранишься – и смотришь. Со стороны. / И смешна, и отважна, и даже – местами – красива». А потом – неожиданно в этом стихотворении появляется страшная серьёзность. И эта постоянная смена эмоциональных регистров в поэзии Олеси Рудягиной – впечатляет.
Что ж скулишь ты?! По силам твой крест –
вприпрыжку («Тааак, весело взяли!..»)
полвека носимый! – Хочешь этот?! О, нет! –
Или этот? Избавь меня, Боже! Так чего тебе?!
Страшно, так страшно, так страшно,
так холодно-холодно жить.
Обратите внимание: Олеся Рудягина, которая часто старается вообще обойтись без знаков препинания, здесь тщательнейшим образом выписывает все эти знаки, в каждом из которых – малейшее движение души, тончайшая эмоция! Свой крест – вообще очень глубокая тема. Какова бы ни была твоя судьба, понятно, что ты вынужден будешь, если с тобой ничего не случится до срока, похоронить своих родителей. И это тоже входит в понятие «свой крест». И выясняется, что у многих людей крест ещё тяжелее. Это вынуждает нас смириться и принять свою судьбу. Своя тяжесть милее человеку, нежели чужая. И здесь, в этих бесконечных вопросительно-восклицательных знаках, проступает у Олеси пушкинское «чего тебе надобно, старче?». И у Рудягиной это вопрос риторический, не требующий ответа.
