С зоилом спорить не пристало
Любимцу ветреных харит.
И. Иртеньев
«Современная поэзия» № 1 – 2012 г.
Дождались радикально нового в нашей рубрике: включаем в обзоры журнал «Современная поэзия».
Журнал «Современная поэзия» берёт начало с июня 2003 года. На первых порах издавался под названием «Сетевая поэзия». В 2006 г. зарегистрирован как «Современная поэзия». По давно заведённому правилу, выходит 4 раза в год. Известные «кризисные» обстоятельства одно время нарушали распорядок выхода в свет номеров журнала. Но теперь, оптимистично уверена его команда, трудности позади, журнал будет появляться раз в квартал в двух вариантах – электронном и бумажном. У «Современной поэзии» есть собственная электронная страничка на портале «Литафиша»и страница на портале «Читальныйзал».
Условно примем первый номер «Современной поэзии» 2012 года за начало нового цикла существования журнала.
Вопреки прежнему названию журнала, «Современная поэзия» опирается на современников, работающих в прекрасных классических традициях. Насколько я знаю, переименование журнала было связано именно с тем, чтобы читатели не ожидали «другого формата». Переименование прошло удачно – аудитория читателей «Современной поэзии» расширилась, пополнившись любителями поэзии, недоверчиво относящимися к интернет-творениям. Разумеется, и из «сетевой» поэзии выбирается лучшее и достойное. Тем более что сейчас уже невозможно строго разграничить стихи на бумаге и в Сети – если все уважающие себя «толстые» журналы имеют электронные страницы, а сборники и альманахи поэзии рано или поздно выкладываются в Сети.
Первый номер «Современной поэзии» за этот год по содержанию – просто Кастальский ключ, бьющий на горе Парнас. Авторы в нём подобрались толка золотого и серебряного века.
Открывается номер небольшим эссе писателя Султана Яшуркаева «Его народ – человечество». Эссе написано в память о поэте, прозаике, драматурге, журналисте и переводчике Равиле Раисовиче Бухараеве, ушедшем в мир иной 24 января 2012 года в Лондоне. Название эссе объясняется тем, что Яшуркаев «решает вопрос»: «…чьим поэтом был Равиль Бухараев. Да, как татарин, он был татарским поэтом, первым создал венок сонетов на родном языке, был и известным в стране русским поэтом. Венгр может сказать, что он венгерский поэт, – прекрасно зная венгерский, создал венок сонетов и на этом языке, был он и английским поэтом – писал на английском тоже, много лет жил, работал, творил в Англии». Естественно, вопрос поставлен «понарошку». «Однако его творческий гений “выше” одной национальности, Равиль Бухараев – на каких бы языках ни писал – поэт для всех нас – общечеловеческий», – пишет Султан Яшуркаев золотые слова. Звучит как провозвестье: «Равиль был поэтом большого слова, бессмертного слова». Кстати, не эта ли «бессмертность слова» ложится в основу выбора стихов для «Современной поэзии»? Есть ведь слово актуальное, а есть – вневременное…
В этом номере публикуется солидная подборка стихов Равиля Бухараева «Осенняя чаша» (стихи предоставлены вдовой поэта Лидией Григорьевой, а некоторые из них ей и посвящены).
Стихи Равиля Бухараева причудливо, но гармонично сочетают возвышенные формулировки акмеизма, цветистость восточной поэзии – к которой явственно отсылает цикл «Цветы граната» (это очень распространённый в мусульманской Азии поэтический образ, сочетающий любовь, царственность и плодородие), противопоставляющий красоту природного мира уродству мира техногенного с его лишь кажущейся упорядоченностью:
Любовь моя, мы наконец на воле!
Прекрасен кипарис. В абхазском поле
зацвел граната придорожный куст.
Поверь, мы слышим только поневоле
лязг никеля, хромированный хруст…
И – порой – щегольское «жонглирование» словами сегодняшними (для контраста).
Твоя ли пасмурная сень,
Моя ль усталость?
С утра стоял хрустальный день,
Чего с ним сталось?
Конечно же, автор знает, что грамматически правильно сказать «что с ним сталось?». Но это зрелищное, яркое стихотворение содержит и ещё один просторечный оборот:
С утра стоял хрустальный день,
Резной и звонкий,
Прозрачным светом полный всклень
До самой кромки.
С утра все было, как в любви,
Хотя б и осень,
В зазорах рдеющей листвы
Зияла просинь.
Где упадала полутень,
Где разумелась…
С утра стоял хрустальный день,
Куда что делось?
Вся эта словесная вязь усиливает ощущение полноты и пестроты мира, в котором пребывает лирический герой. А в другом стихотворении оксюморонное сочетание тусклой лампочки (награждённой «нелестным» эпитетом), растерянной обиды и античной богини мудрости и полезных ремёсел, занятой трудом грязным и бессмысленным, рисует живейшее полотно кухонной ссоры – и проверяемой на прочность любви!
Пищит, как мышь, комочек нерва.
Тускла вольфрамовая стерва.
С конфоркой возится Минерва,
зажата ненависть в горсти.
Какая музыка без муки?
Растерянные пряча руки,
изнемогаем от разлуки,
не в силах взгляда отвести.
Но эксперименты с оксюморонами поэт позволяет себе редко; в целом стилистика Равиля Бухараева изысканная, иногда – с перехлёстом:
Кенар
Мы здесь окружены неслыханным покоем:
здесь псевдосоловей целуется с левкоем;
за клеткой – пух ветвей, подушек и перин,
расплылся тополей зеленый стеарин.
А псевдосоловей сверчкует и стрекочет,
вникает в суть вещей,
в зобу секунды точит,
то свистнет, как свисток,
то булькнет кипятком...
А рядышком – цветок
из крови с молоком.
А иногда она исполнена символизма:
Виолончель сведет меня с ума.
Потом во тьме проявятся дома,
и будет сон, и будут птицы петь,
и будет голубь, пепельный, как смерть.
Возвращение в Кусково
Дай мне пробиться сквозь этот кошмар!
Тысячу лет не случалось такого...
Бедного парка закатный пожар
холодно блещет в туманах Кускова...
Счастья не вышло. Сломалась подкова.
Дай же пробиться сквозь этот кошмар!
Поэтическое наследие Равиля Бухараева ещё изучать и изучать! Читать и читать! И эстетической «своевременности» его творчество не утратит – как не утратили её стихи Велимира Хлебникова (хоть эти поэты на беглый взгляд совершенно не похожи).
Велимир Хлебников «потревожен» не зря: в этом номере «Современной поэзии» представлен первый Международный Хлебниковский фестиваль «Ладомир», прошедший 12–15 апреля 2012 года в Казани и Елабуге, – своеобразное продолжение прошлогоднего поэтического фестиваля им. Н. Лобачевского. Дело в том, что Хлебникова называют Лобачевским поэзии, а также «поэтом для поэтов», «трудным поэтом», «поэтом для производителей, а не потребителей». Казань стала местом дислокации форума, посвящённого памяти Хлебникова, так как в этом городе «председатель земного шара» жил дольше всего – около 10 лет. Форум недавно завершился; надеюсь, в следующем номере «Современной поэзии» мы прочтём отчёт о нём. А пока поэт и ученый Сергей Бирюков рассматривает «Поэтическое мироздание Велимира Хлебникова», опираясь на лингвистические обоснования выдающегося филолога Виктора Петровича Григорьева. Основные тезисы Сергея Бирюкова:
«Хлебников действует… исходя из потенциала русской поэзии как языкового явления. Язык становится основанием новой поэтики, в то время как раньше основанием служили тематика, формы, жанры».
«Преобразование – пяльцы – он <Хлебников> ставит на первое место, природное начало – лен – на второе, производное от природного и инструментального – ткань – на третье. Как завершение процесса. Итак, интуитивно инструментальному началу отдается предпочтение».
«Проработанность звукового ряда обостряет привычное звучание слов логического ряда, перестраивает слух... Так “на холсте” музыкальных и словесных соответствий возникает Лицо. И это лицо Гармонии, Природы, Бога, Гения, Автора, Читателя (Имеется в виду стихотворение Хлебникова “Бобэоби пелись губы…”. – Е. С.). Звук и слово движутся, как параллельные прямые, вне протяжения и пересекаются в точке Лица… Перед нами не только блестящее произведение, одно из первых в мировой практике звуковой поэзии, но и собственно трактат о новой поэтике».
«Хлебников впервые в русской поэзии применил палиндром в качестве строительного материала для стихотворения большой протяженности. В 1920 году он напишет таким стихом целую поэму “Ра-зин” и окончательно узаконит палиндромическую форму в русской поэзии».
А вывод из этих тезисов один: «И опять перед нами непредсказуемость гения, который каждый раз находит индивидуальную форму для выражения невыразимого».
В отличие от своего однофамильца, поэт Олег Хлебников, чьи «Стихи разрыва» идут сразу после статьи о поэтике Велимира – случайно или нарочно? – пишет нарочито «приземлённо», прорабатывая известную антитезу «небесного» и земного»:
* * *
...Было такое счастье –
прижаться друг к другу,
клеткою каждой чувствуя сладкую муку:
быть близко-близко и все ж
никогда не слиться.
...В небе журавль, и сдохла в руке синица.
Но иногда у него прорываются сдержанно-точные языковые каламбуры:
* * *
– Будешь меня беречь? –
Спросила ты и заплакала…
Каждый кусочек лакомый
оставлю тебе, конеч-
но уберечь не смогу
ни от прошедшего времени,
ни от того – что пургу
гонит к вискам и к темени.
…Она уже без остановок идет –
вперед до Зарайска. У Райских Ворот
не делает остановки.
В Зарайске смеются сиповки.
Подборка Олега Хлебникова – отчаянно-лирическая, напоминающая сдавленный стон от «боли и любови» (два эти слова – корневая «рифма» цикла). Для читателя она – сильная «встряска» после размеренного литературоведческого текста Сергея Бирюкова. Ожог, который слегка «остужают» прохладные, раздумчивые стихи Лилии Газизовой – автора идеи и организатора фестиваля «Ладомир». Подборка Лилии Газизовой «Снегопаденье в марте» веет туманом и снежной пылью с первых строк:
В контексте мартовского снегопада
Недостоверными становятся
Слова и города…
Неверно дребезжание трамваев,
Сворачивающих с Пушкина
В Норштейновский туман…
И как не ощутить родства
С холодным воздухом,
Печалью подогретым…
Этому поэту присущи тонкие – не столько игрой слов, сколько игрой настроений – верлибры, и эта нота отличает поэзию Лилии Газизовой от творчества большинства современных «верлибристов»:
Настроение
Стать стрелкой на часах
Казанского Кремля
Клавишей Delete
Мирового компьютера
Выскальзывающим из рук
Дымчатым портсигаром…
…Всем что угодно
Лишь бы не Лилией Газизовой
Дальнейший поэтический месседж этого номера «Современной поэзии» продолжает «линию» Равиля Бухараева – но не Велимира Хлебникова: в стихах авторов номера нет новаторства, ни демонстративного, ни «подспудного», нет броской манифестации, попытки создать беспрецедентную поэтическую речь или оригинальную картину мира. Но в них есть мощное стремление выстраивать собственную художественную реальность имеющимися в распоряжении, оставленными предшествующими поколениями поэтов средствами. Это богатейшее наследие рано списывать со счетов – оно далеко не выработало свои внутренние ресурсы!
Настойчиво «разговорен» по форме и романтичен по сути Алексей Антонов – чего стоит само название его подборки: «Стихи случаются от стерв»!
Или Илиада, или Бригада
Помнишь, было нас только трое,
Одиссей, Ахиллес, Патрокл.
Помнишь, как мочили мы Трою,
так мочили, что чтоб я сдох.
Этот помер, и этот помер,
тот пропал посреди морей,
не отзванивается номер.
Так мочили – ну хоть убей.
В ожидании
Я сижу за столом и роняю вилку.
И конкретно роняю не нож, не ложку.
И уже ни за что, конечно, бутылку.
И туплю: отчего не приходит тёлка?
Ведь поверь не примете, а этой дуре –
Так окажешься прямо в контркультуре.
Пиратская романтика и литературный романтизм бьют через край в интересном творении Антонова «Бутылочная почта», жанр которой сам автор определяет как «эпистолярная поэмка», – как трогателен и значителен уменьшительно-ласкательный суффикс!
«Серебряновеков» Михаил Шелехов в цикле стихов «Больничные оды» (1985 г., публикуются впервые):
Оседает сугробом угрюмый главврач,
И заплаканный градусник капает рьяно.
И над старой Остоженкой мусорный грач
Потрясает божественной кардиограммой.
(«Больничная ода»)
…И когда по закону подобия
мне солжет, как и прежде, девочка,
И предаст, и убьет,
и замучает окаянством или бедой,
Унесут меня в небо листики,
эти черные листики в клеточку.
И споет карандаш отходную –
как повелено под звездой.
(«Отходная»)
Эксцентричен в словесных эквилибрах, но вековечен по сути Алексей Остудин:
Игра в бутылочку из горла,
шестнадцать вёсен – заодно:
любви все возрасты попкорны –
последний ряд твоё кино!
(«Всего 16»)
Второе дыхание
Кончается наркоз, и – музыка потом,
орудует скрипач ножовкой по металлу.
Май гонит самогон и варит суп c котом,
и липнет языком: алло, аллея, алла!
Между вечностью и обыденностью трепещут стихи Татьяны Ридзвенко:
Сентябрь
Что день убывает – меня убивает.
Хотя еще света полны закрома,
хотя, как до смерти, еще дотемна,
но день убывает,
и это хана…
…Но
часы переведут,
и хане – капут!
И даже знаменитый теоретик абсурда Евгений Клюев в поэме из пятнадцати «заданий» «Что делать этому фанту» вовсе не абсурден: по крайней мере не более, чем жизнь и стереотипы поведения людей, с которыми они подходят к райскому порогу:
Эх… – высыпай на стол,
отходи на метр:
там без тебя разберутся,
чем знаменит!
Скоро уже начнётся большой досмотр:
ветер ночами гремит,
Пётр ключами гремит.
Так – грустно и просто – заканчивается произведение.
Эпичен Роман Чигирь:
Зимой безлюдно, тихо, хорошо
топить углём, записывать в тетради
какие-нибудь мысли, голышом
ложится подремать два раза на день.
И может быть, есть лучше города –
дома побольше, поприятней лица,
но если умирать, то лишь сюда,
под ветхую сухую черепицу.
(«Азовский берег…»)
«Камерна», задушевна Мария Маркова:
Не отвлекайся, смотри неотрывно:
лёгкий пейзаж, наступающий ивнинг.
Спит электричество в норах пока.
Кофе сбегает. Рифма горька.
Стены времянки,
трава октября.
Белые бланки
календаря.
Хочешь, впиши предстоящее завтра,
пену из ленты – воды – новостной,
холод сквозь сон или ревность на завтрак –
с первой весной!
«Современная поэзия» № 1 опять возвращает меня к мысли о «новом почвенничестве», о «городском почвенничестве», о котором я уже обмолвилась в обзоре «Ариона» № 4 – 2011 (во втором номере «Бельских просторов» за 2012 г.).
Но об этом явлении стоит говорить отдельно, в статье, специально посвящённой вопросу. Поэтому пока тему «нового почвенничества» оставим. Хотя… замыкающий «Современную поэзию» блок обзоров творчества и рецензий тоже содержит похожие мысли! Так, Марк Шатуновский в статье «Картография Александра Переверзина», анализирующей книгу стихов Переверзина «Документальное кино», находит в ней указания на рай, ад и чистилище, в которых «трансформируется сама феноменология наших взаимоотношений с реальностью».
Кончается номер подборкой рецензий «Книжная полка Германа Власова» – на книги известных поэтов нашего времени. Рецензий много не бывает. Спасибо Герману, что он не только сам пишет стихи, но и читает коллег!
