Может позволить себе не каждый
Иногда говорят, что ту или иную войну выиграл тот или иной полководец. Это справедливо отчасти. Он руководил, а рядовые и офицеры, выполняя его приказы, сражались. На их долю выпадали самые тяжелые испытания. Каждый из них был воином и полководцем на своем участке. Их общая победа переходила полководцу. Что-то подобное происходит и в мирной жизни. Порой незаметные на первый взгляд люди приносят славу своему городу, району, стране. И мне хочется больше уделять внимания этим не главным героям, ибо о главных написано и сказано предостаточно.
Мне нравятся те, кто делает себя сам. Причем часто это происходит не потому что, а вопреки. Среди моих знакомых литераторов много талантливых и увлеченных собственным делом людей, но о трех из них мне особенно хочется рассказать. Несмотря на разные жизненные пути, им присуща сверхнастойчивость в достижении цели, или, как говорят в народе — упертость, которая во многом позволяет им думать и поступать так, как они считают нужным, что может позволить себе не каждый.
Однажды я вычитал, что упертость — черта характера, сформированная, скорее всего, под воздействием неуверенности в себе. Не знаю, верно это или нет, решать читателям, но то, что неуверенных в себе людей много, а сверхнастойчивых гораздо меньше, это точно.
Правдоискательство как свойство души
Бывает, что не каждый положительный герой художественного произведения вызывает восхищение. Подобные чувства возникли у меня при чтении романа Александра Колесника «Жизнь прожить», хотя главный герой книги Пантелеич — списанный по ранению фронтовик, ставший председателем колхоза, ничего плохого не делает. Наоборот, старается при любых условиях помочь, а по возможности и простить тех, кто ему вредит. И делает он это не только ради своей жены и односельчан, но и ради светлого будущего советских людей — всех тех, кто встречается на его жизненном пути.
Так почему же у меня возникает неприятие к этому неисправимому трудоголику и бессребренику, для которого общественное благо превыше всего? Напрягает его непрерывное правдоискательство, которое он с упорством обрушивает на каждого встречного-поперечного, надеясь своим личным примером исправить людские пороки. Даже когда Пантелеича несправедливо сажают в тюрьму, он не изменяет своим принципам и теперь уже среди уголовников лагеря старается сеять разумное, доброе, вечное. Его добротолюбие порой напоминает поведение героев басни «Демьянова уха». Таких людей жизнь мало чему учит, и объяснять им что-то, противоречащее их принципам и убеждениям, крайне тяжело. Пантелеичу трудно вместить то, что говорил апостол Павел: «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных». Герой романа уверен, что все должны жить так, как он: по совести.
Когда я заметил Колеснику, что образ Пантелеича явно приукрашен и таких людей трудно сыскать в реальной жизни, Александр Викторович начал с жаром заступаться за своего литературного героя. Его доводы вконец убедили меня, что образ Пантелеича Колесник во многом писал с себя.
Бывают прозаики и поэты, которых нельзя соотнести с героями их произведений. Про Колесника этого не скажешь. В каждом очерке, рассказе, повести и романе ощущается незримое присутствие автора, который, размышляя о жизни, вольно или невольно вкладывает в творения свою душу и делится собственным мироощущением.
Как правило, герои Колесника — люди неординарные, наделённые неуёмным характером. Им, как и ему самому, всегда чего-то не хватает. Персонажи Колесника хотят докопаться до истины, и потому пока сами не попробуют, не поверят. Не давая себе поблажек, они упорно тормошат и окружающих, хотя такая настойчивость мало кому нравится.
К героям Колесника нельзя относиться нейтрально. Они цепляют, будоражат и надолго остаются в памяти. Писатель хочет, чтобы его персонажи были примером для других, поэтому часто наделяет их всевозможными благородными чертами.
— Мне бы хотелось научиться прощать людям обиды и глупости в поступках — так, как делают мои герои, — откровенно признаётся писатель.
Александр Колесник пришёл в литературу довольно поздно. Писать он начал лишь в сорок семь лет! Словно Илья Муромец, долгие годы копил силы, приобретал необходимый для литератора житейский опыт, насыщался впечатлениями, образами. О том, что станет когда-то писателем, Александр Викторович и не помышлял, хотя с детства любил слушать истории мамы Марии Леонтьевны, которая, по его словам, была изумительной рассказчицей.
С Александром Викторовичем я познакомился недавно, но ощущение такое, что знаю его давно. О подобных людях я написал в двухтомнике «Прогулки в закоулки», который посвятил тем, кому «мало земли и неба».
Родился Александр Викторович Колесник в 1953 году в деревне Ливенской Задонского района Орловской, а ныне Липецкой области. В настоящее время живёт в деревне Воейково Тербунского района.
В семье фронтовика Виктора Ерофеевича Колесника было четверо детей: три дочери и сын Саша. Что такое труд, мальчик познал с раннего детства. Отец весь день пропадал на работе — был кровельщиком. Дома занимался жестяными, плотницкими и столярными работами, водил пчёл. Когда же выдавалось свободное время, а такое случалось нечасто, уделял внимание детям. Сына воспитывал жёстко.
Воспитанием в основном занималась мама Мария Леонтьевна — участница обороны Ленинграда, строившая в невероятно трудных условиях Дорогу жизни. Истории из богатой на события жизни, которые она часто рассказывала детям, врезались в Сашину память и в дальнейшем побудили начать писать. Мария Леонтьевна не только успевала справляться с домашним хозяйством, но и учила детей читать. Она хорошо шила на машинке «Зингер», умела прясть, вязать носки, варежки. Во время рабочего сезона трудилась свекловичницей. Сашу удивляло, что она была ещё и хорошим штукатуром — выполняла такие сложные работы, которые не всякому мастеру-мужчине были под силу. Мама защищала Сашу от частых наказаний, на которые не скупился отец. А наказывать было за что.
В шестилетнем возрасте мальчик тайком ушёл в Задонск, находившийся в четырнадцати километрах от дома. Там жил мамин брат Алексей, Лёля — так называл его шестилетний племянник. Цель путешествия казалась Саше крайне важной — собрать этикетки от спичечных коробков, которых на обочине трассы всегда хватало. Подбирая для своей коллекции коробки с этикетками, он дошёл до города и очень удивил своим визитом дядю. Дорогу Саша запомнил, когда вместе с мамой ходил к нему в гости. В то время, пока маленький путешественник спокойно спал у дядюшки в Задонске, его разыскивали родители и соседи. Кто-то сказал им, что Сашу видели уже под Ельцом, совсем в другой стороне. Когда на следующий день дядя Лёля привёз племянника домой, того ждало суровое наказание. Вообще, самодеятельность Саши часто выходила ему боком. Вспоминая детство, Александр Викторович не осуждает методы родительского воспитания.
— Не каждому дано понять мышление и душу ребенка. Они хотели предостеречь меня от многих напастей, но по-другому воспитывать не могли. Как правильно это делать, их самих не научили, — считает Колесник.
Много впечатлений осталось у него от школы, а позднее и от института. Саша с детства был любознательным: учиться ему очень нравилось. Он до сих пор помнит свои первые школьные впечатления.
— Самым ярким книжным героем стал для меня Дядя Стёпа — милиционер, — рассказывает Александр Викторович. — Красивая книжка была куплена мамой ещё до школы. По ней я учился читать, удивляясь умению художника изображать всё «как живое». Эта же книжка первой легла вместе с букварём и арифметикой в подаренный двоюродным братом ранец. И ранец был моей гордостью, и школьная форма, купленная мамой аж в самой Москве за проданную картошку. А каков был пояс с сияющей пряжкой — почти солдатский! Нет, форма не обезличивала тогда, а ставила тебя в ряд с ответственными людьми, поднимала на целую ступень! Солдат был в те времена одним из важных персонажей. Поэтому хотелось верить, что и на тебя возлагались какие-то надежды.
Первый класс Саша окончил на пятерки, за что был награждён познавательной книжкой о море. Когда в его руках оказывались книги, мальчик в первую очередь с пристрастием просматривал картинки. Не удивительно, что его самым любимым уроком был урок рисования.
Школьным авторитетом для юного Колесника являлся ученик шестого класса двоюродный брат Петька. Он мог без чьей-либо подсказки, почти не имея инструмента, чертежей и надлежащего материала, изготовить модель корабля, корпус корабельной шлюпки длиной в полметра, модель работающей жатки комбайна, столик для рисования, совмещённый с креслом, и даже воздушного змея, который, конечно же, летал! Любовь к рисованию и конструированию Колесник сохранил на всю жизнь, как и любовь к школе, которой он посвятил многие годы, став учителем, — целых двадцать пять лет!
Колесник считает, что любой ученик должен осознать: хотя мир сложен и велик, но он — в твоих руках. Ты можешь всё. Надо только от мечты не отступать. И это не просто красивые слова. Они основаны на его собственном опыте. Александр Викторович руководствуется ими в отношении не только детей, но и взрослых. Уже в юности он осознал, что нужно самостоятельно искать в жизненном пространстве равновесие, искать в себе силы для опоры и, не оглядываясь, без подсказки, находить ответы на многие вопросы.
Колесник, начиная свою педагогическую деятельность, ежедневно отмерял километры пути. В течение года ежедневно пешком добирался до Берёзовской школы, считавшейся одной из лучших в районе, преодолевая девять километров туда и столько же обратно. Но эти трудности не смущали молодого педагога. Наоборот, работа учителем так вдохновляла Александра, что он во время пути пел от радости, считая, что воплотил свои мечты в жизнь.
Вспоминая то время, Колесник удивлялся своему оптимизму:
— Первый год, пока меня мало кто из жителей села знал, я в основном шёл своим ходом. Машины идут, но никто не сажает: идёт — и пусть себе идёт человек. Ходить пешком для меня не было особой проблемой — в институте я активно занимался спортом, брал призовые места и в легкоатлетических, и в лыжных кроссах, даже однажды дошёл до Лебедяни, но это было только один раз. А здесь необходимо было и в мороз, и в метель, и в распутицу добраться на урок вовремя — и так каждый день: прийти к девяти часам — и уйти когда в пятнадцать, когда в девятнадцать. Зимой это уже затемно. Обычно половину дороги я пробегал: пробежался — прошёл, и вроде незаметно, и по времени меньше часа, но спина мокрая. Если хоть на минутку опаздывал, а такое иногда бывало, особенно в метель и весной в ростепель, когда вода идёт через дорогу, завуч стоит у входной двери и ждёт тебя, как ворон крови, и обязательно сделает замечание: «Вы опоздали на одну минуту!» Понимал, что виноват и что надо исправляться. Зато радовала работа. Увлечённые глаза ребят — как зеркала: им всё интересно, в них всё отражается. Ученики верят тебе, и ты их понимаешь.
На втором году селяне стали сажать учителя на проходящий транспорт и интересовались: «А что ж руку не поднимаешь?» Александр стал поднимать. Кто посадит, а кто и нет. Когда он учительствовал уже третий год, его авторитет среди сельчан настолько укрепился, что его сажали все без исключения. Правда, Александру Викторовичу приходилось ездить и на тракторной телеге с навозом, и на молоковозной бочке — в кабине занято, а тут мороз или метель, да и человек уже остановился — нельзя отказывать!
То, что Александр Викторович не получил в детстве и юности, он старался впоследствии дать своим ученикам. А его интересовало всё или почти всё: и радио, и электричество, и игра на баяне, и выпиливание лобзиком, и работа электропаяльником или электровыжигателем. Освоение новых знаний и новой техники стало его отличительной чертой. Прежде чем ступить на литературное поприще, Колесник сменил несколько профессий: был слесарем-авторемонтником, шлифовщиком коленвалов, шофёром. Мечтал стать радиотелемастером. Про него можно смело сказать: технарь, хотя…
При всей любви к механизмам и конструированию (Александр Викторович своими руками сделал самолёт и трактор!) Колесник проявил себя и как творческий человек. Окончив художественно-графический факультет Липецкого государственного педагогического института, работал в сельских школах учителем изобразительного искусства, черчения, музыки, производственного обучения, вёл различные кружки. Однако неуёмная душа будущего писателя жаждала большего. В течение восьми лет Александр Викторович был главой Берёзовского сельсовета, а уйдя на пенсию, возглавил Тербунский районный краеведческий музей.
Всё, за что Колесник берётся, он стремится делать на совесть. Серьёзная жизненная школа позволяет ему хорошо изучить и понять своих земляков. Ему нравится в людях бескорыстие, открытость, честность, увлечённость делом. Не нравится себялюбие, лживость, лукавство, зависть, жадность, высокомерие. Наверное, поэтому Колесник без утайки делиться своими мыслями и наблюдениями с читателями. Александр Викторович начал писать статьи, очерки, рассказы о жизни села, района. Его печатают в районных и в областных изданиях. Видя, что его творчество интересно людям, Колесник написал четыре книги: «Солдатка» (2009), «Настёнкин проулок» (2012), «Жизнь прожить» (2018), «Тербунская рапсодия» (2020).
Литература для Колесника — это прекрасная возможность для самовыражения и реализации творческих способностей. Автору необходим непрерывный диалог с читателем. Недаром в его произведениях множество собственных размышлений и переживаний. Писателю удаётся найти сюжет для своих произведений, казалось бы, из ничего. Падает лист с дерева, светит ночная звезда, косит человек бурьян, идёт между молодыми берёзками — из всех этих будто бы незначительных фактов Колесник создаёт эссе, рассказы, новеллы. Особенно удаются ему описания природы. Читатель слышит звуки, чувствует запахи, наблюдает цвета и оттенки. Философские же размышления автора о роли человека, о его предназначении в жизни подкреплены яркими художественными образами.
Колесник колоритно рассказывает о жизни простых людей, большинство из которых сельчане. Мне, поскольку я городской житель, интересно узнавать, как жили и живут в деревнях и в маленьких районных центрах. Об этом сейчас, к сожалению, пишут мало. Да и пишут в основном те, кто на селе почти не жил, домысливая и придумывая то, чего сами не испытали. Колесник же в своих рассказах обращает внимание читателя на многочисленные факты и детали быта: чем и как работают люди разных профессий, во что они одеты, чего хотят, о чём мечтают. Созданные им образы сельчан настолько достоверны, что многие, встречая автора на улице, удивляются: «Ты ведь это обо мне написал, но мы-то с тобой не настолько знакомы!»
В рассказах Александра Колесника можно найти и огрехи, однако его произведения отличает яркий народный язык и написаны они с душой и уважением к читателю. Для автора такие понятия, как доброта, честность, совесть, сострадание, долг — не пустой звук. О своей жизни он говорит кратко: «Живу в деревне среди уважаемых мною людей и занимаюсь любимым делом. Что ещё человеку нужно?»
Александру Колеснику удалось приобрести своё творческое, узнаваемое лицо — и это главное. Знакомство с этим человеком ещё раз убедило: в наше жёсткое и сверхпрагматичное время такие творческие личности, как Колесник, необходимы всем нам и нашему обществу в целом. Недаром его девиз: «Если обратились к тебе за помощью, значит, больше некому помочь. Не важно, враг это или друг. Самое главное — быть нужным людям». Александр Колесник — своего рода современный толстовец, напоминающий нам о том, что нужно пройти жизненный путь достойно, заботясь не только о себе, но и о тех, кто нас окружает, независимо от того, нравятся они тебе или нет.
Возмутитель спокойствия
Казалось бы, что делать жителю столицы, вышедшему на пенсию и определившемуся на жительство в родную деревню? Скорее всего, вести с соседями разговоры «за жизнь» на завалинке да потихоньку копаться в собственном огороде. Так поначалу и думал новоиспечённый пенсионер Николай Прокофьевич Скуратов. Но не случилось. Такая деятельность Скуратову не по нутру. И не потому, что он в прошлом инженер, занимавшийся в столичном Курчатовском институте около 12 лет конструированием и испытанием роботов разного назначения. И не потому, что дослужился до должности ведущего конструктора и считает занятие сельским хозяйством непрестижным. Главное, он привык ставить задачи и их решать, и эти задачи должны быть достаточно важными, чтобы ими заниматься. Скуратов каждые десять лет старался менять профессию и род деятельности, потому что для Николая Прокофьевича интереснее всего жить в творческом поиске.
Оказавшись в родных местах, бывший житель столицы разобрал своими руками обветшалый родительский дом и уложил родные камни в стены нового дома. Затем основательно увлёкся краеведением. Заодно освоил сложное и хлопотное дело — развёл пчёл и теперь регулярно собирает мёд. В деревне, да и в близлежащих населённых пунктах его знают как рачительного хозяина, у которого можно приобрести качественную медовую продукцию.
В жизни Николай Прокофьевич — человек неприхотливый. Деньги нужны ему разве что для издания книг, ведь делать это приходится исключительно за свой счёт. Ну, мало ли у кого какое увлечение. Однако благодаря своим статьям и книгам Скуратов стал возмутителем спокойствия не только в родном районе, но и далеко за пределами Липецкой области — и всё потому, что покусился на святая святых! В течение одиннадцати лет с упорством, достойным уважения, он доказывает россиянам, что знаменитая битва на поле Куликовом была на территории нынешней Липецкой области, а не там, где считается традиционно. Казалось бы, ну и что? Мало ли чудаков на свете? Кто-то уверен, что Земля плоская, — и ничего.
Всё это так, однако нужно знать Николая Прокофьевича! Он всё делает основательно. Прежде чем озвучить своё сенсационное утверждение, он перечитал огромное количество книг, изучил древние карты и рукописи, повествующие о знаменитом сражении. Тщательно штудируя всевозможные материалы, заметил в них массу нестыковок и неточностей. Возникло желание вникнуть в тему, найти ответ на вопрос: в чём же дело? Сказался привычный научный подход исследователя. Въедливый краевед стал сопоставлять, уточнять и проверять полученную информацию. И чем больше он этим занимался, тем более убеждался в собственной правоте.
Через три месяца после начала работы Скуратов нашёл площадку битвы в Данковском районе в селе Перехваль, подходящую по всем параметрам, указанным в летописях. Первая реакция на громкое заявление никому не известного правдоискателя, как и ожидалось, была отрицательной. Большинство краеведов и историков приняли доводы Скуратова в штыки. Посыпались обвинения в непрофессионализме, в передёргивании фактов. Провинциальному возмутителю спокойствия, словно малому ребенку, снисходительно выговаривали: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!»
Когда я несколько лет назад впервые узнал о теории Скуратова, улыбнулся, но разубеждать ниспровергателя прописных истин не стал. А почему бы и нет? Ведь достаточно слабым звеном официальной версии до сих пор является отсутствие на месте сражения массовых захоронений людей и животных. Даже для 10–15 тысяч погибших лошадей понадобились бы внушительные могильники. А куда исчезли фрагменты доспехов и оружия? Стандартно-привычные объяснения, что всё было собрано, потому что дорого стоило, что цена доспехов равнялась цене сорока коров, а тела русских воинов были вывезены и погребены, малоубедительны. А куда исчезли нательные кресты погибших христиан? Чтобы поддержать официальную версию, нынешние историки говорят, что местные крестьяне находили на месте сражения какие-то артефакты и отдавали помещикам. Те в своих усадьбах делали из принесённых вещей домашние музеи, а когда грянула революция, все эти музеи, как и сами усадьбы, были разгромлены. Но почему же среди радетелей родной старины не нашлось просвещённых людей, догадавшихся явить отчизне и миру уникальные находки?
Когда начинаешь задаваться подобными вопросами, узнаёшь много интересного. Например, что научными поисковыми работами на Куликовом поле специалисты начали заниматься лишь 37 лет назад! Результаты проведённых раскопок были неутешительными. Нашлось всего несколько десятков металлических фрагментов с неопределённой датировкой.
Но и это ещё не всё. Возникает множество других важных вопросов. Например, место и количество сражавшихся до сих пор являются предметом споров. Некоторые учёные считают, что летописные данные о численности сражавшихся с обеих сторон сильно преувеличены. К тому же в описании знаменитого сражения присутствуют элементы народных легенд и сказаний.
Исходя из этих рассуждений, я принял сторону Скуратова и решил: если он докажет свою теорию и найдёт захоронения воинов, то буду всемерно его поддерживать. Но так рассуждало явное меньшинство. Большинство же, как всегда, упорно отстаивало официальную версию. Так, например, один из коллег-литераторов вышел из нашей писательской организации лишь по той причине, что я поддержал версию Скуратова, которая, по мнению возмущённого коллеги, противоречит выводам советских историков.
Правда, нашлись и те, кто не стал отмахиваться от утверждений Скуратова. Появилось несколько публикаций в СМИ, авторы которых проявили интерес к выводам Николая Прокофьевича. Свою помощь ему предложили несколько местных краеведов. А когда его публикации стали появляться ещё и в интернете, количество сторонников неугомонного краеведа возросло. В совместных с единомышленниками обсуждениях Скуратов уточнял и корректировал собственные первоначальные выводы. Но в главном Николай Прокофьевич остался непреклонен: Куликовская битва происходила не в Тульской области, как считается, а у нас: на лебедянско-данковских территориях.
В 2017 году была напечатана документальная историческая монография Николая Скуратова «Каменный конь на Куликовом поле», в которой автор более тщательно подошёл к обоснованию своего утверждения. Кстати, это уже третье переработанное и дополненное издание. Чтобы оно появилось, Скуратов внёс в текст новые факты, заменил ошибочные предположения, учёл многие вопросы, поставленные читателями и коллегами. Все дополнения и уточнения вносились исследователем и в электронный вариант книги на сайте «Каменный конь», который посетило уже более двух миллионов человек, что говорит об интересе, проявляемом к поднятой Скуратовым теме — о реальном местонахождении знаменитого сражения.
В своей исторической монографии Николай Скуратов пишет: «Первому ратному полю России досталась самая грандиозная историческая мистификация. После Куликовской битвы (1380) Рязанскую Украину разорили Тохтамыш (1382) и Тамерлан (1385). Случилось так, что беженцы унесли славные исторические названия вверх по Дону и Мече, при этом дали некоторым местным объектам привычные знаковые имена, а Берёзовую реку (Каенсу, по-татарски) переименовали в Непрядву. Русское население вернулось в край старой Непрядвы через 200 лет, к ещё не забытой Могиле, а легендарные топонимы прижились и остались в Епифанском уезде и послужили ошибочным указателем места Куликова поля. Поле сражения у верхней Непрядвы окончательно назначил Николай I указом 1836 года. Большинство людей в России положились на непререкаемое мнение Священного Синода и волю Государя Императора, основанных на пересмотре летописных сведений. К 500-летнему юбилею битвы бороться с государственной версией стало бессмысленным. Народная память угасла».
Всем, кому интересна эта тема, я советую обратиться к книгам Николая Скуратова, где он подробно и аргументированно пытается доказать свою правоту. Я же хочу сказать о другом. Прав он или нет, решать не мне, но позиция Николая Прокофьевича вызывает уважение. Он пытается взглянуть на историю родного края непредвзято, стремится осмыслить и понять то, что открылось ему за время многолетних изысканий. Ему важно поделиться своим видением с другими людьми, для которых история родного края — не какая-то отвлечённая краеведческая дисциплина, а живое соприкосновение с окружающим миром.
После выхода нескольких книг, посвящённых Куликову полю, Николай Прокофьевич пригласил меня и моих липецких и лебедянских коллег-литераторов на обширную экскурсию по местам боевой славы предков. В течение дня он с неиссякаемым энтузиазмом рассказывал о знаменательном событии русской истории, произошедшем несколько веков назад, перевозил нас от одного места к другому, показывал, что и как происходило в ту далёкую пору. Делал он это с такой убеждённостью, что со стороны казалось, Скуратов сам был участником того сражения. Краевед показывал, где стояли лагерем русские и татары, где переходили вброд вражеские войска, в деталях повествовал, как шла битва, из-за какого леса выскакивала конница запасного полка. В этот момент для Николая Прокофьевича не существовало никаких авторитетов, сомневающихся в его версии. Все доводы в недоказанности утверждений отметались им самым активным образом. Скуратов был похож на стоящего перед костром Джордано Бруно, отрицающего любые компромиссы ради своего спасения. Проведённая экскурсия наглядно продемонстрировала несгибаемый характер Николая Прокофьевича — человека, твёрдо уверовавшего в правоту и нужность своего дела.
Когда мы расставались, я спросил Скуратова:
— Что вам необходимо сделать, чтобы окончательно рассеять сомнения скептиков?
Он без раздумья ответил:
— Добиться исследования братской могилы Куликовской битвы в селе Перехваль, которая там находится! Но чтобы это сделать, нужно специальное разрешение. Вот его-то нам никто не даёт. Если бы я был известным академиком, к моим словам отнеслись бы по-другому!
Когда Николай Прокофьевич вёз нас обратно в Липецк, он рассказал, откуда у него возник интерес к Куликову полю. Скуратов связывает это с определённым знаком, полученным им от Сергия Радонежского. И хотя Николай Прокофьевич не считает себя верующим, тем не менее называет этого святого самым великим патриотом Древней Руси, вдохновителем победы на Куликовом поле.
— Я и сам иногда удивляюсь, — говорил Скуратов, — почему эта тема так активно меня захватила. Когда пошли первые публикации и была напечатана первая книга, я стал анализировать, что происходит в мире, что со мной, почему так всё складывается. И тут я понял: вот мой путь! Видимо, неспроста не очень сложилась семейная жизнь и я вернулся в родные места и очутился в эпицентре этих действий. А раз это мой путь — значит, нужно достойно по нему идти и служить людям.
Такие люди, как Скуратов, ценны. Они являются вечными раздражителями в борьбе с косностью, мнимым всезнанием. Они освежают взгляд на давно устоявшиеся научные доктрины и истины, заставляют дополнительно изучать собственную историю, обращать взор к необычным фактам и легендам, которым мы порой не придаём должного значения.
Николай Прокофьевич, несомненно, стал бы на Западе местной знаменитостью, получил бы финансовую и информационную поддержку властей. Ведь нередко усилия таких энтузиастов, как он, дают толчок к дополнительному развитию гостиничного и туристического бизнеса, благодаря им появляются новые рабочие места.
Врождённая любознательность Скуратова помогает заниматься ему ещё одной темой — необычными валунами и каменными бабами, испокон веков находящимися на территориях Лебедянского и Данковского районов. Геологически это камни-песчаники, или валуны, или голыши, по-народному. Скуратов нашёл и обследовал уже около шестидесяти мест, привлекших его внимание «сказочными» камнями, информацией о которых он с удовольствием делится.
Своё фирменное краеведческое открытие Скуратов сделал в 2009 году. Июньским солнечным днём он фотографировал красочные пейзажи на берегу Красивой Мечи и спустился в овраг, где увидел необычные природные статуи-валуны, и так был ими поражён, что эпопея открытия этого языческого святилища растянулась у краеведа на десять лет.
— Даже будучи специалистом, не сразу можно разглядеть и расставить оригинальные фигуры по языческому пантеону, поскольку некоторые из них в том овраге присыпаны грунтом, — делится впечатлениями Николай Прокофьевич. — Куда и к кому податься мне, простому пенсионеру с инженерным образованием? Тем не менее я нашёл книгу «Мифы древних славян» с описанием языческих богов. Получив нужную информацию, тут же написал статью «Красный Великан». Я придумал название оврагу и поспешил предварительно дать имена каменным персонажам, которые со временем уточнил. Получилась яркая сказка. Её охотно напечатали «Лебедянские вести» и журнал «ЛГ: Итоги недели». По мере уточнений в пантеоне Красного буерака появились Конёк-Горбунок, Велес, Горыня и его сын Змей Горыныч, Колобок, Перун, а Красный Великан скоро превратился в Световида и стал отвечать за верхнюю полусферу среды обитания. С моего разрешения Световид возглавил высокое языческое собрание. Ой, кажется, я взял на себя роль жреца, никого не спросив? Ну и что? Других претендентов не было и нет!
Скуратов счастлив настоящим — его идеи восприняты людьми. Николай Прокофьевич с таким восторгом живописует найденные места и рассказывает об увиденных валунах, что создаётся впечатление, будто он сам когда-то в древние времена был одним из них.
Глядя на очередную россыпь многовековых камней-песчаников, Скуратов таинственно добавляет:
— С первого взгляда приходит мысль, что по лугу разбросаны недоеденные окаменевшие фрагменты тел животных. А кто тут пировал и терзал эти туши? Может, этот Леопард, застывший на постаменте в позе египетского сфинкса? Позади него обнялись два немощных старика и оцепенели — ужас написан у них на лицах! Правее расположился каменный алтарь для подношений, на верхней части которого имеется ложбинка, наполненная водой. Нетрудно догадаться, что древние люди поклонялись таким феноменам и складывали на камень свои дары. Возможно, ими могли быть даже суп или каша. Прилетали птицы, приходили звери, всё поедали — люди радовались. Они считали, духи предков забирают их дары.
Посмотреть на сказочные скуратовские камни приезжают не только жители района и области, но даже гости из Москвы и Санкт-Петербурга. Николай Прокофьевич старается не только провести увлекательную экскурсию, но и приобщить к своей вере. Так было и в тот раз, когда он показывал своё детище мне и моим коллегам. Мы посетили исторический Красный холм и ключевое место на берегу Красивой Мечи, известное из летописей Куликовского цикла под названием Чуров. Здесь, «между Чуровым и Михайловым», в устье Мечи три недели стоял царь Мамай. Про эти статуи рассказано в легенде, повествующей о потоплении татарского войска: «Здесь многих бегущих побили, а иные в реке утонули, а те, которые переплыли на другой берег Мечи, от ужаса окаменели».
Когда мы подошли к валунам в Красном буераке, наш экскурсовод начал разыгрывать театральное действо. Он поднял руки и торжественно объявил:
— Я, последний языческий жрец, привёл вас в Красный буерак и разрешаю вам сюда вход. — Призывая следовать за собой, Скуратов добавил: — Прежде всего, это наша русская живописная природа, украшенная ожерельем чудесных легендарных сказочных валунов, вызывающих бурный восторг у нас, как и у наших древних предков.
Николай Прокофьевич показал на россыпь огромных валунов и начал знакомить литераторов с каждым каменным персонажем. Конечно, на языческого жреца Скуратов был мало похож: светлая рубашка, тёмные джинсы, на голове спортивная кепка, на груди фотоаппарат. И в очередной раз, как и на Куликовом поле, он рассказывал нам с таким жаром и убедительностью, что оставалось только удивляться, как этот, что называется, технарь до мозга костей может легко и органично перевоплощаться в сказочника или в экскурсовода-жреца.
Разглядывая валуны, я видел в них другие, не такие, как у Скуратова, персонажи. Но это не главное. Главное, что Николаю Прокофьевичу удаётся привлечь внимание к таким вещам, о которых даже не задумываешься. Кроме того, глядя на не по годам стройного энтузиаста, невольно заражаешься его оптимизмом и энергией.
Узнав, что Скуратов ведёт раскопки каменных статуй в святилище Красного буерака, я обратился к Николаю Прокофьевичу с предложением:
— Давайте соберём ваших сторонников и попробуем откопать исполинские камни. Может быть, то, что сокрыто внизу, раскроет нам важные тайны?
— Это было бы здорово, — согласился Скуратов, — а то я не все кустарники ещё спилил, да и копать одному тяжело. Мне самому интересно знать, как они будут выглядеть. Тем более что я хочу дописать книгу на тему мифологии — «Полёт Жар-птицы».
— А о чём будет эта книга? О ваших камнях?
— По своей сути «Полёт Жар-птицы» — это глава под названием «Каменная сказка» из моей книги «Древняя мифология Красного холма». Эта глава может стать полноценной книгой, где я опишу каменные статуи двух языческих святилищ, персонажи которых в абсолютной степени соответствуют описаниям в древних славянских мифах.
Глаза Скуратова заблестели, он увлечённо стал рассказывать о своей новой работе:
— Персонажей — около десятка. Они в разные исторические периоды носили разные имена и выполняли разные функции. Все они прослеживаются вплоть до нашего времени, в котором органично «влились» в Православие. У меня есть красочные фотографии этих статуй природного происхождения. Это Световид, Перун, Змей Горыныч, Конёк-Горбунок, Каменный Конь, Колобок, Велес, Горыня, Лунница, Полная Чаша, Макошь — Золотая Баба — Параскева Пятница. Без моего подробного описания понять вам эту тему будет трудно. Так что ждите новую книгу!
Возвращаясь домой, я думал об этом неординарном человеке. Что им движет? Он мог бы спокойно жить в своей деревне, наслаждаться тишиной и природой. Но его, как сокола, тянет в небесную высь, откуда он стремится своим острым взором отыскать в зарослях неведомые курганы, святилища. Он готов удивляться и удивлять других. Судя по его словам, у него множество планов. И когда он всё успевает? Мало того, что занимается садоводством, огородничеством, выращивает даже арбузы и дыни, разводит пчёл, так стал ещё краеведом — проводит экскурсии, пишет книги, увлекается фотографией!
Несмотря на возраст, Николай Прокофьевич полон сил. К тому же он ведёт здоровый образ жизни — каждую зиму, например, совершает лыжные 60-километровые марафоны. Скуратов хочет доказать окружающим, что возможности человека-созидателя весьма и весьма обширны, — и это придаёт ему силы и даёт в полной мере ощущать красоту и радость жизни.
Бороться и не сдаваться
Наружность часто бывает обманчива. Один человек выглядит серьёзным начальником, а на деле — дутый пузырь. На другого смотришь — и взглядом вроде зацепиться не за что, а он оказывается интересной личностью. Третий — краснобай, но слова делом не подкрепляет. Вот и приходится вникать в сущность человека, дабы распознать, каков же он на самом деле.
Рассказ о члене Союза российских писателей, авторе нескольких поэтических сборников Павле Владимировиче Кузовлеве я начну с девиза, которым он с детства руководствуется в жизни: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»
Павел Владимирович и сегодня продолжает идти своим путём, несмотря на многочисленные шишки, которые ему приходится из-за этого набивать:
Жить как все я вовсе не умею.
Там, где надо промолчать, — скажу,
Там, где надо говорить, — немею,
Там, где надо взять, я положу.
С поэтом Павлом Кузовлевым я познакомился шесть лет назад. Встретились мы в одной из липецких библиотек, куда он приехал из районного центра Лев Толстой для презентации своей детской книги стихов. После мероприятия неизвестный для меня поэт пригласил отметить важное для каждого литератора событие. Наряду с традиционной ёмкостью он выставил на стол банки с грибами, огурцами, зеленью и прочей снедью.
— Угощайтесь, дорогие коллеги! Всё выращено и собрано собственноручно,— не без гордости обратился автор к присутствующим, предлагая отведать привезённые им дары.
Через два года я пригласил Павла Кузовлева поехать в Москву в составе делегации липецких писателей, и тут познакомился с ним поближе. Оказалось, что радушие было отличительной чертой поэта. Он и в столицу привёз свои фирменные грибочки и огурчики, которые весьма кстати пришлись к столу во время «литературных посиделок» в Переделкино.
Общаясь с Кузовлевым, я сразу же отметил его деликатное отношение к коллегам. Как правило, литераторы дают оценку творчеству своих собратьев по перу, не стесняясь в выражениях. Павел Владимирович, хорошо знающий русскую литературу и внимательно следящий за развитием современных поэтических тенденций и направлений, старался выражаться точно, по существу, не увлекаясь словоблудием. Зато всегда оживлялся, когда речь заходила о более насущных, жизненных вопросах. Увлечённо рассказывал всевозможные истории из собственной жизни, вызывающие неподдельный интерес у собеседников. Так, постепенно, через совместные поездки, я открывал для себя этого человека, с которым впоследствии сдружился.
В очередной раз Кузовлев открылся мне с новой стороны в поездке по Калининградской области, где липчане проводили акцию «Общая память — общая гордость. Липецк — Калининград». То, что Павел Владимирович — настоящий патриот, чувствовалось сразу. Без устали расхваливая родной Лев Толстой, он приглашал всех в гости и обещал познакомить с родными местами.
Здесь и звёзды ярче, солнышко теплей.
В мире нет прекрасней станции моей!
А народ здесь ласковый, а народ простой.
Жду я вас на станции нашей — Лев-Толстой!
И это были не просто слова. Благодаря Кузовлеву я с коллегами неоднократно приезжал в Лев Толстой, хотя до нашего знакомства мне там бывать не приходилось. И когда мы оказались в самой западной области нашей страны, Павел Владимирович стал полпредом своего района. Он без устали рассказывал калининградским коллегам о том чудесном месте, в котором живёт:
Как легко здесь дышится, как поёт душа!
Вишня подвенечная очень хороша,
И росинка ранняя, радуга в заре...
Этой милой станции нет дороже мне!
Кузовлев щедро раздавал калининградцам привезённые книги, буклеты и сувениры, рассказывающие о его родных местах. Когда же мы увидели в калининградском Музее янтаря портрет Льва Толстого, созданный из разноцветных кусочков смолы, Павел Владимирович захотел его сфотографировать, но музейные смотрители заартачились:
— Фотографировать экспонаты запрещено!
— Вы поймите, — взывал он к совести музейщиков, — я живу в посёлке, который так и называется: Лев Толстой. Знаете, как будут рады мои земляки, увидев такое чудесное изображение?
Видя, что уговоры не действуют, Кузовлев сначала вроде бы согласился с ними и отошёл, но вскоре вернулся и всё-таки запечатлел янтарный портрет великого писателя.
В первый день нашей поездки, возвращаясь из Гурьевска в Калининград, я поинтересовался у своих коллег:
— Друзья, каковы ваши впечатления от увиденного?
— Мне приятно, что Калининградская область теперь наша Россия, что здесь живут гостеприимные люди, но всё-таки чувствуется, что земля не наша — дух другой! — воскликнул Павел Владимирович.
Его мнение поддержали остальные члены делегации.
— Столько столетий здесь была Восточная Пруссия, и чтобы она полноценно превратилась в Россию, потребуется ещё несколько десятилетий упорного труда, — подытожил свою мысль Кузовлев.
Горизонты в дымке синей,
Необъятные края.
Это всё — моя Россия,
Это — Родина моя!
Родина для Павла Владимировича — это не только просторы с бесчисленными полями и перелесками, с разнотравьем и пеньем птиц или крещенскими морозами и обильными снегами. Это яркие воспоминания детства и юности, воплощённые в образах близких ему людей: родителей, братьев и сестёр, любимой девушки и школьных учителей.
По мнению поэта, нельзя быть настоящим патриотом, если не любишь и не уважаешь свою семью, своё родное село. Лучшим местом на свете для поэта является его родное Кузовлево, где он родился и где провёл юность, куда регулярно приезжает навестить близких ему людей.
Ах, Кузовлево, Кузовлево — вольные края,
С тобой навеки связаны судьба и жизнь моя!
Однако Кузовлев — не местечковый патриот, для которого главное — откуда ты родом. Для Павла Владимировича важнее, кто ты, какова твоя душа. Если для Кузовлева в литературе авторитетами являются единицы: Толстой, Булгаков и Пушкин, то в обыденной жизни их гораздо больше. Это порядочные люди, люди долга — те, кто честен, бескорыстен и добр. Без этого, по мнению Павла Владимировича, жизнь превращается в дешёвый спектакль, в котором не хочется принимать участия. Поэт с детства болезненно переживал всякую несправедливость, старался отстаивать правду, как бы тяжело ему ни приходилось. Правдолюбство до сих пор приносит Кузовлеву одни неприятности, но таков уж Павел Владимирович — по-другому он не представляет своего жизненного пути.
Что такое счастье? Кто мне скажет умно?
Нет ответа общего. Каждому — своё!
Самые достойные люди, те, на кого поэт равняется, — это отец-фронтовик, с честью прошедший все круги военного ада, это его мама, достойно воспитавшая десятерых детей, его братья, сёстры и друзья. Он не может и не хочет предавать их, воспитавших в нём чувство достоинства и справедливости.
Павел Кузовлев не любит лгунов, двуличных, высокомерных и злых. Их он выставляет в своих произведениях на всеобщее обозрение: доводит литературные образы до гротеска, создаёт едкую литературную пародию на происходящее. Делает это довольно жёстко, но справедливо, без предвзятости к конкретным личностям. Несмотря на то, что автор не указывает реальных имён и фамилий, его прототипы всегда узнают себя и, не совладав с эмоциями, начинают по привычке писать на «очернителя» пасквили и анонимки. Со стороны это выглядит весьма комично, хотя Кузовлеву порой не до смеха. Ему часто приходится держать удар от «униженных и оскорблённых», нейтрализовывать их мелкие уколы и большие подлости. Однако Кузовлев себе не изменяет — продолжает выводить подлецов на чистую воду. И чем больше они ему вредят, тем больше он о них пишет. Его огорчает лишь одно: в таком противостоянии теряется время на создание любимых лирических стихов и песен. Остаётся удивляться, как при всём при этом Павлу Владимировичу удаётся сохранять мир в душе и писать лирические стихи:
Цветенье — миг! Его прекрасней нет!
Бушуют в зелени сиреневые бури,
И пишет май волшебный свой сонет,
Купаясь белым кружевом в лазури!
Душа его поёт и отдыхает, когда он, забыв о неприятностях, растворяется в творчестве, в восхищении от красоты окружающей природы:
На чёрном фоне вспаханной земли
Горят рябины гроздья алые.
Не гасят их холодные дожди,
Не ранят их морозы ранние.
В душе поэта стихи о природе и любви рождаются легко и непрестанно. Кузовлев — прирожденный лирик. Многие его стихотворения настолько мелодичны, что музыканты с удовольствием создают на их основе песни. На его стихи написано более тридцати песен разными композиторами. Среди них заслуженный артист России Вячеслав Мельник, лауреаты международных песенных фестивалей композитор Анатолий Астахов, Леонид Юсупов, Валерий Обухов и другие.
У берёз с позолотою косы,
Пахнет яблоком лунная ночь.
Я тону в твоём омуте, осень,
И никто мне не сможет помочь!
***
Бабье лето. Рябиновый пламень.
Блещет золотом сказочный лес.
Паутинки, летящие в дали.
Бездна синих прозрачных небес.
В этом жёлто-оранжевом море
Твоё имя шепчу, как в бреду.
Я в твои золотые ладони
Бабьим летом листком упаду.
Но поэту сохранять душевное равновесие помогает не только красота природы. Есть в творчестве Кузовлева особая тема — тема памяти о воинах, отстоявших нашу землю в годы Великой Отечественной войны и спасших мир от фашизма. Фронтовики для Кузовлева — это люди, на которых нужно равняться. Они заслужили уважение. Их подвиги не должны быть забыты. Для Кузовлева Великая Отечественная война — это в первую очередь святая память об отце, который, вернувшись домой, наслаждался мирной жизнью недолго: в тридцать восемь лет умер от полученных ран. Это память и о воевавших родственниках, односельчанах, обо всех погибших и замученных, безвинно убиенных. Кузовлев искренне убеждён, что память о тех, кто ковал победу, россияне должны пронести через поколения и сохранить на века.
Никто не забыт! Повторяю!
И это не просто слова.
Ничто не забыто! Я знаю,
Вас помнят народ и страна!
***
Память вечная всем,
Той войною распятым
И сгоревшим в огне,
Без вины виноватым!
Кто о жизни просил
И молил безутешно
В лагерях Саласпилс,
Бухенвальд и Освенцим,
Тем, кому не забыть
Вкус блокадного хлеба…
Нас нельзя победить!
Нашей будет Победа!
И сожжённый Рейхстаг —
Знамя красное в небо,
И поверженный враг —
Это наша Победа!
Кузовлев убеждён, что люди нашей страны смогли победить в ужасной войне не только потому, что проявляли массовый героизм, но и благодаря непоколебимой вере, что их дело правое, а значит, победа будет за ними несмотря ни на что. Вера помогает идти по жизни и самому Кузовлеву. Он чувствует, как она врачует духовные и телесные раны, помогает раскрыть смысл человеческого существования.
Поэта Павла Кузовлева невозможно полностью оценить без его духовных произведений, которым он уделяет большое место в своём творчестве:
Но вот светлеет путь
С Надеждою и Верой.
С него нельзя свернуть —
Он мне ниспослан небом!
Спаси и сохрани
От боли, и страданий,
И от глухой тоски,
И от большой печали!
***
Много славных праздников на Руси Великой
Кануло в забвение в суете мирской,
Только не померкли золотые лики
На иконе в храме Троицы Святой!
Вера позволяет Кузовлеву посмотреть на себя со стороны, правдиво оценить свои достижения и промахи. Он осознаёт, что вспыльчивость — не самый лучший аргумент в спорах. Павел Владимирович стремится относиться к происходящему не только как поэт, но и как верующий человек. Он чистосердечно в этом признаётся в своих стихах, потому что, покаявшись, чувствует очищение, прилив новых сил.
К деревенской старинной церквушке
Есть с дороги крутой поворот.
Я впервые раскрыл свою душу,
Став с поклоном у Светлых ворот.
Я пришёл сюда с солнышком ранним
Поклониться иконам святым
За грехи и за жизнь безотрадную,
Я пришел, чтоб прощенья просить!
Утоли ты мои все печали
И водою святой окропи,
Укажи мне дорогу к Началу,
Веру в Бога во мне укрепи!
Однажды я поинтересовался у Павла Владимировича, какое стихотворение он хотел бы ещё написать. Услышал в ответ: «То, которое мне бы понравилось».
Видимо, это стихотворение действительно ещё не написано. В правдивости поэта я не сомневаюсь. Однако то, что он уже написал, подарило читателям много прекрасных мгновений и заставило задуматься о важных вещах.
В произведениях Кузовлева красной нитью проходит мысль, что окружающий мир прекрасен и что каждый человек по-своему уникален, хотя в обыденной жизни это не всегда заметно. Именно поэтому Павел Владимирович упрямо верит в лучшее, продолжая идти своим путём.
Какой бы ни казалась жизнь,
Всегда стремиться надо к цели,
Перед судьбой не падать ниц,
Не становиться на колени!
