1. Расскажите, как Вы пришли к занятиям литературным творчеством. Какими были первые опыты?
Сложно назвать какую-либо одну причину, скорее, это была последовательная цепь событий. Может быть, всё началось с того, что в деревенскую школу, где все учителя были в возрасте, пришло сразу трое выпускников Харьковского университета — две сестры и муж одной из них. Он стал вести математические дисциплины, одна из сестер — биологию, другая — русский язык и литературу. В тринадцать лет легко поддаться очарованию красивой двадцатидвухлетней женщины…
А может, это случилось годом позже, когда в нашей сельской библиотеке для меня «закончились» книги про войну и фантастика. В конце знойного летнего дня я стоял перед высокими стеллажами и мучительно смотрел на стройные тома классиков. Что выбрать? Школьная программа и так надоела, библиотекарь торопила — рабочий день заканчивался… И тут вижу — Бунин. Кто такой? Не знаю. Надо почитать. В собрании сочинений девять томов вишнево-бордового цвета… Взял наугад седьмой том — и не пожалел. Это было мое последнее деревенское лето в статусе школьника. Такого лета, пропитанного ощущением приближающейся свободы, лета, когда я был предоставлен только себе и увлечен только чтением, больше не было в моей жизни.
Окончив восемь классов, я уехал учиться в Харьков. Еще через год написал роман «Голубой город». Он до сих пор лежит в ящике письменного стола. Трогательная, искренняя вещь семнадцатилетнего юноши…
Ответ на вопрос «как стать писателем?» я нашел во время службы в армии: решил посвятить себя журналистике. Во-первых, потому что Бунин тоже начинал работать в газете, а во-вторых, это была та сфера, где можно было познать жизнь и одновременно научиться писать. Я поступил на филфак Харьковского госуниверситета и пошел работать в СМИ. Далее по жизни заполнил «матрицу»: газеты, телевидение, радио, республиканское издательство — от корреспондента районной газеты до директора телерадиоиздательской компании.
Так что писать и публиковаться мне пришлось всю жизнь. Литературные же занятия стали чем-то очень личным и сокровенным, недоступным для постороннего глаза. К своим рассказам отношусь очень ревниво. Кажется, как только их опубликую, то не смогу в них уже ничего исправить — ни слова. А хочется, чтобы они, как собственные дети, были идеальными — ну, вы понимаете, о чем я. Все тешкаюсь с ними, нянчу… Но, кажется, они уже выросли, пора выпускать детей в люди…
2. Кого Вы можете назвать своими литературными учителями?
По хронологии: Тургенев, Бунин, Булгаков…
3. В каких жанрах Вы пробовали себя?
Рассказы, эссе. Правда, первым жанром, как я уже сказал, был роман, но это не считается.
4. Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?
Как ни странно, мои литературные интересы заключаются в том, чтобы помогать другим литераторам находить себя. Надеюсь, это не звучит высокопарно. Я люблю Литературу настолько, что радуюсь как ребенок, когда встречаюсь с классно написанной вещью. А если она к тому же не опубликована, ощущаю себя Колумбом! Я прочел «Мастера и Маргариту» в 33 года, а еще через год стал издавать первую в Харькове частную литературную газету «Мастер». Представляете, 1992 год, развал по всей стране, дефицит всего и повсюду, а я бредил литературной газетой… В 1998 году банковский кризис погубил мое любимое издание. Но в 2010-м я создал литературно-художественный журнал, который выпускаю с единомышленниками до сих пор. И по-прежнему после новых встреч с талантливыми вещами душа отправляется в эйфористический полет…
5. Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?
С годами человек не становится более радикальным. Если, конечно, не брать в расчет фанатиков-террористов, диктаторов и им подобных. Во-первых, потому что все с годами становятся мудрее, а во-вторых, потому что мудрость не любит дилетантов. Школьная программа — очень сложный проект, который должен быть живым организмом, а не машиной, пусть даже идеально отлаженной. Принципы, заложенные в систему советского школьного образования, на мой взгляд, плохо отреформированы. Их следует привести в соответствие с сегодняшним днем.
Что же касается литературы, то здесь, на мой взгляд, еще более спорная ситуация. Каждое поколение читает своих современников, поэтому учить их на литературных вкусах отцов или дедов — зачем тратить время? С другой стороны, сегодня писатели, как мне кажется, стали слугами государственной машины, а не народа, как же можно включать в школьную программу априори политизированное/пропагандистское произведение? Не знаю. Может, нужно установить своего рода ценз, как в случае с авторскими правами — если и через 75 лет автор заслуживает включения в школьную программу, то можно и включать. Не знаю…
6. Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами радикальным образом?
В юности, молодости и далее, лет до сорока пяти, я много читал — как многие мои сверстники. Всю русскую литературу XIX века, советскую — до 90-х годов, зарубежную — в основном классиков. Потом переключился на научную литературу, публицистику и остановился, в конце концов, на исторической тематике. Современную художественную литературу читаю только в силу производственной необходимости. Перечитывать прочитанное, менять отношение — некогда и ни к чему. Я живу будущим, планами, модернизируюсь сам и то же делаю со своим окружением…
7. Каковы Ваши предпочтения в кино, музыке, живописи?
Знаете, лет до 40–45 я был типичным среднестатистическим обывателем. Типичный homo soveticus. Так что моя корзина интеллигента «кино-музыка-живопись» совершенно типична для многих: Тарковский, Захаров, Михалков с актерами в их фильмах, Высоцкий, Гребенщиков, Розенбаум, ДДТ, Макаревич, художники Возрождения и начала эпохи модерна… После пятидесяти стал экономить время и досуг сервировал более строго — образно говоря, более глобальными вещами, что ли… Смотрю только знаковые или трендовые фильмы (как правило, США, Великобритании, реже Франции). Слушаю классический или ранний джаз. Живописи в последние десять лет стало в моей жизни много больше, так как место работы обязывает. Если отвечать на заданный вопрос лаконично, то это — искусство без фальши и назиданий. Искусство — обращение к воспоминаниям. Искусство — ассоциации… Где-то так.
8. Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?
Литература всегда была частью моей жизни. Это и не хобби, потому что я слишком уважаю литературу, чтобы заниматься ею как хобби — время от времени или графомански. И не «дело всей жизни», даже не понимаю до конца, как это выражение применимо к литературе. Я никогда не жил и уже не буду жить на доходы от литературного труда, так что… Знаете, это как вероисповедание. Когда у человека спрашивают — какого ты вероисповедания, он отвечает: христианин, католик, или еще как-то — даже если не ходит в храм и не знает сути веры. Так и в этом случае: литература — это мой храм.
9. Что Вы считаете непременным условием настоящего творчества?
Каждому человеку творчество дает то, чего не хватает в повседневной жизни. Мы живем как роботы у конвейера, и творчество для каждого — это эксклюзивная индивидуальная медитация. Творчество — суть природы человека. Ведь Бог со-творил человека по образу и подобию, значит, наделил его способностью творить. Я — за то, чтобы все люди на Земле занимались творчеством: прикладным, художественным, интеллектуальным… Но против того, чтобы мне навязывали чье-то творчество как образец для подражания, как идеал для восхищения. Впрочем, время подобного подхода, кажется, проходит. По мере высвобождения человека от рутинного труда (и труда вообще) творчество станет повсеместным и ежедневным. Так что навязывать будет всё сложнее, просто подражателей самих по себе навырастает «как травы». Настоящее же творчество, о котором вы спрашиваете — это умение художника прочувствовать нерв времени и художественно-обобщенно передать его так, чтобы общество — без критиков, рейтингов, премий и прочей шелухи — сказало: «О!»
10. Что кажется Вам неприемлемым в художественном творчестве?
Угодничество, фальшь, желание прославиться, самолюбование, уничижение других…
11. Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным, или о котором никто не знает.
В 17 лет я придумал себе псевдоним (стеснялся публиковаться под настоящей фамилией) — БЕСТТ — Бунин, Есенин, Тургенев, Толстой. К счастью, под этим псевдонимом ничего не опубликовал. К счастью — потому что лет через десять в мою жизнь вошел Булгаков и образовалась своего рода «конкуренция» за первое место в этой аббревиатуре. С тех пор осталось два безоговорочных учителя на букву «Б». У них я учился (и до сих пор учусь) мастерству словосложения, погружению в контекст героя, умению представлять читателю образы героев и многому другому.
Выстраивание своего генеалогического древа позволило мне выявить удивительные факты. Оказывается, мои предки жили по соседству с Буниными и Булгаковыми! Когда я узнал об этом, у меня чуть сердце не остановилось. Дело в том, что села Петровское и Веревкино были заселены в середине XVIII века однодворцами, в их числе были и однофамильцы моих любимых писателей. В каких родственных отношениях эти однодворцы состояли с гениями русской литературы и состояли ли вообще — не знаю, мне достаточно было факта соседства.
А общежитие, в котором я жил во время учебы в техникуме в Харькове, находилось по соседству с домом, в котором жил Бунин, когда гостил у брата Юлия… В общем, как говорят, Харьков — большая деревня. И если ты живешь литературой, то однажды может оказаться, к примеру, что ты сидишь в сквере на той же скамейке, что и Есенин 80 лет назад…
12. Каким Вам видится идеальный литературный критик?
Лучший искусствовед — сам художник. Лучший литературный критик — поэт или прозаик.
13. Каким Вам видится будущее русской литературы?
Частично я уже ответил на этот вопрос. Литературы будет много и литераторов будет много. Вот скажите, в XIX веке много было писателей? Да, много. А лидеров общественного мнения? Тех, например, кто шел против системы? Пальцев двух рук хватит на весь век. Таких людей и не должно быть много.
У русской литературы будущее появится, когда союзы писателей исчезнут вообще или как минимум перестанут служить и прислуживать.
14. Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?
Любить не себя в литературе, а литературу в себе. Фанатейте от богатства русского языка, от его бесконечной иносказательности. Будьте консерваторами в филологии, пусть обыватели либеральничают. Искусство Древней Греции вечно потому, что оно — о человеке.
15. Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?
Литературное чудо не случается каждый день! Читать и ждать, читать и верить — и чудо случится: вы снова и снова встретитесь с настоящей Литературой!
