Кто убил Маяковского?
(Новое, переработанное издание)
(окончание. Начало в №5/2020)
Лилия Брик и Владимир Маяковский. Послушный Щен на цепочке
Маяковский счастлив — может быть, впервые в жизни. Он влюблен, и это чувство совершенно иное, не похожее на то, что случалось прежде. Оно лучится множеством оттенков — нежностью, заботой, преданностью, доверием, наслаждением от повседневного общения. Скоро, очень скоро, они с Таней будут вместе. Теперь уже навсегда. А пока перед ним ворох задуманных и незавершенных дел. В первую очередь, надо закончить новую пьесу — «Баня». В письме Татьяне от 15 мая он рассказывает о своих планах и, как итог, в конце : «Тоскую по тебе небывало. Люблю тебя всегда и всю…»
В то же время В.В. по-родственному заботится о Людмиле, младшей сестре Тани, и о ее матери. Он организует для них поездку в Крым на отдых. Хлопочет о выездной визе для Люды. Та пишет в Париж, что Маяковский относится к ней, как к «сестре жены». Энергия бурлит в нём. Хорошо знавший его В. Шкловский писал: «Он хотел жить и держался за жизнь». И, конечно, он делился будоражащим ожиданием новой поездки в Париж со своей бриковской семьей. Посуду Лиля больше не била — жалко, фарфор все-таки. Но смотрела на строптивого «семьянина» всё более и более косо.
В поисках меры воздействия, Брики решили применить испытанный прием — попробовать клин клином вышибить. 13 мая они вместе со знакомыми и друзьями отправились на бега и пригласили туда же молодую актрису Художественного театра Веронику Полонскую. Высокая, красивая, с отличной фигурой, она впечатляла. Правда, Нора, как все ее звали, была замужем за актером того же театра Михаилом Яншиным, но в данной ситуации это как раз было плюсом. Уловка сработала. Маяковский тут же предложил Норе отвезти ее к Валентину Катаеву, где вся компания собиралась провести вечер.
На групповом снимке 1924 г. слева направо Б. Пастернак, В. Маяковский и другие. (Крайняя справа — Лиля Брик, позади нее С. Эйзенштейн)
Лиха беда — начало. У В.В. все такие знакомства завязывались легко и быстро приводили к желаемому результату. Не был исключением и этот случай. У Норы с мужем отношения не ладились, однако жила она с его родителями, и связь со знаменитым поэтом старалась не афишировать. Хотя практически ежедневно бывала у него на Лубянке, в комнате-лодочке. Летом 1929 года Маяковский ездил по Крыму с лекциями и чтением стихов и там тоже встречался с Норой. Позже, в воспоминаниях, она призналась, что в эти месяцы была бы счастлива, если бы он предложил ей быть вместе насовсем. Но он даже намеков никаких не делал насчет «дальнейшей формы» их отношений.
Почему? Ничего загадочного тут нет. Летом 1929-го Вероника Полонская была для Владимира Маяковского женщиной на время, как не раз бывало и раньше. А женщиной навсегда, конечно же, оставалась Татьяна Яковлева. Он пишет ей 12 июля: «Дальше октября (назначенного нами) мне совсем никак без тебя не представляется».
16 июля — следующее письмо, опять заверения в любви и доводы, почему она должна выйти за него замуж и вернуться в СССР: «У нас сейчас лучше чем когда нибудь такого размаха общей работищи не знала никакая история. Радуюсь как огромному подарку тому что я впряжен в это напряжение.
Таник! Ты способнейшая девушка. Стань инженером. Ты право можешь. Не траться целиком на шляпья. Прости за несвойственную мне педагогику. Но так бы этого хотелось! Танька инженерица где нибудь на Алтае! Давай, а?» (Сохранены орфография и пунктуация оригинала. С.К.)
Маяковский стремится убедить Татьяну, что ей будет хорошо в Советской России, и он готов ради нее хоть на край света, даже уехать с ней, инженерицей, на Алтай. Подальше от Лилиных уз.
Нет сомнений, что Эльза считала своим долгом ввести Тане в уши имя Вероники Полонской. Но Тата не реагировала на ее козни — она ждала Владимира и верила ему. «С большой радостью жду его приезда осенью. Здесь нет людей его масштаба», — писала она матери.
Для Маяковского Татьяна была бы спасением. Еще до встречи с ней у него мелькнула было мысль о женитьбе на Наташе Брюханенко, но, как я уже говорил, Лиля сразу же загасила огонь. А Володичка всё сильнее хотел разрушить надоевшую ему бриковскую систему отношений и стать свободным человеком. Единственный выход из создавшегося положения он видел в создании собственной, нормальной семьи. Странно, но пытаясь всячески воспрепятствовать этому, Лиличка фактически применяла к своему верному Щену политику кнута, а не пряника, крайне редко бросая ему косточку доброжелательности. А удары бывали резкими и оставляли шрамы на душе. Не только в 29-м, но и гораздо раньше.
Например, такая история. Маяковский впервые поехал за границу в 1922-м, как я уже упоминал, вместе с Осипом и Лилей. Берлин тех лет — средоточие русских эмигрантов. В.В. выступал перед ними с чтением своих стихов. Его очень хорошо принимали, чего нельзя сказать о его спутнице — она даже боялась показаться на его выступлениях, поскольку многие осевшие в Берлине россияне видели в ней даму из высоких большевистских кругов. Среди интересных событий надо отметить встречу Маяковского с Сергеем Дягилевым (белоэмигрантом, как позже написала в воспоминаниях Лиля), который устроил ему недельную поездку в Париж.
Лилия и Владимир
А потом, в Москве, В.В. вышел на публику — дважды в Большом зале Политехнического музея выступил с лекциями. Первый вечер посвятил Берлину, второй — Парижу. Народу собралось видимо-невидимо, в основном, молодежь. В зале стояли в проходах и сидели на эстраде. У входа — конная милиция. Слушали, затаив дыхание, и бешено аплодировали. На первом вечере Лиле тоже пришлось тесниться на эстраде. Но в отличие от остальных зрителей, она была в гневе: Маяковский рассказывает «с чужих слов»! Она не могла простить Володе Берлина — он нашел там в гостинице какого-то русского, и они засели за покер. В итоге не выполнили полностью программу посещения достопримечательностей, которую наметила Лиля.
Вообще-то, всё было бы тихо и мирно, если бы эмигранты приветствовали музу поэта и если бы он тогда пригласил ее, заядлую картежницу, на тот же покер. Но он о ней и не подумал. И теперь она ему мстила.
Конечно, Маяковский успел повидать в немецкой столице немало, о чём-то читал или слышал, поэтому мог ярко, занимательно рассказать даже о том, что не видел собственными глазами. Но Лиля не могла успокоиться. Она «стала прерывать его обидными, но, казалось мне, справедливыми замечаниями» (из ее воспоминаний, очень мягкая формулировка). Короче, она выкрикивала, а «Маяковский испуганно на меня косился» (невозможно поверить, что испуганно, он никогда не терялся на эстраде). Возмущенные зрители пытались ее урезонить, но она продолжала скандалить и кончила тем, что сняла с ноги туфельку и запустила ею в Маяковского. После перерыва организаторы не пустили ее больше в зал.
Но это еще не всё. Дома Лиля устроила Владимиру разнос. Он принял упреки молча и даже повинился. А жестокосердая муза решила, что надо отдохнуть от своего почитателя. Она заявила, что им надо расстаться на два месяца. Ему не будет позволено видеть ее и приходить домой, в Водопьяный переулок, где они тогда жили. У него есть «лодочка» на Лубянке, пусть там и обитает. Владимир условия «затвора» принял. Было 28 декабря, срок наказания истекал 28 февраля. А пока чувствительный и ранимый поэт был лишен даже нормальной встречи Нового Года.
В вынужденном уединении он, отверженный, мучается, и ему ничего не остается, как начать писать. Про любимую. Про свои мучения. Вообще про любовь. Он так и назвал получившуюся в итоге поэму — «Про это». Он наполнил ее личным, очень личным — своими переживаниями. Ввел в текст главных героев — себя и ее. Дал точные указания места, где происходят события. И все-таки нередко отстранялся от конкретных ссылок, стремясь выйти на широкий поэтический простор.
Иногда вечером он приближался к запрещенному объекту в Водопьяном переулке. Слышал через дверь веселый шум голосов в квартире. Лиля вела вольную жизнь в свое удовольствие, брала уроки танцев, была поглощена новым романом. Эльзе признавалась, что устала от Володи.
Может возникнуть естественный вопрос: почему Маяковский безропотно принял условия ссылки? Неужели он, успешный и знаменитый, не мог поднять свой мощный голос, повернуться и уйти? Ответ неоднозначен: и мог — и не мог. Всё очень непросто складывалось в его жизни.
За месяц до 28 февраля, окончания срока заточения, ВВ стал вести своеобразный дневник в виде писем к Лиле. Они полны признаний — что соскучился, что хочет видеть ее. И в то же время, в последней записи от 27 февраля, стараясь быть очень мягким, он раскрывает себя внутренне. Это попытка протеста, попытка уйти из-под непрерывного пресса:
Главные черты моего характера две:
1)Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?)
2)Ненависть ко всякому принуждению. <…>
Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу, <a> , по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т.д. <…> Надо только не устанавливать для меня никаких внешне заметных правил.
Дневник этот он Лиле не показал. А 28 февраля, по ее предложению, они вдвоем поехали в Ленинград. Она явилась на вокзал за несколько минут до отхода поезда. Они увиделись впервые за два месяца, и сразу же, в вагонном коридоре, Владимир стал читать Лиле свою новую поэму.
А мы вернемся к поставленному ранее вопросу: почему? Попробуем выделить самые существенные моменты в поведении ВВ и его отношениях с членами «семьи».
Маяковский очень боялся одиночества. Родная семья не могла быть для него домом — с сестрами он не ладил (по свидетельству его друга, Н. Асеева), ни они, ни его мать не воспринимали его творчество. В то же время у Бриков всё дышало семейным уютом, и его уважали и ценили, считая гением. Здесь можно было вести высокие беседы об искусстве, сюда не стыдно было пригласить друзей. И все разговоры сводились к главной для него теме, к тому, во что он свято верил: культура прошлого — никому не нужное старьё, а на смену ей должно прийти единственно правильное искусство — футуризм, воспевающий производство и новый, коммунистический быт.
Ярым защитником таких взглядов стал и Осип. Он поддерживал объединения, которые создавал Маяковский со своими единомышленниками — ЛЕФ (Левый фронт искусств), затем Новый ЛЕФ, РЕФ — все они собирались в бриковской квартире, здесь заседали их штабы, и Осип играл в обсуждениях далеко не последнюю скрипку. Он писал программные статьи, в которых подкреплял верность футуристических взглядов ссылками на марксистские источники. Грамотный был товарищ. Бывший адвокат из семьи предприимчивого дельца, он после 1917-го сориентировался быстро и в 1920-м вступил в ЧК. Правда, через четыре года его оттуда уволили, но далеко не рядовые чекисты стали частыми гостями в его доме.
Осип Максимович был важен для пролетарского поэта и по другой причине. Маяковский не был силен в грамматике и значительно уступал своему «односемейцу» в широте кругозора. Юрий Карабчиевский в своей очень интересной (хотя и во многом спорной) книге «Воскресение Маяковского» отмечает, что с 1916 года Осип расставлял все знаки препинания и вообще правил новые вещи ВВ, проходя с ним весь путь — от первого обсуждения идеи до последней редактуры и сдачи в печать. Поэт пользовался эрудицией Брика — фактами и цитатами, которые тот ему подбрасывал.
Как это ни странно, Маяковский книг не читал, полагая, что от чтения никакого проку нет. Гостей его кабинета-«лодочки» на Лубянке удивляло отсутствие книг. На вопрос о наличии библиотеки он отвечал, что она у него «общая с Бриком». Так что в определенном смысле «семья» служила для поэта и защитой, и поставщиком фимиама, и ширмой. А хозяйка играла роль музы.
Лиля привлекала Владимира олицетворением чувственного женского начала. В его богатом сексуальном опыте она стояла особняком. Еще в мае 1916 года он посвятил ей стихотворение «Лиличка! Вместо письма», которое начиналось строфой:
Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
А заканчивались стихи так:
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
Каким-то неясным образом Лиля Брик рифмовалась с восприятием мира Маяковским. Он писал о любви, и это было одновременно и выражением чувства, и неким символом, поднимавшимся над любовью, заряжавшим его творческой энергией. Во всяком случае, что касается чувств, то близкий друг ВВ, поэт-футурист и авиатор Василий Каменский, категорически утверждал: любовь быстро кончилась. Маяковскому, однако, приятно было общество Лили, и, хотя они уже не были близки, в нём порою бурлила ревность. Оснований для этого было более чем достаточно.
Свое кредо его муза выражала с обескураживающим откровением: «Лучше всего знакомиться в постели». Хорошо знавшая ее актриса и режиссер А. Азарх-Грановская заметила в воспоминаниях: «…у нее было, вероятно, очень обостренное половое любопытство». Любила ли она Владимира? Да. Как принадлежащую ей вещь. Она неоднократно заявляла, что как мужчина, Володя ее не волнует. Но он был великим поэтом, и Лиля прилагала все усилия, чтобы оставаться его единственной владелицей, держать его на привязи.
Очевидно, убедившись в его искренности и честности, в его верности данному слову, она выстроила тактику подогрева их отношений. Она играла в доверие, в письмах к нему обращалась тепло — то Володичка, то Щен, то Волосит — с обязательным «целую». А когда он уезжал за границу, нагружала поручениями — что купить его дорогой музе. Он должен был исполнить, вернуться и доложить. Вот несколько примеров из перечня 1928 года. Платья шерстяные из самой мягкой материи, «одно очень элегантное, эксцентричное из креп-жоржета на чехле. Хорошо бы цветастое, пестрое. Лучше бы с длинным рукавом, но можно и голое». Чулки разные, тонкие, не слишком светлые. Бусы, перчатки, сумку, духи. Вязаный костюм № 44 темно-синий (не через голову). К нему шерстяной шарф на шею и джемпер, носить с галстуком. Дамские рейтузы, теплые и тонкие — и многое другое, которое Лиля внесла в записную книжку Маяковского. Ну и, конечно, автомобильчик.
Владимир Владимирович с собакой, 1925
Преисполненный чувства ответственности, Володичка старался подзаработать и выполнить заказ полностью. Для него это означало — угодить Лиле и внести свой вклад в общий дом. Так что он был связан с «семьей» многими узами. Каменский считал, что для ВВ, страстного игрока, имел значение и второй план — существование втроем он мог рассматривать как своего рода игру. Возможно, в этом тоже есть доля истины.
И еще два факта — из будущего, подтверждающие распределение ролей и особенности взаимоотношений.
Осип Брик умрет в 1945-м, и Лиля скажет: «Когда умер Володя — умер он, а когда умер Ося, умерла я». (Что не помешало ей прожить счастливо еще тридцать три года).
А Андрей Вознесенский вспоминал: «Уже в старости Лиля Брик потрясла меня таким признанием: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…» Она казалась мне монстром…»
Если бы Андрей Андреевич знал историю этой «семьи», он бы не поражался, а сразу понял, что его собеседница лепит очередную легенду. Во-первых, когда Маяковский попал к Брикам, те уже давно не занимались любовью друг с другом. Во-вторых, запереть кого-либо на кухне было никак нельзя, потому что во всем мире кухонные двери не запираются снаружи — за ненадобностью. Так что нет сомнений: Лиля эту сценку сочинила. И цель очевидна — представить себя повелительницей поэта, а его — ее жалким рабом.
Можно предположить, что имелась еще одна причина, почему Маяковский так держался за Бриков. Ездить за рубеж он любил, и никогда у него не было проблем с визой на выезд. В то время как почти все, даже выдающиеся мастера культуры, о загранице даже мечтать не могли. Я уже говорил о связях Осипа. Но вот в 90-х писатель Валентин Скорятин нашел в архиве удостоверение сотрудника ГПУ (бывш. ЧК) за № 15073. Выписано оно было на имя Лили Юрьевны Брик.
И тут мы подошли к важной черте. Маяковский, который обещал в октябре 1929-го быть в Париже, чтобы забрать Татьяну, который до этого 9 раз беспрепятственно выезжал из СССР, столкнулся с невозможностью получить выездную визу.
Нет конкретных доказательств, что дорогу ему перекрыли Брики. Но есть свидетельства того, как они всеми силами старались побудить ВВ самому отказаться от поездки. А поскольку это не удалось…
***
Документ № 2
Информация
Предсмертное письмо Маяковского в декабре 1991 года передали для графологической экспертизы в лабораторию судебно-почерковедческих экспертиз Всероссийского НИИ судебных экспертиз Минюста РФ (ныне — Федеральный центр судебных экспертиз МЮ РФ). Следовало установить, исполнено ли указанное письмо Маяковским В.В. или иным лицом.
Исследование провели заведующий НИИ судебно-почерковедческих экспертиз кандидат юридических наук Ю.Н. Погибко и старший научный сотрудник этой же лаборатории кандидат юридических наук Р.Х. Панова. Вот сделанные экспертами «Выводы»: «Рукописный текст предсмертного письма от имени Маяковского В.В., начинающийся словами «Всем. В том что умираю не вините никого…», и оканчивающийся словами «…Остальное получите с Гр.В.М.», датированный 12.04.30 г., — выполнен самим Маяковским Владимиром Владимировичем.
Этот текст выполнен Маяковским В.В. под влиянием каких-то факторов, «сбивающих» его привычный процесс письма, в числе которых наиболее вероятным является необычное психофизиологическое состояние, связанное с волнением». Но написано письмо не в день самоубийства, а раньше: «Непосредственно перед самоубийством признаки необычности были бы выражены более ярко». Письмо, по мнению экспертов, действительно было написано 12 апреля, как и датировал его поэт.
Документ № 3
“Новая газета”, № 68 от 16 сентября 2002 года. Статья: “Маяковский. Тайна смерти: точка над i поставлена”. Автор — Александр Маслов, профессор судебной медицины, судмедэксперт
Из статьи
Важнейшим вещественным доказательством в деле о гибели поэта являлась его рубашка. Все годы ее держала у себя Лиля Брик, а в 50-х годах передала эту реликвию в музей Маяковского, о чём имеется запись в “Книге поступлений”. Там она хранится в коробке в специальной упаковке. В середине 2002 года ее извлекли для проведения экспертизы.
В исследовании участвовала группа научных сотрудников Федерального центра судебных экспертиз Минюста РФ, включавшая специалиста в области следов выстрела и, в том числе, автора статьи. Первым делом надо было установить, что это нужная рубашка — то есть именно та, которую Маяковский купил в Париже и в которой был во время выстрела.
На фотографиях тела Маяковского, сделанных на месте происшествия, хорошо различимы рисунок ткани, фактура рубашки, форма и локализация пятна крови, самого огнестрельного повреждения. Эти фотографии были увеличены. Эксперты сфотографировали представленную рубашку в том же ракурсе и с тем же увеличением и провели фотосовмещение. Все детали совпали.
Было установлено, что произведен один выстрел. Следующий момент — расстояние. Если бы выяснилось, что выстрел сделан с дальней дистанции, значит, кто-то стрелял в поэта…
Итог напряженной и кропотливой работы — “Заключение”. В нём, в частности, говорится: «1. Повреждение на рубашке В.В. Маяковского является входным огнестрельным, образованным при выстреле с дистанции «боковой упор» в направлении спереди назад и несколько справа налево почти в горизонтальной плоскости.
-
Судя по особенностям повреждения, было применено короткоствольное оружие (например, пистолет) и был использован маломощный патрон.
Небольшие размеры пропитанного кровью участка, расположенного вокруг входного огнестрельного повреждения, свидетельствуют об образовании его вследствие одномоментного выброса крови из раны, а отсутствие вертикальных потеков крови указывает на то, что сразу после получения ранения В.В. Маяковский находился в горизонтальном положении, лежа на спине».
Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».
Обнаружение следов выстрела в боковой упор, отсутствие следов борьбы и самообороны характерны для выстрела, произведенного собственной рукой.
Документ № 4
Из информации проф. А. Маслова
Президентский архив передал из следственного дела в музей Маяковского вещественные доказательства самоубийства: пистолет “браунинг”, пулю и гильзу. Директор музея С.Е. Стрижнева обратилась в Центр судмедэкспертиз с просьбой провести исследование этих предметов.
Дело в том, что в протоколе осмотра места происшествия сразу же, 14 апреля, записано: “Промежду ног трупа лежит револьвер системы “Маузер” калибр 7, 65 № 312045”. Те, кто побывал в те часы в комнате на Лубянке, видели маузер. Например, В. Катанян писал, что увидел лежавший на полу маузер “взведенный <…> это значит, что последний патрон расстрелян, иными словами, восьмизарядный пистолет был приготовлен для одного выстрела.”
С другой стороны, браунинг за Маяковским числился, а маузер — нет. Загадка…
Эксперты занялись браунингом и установили: “В результате проведенного исследования был выявлен комплекс признаков, свидетельствующих о том, что из оружия, представленного на экспертизу… выстрелы не производились”. В свою очередь, изучив пулю, эксперт записал: «Установленные данные свидетельствуют о том, что представленная пуля является частью 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г.»
Что же получается?! Нонсенс какой-то. Браунинг новый, из него вообще не стреляли, а пуля от него. Но — далее эксперт выяснил, что исследуемая пуля всё же была выстрелена из пистолета «Маузер» модели 1914 г. Ведь калибр одинаковый! Эксперты провели экспериментальную стрельбу из маузера пятью 7,65 мм патронами браунинга… Результаты проведенного исследования позволяют сделать категорический вывод о том, что представленная на экспертизу пуля 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 года была выстрелена… из пистолета «Маузер» модели 1914 г. калибра 7,65 мм». Гильза оказалась оттуда же.
Значит, оружие подменили. Но кто и зачем? Удалось узнать, что за пару недель до трагедии известный чекист Агранов (будущий заместитель Ягоды) подарил Маяковскому этот маузер. Скорее всего, он и подменил — побоялся обвинений.
***
Таким образом, все подозрения, и в целом версия Документа №1, опровергнуты, равно как и другие ( продолжающиеся!) слухи о постороннем убийце. Маяковский застрелился сам.
Остается ответить на очень непростой вопрос: почему он это сделал?
***
Владимир Маяковский. В западне
Из дневника Лили: 28 августа у нее и Осипа состоялся «с Володей разговор о том, что его в Париже подменили». Интересная трактовка — ясно, что семья напугана самостоятельностью до сих пор послушного мальчика. Очевидно, хотели оторвать ВВ от Татьяны и полностью переключить на Нору, которая опасности не представляла. Ничего не вышло. На следующий день Маяковский телеграфирует Тате: «Очень затосковал пиши больше чаще целую всегда люблю твой вол».
Сцена из «Клопа» в постановке В. В.Мейерхольда, 1929
Вторая половина 29-го года обрушилась на ВВ серией непредвиденных потрясений. Еще недавно он был безмятежно счастлив — правофланговый революционной литературной армии. Его ценили и уважали. Теперь же приходилось отбиваться от РАППа, который называл его не иначе, как «попутчиком». Термин скользкий, от него недалеко и до «врага». Понятно, рапповцы хотели считаться самыми «правильными», чтобы командовать, громить и миловать. Но он не догадывался, что за их нападками скрывалась еще и зависть. Простой пример.
Маяковский только что написал яркие, ударные стихи о советском паспорте, «сдают паспорта, и я сдаю свою пурпурную книжицу». Но это ведь как посмотреть на эту книжицу. Сколько граждан СССР могли разделить с ним гордость за заграничный паспорт? Выехать за рубеж было практически невозможно. Разрешение давали только самым надежным и трижды проверенным. А миллионы не имели даже обыкновенных внутренних паспортов — их введут лишь в 1932-м. Как же не завидовать разъезжающему по франциям и америкам поэту и не обвинять его в том, что он — не пролетарский? Члены РАППа покупали себе одежду «нигде кроме, как в Моссельпроме». А не в парижских элитных магазинах.
Еще недавно автор «Письма Татьяне Яковлевой» твердо знал, что у него есть любимая женщина, и он привезет ее в Москву. Он вступил в жилищный кооператив и стал вносить деньги на две квартиры — одну для себя, другую — для Бриков. Несмотря на прочные нити, связывавшие его с «семьей», он был в ней одинок. Один против двоих. Впервые он решил построить собственное гнездо.
В минувшем году на вопрос Наташи Брюханенко, почему он на ней не женится, ВВ ответил: моя главная женщина — Лиля. Хочешь быть на вторых ролях? Нет, сказала она. А теперь, в 1929-м, в разговоре с Наташей он заявил: если не увижу Татьяну — застрелюсь.
Мир перестал быть цельным и предсказуемым. Вроде все забыли, что лучшие поэмы, прославляющие Октябрь и новую жизнь — «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!» — написал он, Владимир Маяковский. И что же? Он отправляет письма в Париж, а они таинственным образом пропадают. Татьяна шлет ему телеграмму и получает ее обратно — «за отсутствием адресата». Его нервы напряжены до предела. Лилия Юрьевна сообщает всем своим знакомым, что Володя стал просто несносен.
ВВ никогда не капитулировал перед нападками. Ему не в чём каяться. И он решает устроить персональную выставку: «20 лет работы». Пусть все увидят — попутчик он или настоящий строитель нового общества. Задумано многое, но дела движутся крайне медленно — помощников почти нет. 5 октября он пишет очередное письмо Татьяне. Он всё еще надеется на встречу.
А 11 октября в квартире в Гендриковом переулке происходит любопытное событие. Как обычно, за столом Маяковский, друзья-завсегдатаи. И вдруг домработница приносит письмо от Эльзы. Лиля его при всех вскрывает и начинает читать вслух. Сначала — какие-то мелкие новости. А потом сообщение: Яковлева, в которую Володя по инерции еще влюблен, выходит замуж за какого-то виконта, венчается с ним в церкви в белом платье с флердоранжем, и только не надо говорить об этом Володе, чтобы он не устроил скандала.
Лиля читала долго, обстоятельно, и у нас, глядящих на эту картину через толщу лет, сразу создается впечатление, что разыгрывался специально поставленный спектакль. Цель его — добить Маяковского, фраза за фразой, удар за ударом. И если присмотреться к фактам, станет ясно, что так оно и было.
Переписка Эльзы и Лили носила интимный характер, никогда и никому — ни до, ни после — Лиля не читала вслух писем своей сестры. Они не были предназначены для постороннего уха. Это во-первых.
Вл. Маяковский, конец 20-х
Во-вторых, в 1968 году сестры согласовывали свои воспоминания, чтобы в них не было разнобоя во взглядах на обстоятельства ухода поэта из жизни. И Эльза просит Лилю напомнить ей содержание почему-то пропавшего ее письма из Парижа в Москву в начале октября 1929 года. В ответ Лиля Брик подробно пересказывает, как читали за столом присланное ею письмо, про виконта и подвенечное платье и так далее — то есть то, о чём вроде бы писала ей Эльза. Но у писательницы Эльзы Триоле (Брик) была прекрасная память. Она создала романы о своем детстве и молодых годах, где всё выписано с мельчайшими деталями. И она никогда не забыла бы своего письма — разумеется, если бы писала его сама. С высокой степенью вероятности можно предположить, что сочинила этот текст с описанием свадебного платья невесты сама Лиля. Затем отправила его сестре, чтобы та переписала его своим почерком — вроде, от себя — и прислала его назад, в Москву. После чего и прочитала его вслух. Эта версия правдоподобна еще и потому, что а) слишком хорошо помнила Лиля текст через 40 лет; б) 11 октября 1929 года никакой свадьбы еще и в помине не было, а состоялась она лишь 23 декабря, через два с половиной месяца; и, наконец, в) решилась бы Лиля Брик вдруг распечатать и прочитать посторонним только что полученное письмо, не зная, что там написано?
Ответ на последний вопрос очевиден. Вывод из этого спектакля тоже напрашивается сам собой: женщине, которую называют бессменной музой Владимира Маяковского, были абсолютно безразличны и его чувства, и его душевное равновесие. Она решала свою задачу — оторвать Володю от Яковлевой. И решала ее жестоко и коварно, не останавливаясь перед подтасовкой и намерено унижая поэта.
Татьяна в Париже тоже была в нелегком положении. Поклонников у нее хватало. Один из них, племянник знаменитого русского ученого И. Мечникова, нравился ей больше других. Но, конечно, всех затмевал Маяковский. Она впервые встретила мужчину такого мощного интеллекта и душевной щедрости. Такого бурного в проявлении чувств — и одновременно нежного. Увлеченного и непримиримого. Вне всяких сомнений, он мог бы стать мужчиной ее жизни, и он сам очень хочет этого. Им было хорошо вместе те недолгих два месяца.
Его притяжение действовало так сильно, что, казалось, еще немного — и она не устоит и поддастся его уговорам уехать с ним. Но что могло ее ждать в Советском Союзе? Даже если Владимир будет там поэтом номер один? Вернуться туда, откуда сбежала нищей и больной? Расстаться с парижскими родными и друзьями? Да и мама тревожилась, советовала не возвращаться.
Вероника Полонская
Чем-то надо было жертвовать. Или свободой, ради которой вытащил ее сюда дядя Саша, или — любовью. Дни шли, наступил долгожданный октябрь. Переписка с Москвой неожиданно нарушилась. Скорее всего, стряслось что-то серьезное, и ВВ уже не приедет. В том, что Полонская здесь ни при чём, она была уверена, хотя Эльза, утверждая обратное, ей все уши прожужжала. А тут как раз в Париже появился виконт дю Плесси. Давний знакомый, очаровательный малый. К тому же — авиатор и начинающий дипломат. И с места в карьер сделал ей предложение. Татьяна подумала-подумала и сказала «Да», отрезав себе тем самым все пути к отступлению. В принципе, ей было всё равно, за кого выходить замуж — она не любила ни одного из своих поклонников. Но ее выбор пал на дю Плесси, потому что он имел титул. Спустя много лет она скажет, что этот шаг был бегством от Маяковского.
Спектакль, устроенный Лилей 11 октября, подкосил поэта. Он перечеркнул всё, что поддерживало его последний год. Будущее потускнело, стало неопределенным. Как жить дальше? Единственный шанс — временная передышка. В голове билась одна мысль: Татьяна не могла сделать такой решительный поворот в своей жизни всерьез. Может, всё еще образуется. Надо переждать. Если раньше он уходил от разговоров о возможном браке с Норой, то теперь делает поворот на 180 градусов. Немедленно жениться на Норе! Чтобы иметь свой угол. Не возвращаться же в семью, где ему теперь уже совсем неуютно. А там посмотрим.
Он требует от Норы действий — развестись с мужем, переехать к нему и стать его женой. Даже театр бросить, если он мешает. Полонской и хотелось бы решиться, но нет у нее полной уверенности в ВВ. Женское чутьё подсказывает: он не искренен с ней до конца. К тому же она знает о его непостоянстве. А театр — это ее жизнь, вот как раз сейчас ей роль хорошую дали. Уйти со сцены — значит потерять себя. Хотя она любит Володю и близка с ним.
30 декабря друзья Маяковского устраивают в Гендриковом переулке юбилейный вечер — отмечают 20-летие его творческого пути. Поздравления и розыгрыши, куплеты и подарки. Мрачный вид юбиляра никак не гармонирует с сияющим, цветущим лицом Лили. Она вся захвачена своим новым увлечением — высокопоставленным киргизским деятелем в тюбетейке, которого привела на эту вечеринку. К рассвету веселье и танцы затихают, а ВВ сидит одиноко за столом и пьет вино.
Новый, 1930-й год приносит мало радостей. В феврале Маяковский, наконец, монтирует свою выставку — работает сам, помогают только Наташа и Нора. Приглашает на открытие всех своих знакомых, коллег, литературных начальников и высшее политическое руководство. Но ждет их напрасно — никто не появился. На величественную, известную всей стране фигуру пролетарского поэта надвигается холодная тень опалы.
16 марта проваливается постановка «Бани» в Москве, в театре Мейерхольда. До этого такая же участь постигла ленинградский спектакль.
Из вапповских оценок: пьесы Маяковского написаны не с классовых позиций. (ВАПП — Всесоюзная ассоциация пролетарских писателей.)
Из рецензии: отношение Маяковского к советской действительности издевательское.
Восславивший советскую власть и получивший от нее по шее поэт — внешне — продолжает жить в обычном напряженном ритме. Он объявляет о новой поэме, «Во весь голос», вступление к которой уже написано. Задумывает «Комедию с самоубийством» и договаривается о ее постановке в Художественном театре. Выступает перед аудиторией.
14 апреля 1930 года рано утром он заезжает за Вероникой Полонской и привозит ее к себе, на Лубянку, в «лодочку». Просит не уходить, остаться. Но она спешит на репетицию. Покинув комнату, она делает несколько быстрых шагов — и слышит за своей спиной выстрел.
Владимир Маяковский. Уход
Вероника бросилась назад, задержавшись на секунду от страха перед дверью. Маяковский лежал на спине, на розовой рубашке — небольшое красное пятно. Он еще дышал, но уже начиналась агония. Подоспевший одним из первых Яков Агранов делал снимки. Вскоре сердце — отзывчивое, звучавшее то колоколом, то колокольчиком, измученное сердце великого поэта — перестало биться. Было 10 часов 17 минут утра. Яков (Яня) Агранов, один из самых деятельных чекистов, считался другом «семьи», часто бывал у Бриков. Именно он подарил ВВ маузер. В его барабан рукой погибшего был заложен только один патрон, оказавшийся роковым. Почти по Чехову — если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем акте оно должно выстрелить. Маяковский был талантливым драматургом. Он не подвел Чехова.
Весть о самоубийстве мгновенно разнеслась по Москве. В тот же день она стала новостью номер один на страницах всех газет. Тело перевезли в Гендриков переулок. Борис Пастернак: «В передней и столовой стояли и сидели в шапках и без шапок. Он лежал дальше, в своем кабинете… У порога, прижав голову к притолоке, плакал Асеев. В глубине у окна, втянув голову в плечи, трясся мелкой дрожью беззвучно рыдавший Кирсанов…» 17 апреля состоялись кремация и похороны при огромном стечении народа. Повсюду обсуждались возможные причины трагедии, а также предсмертная записка ВВ. Вот ее полный текст.
«Всем
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля — люби меня.
Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят —
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский
12/IV — 30
Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно — ничего не поделаешь.
Привет.
Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться.
В.М.
В столе у меня 2000 руб. — внесите в налог. Остальное получите с Гиза.
В.М.»
Посмертная записка В. Маяковского
Записка была написана за два дня до выстрела. Нашлись критики, которые посчитали ее «мелкой»: поэт уходит из жизни, а пишет о каких-то деньгах, о спорах. Трудно с этим согласиться. Текст этот — подтверждение высочайшего чувства долга. Можно было, конечно, обронить пару высокопарных фраз, рассчитанных на «вечность» или, наоборот, уйти по-английски — разбирайтесь сами, как хотите, всё равно меня уже при этом не будет. Но Маяковский чувствует ответственность за близких, за тех, кто остается.
Записка вызвала много вопросов и комментариев. Например: почему в качестве члена его семьи упомянута Вероника Полонская? Дескать, подставил замужнюю женщину. Однако нашелся достойный ответ: Маяковский хотел оградить Нору от обвинений в причастности к его смерти и одновременно помочь ей материально. Что же касается их связи, то о ней и так все знали. На мой взгляд, — разумное и точное объяснение.
Почти все отмечали — и отмечают, — что «Лиля — люби меня» доказывает: Маяковский продолжал любить Лилю Брик. Попробуем показать обратное — напрашивающийся, казалось бы, вывод абсолютно неверен.
Никакой любви между ними уже давно не было. Она его вообще никогда не любила, и мы имели возможность убедиться в этом не раз. Если бы ВВ хотел подтвердить свою любовь, он бы так и написал: «Ухожу, но люблю тебя, Лиля». Но ведь у него совсем наоборот: люби меня! То есть он прекрасно знал — не любит. Тогда к чему эта фраза? Ларчик просто открывается. Маяковский, конечно же, хотел, чтобы его имя, его произведения остались в людской памяти. И лучше всех позаботиться об этом могла все-таки Лиля Брик. Она хорошо разбиралась в его творческом наследии, в том, что им создано, отличалась хваткой и имела уйму полезных знакомств.
Поэтому свой архив поэт оставлял Брикам. Но он четко сознавал: беречь и ценить написанное надо с любовью к автору. Отсюда вышеупомянутая фраза, которую можно истолковать и так: забудем о том, что было, но после моего ухода люби меня.
Не всё ясно с четверостишием в записке. Его нашли в черновиках, оказалось, оно написано раньше, наверное, за 5-6 месяцев. Логично предположить, что последние две строчки первоначально адресовались Лиле — тогда там было так: «с тобой мы в расчете». А в финальной записке прозвучало: «Я с жизнью в расчете» — и те же строчки приобрели уже общее звучание, относясь вообще ко всем бедам, болям и обидам.
Что же касается «любовной лодки», то, понятно, ни в начальном, ни в конечном вариантах тайный адресат поэта — не Лиля Брик. Хотя многие до сих пор верят: это — про нее. Но о такой быт, в котором она жила, не разбиваются, в нём купаются. Так что речь здесь о другой женщине. В 29-30-х годах не существовало лодки, в которой сидели бы рядком Лиля и Володя. Впрочем, Лиля всегда гребла под себя. В самое тяжелое время для члена их семьи, для их кормильца, истерзанного нервными потрясениями, к которым и они с Осей приложили руку, в марте 1930-го, чета Бриков покидает Москву и уезжает в гости в Лондон, к Лилиной маме. Повидаться. Себя показать. По Европе прокатиться.
Когда прозвучал выстрел, они были далеко. Но успели приехать 16 апреля, накануне похорон. И сразу после них Лиля добралась до архивов. Несколько дней из трубы дома № 3 по Лубянскому проезду шел дым, как при избрании Папы Римского: в квартире № 12, в камине комнаты-лодочки бывшая муза поэта жгла хранившиеся у него письма.
Как?! — может воскликнуть читатель. — Это же кощунство — сжигать документы! Свидетельства жизни великого человека, факты его биографии!
Маяковский словно предвидел это и просил любить его. Но Лиля Брик в первую очередь любила Лилю Брик. Ей не нужны были конкурентки и такие записи, где на ее ореол великой спутницы поэта ложилась даже легкая тень. Так были уничтожены все письма Татьяны Яковлевой. Выяснилось это гораздо позже. А тогда Лиля обнаружила еще дневник ВВ, о котором ничего не слышала — Маяковский вел его, в частности, во время «затвора», в начале 1923-го. Она им завладела, и мы не знаем его содержания до сих пор. Какие-то фрагменты она опубликовала, на остальное, как и на часть своих собственных дневников, наложила запрет на публикацию.
Вернемся, однако, к записке. Кого имел в виду Маяковский, введя образ лодки, и почему она разбилась о быт? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим разные версии самоубийства поэта. Главная, общепринятая, — на него обрушилось столько бед одновременно, что он их не выдержал. Всё вместе привело к срыву и трагическому финалу.
Безусловно, так оно и было. После всенародного признания и поэтических удач целая связка негативных обстоятельств не могла не ранить. Но всё же было что-то главное, решающее, послужившее толчком, то, без чего он посчитал невозможным жить. Могли ли неудачи стать причиной самоубийства?
На ВВ нападали практически на протяжении всей его творческой жизни. Сначала — как на футуриста: его оскорбляли, не обходилось без скандалов. И потом нередко бывали столкновения со слушателями — он отражал атаки и всегда был готов к поединку. Случалась критика — и жесточайшая, со стороны не только литературных оппонентов, но и недавних друзей. Далеко не все вожди воспринимали стиль его письма и поэтический образ мышления. Он научился и защищаться, и спорить, и, если приходилось особенно туго, лавировать. Даже в прощальной записке он пишет о готовности к бою с Ермиловым. Так что нежданно свалившаяся на Маяковского серия неудач никак не могла побудить его к уходу из жизни. Сложившаяся ситуация не представлялась в этом отношении такой критической, что из нее «выходов нет», как сказано в записке Тем более, что уже были написаны новые вещи.
Но если причина не в этом, остается одно — любовь. С тремя женщинами связано имя Маяковского на исходе 20-х годов. О первой из них мы говорили уже достаточно. Если невнимание к нему Лили его еще огорчает, то источником вдохновения она для него больше не является — ни как для мужчины, ни как для поэта. Вторую часто называют главной виновницей, подтолкнувшей ВВ к роковому шагу — она не ответила на его любовь. Ну, во-первых, ответила — ежедневно бывала у него. Но другой вопрос: было ли на что отвечать? Вот фрагмент письма давнего и верного друга Маяковского, Василия Каменского, о причинах его смерти: «Полонская особой роли не играла. За эту зиму (мы постоянно встречались) Володя был одинок, как никогда и нигде не находил себе места. Нервничал до крайности, метался, пил».
Похороны В.В. Маяковского
В том же письме — Любови Николаевне, матери Татьяны Яковлевой, — есть такие строки: «Одно ясно — Таня несомненно явилась одним из слагаемых общей суммы назревшей трагедии. Это мне было известно от Володи: он долго не хотел верить в ее замужество».
Итак, Татьяна Яковлева…
Вспомним — Маяковский говорил Наташе Брюханенко: если не увижу Таню — застрелюсь… Что случилось в 29-30-м годах? Отчего резко покачнулась любовная лодка — и разбилась о быт?
Произошло многое. В первую очередь, в стране. То, что вдребезги разрушило все планы ВВ и кардинально изменило состояние дел.
Начнем с того, что летом 1929-го вышел указ, по которому так называемых невозвращенцев ждало суровое наказание, вплоть до смертной казни (если они попадут в руки властей — например, вернутся). Татьяна, как известно, уехала лечиться и осталась во Франции, то есть попадала под действие указа. Она-то верила во всемогущество своего любимого, а вот он сам далеко не был убежден, что сумеет уберечь ее от опасности. Сомнения усиливались еще и оттого, что пропажа писем явно говорила о слежке.
Совсем недавно ВВ хвастался в письме Тане, что в СССР разворачиваются большие дела. Но в том же 1929-м провалились хлебозаготовки. Повысились цены. Сталин отменил НЭП, который с 1921 года разрешал частное предпринимательство.
Известный советский критик Бенедикт Сарнов, размышляя о причинах самоубийства Маяковского, вспоминает, какое неожиданное мнение высказал по этому поводу его знакомый, художник С.Я. Адливанкин. «Много еще будут об этом гадать, спорить, — задумчиво сказал он. — Полная правда, наверно, выяснится не скоро. Но одно мне ясно. Только тот, кто жил в то время, может понять, каким шоком было для всех нас то, что случилось с нашей жизнью в самый разгар его самоубийства. Представьте, магазины ломятся от товаров. Швейцарский сыр, икра, балык, розовая свежайшая ветчина, фрукты, Абрау-Дюрсо и прочее… И вдруг вы входите в магазин, а кругом — пустые прилавки. На всех полках только один-единственный продукт: «Бычьи семенники». Маяковский, знаете ли, был очень чувствителен к таким вещам».
Сарнов посчитал это объяснение мелким, обывательским и сделал свой вывод — с которым невозможно согласиться и к которому мы еще вернемся.
Но давайте посмотрим на происшедшее глазами Маяковского. Он собирается привести из Парижа Татьяну, которая уже привыкла к независимой, комфортной жизни. Прекрасная еда, красивая одежда, шикарная квартира, интересный круг друзей и знакомых. Что может предложить ей знаменитый пролетарский поэт? У него — комнатушка-клетушка в 6 кв. м. Правда, есть еще комнатенка в принадлежащей ему квартире в Гендриковом переулке, однако там живут Брики и чувствуют себя хозяевами. Совсем недавно он срочно внес деньги на кооператив, но его еще не построили.
Итак, жить негде. В продуктовых магазинах пустые полки. Удобную и нарядную одежду для Лили он и раньше не покупал в Москве, а возил из Парижа. Таня не без основания считает, что заслуживает хорошей жизни и не намерена от нее отказываться. Кстати, а какой работой будет она заниматься в советской столице? Придумывать шляпки для дам?
ВВ отлично понимает: он не посмеет позвать Татьяну в такой быт. При НЭПе можно было купить всё — были бы деньги. А теперь… Он-то сам пережил бы какие угодно потрясения, не раз приходилось бывать в сложных ситуациях. Но — он уже повидал Запад. И чувствовал бы себя неполноценным, недостойным мужчиной, низвергнув любимую женщину в пролетарский ад с бычьими семенниками.
Вернемся к Б. Сарнову. Высказывание художника натолкнуло критика на мысль, что под влиянием происходивших в СССР социальных изменений Маяковский прозрел, и у него изменилось мировоззрение. Что и привело к трагедии. При всём уважении к Сарнову… Понимаю: ему очень хотелось, чтобы гениальный поэт в 1930-м понял сущность большевизма и куда он ведет страну. Увы… ВВ принял революцию безоглядно и беззаветно:
Я всю свою звонкую силу поэта
тебе отдаю, атакующий класс —
писал он в поэме «Владимир Ильич Ленин». Он клеймил врагов и ценил ЧК-ГПУ. Воспевал партию и Систему и свято верил в правильность курса — к коммунизму. «Я к вам приду в коммунистическое далеко» — заявлял он в последней поэме, «Во весь голос», написанной в 1930-м, уже на шатающейся кромке между бытием и небытием. И — «подниму как большевистский партбилет все сто томов моих партийных книжек».
Единственной средой обитания и питательной средой его творчества был Советский Союз. Уехать к Татьяне Яковлевой? О чём он там будет писать? На Елисейских Полях или на Бродвее он потерял бы свой голос. Но без Тани Владимир Маяковский уже себя не мыслил.
Скептики могут усмехнуться — подумаешь, у него столько их было, разных подруг! А на этой, что ли, свет клином сошелся? Да, сошелся. Так бывает — случайные встречи, любви и любвишки и вдруг… Вспомним относительно недавний пример.
Алексей Каплер, известный киносценарист, пользовался сумасшедшим успехом у женщин. В него влюбилась даже школьница Светлана Сталина. За дочку вождя ему досталось — тот отправил его в места не столь отдаленные. Но и там имелись артистки. Вождь умер, Каплер отбыл срок и вернулся. Опять вокруг него закружились женщины. И тут, в какой-то момент, он познакомился с Юлией Друниной. И — всё. Прежнего Каплера как не стало. Такого верного и преданного мужа трудно было найти. Он встретил ту свою половинку, которая являлась для него единственной и неотделимой. Они прожили вместе 19 лет, и его смерть стала для Юлии трагедией.
Так же случилось с Владимиром Маяковским и Татьяной Яковлевой. Только создать семью им не было суждено.
Наряду с любовью, в творчестве Маяковского не раз возникает тема смерти. Что его подталкивает к этому?
По Фрейду, жизнь человеческая — непрерывное противоборство двух первичных влечений: инстинкта жизни — Эроса и инстинкта смерти — Танатоса. Восходит это учение еще к древнегреческой мифологии, где Эрос — олицетворение любви и сексуальности, выражающий стремление к жизни и самосохранению. А Танатос — влечение к агрессии и разрушению.
Если посмотреть на Маяковского сквозь очки этой фрейдовской теории, то можно увидеть, что он в равной степени воспевает и жизнь, и смерть. Он стремится к обладанию женщинами, говорит о великой силе любви и, в то же время, призывает к ломке, разрушению старого, низвержению культуры. Фрейд мог бы взять его в качестве идеального примера своей теории. Это был бы образец одновременно типичный и нетипичный, потому что все чувства и страсти проявлялись у него в сложном, запутанном виде. Таким было его восприятие мира. Вера в советскую власть — поэма «Хорошо!» И тут же — замысел поэмы «Плохо», превратившийся в две пьесы — насмешки над властью. И постоянные опасения — примут его или не примут в кругу людей, которых он считал чуть ли не родными. Жизнь между улыбкой и палкой.
Да, он прислонился к их очагу, хотя очаг этот не всегда согревал. Да, он нередко видел их преимущество перед ним. Но он, Владимир Владимирович Маяковский, обладал мощным поэтическим и духовным потенциалом, обеспечившим ему место на самой вершине литературного Олимпа 20 столетия. Это почувствовала Татьяна Яковлева, которая ставила ВВ выше всех своих парижских знакомых, а среди них были знаменитости мирового масштаба. Поэтому нельзя сводить всю жизнь Маяковского только к «семье» и к отношениям с Лилей Брик. Показательны с этой точки зрения письма.
Татьяна пишет (маме) о Володе как о личности. В Лилиных посланиях эта тема вообще не затрагивается, всё проще и меркантильнее. Возможно, поэтому она сожгла танины письма, посчитав их крайне опасными для себя. Ослепленные своим эгоизмом Брики не заметили, что возмужавший, через многое прошедший талант уже никак не вписывается в жесткий семейный каркас, который они для него придумали.
ВВ осознавал свою поэтическую мощь. И хотел спастись, уберечься от пули. Он боялся остаться один на один с собой — и не мог избежать одиночества. У каждого были свои дела. А он никому не нужен. У Норы перевешивал театр. И даже Лиле он не был нужен такой. Такой, который мечтает о женщине, способной заменить ее и стать его музой. Если бы всё замерло и осталось без изменений, как было прежде… Если бы… Но и ВВ, и ЛБ понимали — возврата к прошлому не будет. Парижская встреча оказалась слишком сильной эмоциональной встряской. В этой ситуации Маяковский не видел для себя будущего. Смысл жизни свелся к любовной лодке. А она…
14 апреля, ранним утром, еще до того, как ехать за Норой, ВВ отправился на почту и дал телеграмму Татьяне Яковлевой: «Сегодня в Москве застрелился поэт Владимир Маяковский».
Не случайно, наверное, четыре буквы слова «муза» являются также первыми четырьмя буквами слова «маузер».
Эпилог
Лилия Брик в пожилом возрасте
Уже в день возвращения из Европы, 16 апреля, накануне похорон поэта, прочитав посмертную записку ВВ, Лилия Брик вызвала к себе Нору.
Из воспоминаний Вероники Полонской: «…Лиля Юрьевна сказала мне, что мне категорически не нужно быть на похоронах Владимира Владимировича, так как любопытство обывателей к моей фигуре может возбудить ненужные инциденты. Кроме того, она сказала тогда такую фразу:
— Нора, не отравляйте своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным».
Нора послушалась и не пошла на траурную церемонию. А через два месяца ей позвонили из Кремля и попросили прийти для переговоров о наследстве, так как она указана в последней воле Маяковского. Она решила сначала посоветоваться с Лилей. Та предложила ей отказаться от своих прав. Мать и сестры Володи считают ее причиной его смерти, заявила Лиля, и, кроме того, как она, Нора, может получать наследство, если даже не была на его похоронах?
Пораженная этой наглостью, Вероника отправилась в Кремль, где ее принял работник с ласковой фамилией Шибайло. Он ее тоже убеждал отказаться. Полонская обещала подумать, но в итоге не получила ничего. Наследство, то есть гонорары за издания распределили так: половину — Лиле Брик, а вторую половину разделили на троих — мать и двух сестер. То есть каждая из кровных родственниц получила по одной шестой. Надо признать, операцию по исключению Норы из числа наследников Лиля Юрьевна провела классно.
К этому времени Брики жили уже в кооперативной квартире, которую построил для них на свои деньги Маяковский. Еще через пару месяцев, осенью того же 1930 года, Лилия Юрьевна (ЛЮ, как ее часто звали) покорила очередного, попавшегося на ее пути товарища — на сей раз, крупного военачальника Виталия Примакова. Он оставил семью, ЛЮ стала его женой — разумеется, неофициальной, поскольку они с Осипом по-прежнему не разведены. Она с мужем разъезжает по стране — куда пошлют того по службе, а когда возвращаются в Москву, то, конечно, в свою квартиру, где и обитают втроем, вместе с Осипом Бриком.
К 1935 году слава Маяковского увяла, его почти перестали издавать. И Лиля обращается с письмом к Сталину — нельзя забывать великого пролетарского поэта. С помощью Примакова письмо доходит до адресата, и вождь пишет знаменитую резолюцию: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Лилия Брик объявляется женой поэта, его единственной любимой женщиной, и эту легенду пропаганда прочно закрепляет в сознании советских людей. Ей назначается высокая пенсия, как его вдове. Книги ВВ начинают массово издаваться. Если кто-то уверен, что Лиля проявила бескорыстную заботу о величии и памяти поэта, он заблуждается. Не было изданий — не было гонораров. Зато после сталинского высказывания они потекли рекой.
Свидетельствует Лидия Чуковская. Примерно в это же время, работая как редактор в ленинградском издательстве над подготовкой однотомника Маяковского, она поехала в Москву к Брикам посоветоваться насчет содержания. И была потрясена абсолютным безразличием Лили Юрьевны — той было всё равно, что и как будет в книге.
В августе 1936-го Примакова арестовали. Потом — других военачальников. А в дополнение к ним — Агранова с женой. Краснощекова. Мейерхольда. И еще многих-многих. Звучали расстрельные приговоры. А Лилию Брик не трогали.
А.В. Валюженич — единственный человек, который много лет назад занялся «бриковедением». Он собрал огромное количество материалов, документов и даже вещей. В своей книге «Лиля Брик — жена командира» (Астана, 2006) он приводит факты, которые говорят, что ЛЮ знала, что ее не тронут и весело проводила время. От арестованного, по сути, отказалась. Какова ее роль в этой истории, неизвестно. Во всяком случае, в марте 1937 они с Осипом Максимовичем отметили серебряную свадьбу, танцевали, развлекались.
Примакова расстреляли 12 июня 1937 года. 19 июня Осип подарил ЛЮ альбомчик с шутливой надписью: «Помни и люби, киса моя!» Осенью того же года Лиля Юрьевна с Василием Абгаровичем Катаняном уехали отдыхать — на море, в Ялту. Там она и поймала его в свои сети. В.А. Катанян был на 11 лет моложе ее, занимался изучением творческого наследия Маяковского, готовил полное собрание его сочинений. У него была красавица-жена, Галина Дмитриевна, любившая его, и 14-летний сын, тоже Василий. Он позже так описал этот период.
«Это было мучительно для матери, для меня. В то время она с отчаянием думала о том, о чём позже Цветаева: «Глаза давно ищут крюк…»… В самый разгар драмы, когда рушилась семья, когда на нас свалилось горе и мать оказалась в тяжелой депрессии, Осип Максимович приехал к нам домой уговаривать ее… Смысл разговора сводился к тому, что «раз так хочется Лиле Юрьевне, то все должны с ней считаться… Даже сам Владимир Владимирович…»
Василий-младший уточняет: ЛЮ хотела, чтобы отец оставался дома, а фактически жил с ней. Мать не приняла такую мораль. Она выгнала Брика. А потом выставила и отца.
В. А. Катанян стал последним мужем Лили Брик. Они поженились официально в 1956-м. (О.М. Брик умер в 1945-м). А Лилия Юрьевна ушла из жизни сама. В 1978-м, после неудачного падения с переломом шейки бедра, она поняла, что ей грозит неподвижность, и приняла заранее заготовленную дозу нембутала.
Александр Либерман и Татьяна Яковлева, 1943 год
А теперь — о другой женщине.
Татьяна Яковлева прожила удивительную жизнь, подтвердив ею свою неординарность и то, что недаром великий поэт считал ее достойной себя.
Когда Тата решила покончить с неопределенностью своего положения и выйти замуж, парижские родственники одобрили ее выбор. Виконт дю Плесси был красив, хорошо образован, владел четырьмя языками. Выйдя за него замуж, Татьяна сразу получала французское гражданство. А виконт, в свою очередь, став женатым человеком, мог рассчитывать на дипломатический пост за границей. Что и произошло.
Молодожены провели медовый месяц в Италии, а затем Бертран дю Плесси получил место торгового атташе при французском посольстве в Варшаве. 25 сентября 1930 года родилась дочь Франсин, которую впоследствии, в новой семье матери, звали просто Фроськой.
Теперь оставим временно Тату в польской столице, где жена посла учит ее премудростям и тонкостям великосветского этикета, и введем новых персонажей этой истории.
Семен Исаевич Либерман родился на Украине. Несколько поколений его семьи арендовали землю у польского помещика, а заодно управляли всем поместьем. Его такая перспектива не привлекала, и в 16 лет он сбежал в Житомир. Ему удалось экстерном сдать экзамены за школу, выбраться за границу и окончить Венский университет. К 1905 году он уже социал-демократ, меньшевик. Начав работать в компании по экспорту леса, он быстро поставил дело на научную основу и стал одним из лучших специалистов-лесопромышленников Российской империи. Большевикам тоже нужны были деньги, особенно валюта, поэтому Семена Исаевича ценили. Он был в отличных отношениях с Лениным.
С большим трудом, добившись специального решения Политбюро, Либерман вывез девятилетнего сына Сашу в Лондон, к своему давнему другу Леониду Красину. Леонид Борисович представлял там Советскую Россию и смог поэтому определить мальчика в английскую школу-интернат — заведение жесткое и несентиментальное. В 1923-м Красина назначили послом СССР во Франции, и Саша, ставший Алексом, переехал с ним в Париж.
Между тем, Семен Либерман, понимая шаткость своего положения при новой власти, сумел отправить жену к несовершеннолетнему сыну, а потом и сам не вернулся в Москву из загранкомандировки. Следует заметить, что супруга лесопромышленника, Генриетта Паскар, была далеко не ординарной дамой. Выпускница Сорбонны и ученица Мейерхольда, актриса с примесью цыганской крови, она тепло относилась ко многим ярким представителям сильного пола. Став, уже в Париже, на некоторое время возлюбленной художника Александра Яковлева, она отправилась с ним в круиз на яхте по Средиземному морю. А 14-летнего Сашу-Алекса оставила на попечение Татьяны — племянницы художника. Сраженный ее красотой, мальчишка влюбился в свою опекуншу, но, разумеется, та не обратила на недоросля никакого внимания. Хотя, надо отдать должное маме: она использовала Яковлева и в другом направлении. По ее просьбе, тот стал обучать ее сына рисунку. И неожиданно выяснилось, что Алекс наделен несомненным даром в изобразительном искусстве.
Итак, все действующие лица теперь представлены, и мы можем вернуться к супругам дю Плесси.
У Бертрана что-то не заладилось с дипломатической службой, и через год они вернулись во Францию. Виконт обратился к журналистике и любимой авиации, а Тата открыла шляпный салон. Она никогда не делала эскизов, а новые модели шляпок придумывала «живьем», на себе, сидя перед зеркалом. И они пользовались огромным успехом. В свободные часы Татьяна становилась на лыжи.
А дальше — как в плохом анекдоте. Однажды, вернувшись раньше времени с прогулки в Альпах, она застала мужа в постели с девицей. Ею оказалась Катя Красина, после кончины своего папы-большевика она и ее сестры искали возможности прочно закрепиться на Западе. Татьяна не подала на развод — ради дочери. Просто перешла спать в другую комнату.
В 1936-м она попала в страшную аварию. Полицейские отправили ее тело с места происшествия в морг. Ночью она очнулась — от холода, и позвала на помощь. Оперировал ее, сшивая по частям, доктор Савич. Кисть правой руки осталась корявой, но, к счастью, на ее работоспособность это не повлияло.
Через два года на Лазурном берегу Тата случайно встретилась с Алексом Либерманом. Это был уже не тот мальчишка, за которым надо было присматривать. Перед ней стоял красивый молодой человек. Разумеется, со спутницей — Любой Красиной, другой дочкой бывшего советского посла, на которой собирался жениться. Однако в нашей жизни всегда важнее, не с кем приехал, а с кем уехал. А уехал он с Татьяной.
1940-й год. В преддверии немецкого нашествия Семен Либерман покинул гостеприимную Францию на пароходе, идущем в Нью-Йорк. Алекс остался — Тата стремилась быть полезной армии чем только могла. Ей дали маленький медицинский автомобиль Фиат. И всё же скоро, очень скоро немцы уже хозяйничали на парижских улицах. Многие французы и эмигранты бежали на юг страны, в так называемую «свободную зону». Татьяна создала приют для потерявшихся детей, отставших от родителей. Закупила матрацы, достала одежду. Всё — за счет своих сбережений. Колесила по дорогам, подбирала детей. Их набралось больше сотни.
С началом войны летчик Бертран дю Плесси по поручению генерала де Голля формирует в Касабланке, на атлантическом побережье Африки, эскадрилью для борьбы с немцами. Вскоре, однако, он погибает в воздушном бою над Средиземным морем.
Смертельная опасность нависла и над евреем Алексом Либерманом. Надо было срочно бежать. Татьяна уже на юге, но в Париже остались очень ценные для нее документы. Одетая в крестьянскую одежду, спрятавшись под горой матрацев в кузове гражданского грузовика, Тата пробирается в столицу, в свою квартиру. Письма Маяковского — в ящике стола. Но он заперт, а ключ то ли куда-то засунула, то ли потеряла гувернантка. Открыть невозможно. А машина ждет. Часть писем и телеграмм — в другой стопке, доступной. Татьяна хватает их и тем же способом возвращается в свободную зону. Потом вместе с дочкой и Алексом они покидают Европу: Испания — португальский пароход из Лиссабона — Нью-Йорк.
Они появились на новом континенте не безвестными беженцами. Шляпки Татьяны и в былые годы попадали за океан. Ее сразу же приняли в одну из самых престижных фирм — Saks Fifth Avenue. В течение двадцати лет ее слава ведущего дизайнера высокой моды, не уступающей Коко Шанель, была непререкаемой. «Татьяну из Сакса» знали все женщины Америки. Она вела салон, модели которого считались образцом элегантности. А ее богатая фантазия изобретала всё новые и новые фасоны.
Алекс тоже приехал не с пустыми руками. Перед самой войной он стал главным художником лучшего французского иллюстрированного журнала Vu. Развивая идеи русского авангарда, блестяще оформлял обложки. Принятый в Нью-Йорке художником в знаменитый журнал женской моды Vogue, он быстро прошел путь до директора огромного издательства Conde Nast Publications. Оно выпускало (и выпускает) такие популярные журналы, как уже упомянутый Вог, Нью-Йоркер, Вэнити Файр (Vanity Fair), Glamoor, House and Garden и другие. Кроме того, Алекс талантливо проявил себя и в другой области — монументальной скульптуры. Сегодня его работы можно увидеть в крупнейших музеях мира.
Неудивительно, что Татьяна и ее муж общались со многими выдающимися личностями — как в совместных творческих проектах, так и на встречах в их гостеприимном доме. А там часто собиралась вся культурная элита Нью-Йорка. Конечно, в основном, американцы, но не только. Сальвадор Дали и Марк Шагал, Кристиан Диор и Ив Сен-Лоран, Юл Бриннер и Грета Гарбо, Пабло Пикассо и Игорь Стравинский, Михаил Барышников и Эрнст Неизвестный и многие-многие другие. Приезжала из Парижа Коко Шанель. Практически своей была в их особняке Марлен Дитрих, с которой Тата подружилась еще до войны.
А. Либерман с женой Татьяной и ее дочерью Френсин
Семейная жизнь Татьяны и Алекса казалась безупречной. Он ее боготворил. И все-таки была невидимая тень, которая иногда беззвучно проплывала над сияющим благополучием респектабельной пары. Этой тенью был Владимир Маяковский. Татьяна рассказывала своему биографу Геннадию Шмакову, а позже секретарю Юрию Тюрину, каким ударом, какой душевной травмой стало для нее его самоубийство. В то же время, она отказывалась показывать даже собственной дочери письма к ней ВВ, оберегая от чужих глаз эту интимную часть своей жизни. Но разрешила ей опубликовать их после ее смерти.
Скончалась Татьяна в 1991 году. Однако Френсин, ставшая к тому времени писательницей, напрасно пыталась получить письма у отчима, к которому относилась как к отцу. Он ссылался на память: забыл, где они спрятаны. Очевидно, все пять десятилетий счастливого брака, где-то глубоко-глубоко запрятанное, жило в нём чувство ревности к ушедшему — и остающемуся — сопернику. Алекс пережил жену на 8 лет. Только тогда сумела Френсин найти заветный пакет. И открыть его. И прочитать 27 писем, 25 телеграмм и несколько рукописей стихов великого поэта.
В 1999-м она приехала в Москву и передала в Музей Маяковского фотокопии всех имевшихся у нее материалов. В музее ей показали письма Татьяны к матери в Пензу — послания из Парижа периода 1928-1930 годов. Знакомство с ними стало для Френсин откровением. В 2002-м году в журнале Нью-Йоркер появилась ее статья — «Последние любви Маяковского» (Mayakovsky`s Last Loves). Дочь, которая на протяжении многих лет не сомневалась в идеальных отношениях в своей семье, признается, что письма внезапно осветили скрытую ото всех правду: «Маяковский был единственной большой любовью в жизни Татьяны». А строки, в которых бился живой голос поэта и клокотало его сердце, позволили Френсин прикоснуться к его чувству, ощутить свое родство с ним: «Благодаря ему я смогла проникнуть в самую драгоценную часть моего наследства — скорбь моей матери».
Так завершился роман Владимира Маяковского и Татьяны Яковлевой.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer6/kur/
