Предисловие
О журнале «Семь искусств»
Журнал «Семь искусств» — самый интересный из всех нынешних журналов, интернетовских и бумажных.
Интересный, прежде всего, тем, что целенаправленно и разумно, всегда соблюдая меру, но с весьма широким тематическим разнообразием, осуществляет великую миссию просвещения.
Вспомним пушкинское — «просвещенья дух».
Поэтому журнал — полезный. А в наше странное время — просто необходимый.
Он — словно совершенно особенная, притягательная, призывающая к чтению энциклопедия, из которой можно вдосталь всего узнать. Это издание нового типа. Такого нигде и никогда не было раньше. Традиция и новизна связаны в нём неразрывно — и союз их прочен и долговечен.
В нём поэзия и проза, наука и искусство, эссеистика и мемуаристика, строгая документальность и свободная авторская фантазия, да и многое другое, образуют уникальный, неповторимый, единственный в своём роде сплав, синтез. Все номера журнала, несмотря на разнообразие авторских манер письма, воспринимаются, как единое целое, огромное, с элементами эпоса, с бесчисленными приметами действительности, с бережно сохранённым дыханием прошлого и со всей многоликостью настоящего.
Поэтому «Семь искусств» — лучший журнал.
Да, именно лучший. Аналогов ему — нет.
Как в минувшую эпоху не было у нашего отечественного андеграунда двойников, да и быть не могло, так и у этого великолепного журнала нет и быть не может ни двойников, ни хотя бы отдалённых его подобий. Он оригинален — во всём и всегда. Он сохраняет речь — и помогает развитию речи. Он не даёт чтению, которым когда-то славилось наше отечество, заглохнуть, окончательно исчезнуть. Жажда чтения возникает у читателей, стоит только увидеть им очередной номер журнала. В нашу эпоху люди, привыкшие читать по-русски, разбросаны по разным странам мира. Поэтому журнал объединяет их, способствует созданию небывалого читательского братства.
Создатель этого редкостного, просто грандиозного по значимости журнала — Евгений Беркович.
Как ему удалось совершить настоящее чудо?
Удалось. Он совершил свой подвиг.
Для меня возможность публиковаться именно в его журнале — радость.
Думаю, и другие авторы испытывают такое же чувство.
Да, чудеса бывают. Они — есть. Они — следствие огромного редакторского труда, бережного внимания к авторам, высокого понимания.
«Семь искусств» — словно цветная радуга над миром. Семь нот гаммы превращаются в этом журнале в полифоническое, величественное звучание, в ту щедрую, благословенную и спасительную музыку жизни, которая всем нам так дорога.
I
Издалече начиная,
Не обмолвиться ли мне,
Что отдушина хмельная
Приоткрылась при луне?
В душах что-то надорвалось —
То ли небыль, то ли боль —
И напруживает жалость
Лунных бликов канифоль.
В душах что-то надломилось —
То ли ветка, то ли свет —
Но оправдываем милость,
Ну а ей пределов нет.
В душах что-то отворилось,
Закружилось, как жара,
Как дитя, зашевелилось —
И теперь уже пора!
То ли Моцарт поселился
В этом сердце, как в гнезде,
То ли небу изумился,
Чтоб искать его везде.
В этих лужах да разводах
Подмигнёт оно потом —
Значит, в наших небосводах
Добывается с трудом.
Лучше голову закину
Да губами прикоснусь —
До чего же ломит спину! —
Знать, уверую, вернусь.
По хребту в поту горячем
Ощутима ты всегда,
Незаметна лишь незрячим,
Нашей музыки звезда!
Изначальнее причалов
К нам протянуты смычки,
Чтобы чувство привечало
Над течением реки.
Что за Стиксовы пороги
Да химерный Ахерон,
Если ангелы и боги
Окружат со всех сторон!
Мне языческие чаши
Для того даны судьбой,
Чтоб сияла вера наша
Надо мной и над тобой.
Чтоб изнеженнее жёнам
Вырастал любви цветок,
Встану с ликом обожжённым,
Отопью воды глоток.
Возле косного истока
Им, единым на веку,
Шепот Юга и Востока
Шёлком истинным истку.
В неразумности шаманства
Закипит из синевы
Инкрустация пространства
Шевелением листвы.
Изобиловали боли —
Обовью их, как ручей,
Словно дали в Диком Поле,
Изреченьями ночей.
Именуемой минутой
Мы насыщены сполна —
И прекрасна потому-то
Интуиции цена.
II
Очи долу опуская,
Ну-ка, Шуберт, шепотком
Расскажи на грани края,
С кем ты коротко знаком.
Знаю, знаю — там, налево,
Кознодействуют кусты —
И величие напева
В том, что сам он — это ты.
Не грусти же, стриж мой венский!
Не столица в том виной —
Пусть она улыбкой женской
Одарит тебя весной.
Век напрасно надрывался —
Ты и сам его принёс
Для смущающих сквозь вальсы
Вечных мельничных колёс.
Нет на свете состраданья
Тем, в чьём сердце, как пчела,
Еженощные желанья
Пьет не молодость, а мгла.
Насмотрелся в зеркала ты,
Манускрипты искромсав, —
Оттого-то и хвала-то,
А не просто — ледостав.
Испытующе шумяща,
Привлекла тебя листва —
И вода струилась чаще,
Чем кружилась голова.
В этой вещей круговерти
Точат казни остриё —
Но, однако, нету смерти,
Если с нами — бытиё.
III
Где загубленное благо
Состраданьем не вернёшь,
Пробуждается отвага,
Хоть веди её под нож.
Только даже под нажимом
Гибче ласки и лозы,
Дышит в неопровержимом
Приближение грозы.
Точно жертвенная чаша
Опрокинута рукой,
Чтобы шествовали краше
Хрипота и непокой.
Где заглазным пересудам
Надо ставни открывать, —
Набродившимся повсюду,
Нам-то нечего скрывать!
Нас не схватят и не сыщут
Там, где мера, как слеза,
Загребущие ручищи,
Завидущие глаза.
Оттого ли, как подмога,
Запрокинута листва? —
Запредельная тревога,
Заговорные слова.
Где раскинуты потише
Задушевности мосты,
Там и мы бродили свыше —
И прищуривался ты,
И была тоска уступки
Заклинательницей змей —
Но без права на поступки
Задевать её не смей.
Домовиты идиомы,
Как привычки у крестьян, —
Ты опять остался дома,
Семизначный Себастьян.
Каждый звук в небесной гамме
Был отчётлив и велик,
Точно почва под ногами, —
До того к нему привык.
Как заласканные дети,
Эти звуки извели,
Перед ними ты — в ответе,
Пред тобой они — вдали.
Мне виднее не напрасно,
Где замаливать грехи —
Это сказано прекрасно
У Матфея и Луки.
Это читано запоем —
Что же! Вместе запоём —
Для того и дан обоим
Это вешний окоём.
Возвышаясь и скитаясь
Во спасении дневном,
Пред Тобой, Господь, склоняюсь,
Певчий в хоре неземном.
НА СКРЕЩЕНИИ ЭПОХ
I
Дождь нахлынул и прошёл —
Только марево клубится
Там, где столькому не сбыться,
Если сам, как день, тяжёл.
Никому не говори,
Что увидел ты сегодня, —
Нерасшатанные сходни
Протянулись до зари.
Что за невидаль, скажи,
Что за лиственное диво,
На поверку нерадиво,
Охраняет рубежи?
Это лох, лох, лох,
Это дикая маслина,
Холодка врасплох лавина,
Серебра переполох.
Целый вечер бормоча,
В грузном воздухе витая,
Комариный звон вплетая
В отсвет смутного луча,
Целовальником прослыв
На пиру грозы плакучей,
Самый лучший, самый жгучий
Чувств наследуя наплыв,
Он за шорохом таит
Неразгаданное чудо
Слов, берущих ниоткуда
То, на чём весь мир стоит.
Это лох, лох, лох,
Это мыслимо ль в июне
Полнолунья накануне,
Где сдержать не в силах вздох?
II
Это лох, это лох —
Ворох мокрого жасмина,
Запах уксуса и тмина,
Лунный жмых, слоёный мох.
Это лох, это лох
Неземной и приземлённый,
За окраиной зелёной
Он в забвенье не заглох.
Это лох, это лох —
Выдох полночи знакомой,
За испугом, за истомой
Шевелящийся сполох.
___
Роздых памяти во тьме,
Недомолвок возрастанье,
Собирающее данью
Всё, что было на уме.
Серебрение в тиши,
Наважденье, колыханье,
Да подспудное дыханье
Незагубленной души.
Духовидческие сны
За языческою сенью
Не уходят во спасенье
И в воде отражены.
___
То не кони у реки —
Тени лени и полыни,
Топи луни и теплыни,
Все мои черновики.
То не думы собрались
Бесконечными гуртами —
Где-то в области гортани
Снова звуки родились.
То не ветер за стеной —
То неведомого лада
Небывалая услада
В дружбе, кажется, со мной.
___
Говори ж, как на духу,
Откровенничай привычно —
Всё сегодня необычно
И внизу, и наверху.
Отворяй свободней слух,
Обостряй привольней зренье —
Принимай светил горенье,
Коль не слеп ты и не глух.
Начинай, как в первый раз,
О годах своих бродяжьих,
На крылах взлетев лебяжьих,
Очарованный рассказ.
___
И тогда-то — видит Бог —
Невозможные кануны,
Кобзарей дремучих струны
Да родник у трёх дорог —
Всё, что издавна влекло
Чем-то близким, сокровенным,
Призывало к переменам,
По-над пропастью вело, —
Станет, ясностью светясь,
Жить на равных с явью грустной,
Славя в песне безыскусной
Прозревающую связь.
___
И когда-то, как-нибудь,
Где придётся, — кто подскажет? —
Это нитью прочной свяжет
Всё, о чём не позабудь —
Посох, степь, цыганский лог,
Лета вехи и приметы,
Эхо века, путь кометы,
Твёрдый шаг, калёный слог.
Чтобы всё впиталось в строй,
Чтобы кровь струилась в жилах,
На скрижалях да могилах
Знаки встретишь ты порой.
___
Лихолетья ли разбой,
Где ходил и ждал подвоха,
Или целая эпоха
Нынче связана с тобой?
То-то видано с лихвой
Да под дых, бывало, бито,
То-то вдосталь с теми квиты,
Кто корёжил голос твой,
То-то вылито впотьмах
Всякой ругани и дряни
Из немыслимой лохани,
Лжи вмещающей размах.
___
Было — сплыло. Милый лох!
Я стою в твоей чащобе,
В самой сущности — ещё бы! —
Взгляд по-прежнему неплох.
Лист, упругий, как мелок,
Тихо трогаю рукою, —
Ты сгустился над рекою,
Как сплошной глазной белок.
Ни кола и ни двора
Для таких вот, слишком зрячих, —
На усах твоих висячих,
Как махра, торчит жара.
___
Даровать бы эту близь
Всем, кому она в новинку,
Молока испить бы кринку
Там, где гостя заждались.
Не случайно правит дух
Тёмной лавою людскою —
Над оравою такою
Ветер свеж и воздух сух.
Не напрасно не засох
Этот, с терпкою пыльцою,
С вязкой ягодой густою,
Куст — как выдох, куст — как вдох.
___
По-над берегом брести —
Ну кому такое право
Вдруг даровано лукаво,
Чтобы волю обрести?
Путь растений непростой —
Честно выстояв когда-то,
Это свет облапил хаты,
К нам явившись на постой.
Средостения — и стон,
Сребротканное страданье,
Может — с юностью свиданье,
Может — верно взятый тон.
___
Мне бы снова не роптать
На расплёснутое влагой,
Подружиться бы с отвагой,
Что-то в жизни наверстать.
Побрататься бы опять
С тем, кому всего дороже
Эта невидаль — и всё же
Никому не уступать.
Закатиться бы туда,
Где мороки вовсе нету,
Где скользит по белу свету
Незакатная звезда.
___
Буду вслушиваться в ночь —
Пусть храпит пора-лахудра, —
Для того начнётся утро,
Чтоб недуги превозмочь.
На горах и на холмах,
На околицах застылых,
В передрягах и горнилах,
В самых дальних закромах —
Только лох, лох, лох,
Только лохмы дерзновенья,
Только вспыхнувшее пенье —
И совсем не эпилог.
III
Это лох — иди туда,
Где широкая прохлада,
Где встаёт за гранью сада
Невысокая гряда.
Это лох — поди пойми —
Что за блажь? кому неймётся?
И подумай, как придётся
Разговаривать с людьми.
Это лох — и потому
Нам терпение привычно —
И смиренье безгранично,
А посулы ни к чему.
Серебрящаяся скань
Вдруг просвечивает сладко,
Подкрепив мои догадки,
Раз уж встал в такую рань.
Видишь — вправду рассвело,
Знать, плутал ты ночью тёмной,
И в судьбе твоей бездомной
Был тот миг, когда везло.
И теперь, подняв лицо
К седоватому рассвету,
Ты заводишь песню эту,
Только выйдешь на крыльцо.
Покидая низкий дах
Затенённого сарая,
Свищут птицы, собирая
По крупицам в городах
То ли музыки зерно,
То ли истины частицы, —
И пора бы причаститься,
Коль ты с ними заодно.
А по замыслам твоим
Что-то будет создаваться —
И пора ему сбываться,
Ибо знаем, что творим.
На корню рассохся страх,
Придорожный, осторожный,
В перепалке невозможной
Первобытный дремлет прах.
Лихорадило, поди,
А теперь — куда деваться! —
И вольно ему сжиматься,
Сердцу жаркому в груди.
Не галах и не валах,
Просто — путаник неловкий,
С Божьей знаешься коровкой,
Не нуждаясь в похвалах.
Лиходейство позади —
Где вы, горе да обиды?
Вот и мы видали виды —
Но, однако, погоди.
Что-то в жалах, в хоботках,
В хохотке людей служилых,
В неразбавленных чернилах,
Даже в смятых лепестках
Есть такое, отчего
Вдруг мороз пройдёт по коже, —
Оттого-то мы и вхожи
В мир — один на одного.
Ничего, что побывал
На задворках и вокзалах
В сонме странствий небывалых,
Где никто не узнавал.
Ничего, что уходил,
Чтоб души не числить в школах,
В гуще мыслей невесёлых
Никого не находил.
Ничего, что задевал
Струны тонкие порыва —
И хотя смотрел пугливо,
Никогда не забывал.
Это всё одна тоска,
Это всё одни напасти,
Да ещё — ожоги страсти,
Вздрог невольный волоска.
Это связано с тобой
Столь глубоко и высоко,
Что его провидит око
Где-то в дымке голубой.
Это соткано из слёз,
Из клубящегося дара,
Из вселенского угара,
Что с собою ты принёс.
Это лох, лох, лох,
Это сыворотка боли,
След на шпалах, смех неволи,
Где ручей не пересох.
Это лох, лох, лох,
Это выходки похлеще
Тех, когда сгорают вещи,
Голодух чертополох.
Это лох, лох, лох,
Порох, спрятанный в подвалах
Нечестивцев пятипалых
На скрещении эпох.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer6/alejnikov2/
