…башмаки, подбитые ветром.
Из Верлена
***
…башмаки, подбитые ветром.
Из Верлена
Вот и поредели наши стаи,
вот и обмелели наши реки.
Фильмы нашей молодости стали
фильмами из фондов фильмотеки.
Постепенно умерли кумиры
и маячат там, на горизонте,
наши и не наши — как Курилы,
на своем, литературном, фронте.
Постепенно впали мы в немилость
то ли к божеству, то ли к природе,
все настолько в мире изменилось,
что пророчеств и не нужно, вроде.
Лишь на смену продранным подошвам
не приходит то, что пригодится.
Трудно договариваться с прошлым, —
собственно, нельзя договориться.
***
Я думаю стихи ногами,
моя дорога далека.
И птичий гам, подобно гамме,
разучивают облака.
Отголосили, откричали
ольха, береза и ветла.
И всё полно такой печали,
что жизнь становится светла.
***
Где могилы предков — там и корень:
истина банальна и проста.
Отчего ж так горько тянет горем
от пустого белого листа?
И опять, как строчку из романа,
вымеряю прошлое на глаз.
Жили трудно. Умирали рано.
Это про кого? Про них? Про нас?
***
Хочу в девяностые годы
вернуться хотя бы на миг.
Глоток неумелой свободы
поймать пузырьком на язык.
Какая-то сущая малость,
все вкривь получалось, и вкось…
А вот ведь дышалось, дышалось,
дышалось, дышалось — жилось!
***
Всех разорванных, ставших золою,
сгнивших в ямах, пошедших под нож,
всех, залитых водой ледяною,
всех поруганных — как их сочтешь?
Их губили, топили, гноили,
их топтали в дорожной пыли,
и в одной безымянной могиле
вместе с родом людским погребли.
И небесною выпавший манной,
черный пепел валит и валит,
и компьютер, как крест безымянный,
в чистом поле над ними стоит.
***
Вновь замигал вдали бессмысленный маяк,
сквозь век, как сквозь туман, пробиться тщетно силясь…
Бессонница, Гомер, замучила. Итак,
тугие паруса… На чем остановились?
Ах, да, на том, что нет, что не хватает слов
и что родной язык у времени невольник,
и нет ни маяков уже, ни парусов,
и кто такой Гомер, не понимает школьник.
***
Отслужили свое маяки —
им пожить бы еще, постараться,
но от сцены они далеки
и задвинуты в глубь декораций.
Их спасательный пыл не у дел —
паруса позабыты и снасти,
и смотритель свое отсмотрел
в геральдической бездне династий.
Вот и тот, кто служил маяком,
по безжалостной воле прогресса,
тоже гаснет, уходит на слом —
никакого к нему интереса.
Только птицам теперь благодать,
оттого-то и крик спозаранок —
птицам есть от чего умирать
и без этих смертельных обманок.
Жить и жить им года и века
в той земле, на романтику бедной,
где становится сладкой легендой
птичья гибель в огне маяка.
***
С той стороны страны и глухо, и неброско —
всё сметено огнем на пустошах болотных.
С той стороны войны ликуют монстры Босха,
а Фрагонар с Ватто распяты на полотнах.
Как вырваться, куда — из этого кошмара,
где проклята любовь и бесполезна вера,
где в горние врата стучит рука Сандрара
и виден сквозь глазок висок Аполлинера?
Там под чеширскою улыбкой хунвейбина
душа с котомкою бредет переселенцем,
и страшно повторять, что целый мир чужбина
тем, для которых стал отечеством Освенцим.
***
Вот и все. И прошла компания.
Мы расставлены по местам.
А теперь нам дано задание
оказаться не здесь, а там.
И в послушной своей готовности
поскорее туда пролезть,
мы теперь собираем новости
по пути между там и здесь.
Умолкает разноголосица,
прерывается стук сердец,
и последняя новость просится
быть услышанной наконец.
Это воздуха колебание —
неуместно и невпопад…
А карманные колумбарии
все настойчивее звонят.
***
Задержим вдох, отложим выдох —
а вдруг судьба войдет в искус?
Как говорят на панихидах,
у смерти — безупречный вкус.
И я подумал: неспроста ведь
загадку эту не решить:
любовь и смерть нельзя представить,
их можно только пережить.
Мои дела, как видно, плохи —
боль в голове и в сердце чад.
Синдром сопутствует эпохе,
как психиатры говорят.
Мы не искали соответствий
на глобусе или в судьбе:
поэту нужен воздух бедствий —
я это знаю по себе.
Мне не поможет заграница,
я к чуждой речи не привык.
Как ниточке не алфавиться —
всего сильней родной язык.
И как бы ни был он неистов,
напор цитат, набор похвал,
стихи для западных славистов
я, слава богу, не писал.
***
Е.Г.бывал досадлив, въедлив, взвинчен,
Г.С. — высокомерно-ироничен,
Э.Л. гневлива, и В.Д. бывал
елейно-добр, что значило: провал…
Как выжать мне из старенькой тетрадки
всю эту боль, досаду, весь елей?..
О, сладостные недостатки
моих учителей!
***
Призывая интуицию,
для всего найду антоним:
либо мы храним традицию,
либо мы ее хороним.
***
Былое не выкинуть. Как бы опрятно
не выглядели пустые полки,
оно с помойки ползет обратно —
все эти платья, брюки, футболки.
Они опять заполняют память,
они приказывают оглянуться.
Так и хочется их напялить,
и к сердцу прижать, и назад вернуться.
О продранные мои одежки —
как в ваших дырках судьба свистела!
Где, расскажи мне, еще найдешь ты
то, что и вправду так близко к телу?
Эти свидетели давних бедствий,
пота, крови… О как вы прытки!
Старость — это предательство детства.
По углам расползаются даже нитки.
***
Ну что у нас за страна! Еще хорошо — не Соседия,
но трехметровая клюква по-прежнему в моде.
Что закипело — выкипело. Вот и вся Выкипедия:
живем в окружении как бы, подобно и вроде.
Вроде бы, надо спасаться. Опять захожу в подвальчик.
Я остаюсь при своих, при своем пивном интересе.
Кто я теперь? Всего лишь списывающий мальчик,
как выдумал Миша Векслер в щемящей сердце Одессе.
Значит — подобно и вроде. В память о симулякре,
об этих стихах, рожденных на складе или в котельной.
Будущее застряло, словно корабль на якоре, —
во время такого отлива приближаться смертельно.
***
Карандашиком с грифелем острым
делай, делай отметки, не трусь!
С каждым годом все горестней ростом,
все теснее к земле становлюсь.
Никакому волшебному зелью
побороть этот путь не сули.
Уходить постепенно под землю
не больней, чем расти из земли.
***
Жить на ощупь и наугад —
этот жребий давно загадан.
Жизнь не столько идет на лад,
сколько дышит на ладан.
Просто жить, замыкая круг,
на последнюю свечку дунув,
накануне больших разлук,
на излуке канунов.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer7/jasnov/
