Александре Дашевской
1. Анна-банана
Анна-банана, так себя называет она сама,
переходя незаметно с русского на английский,
отвечая на вопросы какой сегодня день, какая страна,
до Орловской области отсюда путь не близкий,
так же как до лагеря для перемещённых лиц,
где она мыла полы семь лет и была довольна,
кто сказал, что мечты не сбылись, сбылись,
ещё кто бы подвез домой, сын с невесткой спешат не больно.
Немецкий не пригодился, хоть выучила его тогда
незаметно, но с недетской прививкой цинизма,
а вообще ей везло, сначала в Баварии на бирже труда,
и потом, когда не догнала ее побеждающая отчизна,
Анна-банана крута на двух языках,
своих в обиду не даст, отобьёт хоть колом из тына,
сына бы принесли подержать на руках,
сын приходит, но другой, огромный детина,
да что там, почти старик, конечно, он же с пятьдесят второго,
сколько ему лет — да не больше времени,
когда плыли на пароходе, укачивало сурово,
на берегу оказалось, что им беременна.
2. Мистер Тэнг
Пространство коридора преодолевая,
мистер Тэнг помогает себе, семеня ногами,
позади его кресла тянется невидимая кривая
пути, протянувшегося из Тайваня
в Калифорнию, где он стал врачом и биохимиком,
работал, лечил детей и сам двоих родил,
табличка у двери в комнату сообщает, что он серьёзно знаком
с поэзией Тан, её особенным языком,
что любит Пекинскую драму, которая и опера и цирк немножко.
В столовой мистер Тэнг аккуратен, только салфетки рвёт пополам,
экономит бумагу, и всегда съедает всё до последней крошки,
такие знакомые, неотвязные привычки прошлого.
Мистер Тэнг не жалуется, говорит тихо, как в библиотеке,
он склонён вперед, и рука с тонкими пальцами плохо слушается,
Какие стихи он в памяти перебирает, прикрывая веки,
Ли Бо? «о природе, жизни и человеке»?
3. Сэм
Сэм, как дитя, благодушен,
лысая голова, лицо круглое, немного одутловатое,
он и похож на большого ребенка,
долго, сосредоточенно рассматриваeт предметы,
ест очень медленно, отвлекается
и после двух-трех ложек перестает совсем,
если его не кормить.
Сегодня у Сэма день рождения,
у него гости,
он поглядывает на них ласково,
сын поздравляет отца по скайпу,
голос в телефоне слышен плохо,
и Сэму повторяют слова,
вообще-то он больше любит дочь,
уже не говорит об этом, но еще три месяца назад
упоминал ее в каждом разговоре,
он был милым собеседником —
глуховатый, но обходительный джентельмен,
гордящийся дочерью, которая то ли хотела стать,
то ли стала врачом, какой отец не гордился бы.
Теперь Сэм целыми днями сидит в столовой и ждет,
когда придет милая —
дочь, подруга дочери, внучка —
девушка, кстати, навещает его каждый день,
приходит с пакетиком
из Данкин Донатс, говорит —
я приду завтра, — и он ждет ее.
Сегодня Сэму девяносто три,
вся семья соберется поздравить его в воскресенье,
будут смеяться, пить кофе, вспоминать детство,
шалости, любимые игры,
угощать его тортом — он любит сладкое,
и никто, конечно, не заговорит об Аушвице.
Сэм будет устало и смущенно улыбаться,
как большой ребенок.
* * *
Дай мне света зимнего, любого,
мутного ли, перламутрового,
Дай мне луч короткого заката
в парке, где я вечно виновата,
где в любую жгучую минуту
дерево устремлено к зениту,
где кусты объятья распростерли
всем, кому глотком сдавило горло.
Сойки дятлам криком отвечают,
двигаюсь, меня не замечают,
встану, закричат еще сполошней,
я не ястреб, но, конечно, лишний,
к жесткому приникнув изголовью,
белки занимаются любовью,
значит март у нас не за горами,
что то в этом марте будет с нами?
* * *
От-ча-я-ни-е, пять шагов, и еще, и еще пять шагов,
хорошо, что с неба не падают призраки облаков,
и негромкие мины телефонных звонков
взрываются не каждый час.
Прокаженные, платаны выстроились и ждут
исцеления, встану в очередь, приложу
к прохладным струпьям ладонь и, следуя чертежу
перспективы, скроюсь из глаз
судьбы, успевая светлую зелень в себя вобрать,
чтобы, отдав отчаянию все пять
чувств, шестое не потерять
и на этот раз.
Маме
1. Портрет
Солидный бант, красавица трёх лет
В сознанье чар своих косит чуть-чуть,
Мне этот киевский фотопортрет
Откроет твой почти столетний путь.
Жизнь тридцать лет нечаянно сморгнёт —
Блокадный мор, дело врачей, ТБ* —
Портрет в студийной шляпе-вертолёт,
Фотограф силу угадал в тебе.
А вот ещё один, в иных краях ,
Когда, казалось, ты была без сил,
Ирония и мудрость на паях
Следили, чтобы страх не подкосил.
И с внуками — обняв юнцов двоих —
Глядишь вперед и видишь дальше их.
Примечаниe: *ТБ — туберкулёз.
2.
Из киевского детства довоенного,
Тобой рассказанного, мной уже растраченного,
Мне светит солнце сверх обыкновенного,
И деревенское выглядывает, дачное,
Туда везли мешок пшена из города,
А у хозяйки — молоко и тыквы,
И ты не помнишь так ли было голодно,
Но только речку, печь в избе и мальвы,
Мальчишку помнишь робкого и наглого,
Скоблёный стол, горшок томлёной каши,
И головы у вас обриты наголо,
Евреи-дачники уж не такие страшные,
Деревня пыльная, дни — бесконечно длинные,
Жизнь вольная и всё же настороженная,
С мальчишкой стычки в зарослях малинника,
Коса хозяйки, кренделем уложенная.
3. Шлошим*
Ела? Ела?
ты вдруг спросила почти сурово,
кажется, в половине второго,
на пути из этого
в тот ослепляющий свет,
ела, я отвечаю, твой обед,
и гуляла, как ты велела,
и еще, мне шестьдесят пять лет,
не волнуйся, не бойся,
я с тобой опять,
буду ночевать,
как же я была неумела,
устраивая твое уставшее тело,
в колыбели последней,
как я тебя вертела,
на спину, на бок, хотела
отдалить наступающую тишину;
твоих ясных мыслей
размотался клубок,
из ковчега вылетел голубок,
и тебя укачала,
колыбельная без конца и начала,
я бы тоже спела,
да голос мой нехорош,
только ждущую им не спугнешь,
ты уж меня, неразумную, не учи,
дай тебе нашепчу
то, о чем скорблю,
что у нас не принято было
называть словами —
я тебя люблю,
мы с тобой, ты с нами.
Примечаниe: *шлошим (иврит) — тридцать, так же в иудаизме называется традиция отмечать тридцать дней после похорон.
24 Июля, 2019
4.
Со-причастна всему,
хоть спустя рукава,
забредала во тьму,
пока ты была жива,
оправдывала сюжет,
насвистывала слова,
во тьме находила свет,
пока ты была жива,
встряхивалась поутру
молиться, качать права,
знала, что не умру,
пока ты была жива.
* * *
Жить хочешь? Держи эту осень покрепче и не выпускай,
когда она вздумает вырваться, перья и листья кроша,
и то же с любовью, казалось, её через край,
а не уследишь и споткнётся слепая душа.
Когда не угнаться за птицей, горящей огнём,
мы целимся выше, туда где и видеть нельзя,
где даже любви не бывает и день убывает, и в нём
за тучами, в море, закатная тонет слеза.
1.
Ласка, нежность — пленные зверки
Женского опасливого рода,
Не достать рукой твоей руки,
Не пустить зверушек на свободу,
Голубь до тебя не долетит,
Утомится, к вечеру вернется
С веткой из далеких палестин.
Приголубь уж там кого придется.
2.
Нет у меня ненависти и гнева
Тем более праведного разлива,
Иногда, с торопливостью недоучки
Я могу выжать дождь из тучки.
Что мне с этим делать, поверь, я не знаю,
Ты говоришь: будь проще, брось эту заумь.
Я уже просила простоты у неба —
Нет у меня ненависти и гнева.
* * *
Под утро выпал легкий свежий снег,
обманчивый, как равенство и братство,
он разделил нежданное богатство
на вся и всех,
и даже тем, кому уже невмочь
превозмогать, кому ничто не мило,
он возвращает прошлое, точь-в-точь
какое было,
все ожило, и занялось игрой
в спасительные жмурки на котурнах,
и память колет тонкою иглой
акупунктурной.
и твой обет, за давностию лет —
привычное созвездье Ориона,
переливается, как лыжный след
во время оно.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer7/mjeskina/
