***
Перебирая вины прошлых лет,
Чего ищу: пощады или чуда?
Чужая всем, я дождь из ниоткуда
И в никуда переходящий свет.
Мне имя — степь. Мой безграничный дом.
И всадников сверкающие лица!
Я чувствую, как рвётся под седлом
За край небес гнедая кобылица,
И крови вкус дрожит на языке,
Солёный воздух рассекают стрелы,
И мёртв мой брат, и конь несёт к реке
Победный вскрик и взгляд оледенелый,
На красные ступая ковыли.
Не стоит приучать таких к неволе
И связывать их узами земли.
Лови, лови влюблённый ветер в поле!
Убей! но повседневностью не мучь.
Я виновата, что моя свобода
Взломала ночь, и чувства, и сургуч,
Закаменевший на устах народа —
Он был со мной, когда я не была,
Он мой навек — я кровь его и тело.
Нам рвали рты и души удила —
Там наша речь на ковылях густела!
Ни смерть, ни бездна не разделят нас.
Но жарче всех горят мои возвраты,
Когда луна прозрачная видна
И движется сквозь дым голубоватый
Далёкий всадник посреди степи,
Протяжно кличет в поднебесье птица,
И ветер налетающий слепит,
И сам слезой кипящей серебрится.
***
Временем это не лечат,
Время всегда на нуле.
Счастье поэта далече,
Правда поэта во мгле.
Вот он, прозрачный и строгий,
Боль холодит на ветру:
— Мама, забыл я о Боге
И потому не умру.
Буду бродить вдоль окраин,
Вечер стоять под окном,
Несынь, не муж, не хозяин,
Тень на ветру временном.
Если б ты, бедная, знала,
Кто в твоём лоне, во тьме,
Пробует крови квартала,
Пьёт и висит на тесьме;
Тело своё обнимает:
Снимет, несёт на кровать.
Если б могла ты, родная,
Чрево своё оторвать!
Выпьет опять, затоскует,
Птицей ночной закричит,
И в мерзоту городскую
Выплеснет пламя свечи.
И побредёт по трущобам
Звёздам рассказывать грусть:
Не было счастья — ещё бы!
Соль обуяла — и пусть!
***
Где взять русскому счастья? Нигде.
Всё тоска, да по Богу, по Богу.
Так бы вечно стоять в борозде
Одному и смотреть
на дорогу.
Или деревом стать на холме
То зелёным, то белым, то голым,
И во тьме над пустыней шуметь
Рассекающим небо
глаголом.
Лучше камнем проснуться и сметь
Закатиться под мёртвую воду,
И молить: «Дай мне, матушка Смерть,
От любви и печали
свободу».
***
День был жарким, слегка ненормальным.
В тень садилась усохшая птица.
Мне казалось — дымится реальность,
И посмертное — тоже дымится.
Люди шли под обломками крика,
Или пепел их двигался строем.
Захотелось подуть и захныкать,
И стихи написать про другое.
Захотелось взлетающих яблок,
Что-нибудь про любовь стеклодува,
У которого осень озябла
И звезду уронила из клюва.
В исступлении яблочно-птичьем
Покатилась звезда по дороге,
И пришёл без лица и без спичек
Человек и стоял на пороге.
***
В городе вечер.
Запах духов, дыма табачного,
Выдох и вдох истины винной.
Тени летучих мышей,
В сумерках дыры прогрызшие.
Во мгле исчезая и времени,
Смеются люди.
Смейтесь! Слёзы — удел живущих.
Сладковатый привкус забвения
Что перебьёт?
Вздыхает пространство занавесью —
Воздух с полей тёплый и влажный.
Прочь из окна сорваться,
Бесцельно, беспамятно
Мчаться над самой травой безоглядной,
Её глубину задевая.
Надышаться животной волей:
Будет ли утро?
Мгла откусила верхушку ели,
Зашторены окна,
Звуки пустынные.
Звезда расцветает
И бездна.
***
Под шум соседской циркулярки,
Возне и стуку вопреки,
Смотреть, как шмель большой и жаркий
Взлетел с невидимой руки.
Мечтать о заморозках ранних,
Когда прихватится вода,
И разноцветное страданье
Перегорит под холода.
С природой спор у нас от века.
Подует в щель, и между звёзд
Мы замечаем человека,
Идущего среди берёз:
Смахнёт слезу и растворится
На бесконечном сквозняке.
А на ветру кружатся лица
И прижимаются к щеке.
***
Мы выдохнули снег в лицо зиме.
Мы выдохлись.
И где-то за оградой
Лиловый колокольчик прозвенел
Из глубины затерянного сада.
Куда наш путь? — на все четыре мглы
Сенат зимы накладывает вето.
...И снова звук на кончике иглы
Отчаянно качается от ветра.
Но в нём, лиловом, столько сплетено,
И так дрожит растерянное веко,
Что в сумерках неспящее окно
Покажется важнее человека.
***
Ведьмы над городом. Сердце сквозит,
Рана сырая остыла.
Бродит по улицам после восьми,
Бьёт кулаком в колотило.
— Что сторожишь? Или, может, кого?
— Ветер я, сумрачный ветер.
С первой вернулся войны мировой,
Был на второй и на третьей.
Вот обхожу я дворы и дома:
Есть ли живые покуда?
Смотрит в меня обнажённая тьма
Взглядом безбожного чуда.
Смотрят собаки из лютой тоски
И мертвецы смотрят косо.
Кровь оторвётся с железной доски —
И загрохочут колёса.
Ржавчиной сыплют и души везут,
Ночь рассекая, составы.
Хочешь, тебе подарю я слезу
Бывшей, как солнце, державы?
Ведьмы когда перейдут за порог,
Дай наглотаться им вволю.
Будешь как я, если милует Бог,
Жать умертвлённое поле.
***
Прозрачнее, легче и тише.
Закроешь глаза — и порой
Такое родное услышишь
Внутри пустоты мировой.
И столько печали нахлынет,
Сойдясь на холодной меже
Серебряным светом полыни
И тьмой в догоревшей душе.
Но стиснет сердечную мякоть
Влюблённое эхо вдали,
Когда невозможно не плакать,
За ним уходя от земли.
***
Нам сделали прививку временем —
Мы пережили и пошли
На Божий свет из Божьей темени,
В плащах из неба и земли.
Мы шли над всем, мерцали факелы,
И ветер, моросью клубясь,
Гудел в лицо трубой архангела
И вслед бросал густую грязь.
Молчали все, никто не спрашивал.
Кончались суша и вода,
И падал снег дыханья нашего
На золотые города.
Зажглись костры за перелесками,
А снег кружился добела,
Сплетаясь огненными всплесками
Вокруг Господнего чела.
