Леонид Коган
У истоков еврейского театра
Общепризнанной датой рождения еврейского театра считается 5 октября 1876 года, когда труппа под руководством Аврома Гольдфадена поставила спектакль в румынском городе Яссы[1]. Однако попытки создать такой театр предпринимались двумя десятилетиями ранее на Волыни. Все эти попытки имеют непосредственное отношение к учащимся Житомирского раввинского училища.
Учреждённое в 1847 г. раввинское училище в Житомире состояло из семи общегимназических и трёх специализированных раввинских классов. Оно призвано было готовить казённых раввинов и учителей еврейских училищ. Но лишь немногие выпускники посвящали себя раввинской деятельности. Сюда стекались евреи со всего Юго-Западного края, имевшие тягу к просвещению. В программу обучения входили как еврейские, так и общеобразовательные предметы, что позволяло окончившим курс поступать в университеты. По состоянию на 15 сентября 1864 г., в этом учебном заведении насчитывалось 203 ученика [2, с. 506].
По воспоминаниям известного деятеля Гаскалы Менаше Моргулиса, здание училища стояло на углу Чудновской и Мало-Бердичевской улиц, напротив тюрьмы, и состояло из 2 ½ этажей. В подвале находились низшие классы до 4-го и 7-й класс, на первом этаже – все высшие классы и инспекторская, а на втором – т.н. общая квартира, общежитие казённокоштных и своекоштных. [3, с. 103; 4, с. 82-83]
Старый двухэтажный дом слева, на углу улиц Черняховского (Чудновской) и Комсомольской (Мало-Бердичевской) в Житомире – предполагаемое здание бывшего раввинского училища. Фото Бориса Дубмана, 1985 г. (незадолго до сноса)
В 1850-х гг., когда М.Моргулис обучался в раввинском училище, его внимание привлекли два раввиниста, которые, не проявляя никакого старания в учёбе, «снюхались на одной отрасли литературной деятельности». Не упоминая их подлинных имён, он указывает лишь инициалы: Х. и У. По словам Моргулиса, Х. «был высокого роста с заросшим лбом и орлиным носом, изобиловавшим волосами, производившими весьма неприятное впечатление. Лапищи у него были широкие, и от них очень часто страдала мелюзга. Глаза – мутные, блуждающие, вечно чего-то ищущие». Он был вечно сосредоточен и ничего вокруг себя не замечал. Чтобы привести Х. в чувство, приходилось хватать его за обе руки и расшатывать. Только после этого можно было начать с ним разговор. Ещё труднее было пробудить его ото сна. Однажды вечером в общежитии, когда Х. заснул, ученики устроили над ним розыгрыш. Его кровать они облепили восковыми свечками, а самого спящего накрыли белой простыней. Один из учеников, одевшись в саван и держа в руке свечу, запел молитву и пошёл впереди, а остальные, тоже со свечами, шли сзади и повторяли за ним. Затем «похоронная процессия» переместилась из спальни в общий зал, куда понесли кровать со спящим. Несмотря на шум, Х. продолжал спать непробудным сном. После того, как кто-то из учеников вылил на него стакан воды, тот проснулся и начал кричать [5, с. 175-177].
Его приятель «был ростом мал. Голова конусообразная и щетинистая. У. отличался крайнею подвижностью. Нос у него был необычайной длины и толщины и местами цвёл. Глаза маленькие, как у слона, тоже подвижные, как он сам». По характеру У. был мягче своего товарища, но уступал ему в оригинальности. Две эти противоположности объединяла любовь к сценическому искусству, за что их прозвали драматургами, причём Х. был музыкантом и знал украинский язык. По ночам, когда все спали, они напевали мелодии из разных опер и читали какие-то рукописи. Это вызвало любопытство соучеников, которым удалось однажды проникнуть в их общий шкафчик. Там они обнаружили «Энеиду» Котляревского, драматические произведения Шиллера и Гёте, рукописи на идиш и украинском, разные песни и т.п. [5, с. 177-178]
Однажды во время каникул оба приятеля поехали в Бердичев, где было много раввинистов, и наскоро сколотили из них труппу. Более симпатичные переодевались в женщин и играли женские роли. Чтобы получить разрешение начальства, решили дать ряд спектаклей в пользу воинов, раненных во время обороны Севастополя. В Бердичеве как раз в то время находилось много военных. Им эта затея пришлась по душе, и для будущих представлений был снят городской театр. Следует отметить, что ни украинского, ни русского театра на Волыни тогда ещё не было. Ставились исключительно польские пьесы (польская труппа в Бердичеве упоминается ещё в 1808 г.), которые офицеры из русской глубинки не посещали. И вдруг объявляется репертуар из русских, украинских и еврейских пьес. По воспоминаниям Моргулиса, первой «поставлена была пьеса из быта еврейского кагала на жаргоне: какая-то мелодрама с песнями, сочинение братьев Х. и У.» У., игравший уполномоченного кагала, обнаружил сценический талант, а переодетый в девицу раввинист произвёл фурор. Публика состояла из военных и евреев. Военным спектакль очень понравился. Хотя они «жаргона» не понимали, общий смысл был им ясен. Военные превозносили актёров-раввинистов, осмелившихся разоблачать злоупотребления кагала, и требовали повторной постановки той же пьесы. Однако у ортодоксальных евреев эта пьеса, в которой с неприглядной стороны были показаны местные типы, вызвала нарекания. Известный бердичевский магнат и защитник хасидизма Израиль Гальперин употребил всю свою власть, чтобы не допустить повторного спектакля. Свою позицию он мотивировал тем, что «раввинисты, готовящиеся к богословскому поприщу, открыто нарушают запрет Моисея о переодевании мужчины в платье женщины». Но особенно возмущало руководителей общины то, что над ними глумятся в присутствии военных свои же единоверцы, будущие раввины. Началась борьба между военными и евреями. Либерально настроенный городничий Семён Громека, дававший разрешение на представления, занял сторону военных. Хотя пьесы были недавно сочинены и не прошли ещё цензуру, патриотический мотив представлений заслонил собою всё. Еврейская пьеса с успехом шла несколько раз, после чего ставили ещё одну украинскую пьесу и одну русскую. После каникул труппа распалась, однако история эта имела продолжение. «В одно прекрасное утро директор явился в училище, приказал собрать всех участвовавших в представлениях и объявил им Высочайшую благодарность за пожертвование в пользу раненных в Севастополе воинов. Весь институт ликовал, а Х. и У. сделались героями дня». [5, с. 178-180; 6, p. 280, 282].
Страница из журнала «Восход» за май-июнь 1896 г. с воспоминаниями М. Моргулиса.
В воспоминаниях М.Моргулиса не упоминается ни название еврейской пьесы, ни настоящие имена её авторов, ни дата премьеры. По мнению литературоведов-идишистов Якова Шацкого и Абрама Юдицкого, премьера состоялась летом 1854 г. [6, p. 278; 7, p. 331] Однако Моргулис пишет, что это было на каникулах, «в разгар Крымской кампании». Т.о., пьесу могли ставить либо в 1854 г., либо в 1855 г. и не обязательно летом.
Большинство исследователей считает, что речь здесь идёт о драме Вольфа Камраша «Кагал в местечке». Филолог-идишист Нохум Штиф обнаружил в архивных делах 36 (1854 г.) и 23 (1854-55 гг.) Житомирского раввинского училища запись о том, что 5 ноября 1854 г. ученики этого училища Вольф Камраш (7-й класс), Беньямин Рабинович, Дувид Богуславский, Мойше Шефтельсон, Кегас (?) Прусиан, Янкель Тафт, Мойше Гринберг, Хаим Бромберг и Бер Горенштейн обратились к своему директору Владимиру Ковалевскому с просьбой разрешить им в свободное время ставить спектакль на сцене Житомирского городского театра. Полученный доход они намеревались передать в пользу раненых во время Крымской войны и упоминали свой спектакль 9 октября в Бердичеве, с доходом от которого (100 руб.) поступили аналогичным образом. Директор был тронут патриотизмом раввинистов и обратился за разрешением на постановку нескольких пьес на идиш и русском языке к Киевскому, Подольскому и Волынскому генерал-губернатору. Последний выразил готовность дать согласие только на один русский и еврейский спектакль, но сначала потребовал предоставить текст пьесы. 29 декабря Вольф Камраш предоставил директору свою драму в 3 актах на идиш под названием «Кагал в местечке», «которую он сам сочинил». В последовавшем ответе генерал-губернатора говорилось, что с точки зрения цензора эта пьеса опасная и ставить её категорически запрещается. Данный материал был опубликован в статье Н.Штифа «Вольф Камраш и первый еврейский спектакль в России» (в сборнике на идиш «Театр-бух» – Киев, 1927 г.). Н.Штиф пытался найти рукопись пьесы среди архивных документов Киевского цензурного комитета, но безуспешно [8, p. 2509-2511].
Некоторое представление о содержании драмы даёт рапорт цензора Фёдорова, который удалось найти А.Юдицкому среди архивных документов попечителя Киевского учебного округа, 2-й стол (дело 41). Вот его полный текст:
В Канцелярию Господина Попечителя Киевского учебного округа
Драма на еврейско-немецком языке под заглавием «Кагал в местечке» имеет главной внутренней целью указать со сцены кагал и полномочных от еврейских обществ в противозаконной отдаче в рекруты детей бедных родителей и сирот, без всякого соблюдения установленной очереди, единственно из видов покровительства евреев, имеющих вес в обществе по своему богатству, происхождению или по занимаемым ими общественным должностям.
Принимая во внимание:
1) что кагал и полномочные для успешного выполнения возложенных на них правительством обязанностей должны, хотя в известной степени, пользоваться доверием евреев, и что выставлять частное, случайное, быть может, злоупотребление того или другого кагала общим и коренным правилом деятельности всякого «кагала в местечке» – значило бы всецело подрыть кредит этого учреждения в глазах общества, набрасывая в то же время тень неискренности и недоброжелательства к евреям на самые распоряжения правительства, от которого кагал и полномочные облекаются властью;
2) что отбытие рекрутской повинности и вступление в военную службу во всём ходе пьесы является величайшим несчастьем для евреев даже в смысле религиозном (действие 3, явл. 7), так что отдаваемый в рекруты еврей именуется «овцой, ведомой на заклание» (действие 2, явл. 2);
3) что безутешные слёзы, отчаянные вопли и продолжительные обмороки матери, прощающейся с сыном-рекрутом (там же), могут очень неблагоприятно действовать на зрителей-евреев, весьма недостаточно сознающих необходимость сей общественной повинности; и
4) что автор, считая деньги могущественнейшим двигателем в современном обществе (там же, явл. 5), прямо клевещет в лице полномочного на местное начальство, которое, забыв свой долг, не усомнится будто принести какую угодно жертву сему идолу злата и корысти (там же, явл. 2), я полагаю, что драма «Кагал в местечке» ни в коем случае не может быть дозволена для сцены и представленная рукопись должна быть изъята из обращения между евреями для устранения чтения ея в домашних собраниях.
Исправляющий должность цензора
Вл. Федоров
16 января 1855 г.
№2
Судя по нескольким приведённым выше цитатам, отношение автора драмы к рекрутчине было однозначно негативным. Пьеса разоблачала не только кагал, но и коррумпированное местное начальство, потворствующее аферам кагала [7, p. 334-335].
К сожалению, и об авторе драмы известно немного. Один из архивных документов Киевского генерал-губернатора, 2-й стол (дело 189), датированный 1856 годом, который изучал Н.Штиф, представляет собой прошение В.Камраша назначить его на должность «учёного еврея», которое генерал-губернатор отклонил. К прошению прилагается копия аттестата, согласно которой, заявителю было 24 года. Тот же возраст указан в формуляре-акте раввинского училища за 1856 г. об учениках, окончивших курс (дело 21). Таким образом, год рождения Камраша должен быть 1832-й. Однако некоторые авторы ошибочно утверждают, будто он родился в 1822 г. Место рождения Камраша – Бердичев. 17 ноября 1847 г. он поступил в Житомирское раввинское училище и закончил его 12 сентября 1856 г. В течение восьми лет получал правительственную стипендию. Согласно делу 33 за 1855-56 гг., Камраш был в том же 1856 г. назначен учителем Ровенского еврейского казённого училища. В 1864 г. он стал учителем казённого еврейского училища в Белой Церкви, а в 1865 г. – заведующим аналогичного училища в Летичеве Подольской губ. В газете «Киевлянин» №58/1864 г. Камраш опубликовал отклик на анкету, разосланную особой комиссией при генерал-губернаторе, в котором выразил своё мнение о еврейских училищах и еврейском образовании вообще [7, p. 333; 8, p. 2506-2507; 9, p. 456-457].
Литературовед и журналист Бернард Натанзон в корреспонденции, посвящённой первым шагам театра Гольдфадена в Бухаресте и опубликованной в газете «Га-Мелиц», пишет о Вольфе Камраше как о знаменитом писателе и сравнивает его с романистом и драматургом Израилем Аксенфельдом. Из этого следует, что в конце 70-х гг. XIX ст. Камраш был ещё довольно популярным среди маскилов. При этом Натанзон утверждает, что драма Камраша называлась не «Кагал в местечке», а «Дос когол-штибл одэр р. Менделе Полнимоц» («Домик кагала или р. Менделе-уполномоченный»). По его словам, она «произвела сильное впечатление на всех, кто видел её в Житомире и Бердичеве» [10, p. 290]/
В книге Лео Винера «The History of Yiddish Literature in the Nineteenth Century» Камраш упоминается как автор пьесы, изображающей жизнь еврейского солдата и кагала. Без каких-либо ссылок на источник информации Винер утверждает, что ученики Житомирского раввинского училища играли эту пьесу в 1855 г. в честь коронации Александра II [11, p. 234-235].
Ещё большую сумятицу вносит статья известного врача и антрополога Самуила Вайсенберга, в которой он пересказывает воспоминания своей тёщи, урождённой Зак из Бердичева: «По её словам, пьесы ставились, главным образом, жаргонные, но были и дивертисменты, где русские и малорусские вещи занимали видное место. Главными артистами были: Хаим Бромберг, впоследствии благополучно занимавший раввинский пост в Кременчуге в течение 27 лет; недавно скончавшийся елисаветградский уездный раввин Песис, Прусиан, впоследствии врач в Кёльне и муж одной из Зак; сам Моргулис и какой-то Богусловский. Судя по сообщаемым отрывкам, надо думать, что они составляли часть именно той пьесы из быта еврейского кагала, о которой упоминает Моргулис. Она называлась «Ди алмунэ» и бичевала кагальных заправил, не стеснявшихся отнять у бедной несчастной вдовы единственного сына, чтобы сдать его в солдаты за избалованного сынка общественного воротилы. Пьеса была будто сочинения Хаима Бромберга, игравшего в ней главную роль вдовы, жалобное пение которой вызвало слёзы у всех присутствующих:
«От рахмунес аф майн эйнциг кинд,
Ох ин вей из мир ин вынд!
Их бин шойн геворен фар цурес гейл ин грин,
Их вел холиле аруп финм зин.
Зейт эленд ин майн штарке нойт,
Их фармуг афиле нит аф кен штикл бройт!
Ин блайб нох эленд ви а штейн.
Ун а кинд ин гур эйне алейн».
(Сжальтесь над моим единственным ребёнком,
О, горе мне!
От несчастья я пожелтела и позеленела
И ещё, упаси Господь, сойду с ума.
Видите, какая я одинокая и живу в большой нужде,
У меня не за что купить даже кусок хлеба!
Я останусь совсем одна, как камень,
Без ребёнка, одна-одиношенька.)
Кагальный староста (Богусловский) ей отвечает:
«Золст афиле цизетцт верен,
Велн мир дех гур нит херен.
Вер же шойн балд фарштимт
Ин хер иф билен ви а хинт.»
(Хоть лопни,
Мы тебя не будем слушать.
Заткнись сейчас же
И перестань гавкать как собака.)
Вдова:
«Бист алейн а газлен ин а хинт,
Аз ди ост нит кен рахмунес аф ман эйн ин эйнциг кинд.
Золст нур аф мане цурес иберкимен,
Вест ди висен, визой с’гит ци штимен.»
(Ты сам – разбойник и собака,
Если не жалеешь моего единственного ребёнка.
Когда хлебнёшь горя, как я,
Будешь знать, как безмолствовать.)
[12, с. 39]
Страница из «Еврейской недели» со статьёй С.Вайсенберга
Таким образом, здесь приводится уже третья версия названия пьесы – «Ди алмунэ» («Вдова»). Я.Шацкий считает, что госпожу Зак подвела память, и на самом деле это был «Кагал в местечке» Камраша. Н.Штиф уверен, что драма Камраша уже ставилась в Бердичеве 9 октября 1854 г., ибо за короткий период после этого представления он не мог написать новую пьесу. С ними полемизирует А.Юдицкий. По его мнению, «Ди алмунэ» и «Кагал в местечке» – разные произведения, а спектакль, о котором вспоминала г-жа Зак, не имеет отношения к представлению 9 октября. При этом он обращает внимание на следующие детали: а) г-жа Зак упоминает две новые фамилии (Песис, Моргулис), отсутствующие в официальном обращении от 5 ноября 1854 г., в то время как о Камраше умалчивает; б) Менаше Моргулис учительствовал в Бердичеве и был вхож в дом г-жи Зак, поэтому она не могла перепутать его с кем-то другим; в) в письме директора раввинского училища от 15 ноября 1854 г. имя Вольфа Камраша ничем не выделяется среди девяти участников спектакля 9 октября; г) по тону самого письма можно догадаться, что речь идёт о новой, только что написанной пьесе; д) если бы это была та же пьеса, за которую генерал-губернатор прислал Высочайшую благодарность, данный факт был бы обязательно упомянут в письме. Комментируя утверждение Л.Винера о постановке учениками Житомирского раввинского училища пьесы Камраша во время коронации нового императора в 1855 г., Я.Шацкий допускает возможность того, что раввинисты во второй раз подали прошение, которое было на сей раз удовлетворено. Умалчивание Моргулисом своего участия в спектаклях он объясняет тем, что спустя много лет автор воспоминаний смотрел на это увлечение молодости как на недостойное занятие [6, p. 283-284,286; 7, p. 332-333; 8, p. 2509-2510].
Об очередном представлении учащихся раввинского училища вспоминает еврейский писатель Авраам-Яков Паперна. В 1862 г. он приехал в Житомир для поступления в раввинское училище и там познакомился с учеником 5-го класса, «красивым, стройным, светловолосым молодым человеком», которого звали Авром Голденфодим (впоследствии – Гольдфаден). Последний уже в то время выделялся поэтическим талантом и публиковал стихи на древнееврейском в «Га-Мелиц». В том же году на смену умершему инспектору раввинского училища Якову Эйхенбауму в Житомир прибыл знаменитый еврейский учёный Хаим-Зелик Слонимский. Его жена Сара была высокообразованной женщиной. Являясь по натуре сторонницей ассимиляции евреев, она, как ни парадоксально, привезла из Варшавы мелодраму на идиш «Серкелэ» доктора Соломона (Шлоймэ) Эттингера из Замостья, которая ей очень понравилась. Она любила читать её вслух знакомым [13, p. 294].
Портрет Эттингера в исполнении А.Желинского
Пятиактная пьеса «Серкелэ» написана около 1830 г., в период учёбы Эттингера на медицинском факультете Львовского университета, но из цензурных соображений при жизни автора так и не публиковалась. После смерти драматурга дефектная копия рукописи попала в руки одного книготорговца, который решил её напечатать на свой страх и риск. Пьеса, увидевшая свет в 1861 г. в прусском Йоганнисберге, быстро завоевала сердца читателей. Главная её героиня – хитрая торговка мукой Серкелэ, которая держит своего кроткого мужа Мойше Данцкера под каблуком. Когда её брат, богатый купец, долго не возвращался из поездки на чужбину, Серкелэ, полагая, что того уже нет в живых, составляет фальшивое завещание и незаконно присваивает себе чужое наследство. Собственную дочь, глупую Фрейду-Алтэлэ, она балует, а дочь брата, бедную Гинду, оставляет без средств к существованию. Однако в последнем акте брат благополучно возвращается домой. Серкелэ разоблачена, справедливость торжествует. Пьеса написана живым колоритным языком и считается первым произведением на идиш, имеющим литературную ценность. Недаром лингвист и литературовед Макс Вайнрайх назвал Эттингера «прадедушкой еврейской литературы». Писатель А.-Б.Готлобер вспоминает, как в 1837 г., во время пребывания в Замостье, почувствовал себя неважно. Опасаясь эпидемии холеры, он вызвал врача. Доктор Эттингер осмотрел его и сказал: «Что Вам холера? Лучше я Вам почитаю свою "Серкелэ"». Он прочитал пьесу, и Готлобер выздоровел [14, p. 97].
Ида Каминская в роли Серкелэ
И вот летом 1862 г. Саре Слонимской пришла в голову идея поставить «Серкелэ» на сцене силами учащихся раввинского училища. Идея постановки драмы на идиш выглядела дико в глазах житомирской интеллигенции, но г-жа Слонимская была настойчивой в реализации своего плана. Она распределяла роли, репетировала, подбирала декорации. Спектакль, на котором присутствовали учителя раввинского училища и прочая житомирская интеллигенция, произвёл фурор. Учащиеся играли здорово, «но больше всех выделялся Гольдфаден, игравший самую трудную роль – Серкелэ». [13, p. 294-295]
Авром Гольдфаден
Таким образом, первая постановка «Серкелэ» на сцене состоялась в Житомире в 1862 г. Но это была не последняя театральная проба учащихся-раввинистов. Об этом свидетельствует очередной архивный документ, найденный А.Юдицким. Речь идёт о деле 33 из фонда Житомирского раввинского училища, в котором приводится рапорт инспектора Х.-З.Слонимского от 9 апреля 1868 г. на имя директора училища.
Хаим-Зелик Слонимский
По словам инспектора, накануне, 8 апреля, до него дошли слухи, будто некоторые учащиеся-раввинисты ходят по городу с афишами и распространяют билеты на публичное представление, которое должно состояться в тот же день. Около восьми часов вечера Слонимский узнал, что на Чудновской улице в доме еврея Дейча действительно идут приготовления к спектаклю. Узнав об этом, он тут же направился на Чудновскую улицу и обнаружил в доме Дейча готовую сцену, несколько рядов с пронумерованными стульями и публику, состоявшую из мещан, учащихся раввинского училища и множества незнакомых молодых людей. Как стало известно, главные роли в спектакле должны были играть Андриновский и Олькин (оба из IV класса), а также Меерсон (V класс). Слонимский строго запретил ученикам играть на сцене, но те проигнорировали его требование. После спектакля состоялись танцы, продолжавшиеся до половины второго ночи. В приложенной к рапорту афише упоминаются ещё два имени участников спектакля – Вульф и Галкин. Там же указаны названия спектаклей: народная фантазия «Белла» Неудачева в 3 актах и 4 картинах и одноактный водевиль «Москаль-чарівник» Котляревского. Язык представлений не упоминается, хотя нетрудно предположить, что первый спектакль игрался на русском языке, а второй – на украинском. В афише также говорится о добровольной плате за место. В конце рапорта Слонимский просит директора серьёзно рассмотреть это происшествие на заседании педагогического совета, строго наказать провинившихся и принять строгие меры, дабы оградить учеников от охватившей их «театромании». При этом он упоминает, что раввинисты дают представления и в других городах, например, в Бердичеве. По мнению Слонимского, самым действенным средством является запрет посещать театр более одного раза в неделю и без разрешения училищного начальства. На заседании педсовета выяснилось, что спектакль играли по приглашению Дейча по случаю его дня рождения. Обвиняемые ученики мотивировали своё непослушание тем, что были убеждены в пользе и моральном значении спектакля. Педсовет решил наказать Андриновского, игравшего, как оказалось, главную роль во всей этой истории, 3-часовым карцером в течение трёх суток, а Олькина и Меерсона – одноразовым 3-часовым карцером. Кроме того, педсовет запретил ученикам посещать театр более одного раза в неделю и без разрешения начальства [15, p. 240-242].
На основании вышесказанного А.Юдицкий приходит к выводу, что ученики раввинского училища были весьма частыми зрителями городского театра, если ограничение посещения театра не более одного дня в неделю означало для них наказание. Он также обращает внимание на то, что спектакль был поставлен по случаю дня рождения. А это значит, что раввинисты снискали в городе славу своими выступлениями на сцене, и их приглашали играть спектакли на торжествах [15, p. 241-242].
Таким образом, театральные выступления не были эпизодическими явлениями в жизни учащихся Житомирского раввинского училища, а стали своего рода укоренившейся традицией. Однако попытки создания еврейского профессионального театра на Волыни не увенчались успехом, и во второй половине 1870-х гг. центр еврейского сценического искусства переместился в Румынию.
«В жизни людей случаются события, иногда мелочи, которые производят на них столь сильное впечатление, что дают новое направление всей будущей жизни, – писал А.-Я.Паперна. – И я уверен, что такое сильное воздействие оказал на Гольдфадена его случайный дебют на сцене. Идея создания еврейского народного театра родилась у него ещё тогда. Она до такой степени овладела его разумом и сердцем, что стала задачей жизни». [13, p. 295]
Примечания
1. Гельстон И. Начало еврейского театра во Львове.
// http://berkovich-zametki.com/2011/Starina/Nomer4/Gelston1.php
2. Памятная книжка Министерства народного просвещения на 1865 год. – СПб, 1865.
3. Моргулис М. Из моих воспоминаний // «Восход». – 1895. – ноябрь.
4. Моргулис М. Из моих воспоминаний // «Восход». – 1895. – ноябрь.
5. Моргулис М. Из моих воспоминаний // «Восход». – 1896. – май-июнь.
6. Шацкий Я. Вклад в историю догольдфаденского театра.
// «Yidish teater. Kvartal-bukh 1927». (на идиш) – Warszawa-Wilno, 1928.
7. Юдицкий А. О содержании пьесы Камраша «Кагал в местечке».
// «Шрифтн». – т. 1. (на идиш) – Киев, 1928.
8. Zylberсweig Z. Leksikon fun yidishn teater. (на идиш) – Vol. 4. – New York, 1963.
9. Reizen Z. Leksikon fun der yidisher literatur, prese un filologie. (на идиш) – Vol. 3. – Wilno, 1929.
10. Натанзон Б. Корреспонденция из Варшавы без названия. (на иврите)
// «Га-Мелиц». – 1878. – 11 октября. – №15.
11. Wiener L. The History of Yiddish Literature in the Nineteenth Century. – New York, 1899.
12. Вайсенберг С. К истории зарождения еврейского театра. // «Еврейская неделя». – 1916. – №29.
13. Паперна А.-Я. Первая еврейская драма и первый еврейский спектакль.
// «Shloime Etinger. Komedye, lider, mesholim». (на идиш) – Buenos Aires, 1965.
14. Gorin B. Di geshikhte fun yidishen theater. (на идиш) – Vol. 1. – New York, 1918.
15. Юдицкий А. Несколько новых подробностей из истории театрального искусства в Житомирском раввинском училище». // «Mendele un zayn tsayt». (на идиш) – Москва, 1940.
