Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит. Точка.
Подпись: Буржуй.
Шуточная пародия на стихи
Маяковского начала 90-х годов
Ну, отчего так в России березы шумят
И почему эти сволочи рэпа не знают?
Мертвые с косами — гля! — вдоль дороги стоят,
И медведя на коньках мой «седан» обгоняют.
Много пронзительно правдивых слов сказал о своей стране великий русский поэт-биржевед и олигарх-гуманист Ананас Буржуинович Рябчиков. Например, из этих стихов читатель-европеец узнает, что пресловутые русские медведи не только бродят по улицам городов, но еще и хулиганят зимой на скоростных шоссе.
Начало творческого пути Ананаса Буржуиновича было довольно простым: он долгое время возглавлял тяжелую машино-шнуровочную промышленность России. Как открытые, так и глубоко зарытые акционерные общества Ананаса заботливо обували граждан на финансовых рынках, а когда те делали первые, робкие шаги, аккуратно поддерживали их за карманы.
Слава пришла к биржеведу-гуманисту после его прихода в поэзию. Несмотря на постоянную финансовую занятость, именно Ананас Буржуинович основал новое, революционное направление в лирике — «Красный новорусский пиджак».
Вот строки Ананаса Рябчикова, посвященные «Прекрасной Незнакомке»:
Духи «Шанель» заставят чхнуть любого,
Но ткнувшись носом между ваших сись,
Чиа-хуа нашарил я ноздрею,
Втянул в себя…
И шнобель мой поник!
Немало сделал поэт-олигарх и продюсер-многолюб для замены таких замшелых, совковых кинозвезд, как Татьяна Доронина и Наталья Гундарева, новыми, молодыми и по-настоящему яркими.
Как много работал над этим Ананас Рябчиков, говорят его строки:
Налей мне, брат, стаканец водки,
Мне ща-а смотреть в ряду судей,
Как строем маршируют попки
В купальничном каре грудей…
Постоянное затыкание рта поэта грязными повестками в суд по очередному делу о долгах в тяжелой машино-шнуровочной промышленности вызвало неизлечимую болезнь — кариес верхней «четверки». Ананас Рябчиков эмигрировал из не понявшей его страны с заранее припасенными чемоданами, чеками на предъявителя и традиционным «бЕндеровским» золотым блюдом за поясом.
Вот его интервью журналу «Культур франсез» на румынской границе:
Прощай, немытая Россия,
Обмылок, блин, себе купи!
Прощай, жестокая скотина,
Пеньки на гроб себе копи!
Правда, закончив интервью «Культур франсез», поэт немного ошибся. Он повернулся и смачно плюнул сначала в лицо румынского пограничника, а потом, уже после извинения, в сторону города Киева, недавно занятого «майдановскими» демократами.
…В Париже поэт-финансист Ананас Рябчиков тут же принялся сочинять восемьдесят две поэмы на тему строительства демократии в России и еще сто сорок шесть посвященных очередным «Прекрасным Незнакомкам».
Но потом произошло что-то непонятное и ужасное… Ананас Рябчиков ушел в глубокий и дикий запой. Ни немецкие психиатры, ни французские невропатологи, ни индийские экстрасенсы не могли понять, что происходит с поэтом. Пьяный Ананас Рябчиков устраивал один публичный дебош за другим.
Вот, например, что писал об Ананасе Буржуиновиче испанский журнал «Либерасьен поэзис»:
«…Разбрасыванием лука зеленого по полу, разбиванием о стену восьми бутылок белого сухого “Айданиля” и пляской с пьяным художником-порнографистом Дж. Смитом — так закончился очередной визит поэта Ананаса Рябчикова в ресторан “Гламур” на прошлой неделе».
А уже через день пьяный поэт попытался разбить кувалдой витрину ювелирного магазина. Его вопли: «Воланд, сволочь, выходи. Все равно убью, консультант!» — слышали даже в соседнем квартале.
Тем же вечером Ананас устроил грандиозную пьяную драку во время премьеры спектакля «Гениальность группового секса» в театре «Метрополь амурик». Сначала он попытался откусить ухо актрисе Нинель Демо, а потом нанес несколько царапин потной пятерней на ее левую (наиболее удачную в творческом отношении) ягодицу.
Ходили упорные слухи, что как раз в это время Ананас Рябчиков работал над своей последней поэмой — «Картошечка»… Так это или нет, не знает никто. Но даже опытнейшие египтологи, исследовавшие эту поэму после того, как ее автор сначала напал на сумасшедший дом, а потом и попал в него, не смогли отыскать в ее строках следов так называемой «человеческой трагедии». Светлому, сексуально-гигиеничному гению Ананаса Рябчикова всегда было чуждо все примитивное, темное и трагическое.
Для того чтобы вы смогли убедиться в этом, мы и публикуем эту поэму:
КАРТОШЕЧКА
Душа огрызком раскорячилась,
Между бровей легла морщинь…
Что там так в сердце иссобачилось
Под мозговую «дринь-дринь-дринь»?
Я помню ночь, рыбалку, звездочки,
Спор о России у костра…
Любашки пальчики тверёзые
И пар ушистого котла.
Ты доставала мне картошечку,
Из угольков… И без причин
Все: «Ха-ха-ха!» —
И доброй кошечкой:
«Поешь!.. Не пей. Ах, ты, кретин!»
И как звучало это ласково:
«Побереги ж себя, дурак!»
А небо звездочными красками
Сияло там — в твоих глазах.
Но мы все жрали, жрали водочку
И говорили о бабле,
Мол, мало нас, таких отчаянных
В похабной, варварской стране.
Мы майки рвали и корячились,
А ты тянула мне ладонь…
Я спьяну хапнул — р-р-раз! — и мячиком
Глотнул картошечный огонь.
Что было после?.. Только надо ли
Мне помнить пьяную фигню?
Я видел только, как ты падала
От кулака…
Что по лицу…
Ах, Люба, Любочка, Любашенька,
Щенок мой добрый,
Где ты, где?!
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?
И почему ты не уехала?
Я ж на коленях — блин! — стоял,
И в жизни этой перемешанной
Одну — любил,
Одну — желал!
А ты стояла у окошечка
И тихо ты сказала в пол:
«Хочу печеной я картошечки…
Теперь — уйди».
Я не ушел!
В «психушном» доме окна — в клеточку,
Врачи смеялись во дворе,
Как пек упрямо я картошечку
В мусоросборочном костре.
Политиленом пахло… веником…
И жженой марлечкой чуть-чуть…
Психушка, сволочь, — нет ни веточки —
И чистота повсюду — жуть.
Слеза душила… Злости капельки
Гасили хилый костерок,
И звуком страшным… скрипом вафельным
Крутился крышный флюгерок.
Ну а когда один «психический»
В костер котенком запустил,
Я в драке тошно-истерической
Его едва не задушил.
Меня тащили долго… Волоком.
А ты стояла у окна…
И ватным, темным, душным войлоком
Давила уши тишина.
Разборка — ладно!..
Мне — все по фигу,
Но, Люба, Любочка моя,
Картошку ту… Уже во Франции
Нашел в кармане пиджака —
Непропеченную и сохлую…
С одним ростком… И думал я:
«Ведь неживая же и дохлая,
Смотри ж!.. А все-тки проросла».
Как жгла!..
Как жгла!..
Как жгла и мучила
Игла ростка мою ладонь
И жизни этой передрюченой
Разнокалиберная вонь.
Ах, Люба, Любочка, Любашенька,
Щеночек добрый,
Где ты, где?!
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?
Я помню всё: глаза… ладошечки…
Твой вскрик — «Не бей!» — там, у костра…
Прожгла нутро мое картошечка,
Она ж — сквозь сердце проросла.
…Душа огрызком раскорячилась,
Между бровей легла морщинь,
И тени мне давно мерещатся
Веревки, мыла и осин…