1. Архивные фонды Центра Эли Визеля, Института ИВО
Архивы, книжные хранилища — драгоценные кладовые памяти человечества. В глубинах памяти бурлит сокровенная комбинаторика, рождая вспышки мысли, идеи, произведения, озаряющие жизнь.
В фондах Центра имени Эли Визеля по еврейским исследованиям при Бостонском Университете, оказывающем великодушное содействие конструктивной разработке богатого наследия еврейской культуры, — масса ценных единиц хранения. В их числе множество писем, материалов, представляющих несомненный исторический, а также литературный интерес.
Естественно, там очень много документов, относящихся непосредственно к жизни и творчеству писателя, ученого, общественного деятеля Эли Визеля.
Профессор Иосиф Лахман рассказывал мне, какая уйма писем на идише, присланных из всех уголков мира, адресованы нашему лауреату Нобелевской премии Мира и хранятся в Центре Визеля. Иосифу вместе с Леей Левит, учительницей идиша, общественницей, их дружно сложившемуся «дуэту переводчиков», довелось заниматься переводом на английский язык отдельных посланий из этого потока корреспонденции и другие тексты.
Особенно твердым орешком для переводчиков оказалась богатая коллекция писем еврейского историка из Франции Зосы Шайковского, его многолетняя обширная переписка с куратором из Нью-Йоркского Института Еврейской культуры (ИВО) — Ильей Чериковером. Это сотни писем на идише, большей частью написанных бисерным, неразборчивым, беглым почерком, притом весьма убористо.
Когда возникла нужда не просто прочесть эти письма, а перевести их предельно точно на английский язык, выбор снова пал на этих двух близких мне людей — моего старого друга Иосифа Лахмана и Лею (Лилиан) Левит. Вкратце представлю вам эти симпатичные личности.
Иосиф Львович Лахман (1921-2017), московский доктор экономических наук, по влечению души был настоящим идишистом. Уроженец украинского местечка Дунаевка (в бывшей черте оседлости), он рос и воспитывался в еврейской среде, его отец был учителем иврита и идиша. Когда Иосиф Лахман после школы поехал в Москву для продолжения образования, он еще плохо говорил по-русски. Всю жизнь оставался верным читателем книг на идише, прекрасно перевел целый ряд стихов Пушкина на идиш, во взрослой жизни знался и дружил с еврейскими писателями, был вхож в редакцию московского журнала «Советиш Геймланд» («Советская Родина»), печатался в нем.
На исходе ХХ века Иосиф Лахман был избран Президентом Американской Антифашистской Ассоциации Иммигрантов из бывшего СССР, возглавлял ее около двадцати лет. Вместе с Иосифом мы издавали ежеквартальный «Антифашистский вестник», редактором которого был я, выпустили 50 номеров. Самодельный «Вестник» наш внешне напоминал самиздатскую «Хронику текущих событий», которую выпускали советские диссиденты. Конечно же, только внешне. Наше издание в США свободно осуществлялось на общественных началах, скромный тираж этого журнальчика любезно печатался у раввина Дана Родкина, поныне возглавляющего Культурный Центр Русскоязычных Иммигрантов в Бостоне.
Когда в 1999 году в Бостоне состоялась учредительная конференция Американской Антифашистской Ассоциации Иммигрантов (АААИ) из бывшего СССР, ее президент Иосиф Лахман пригласил Эли Визеля на этот форум новых американцев — выступить. Эли Визель проявил к нам дружескую отзывчивость. Он пришел в иммигрантскую организацию, словно к друзьям. Спросил слушателей: «На каком языке выступить? На английском или на идише?» Ответ из зала был шумным и единодушным: «На идише!». И Эли Визель приветливо, задушевно произнес свое напутственное слово на родном еврейском языке.
Каждую осень, много лет подряд, Эли Визель выступал в самой просторной аудитории Бостонского Университета с несколькими открытыми для всех желающих лекциями на религиозно-философские, историко-культурные темы, и мы с Иосифом Лахманом обычно не упускали возможности еще разок послушать его. Иногда до или после лекции подходили к Эле Визелю, обменивались с ним несколькими словами на идише.
Лея Левит — обаятельная женщина, выросшая в американской еврейской семье. Поклонница еврейского театра, юмора, поэзии. Она стала учительницей идиша, преподавала евреям-беженцам, кому родина не дала возможности изучать свой родной язык. Уже 75 лет прошло после войны, а евреев в мире — всего около 12 миллионов. Меньше, чем было до начала Второй мировой войны. В Европе значительную часть народа подкосил Холокост, в Америке — ассимиляция…
С Леей Левит мы сблизились в кружке людей разного возраста и профессий, которых объединяло одно — любовь к «мамэ-лошн», материнскому языку, желание пообщаться на этом наречии. Наш кружок назывался «Халястра». Это слово вошло в идиш из польского и означает ватага, орава, шайка, сброд. Обычно раз в месяц орава собиралась дома то у одного, то у другого участника Халястры (у всех по очереди) с единственной целью — поговорить друг с другом на идише о всякой всячине, за чашкой кофе, бокалом вина и легкой закуской.
Перед Иосифом Лахманом и Леей Левит стояла сложная задача: во-первых, прочесть, разобрать, расшифровать почерк тех архивных писем, во-вторых, перевести их с идиша на английский. Первая часть задания оказалась такой головоломной, что для чтения Лахман вооружился сначала увеличительными стеклами, потом особым окуляром, каким пользуются часовые мастера при ремонте миниатюрных часиков.
В беседе со мной Лея Левит подробно рассказала об их с Иосифом совместной работе над письмами:
В 2011 и 2012 годах мы с Иосифом Лахманом перевели несколько сотен рукописных писем еврейского историка Зосы Шайковского с идиша на английский. В этих письмах содержится ценный материал, относящийся к исследованию жизни и деятельности этого еврейского историка. Информация, содержащаяся в этих письмах, была использована автором монографии Лизой Мозес Лефф, профессором еврейской истории Американского университета в Вашингтоне, округ Колумбия, и включена в публикацию книги 2015 года «Архивный вор. Человек, спасший историю французских евреев после Холокоста».
Иосиф Лахман и Эли Визель: встреча в Бостоне
Профессор Лиза Лефф обнаружила переписку между Шайковским и Ильей Чериковером, директором исторического филиала института YIVO в Париже, с 1939 по 1945 год, в то время как Шайке (так его называли) был зачислен в французский Иностранный Легион. Переписка была сохранена на микрофишах в архивах YIVO. Когда впервые посмотрела на почерк, которым написаны эти письма, я подумала, что эти каракули никогда невозможно будет расшифровать, но все-таки решила, на всякий случай лучше пусть Иосиф Лахман взглянет на эти письмена.
Мы с Иосифом работали над письмами Шайке два раза в неделю в течение полутора лет, иногда изо всех сил пытаясь совместить расшифровку слов, а иногда пытаясь перевести непонятные идишские названия организаций или журналов. Мы работали на 8-м этаже, а также в уютном атриуме, устроенном на крыше здания, где жил Иосиф. Дома у него работать не удавалось, потому что в квартире у Иосифа обитала любимая кошка, на которую у меня была аллергия. Часто Инна, жена Иосифа, готовила нам обед, а Иосиф приносил его в атриум, где мы трудились и отдыхали от работы. Сама Инна обычно доставляла хлеб, сыр, соленья, кофе, немного десерта. Все было всегда вкусно, и наши рабочие сессии были большим удовольствием для нас обоих.
Когда книга профессора Лизы Лефф была опубликована, Бостонская организация «Рабочий кружок» (Workман Circle) организовала приезд ее автора в Бостон в качестве приглашенного докладчика. Она показала слайды с оригинальным почерком рукописных писем, чтобы продемонстрировать, сколько сил ушло на расшифровку, а также на перевод. Любезно поблагодарила нас обоих за то, что наш труд дал ей возможность из первых рук рассказать о том, как Шайке добывал архивные материалы, которые он считал нужным сохранить для еврейских архивных учреждений и еврейского народа.
Письма Шайке были настолько исключительными и увлекательными, что мы с Иосифом часто судачили, немного шутя, о создании фильма, основанного на его приключениях. Это было только одно из многих особых воспоминаний, которые у меня остались от нашей совместной работы с Иосифом Лахманом. Все годы работы с Иосифом были для меня особенными. Его остроумие, юмор и позитивный подход к жизни были источником вдохновения, которое я несу с собой по сей день
К тому времени я знала Иосифа уже более 10 лет, и мы вместе перевели несколько уникальных текстов на идише. Когда я принесла Иосифу первые несколько нечетких распечаток с микрофишами, он посмотрел на них и сказал: «Ништ коше», что означает — «не так уж плохо». Иосиф был мастером расшифровки неразборчивого идишского почерка, который часто выглядел скорее, как некие куриные царапины, чем как почерк. Хотя он почти всегда расшифровывал каждое слово, ему потребовались часы терпеливой работы с увеличительным стеклом и его собственным блестящим умом. После того, как он расшифровывал часто уникальный и всегда непонятный почерк, я приходила к нему домой, и он читал мне письма на идише. Моя работа заключалась в том, чтобы отредактировать расшифрованный идиш и перевести текст с еврейского на английский.
Инна Лахман, жена Иосифа, женщина искренней доброты и обаяния, тоже рассказывала мне, что при благоприятной погоде Иосиф и Лея любили работать, располагаясь в так называемом атриуме, на террасе отдыха, устроенной на плоской крыше их многоэтажного дома. Трудились Лея и Иосиф на высоком уровне увлеченно, азартно, подчас забывая о еде. Случалось, заботливая Инночка поднималась наверх и приносила им поесть прямо на рабочем месте.
Хочу также подчеркнуть, что в числе тех коллег, кого автор книги «Архивный вор: человек, который спас французскую еврейскую историю после Холокоста» Лиза Мозес Лефф печатно благодарит в этой книге за помощь в исследовательской работе, она дружески называет имена Леи Левит и Иосифа Лахмана, которые не просто отлично перевели с идиша на английский несколько сотен рукописных писем Зосы Шайковского, а буквально расшифровали тексты его многочисленных посланий, написанных мелким, неразборчивым почерком, чем оказали ценное содействие автору в создании книги.
2. Лиза Лефф и ее детективно-историческая монография
Лиза Лефф — историк европейской и еврейской истории, специализирующаяся на истории евреев во Франции. Она автор книг «Священные связи солидарности: подъем еврейского интернационализма во Франции XIX века» (2006), «Колониализм и евреи» (2017), «Архивный вор: человек, который спас французскую еврейскую историю после Холокоста» (2015). За «Архивного вора» получила премию Сами Рора за вклад в еврейскую литературу. Она была названа преподавательницей года Американского Университета в Вашингтоне в 2017 году.
На первый взгляд, сочетание ученого труда с детективщиной может показаться странной, диковинной помесью. Но жизнь порой преподносит и не такие еще коктейли.
В самом деле, в строго научной монографии Лизы Лефф о Зосе Шайковском явно ощутим привкус детектива: в ней действует полиция, устраивающая засаду, обыск, попытки ареста, бегство из-под стражи. Но все это оправдано особенностями исследуемого материала. Своеобразным характером и превратностями жизненного пути главного героя книги.
В книге Лизы Лефф «Архивный вор» противоречивая, неоднозначная фигура Зосы Шайковского воспроизведена со всей обстоятельностью, глубиной понимания его трагической судьбы.
Иехошуа (Шайке) Фридман (таково его исконное имя) родился в 1911 году в польском местечке Заромб. Там ходил в хедер, потом в светскую еврейскую школу, в 1920-х оказался в Варшаве, где отучился еще три года, однако, так и не завершив среднее образование, уехал в Париж.
С детства любил читать книги, за границей быстро овладел французским языком, много читал на идише, потом и сам взялся за перо. Его первые публикации стали регулярно появляться в еврейской газете Naye Prese, издававшейся на идише Компартией Франции. В 1936 году он подал заявление в полицию с просьбой зарегистрировать его как «литератора».
На это время в его активе было уже около двухсот публикаций под разными псевдонимами, один из которых — Зоса (его детское прозвище) Шайковский — стал впоследствии основным. Вскоре он взял годичный отпуск в газете и подготовил книгу «Исследования по истории расселения евреев-иммигрантов во Франции». Во время этого творческого отпуска Шайковский познакомился с людьми, общение с которыми фактически определило его дальнейшую судьбу. Илья Чериковер и его жена Рива курировали историческую программу Исследовательского института идиш (YIVO).
Как народ книги евреи, куда бы их ни забросила судьба, всегда стремились в меру сил (а иногда и сверх сил) сохранить для своей истории документированные свидетельства их житья-бытья, порой принимавшие обличие некоего самодельного архива. А поскольку с гонениями евреи, как правило, были всегда знакомы накоротке, то документы о фактах юдофобства, отрицавшихся гонителями, сохранялись особенно тщательно. Узники Варшавского гетто, даже в условиях их потрясающего, гибельного восстания на Пасху 1943 года, перед лицом неминуемой смерти, заботились о том, чтобы были надежно упрятаны, закопаны собранные ими архивные документы, как свидетельства для будущего международного суда над гитлеровскими преступниками, на проведение которого они свято надеялись. И не ошиблись. Нюрнберг стал символом этого суда. Вот наглядный пример, какой могучей доказательной силой могут обладать накопленные документы.
Чета Чериковер, покровительствовавшая Шайковскому в довоенном Париже, собравшая к тому времени немалый архив о погромах на Украине в годы революции и гражданской войны, продемонстрировала могучую силу, заключенную в документальном доказательстве.
В 1926 году эмигрант с Украины Шолем Шварцбурд, часовой мастер по профессии, анархист по взглядам, на одной из центральных улиц Парижа застрелил Симона Петлюру и сдался в руки полиции. В последовавшем судебном разбирательстве, длившемся очень долго, адвокат обвиняемого Анри Торрес выбрал такую линию защиты: уничтожение Петлюры было местью за многочисленные погромы, устроенные петлюровцами, в которых была варварски убита вся родня Шварцбурда. Задокументированные свидетельства очевидцев, фотографии из архива Чериковера сыграли важную роль в принятии приговора. Стратегия адвоката оказалась верной, Шолем Шварцбурд был оправдан в октябре 1927 года.
В конце 30-х годов Шайковский ощутил опасность, угрожающую евреям Европы со стороны фашистской Германии, порвал с коммунистической партией и ее газетой, посвятил себя защите своего народа как национальный историк. Из Франции ему удалось выбраться в США, там добровольно вступил в американскую армию, сражался с гитлеризмом.
В период сразу после Холокоста Зоса Шайковский, еврейский историк, журналист, увлеченный идишист, воевавший с гитлеровской Германией в составе американской армии, по собственной инициативе, на свой страх и риск, собрал десятки тысяч документов в зданиях, где прежде располагались нацистские офисы в Берлине, а позже из архивов, синагог ранее оккупированной Франции и переправил эти ценные материалы в Нью-Йорк, главным образом, в YIVO — Еврейский исследовательский институт, основанный в 1925 году в Вильно, а в 1940-ом перемещенный в Нью-Йорк, США. Ныне он называется Institute for Jewish Research, но по-прежнему известен своей старой аббревиатурой — YIVO.
В послевоенном Нью-Йорке Шайковский утвердился как архивист YIVO, а также как автор работ по еврейской истории, посвященных теме французского еврейства, его борьбы за равноправие, просвещение, против растущего антисемитизма. Но репутацию Шайковского-ученого подрывала его пагубная склонность похищать, где только удастся, архивные документы, книги и другие научные издания, которые он продавал исследовательским центрам в Америке, Израиле. Привычка эта у него выработалась давно, когда он в Париже был молодым журналистом коммунистического толка и усвоил ленинскую мораль: нравственно все то, что служит нашему делу. Притом истолковывая «наше дело» очень расширительно.
Может быть, к этому примешивалось дошедшее и до наших дней незрелое представление, будто взять книжку или журнал — и не отдать, — это вообще-то не кража. Как бы то ни было, в последующие годы, к сожалению, фокусы молодости Зосы стали выглядеть как заурядная клептомания.
26 сентября 1978 года Зоса Шайковский был найден мертвым в одной из Нью-Йоркских гостиниц.
За несколько дней до этого он был арестован полицией у выхода из Нью-Йоркской публичной библиотеки. Это была устроена продуманная засада. На протяжении долгих лет Зоса Шайковский был завсегдатаем читального зала этого Храма Книги, библиотекари, обслуживающий персонал знали его, как облупленного. Здесь он делал выписки из книг, журналов, здесь он писал статьи для еврейских газет, готовил рукописи своих книг по истории. Однажды вечером, когда библиотекарша Клэр Динстаг дежурила на выдаче, она обратила внимание, что Зоса Шайковский, загородившись крупноформатным фолиантом, работает над какими-то материалами. Другой сотрудник библиотеки, наблюдавший за Зоса Шайковским из-за его спины, поймав взгляд Клэр Динстаг, сделал ей знак — нечто происходит!
Оказалось, из коллекции редких брошюр, переплетенных в толстые тома, Зоса Шайковский выдирал какие-то листы. Пока он возился с бумагами, библиотекари просмотрели тома, с которыми раньше работал подозреваемый Зоса, и обнаружили, что над теми томами он тоже изрядно «потрудился», пользуясь лезвием или ножницами. До библиотечных работников и раньше доходили слухи, что у этого читателя липкие пальцы. Последовал звонок в полицию.
Американская полиция, как известно, не заставляет себя ждать, Перед закрытием библиотеки в конце дня, двое в штатском у выхода уже ждали грешника. Когда он появился, они задержали его и попросили открыть портфель для досмотра. И сразу обнаружили пару редких брошюр, похищенных из библиотечного переплета. Злоумышленника доставили в полицию и на ночь оставили в кутузке.
На следующее утро служители закона вместе с Клэр Динстаг осмотрели квартиру Зосы Шайковского, но никаких библиотечных материалов не нашли. Это задержание с поличным напоминало бедолаге подобную историю, приключившуюся с ним в Страсбурге в 1961 году. И тогда, и теперь его не подвергли аресту. Тогда он был почти на двадцать лет моложе и сумел срочно скрыться в Америке. Теперь он был разбит, сокрушен, опозорен перед женой, коллегами по работе, перед миром. В тот же день, 26 сентября 1978 года, он снял номер в скромной Манхеттенской гостинице «Тафт» и утопился в ванне, предварительно, видимо, выпив какое-то зелье.
Похороны Зосы Шайковского привлекли многих историков, журналистов, библиотечных работников, рядом с которыми он работал в Нью-Йорке около трех десятилетий. Обряд прощания организовал Абрагам Дукер, многолетний издатель журнала «Еврейские социальные исследования», прощальные выступления звучали на идише. Еврейская научная элита США воздала дань уважения человеку, чья психологическая, финансовая, да и профессиональная неустроенность в сочетании с моральной шаткостью подтолкнули его на неприглядный бизнес.
Книга Лизы Мозес Лефф, хотя и содержит элементы детектива, психологического экскурса, однако больше и глубже всего исследует позитивный научный вклад, который Шайковскому удалось внести в еврейскую историю своими талантливыми публикациями.
3. Послесловие
Монография «Архивный вор» получила много похвальных отзывов в прессе, на научных форумах и других презентациях. Приведу и прокомментирую два из них, которые принадлежат перу двух моих добрых знакомых.
«Почему опытный еврейский историк украл десятки тысяч исторических документов? Раскрывая эту тайну, Лиза Мозес Лефф создала выразительный личный портрет и в то же время прояснила ключевые моменты еврейской истории и историографии в период после Холокоста. Тщательно выверенная и превосходно написанная книга «Архивный вор» — больше, чем просто научное исследование, это — захватывающее чтиво».
Слова эти принадлежат Аарону Лански, автору книги «Перехитрить историю: удивительные приключения человека, спасшего миллион еврейских книг».
Аарон Лански — президент и создатель всемирно известного теперь Центра еврейской книги, расположенного в Амхерсте, близ Бостона. Ныне этот Центр — очаг культуры, поставляющий книги и другие материалы на идише в 700 библиотек, музеев, научных учреждений, расположенных на всей планете.
А с чего все началось? Еще будучи студентом в последней четверти прошлого века, Аарон Лански обратил внимание, что дома у множества еврейских семейств мертвым грузом лежат книги на идише. Их когда-то читали родители, деды нынешних обитателей. Теперь они стали как будто никому не нужны. Пришедшие на смену поколения американских евреев большей частью, к сожалению, не владеют языком идиш.
Аарон Лански решил приступить к спасению этих книг. Развернул на всю Америку мощную кампанию по сбору этой литературы, позаботился найти при университете складские помещения для потока присылаемых бандеролей, посылок. В Нью-Йорке, например, нашлась целая библиотека еврейских книг, оказавшихся под замком, так как эта библиотека, как ни печально, в нынешние времена осталась совершенно без читателей. К великому сожалению, целиком стала ненужностью. Благодаря таким находкам, Аарон стал счастливым кладоискателем. Судьба человека, пылко увлеченного еврейской историей, хоть и грешившего порой «архивным воровством», не могла не вызвать у Аарона Лански душевного отзвука.
Мне довелось впервые встретиться с Аароном Лански, когда мы с Иосифом Лахманом (еще до миллениума) вместе поехали в Амхерст, Тогда еще только строилось новое замечательное здание Центра Книги, и Аарон объяснял нам, что снаружи это обширное здание будет напоминать улицу Восточо-Европейского местечка, штетла, а просторные залы хранилищ будут простираться перед посетителем, когда он к ним по ступеням спустится. После этого мы виделись с Аароном Лански не раз, я брал у него интервью и всегда был рад навестить Центр в Амхерсте.
А сейчас перейду ко второму отзыву. Он принадлежит профессору еврейской культуры и истории Стэнфордского университета Стивену Зипперстейну. Вот его мнение:
«Эта книга — занимательное историческое исследование, своеобразная история создания истории, захватывающая научная работа, вместе с тем также портрет, пожалуй, самого странного из всех деятелей современной еврейской исторической науки. Тернистая, сложная жизнь Зосы Шайковского, застенчивого, мошеннического склада обаятельного человека, бывшего воинствующего коммуниста, бойца Французского Иностранного Легиона, «архивного вора», исследуется в этой работе с проницательностью и ощутимым сочувствием».
Со Стивеном Зипперстейном мы познакомились в дни его делового приезда в Бостон. Он в ту пору работал над рукописью солидной книги о Кишиневском погроме 1903 года. Готовился к поездке в Кишинев. К тому времени профессор ознакомился с некоторыми моими публикациями на интересующую его тему. Мы с женой охотно пригласили мистера Стивена Зипперстейна к нам, тепло побеседовали, я ознакомил его с моими статьями, выступлениями о Кишинвском погроме, подготовленными по архивным материалам. Заодно постарался дать ему некоторые кишиневские адреса, которые могли пригодиться при поездке в Молдову. После этой встречи мы часто вели телефонные разговоры. Словом, остались добрыми знакомыми.
Когда в 2018 вышла из печати научная монография Стивена Зипперстейна «Погром» с подзаголовком «Кишинев и крен истории», профессор Стэнфордского университета прислал бандероль — любезно презентовал свой труд с теплой дарственной надписью — моей жене Люде и мне (with greatest affection and appreciation}. Листая подаренный том, я обнаружил, что в нем несколько страниц посвящено визиту автора в наш бостонский дом, его общению со мной на интересующие его темы. Больше того, он оказал мне честь, поместив в книгу репродукцию моего портрета работы художника Леонида Балаклава, живущего и работающего в Иерусалиме.
Остается добавить, что Стэнфордскоий университет близок сердцу моему еще и тем, что там училась в аспирантуре, а затем на протяжении ряда лет работала в Гуверовском институте Стэнфорда моя покойная дочь Леночка Хазина (1958 — 1998), в замужестве Helena Nicolaysen.
Работала — не то слово. Лена была преданной сотрудницей, вдумчивой помощницей в исследованиях (research assistant) великолепного писателя, выдающегося ученого, политика Роберта Конквеста в годы 1983 — 1987. В этот плодотворный период его творчества Роберт Конквест писал об искусственно созданном голоде на Украине — голодоморе, у него вышли такие книги, как «Внутри сталинской тайной полиции: политика НКВД, 1936 — 1939» (1985), «Урожай скорби: советская коллективизация и террор-голод» (1986), «Последняя империя: национальность и советское будущее» (1986) и другие остро публицистические, берущие за душу вещи. Во все эти годы Лена оставалась умелой и восторженной помощницей, соратницей Роберта Конквеста, а шеф был благодарен ей за помощь.
Вот в какие дебри завел нас разговор о памяти, творческих дерзаниях, превратностях жизненного пути. В итоге думается, память — ближайшая соратница совести, становой хребет человечности.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer7/hazin/
