пьеса
ОН
ОНА
Зал в квартире. Мебель. На столе, окружённом стульями, шахматная доска с фигурами. Музыкальный центр, электронные часы, настенный календарь, телевизор (на экране которого, в контрастном изображении, похожем на изображение камеры наружного наблюдения, Он – камера направлена сверху и сбоку). Всюду много старых семейных фотографий (могут проецироваться на экран).
ОН появляется из тьмы коридора (в момент перехода экран телевизора гаснет), включает верхний свет, медленно проходит по комнате, останавливается у предметов обстановки, фотоснимков, что-то трогает, поправляет, открывает штору окна. За окном светло. Включает телевизор – изображения нет, сначала растр, потом голубая заливка экрана (в углу которого буквы – TV и цифры) и звук невидимого взрыва, голос, бойко комментирующий на иностранном языке спортивное состязание.
ОН. Ладно, вижу всё равно не очень пока. Послушать, что в мире творится…
Переключает каналы, голубой экран дёргается – изображения нет, только около букв TV меняются цифры; тот же самый голос комментатора продолжает тараторить. Выключает телевизор. Берёт раскрытую книгу, лежащую обложкой вверх, читает про себя, держа её на вытянутых руках, затем вслух.
…включают внезапную беспричинную слабость; нарушение координации движений или потерю чувствительности руки, ноги или половины лица, обычно с одной стороны туловища; внезапное кратковременное потемнение в глазах или снижение зрения, также чаще на один глаз; временную утрату способности говорить…
Откладывает книгу.
Следуя рекомендациям эскулапа… (Грустно усмехается.) Боремся за речь, чтобы не остаться в изоляции…
Берёт другую книгу с закладкой, садится в кресло, начинает читать вслух, держа книгу на вытянутых руках. Смеётся.
В пивной царило гробовое молчание… Там сидело несколько посетителей и среди них – церковный сторож из церкви св. Аполлинария. Физиономии у всех были хмурые. За стойкой сидела трактирщица, жена Паливца, тупо глядя на пивные краны. «Вот я и вернулся! – весело сказал Швейк. – Дайте-ка мне кружечку пива. А где же наш пан Паливец? Небось уже дома?». Вместо ответа хозяйка залилась слезами и, горестно всхлипывая при каждом слове, простонала… «Дали ему… десять лет… неделю тому назад…» – «Ну, вот видите! – сказал Швейк. – Значит, семь дней уже отсидел» – «Он был такой… осторожный! – рыдала хозяйка. – Он сам это всегда о себе говорил…». Посетители пивной упорно молчали, словно тут до сих пор блуждал дух Паливца, призывая к ещё большей осторожности. «Осторожность – мать мудрости, – сказал Швейк, усаживаясь за стол и пододвигая к себе кружку пива, в пивной пене которого образовалось несколько дырочек – туда капнули слёзы жены Паливца, когда она несла пиво на стол. – Нынче время такое, приходится быть осторожным». – «Вчера у нас было двое похорон», – попытался перевести разговор на другое церковный сторож от св. Аполлинария. «Видать, помер кто-нибудь!» – заметил другой посетитель. Третий спросил: «Покойного-то на катафалке везли?» – «Интересно, – сказал Швейк, – как будут происходить военные похороны во время войны?». Посетители поднялись, расплатились и тихо вышли. Швейк остался наедине с пани Паливцовой…
Прислушивается, встаёт, заглядывает в коридор, возвращается к креслу, снова собирается читать, смотрит на семейное фото на стене – Он, жена, двое сыновей, – подходит ближе.
Жили-были старик со старухой, да, Асенька? И было у них два сына…
ОНА входит. Он её не видит.
Хотя не такие мы и старые тут, сколько нам, лет по сорок пять…
ОНА. Михаил как раз в институт поступил…
ОН. Юре, значит, десять исполнилось… Жалко, врачи не разрешили тебе третьего ребёнка, ты так дочку хотела.
ОНА. Сыновья разъедутся, уйдут от нас, а дочка с нами останется. В дом приведёт…
ОН. Мы ведь с тобой оба уехали от родителей… Тоже ушли. Ну, я тебя увез… (Щупает рукой область сердца.) Давно я тебя не видел, Асенька, пятый год уже скоро… Плохо одному. Даже страшно… А тебе там как?.. Я всё-таки и не один совсем, вот вы все со мной. Родные все. (Смотрит на фотографии вокруг.) Видишь, как я устроил?.. И всё равно, как я без тебя, умом и не понять. Всё ведь на тебе держалось… И профессора медицины, Юра, ничем не могут помочь. Значит, время приходит. А наше уходит, и нам пора уходить… Меня никак не забирают… Сколько ещё?.. Меня он не забрал…
Воспоминание. Речь его меняется в воспоминаниях о юности, прошлом, с учётом времени.
Болит?
ОНА. Ничего.
ОН. Что ты скажешь, медицина везде есть, а у нас помочь не могут.
ОНА. Специализированный центр. По медицине, не по твоей физике…
ОН. Всё равно все их приборы на наших открытиях… Жаль, Юра в медицинский не пошёл, он бы вылечил. В каждом деле сердце необходимо. По парку с ним гулять будете. А как же я?..
ОНА. Михаил будет тебе помогать. Если что, к нему переедешь, дом у них большой.
ОН. У Нины дорого. Михаил всё равно ничего не решает у них. Всё она, Нина. Сколько раз я с ним разговаривал… Он мне как-то сказал: видно, судьба у меня такая…
ОНА. Надо тебе женщину какую-нибудь найти, нанять, чтоб помогала тебе. Полине можно предложить.
ОН. Ну при чём тут Полина?! Что ты сразу?.. Не знаю я её совсем. Здрасьте-до свиданья…
ОНА. Я хочу, чтобы меня похоронили здесь, рядом с мамой. Вам придётся перевезти меня.
ОН. А мне всё равно, можете хоть сжечь меня!.. (Плачет.) Раз я никому не нужен.
ОНА. Да, я всегда любила маму и Юру!
ОН. Как мы не вовремя оба с тобой заболели, Асенька.
ОНА. Это ты превратил меня в старуху!..
Конец воспоминания.
Звонок телефона.
ОН (в трубку). Григорьич!.. Молодец, что позвонил. Когда в гости придёшь, я ж всё жду?!.. А сегодня?! Как же так?.. Ладно, ладно, давай продолжим, чего уж там.
ОНА. Неймётся проиграть?
ОН (подходит к шахматной доске, разговаривая, двигает фигуры за двоих). Придумал куда ходить? Ах, ты вот так… Ну-ну. Напугал тележьим скрипом. Конь на це-пять, что скажешь… Ах, думал… Добьют четырёх коней, говоришь? Какой там дебют, и не пахнет… Угу… Слон на аш-три… Да… Съел?! Руки крутишь?.. Ну я тоже… Взял… Да, пешкой. Теперь-то куда пойдёшь?.. Как на жэ-четыре, как на жэ-четыре, там же мой офицер стоит? Ты что?.. Ну да… У тебя что и доски нет? По памяти? В уме?.. Даёшь! Ну ты силен. А где доска?.. Молодец, конечно, тренируйся… Я склероза не боюсь. Наоборот, забыть ничего не могу… Что? Капельницу? Ну, давай прервёмся… Да нет, у меня безлимитный, говорю сколько хочу. Сыновья помогают…
ОНА. Как же, двое – не один…
ОН. Конечно, хорошо… Помнишь, какие мы были… Нет, ты уж заканчивай свои дела. Накачивайся лекарствами спокойно, до полного удовлетворения… Ага, на здоровье.
Кладёт трубку, смотрит на фото: Григорьич и Он – молодые парни.
На четвёртом этаже мы жили?.. (Смеётся.) Колоритная процессия – наверное, пол-общежития – со скорбными лицами поднималась из сизого чада. Родик ускорялся по коридору на мотоцикле. Четверо человек – повязки на рукавах – несли на плечах грубо сколоченный, вымазанный морилкой, чёрный гроб!
ОНА. Без крышки.
ОН (смеётся). Изнутри торчала белая картонка с размашистыми цифрами – 19… ну, такого-то года, точнее не скажу… Впереди с протокольным лицом Григорьич, профорг курса. За что и слетел с поста по итогам разбора безобразной новогодней пьянки на бюро комсомола.
ОНА. Легко отделался…
ОН. В белой майке, армейских бриджах и чёрной фуражке железнодорожника с молотками на околыше Григорьич махал кадилом из заварного чайника на цепи. Позади гроба барабанщик, сборный оркестр духовых инструментов в простынях и несколько человек с флагами из семейных трусов на лыжных палках. Дальше толпа с кастрюлями, крышками, столовыми приборами.
ОНА. Лупили по всему истошно. Какофония…
ОН. Девчонки подошли… Тёплое шампанское разлили под бой курантов!
ОНА. В смысле разлилось по стенам.
ОН. Григорьич, он и студентом уже им был, тамадой что-то длинно и косноязычно провозглашал! Наша комната присоединилась к шествию… Родик на своём мотоцикле, периодически ставя его на дыбы. Он опрокинул пару рюмок с тыльной стороны ладони, стоя на сиденье стального друга. Его, правда, поддерживали. Народ на марше в достаточном количестве запасся напитками в путь. Нам встречно подносили из всех комнат. Провожался старый год… в этом гробу. Весело было и смешно…
ОНА. Да, ужасно как смешно…
Включает музыку. Затемнение.
Воспоминание.
ОН (голос в темноте). Подожди, ну что же ты, нельзя же так… Ну перестань. Я тебя прошу…
ОНА (голос в темноте). Всё! Всё! Пропусти меня!
Комната освещается. За окном темно. Он не даёт ей пройти в коридор.
ОН. Асенька, родная, послушай, ну услышь меня… Я… Ну я…
ОНА. Я – последняя буква алфавита. Хватит! Уже всё слышала! Устала тебя слушать! Всегда тебя слушала. Оставь меня. Одного только прошу… Дай мне пройти!
ОН. Но ведь не было ничего. Правда, Ася… Погоди, стой, остановись… Ну погоди же.
ОНА. Не было? Да? Она не была?.. С тобой. Ты не общался с этой… своей?! Я хочу уйти, не мешай мне… Ты слышишь или нет?! Посторонись… Не прикасайся. Ты мне противен. Убери свои руки! Танцевать он собрался! (Выключает музыкальный центр.)
ОН. Асенька, я прошу тебя…
ОНА. И я не видела, как она смотрела на тебя? Всё равно уйду, пусти! Мне ничего не нужно от тебя, и деньги не нужны, пусть всё будет твоим, всё чего ты добивался. Уйду… Мне ничего не надо. Отойди!
ОН. Куда же ты пойдёшь?.. В такую погоду. Ты замерзнёшь.
ОНА. Тебе-то что?
ОН. Не говори так…
ОНА. Уеду. И ты этому не помешаешь. Всё, всё закончилось!.. Пойми, наконец. Я ничего не хочу начинать заново!.. Ты это слышишь?!
ОН. Асенька, умоляю тебя… Прости. Я тебе объясню. Прости меня. Останься. (Опускается на колени, обхватывает её ноги.)
ОНА. Когда я пришла, она, значит, не сидела у тебя на коленях? Ты… (Пытается вырваться.) Видеть тебя не могу.
ОН. Отвязаться не мог! Ася… Родная моя. Единственная.
ОНА. Тише ты, дети спят!.. Он проснулся… Господи, он всё слышал!
ОН. Юра!..
Выходят.
(голос). Маленький, что ты тут делаешь? Не сиди на полу, он же холодный… Ты заболеешь… Сейчас я тебя согрею…
Окончание воспоминания.
За окном светло. Он входит.
ОН. На тебе семья держалась. На терпении твоём, на воле твоей… Не стало тебя и нет ничего, нет семьи…
Набирает номер на телефоне. Длинные гудки. Отключается. Фото младшего сына на трехколёсном велосипеде.
Ты проснулся, Юра, и мама осталась… Сколько ты ждал?.. Слушал и понимал, что ты остаёшься один, а она уйдёт. Знаешь, я один раз оступился, – и всю жизнь жалел…
Она входит.
Он подходит к музыкальному центру. Бесцельно ходит по комнате, открывает створку книжного шкафа, берёт с полки папку с завязками, садится в кресло, перебирает бумаги.
ОН. Ох ты, забыл я совсем!..
Отложил папку, встал. Нашёл очки, надел, проверил дату по настенному календарю, покивал головой. Передвигает на следующее число окошко на календаре. Подошёл к фотографии, где Он и Она молодые: парень в костюме, девушка с белой фатой на голове.
(Он называет число – следующий день после спектакля) Наш ведь праздник сегодня с тобой, Ася. Да, старик со старухой… Вспомнил я, Асенька, помню, – вчера наш день свадьбы… был. (Он называет число – день спектакля) Но ты же в этот день не любила отмечать…
ОНА. День смерти отца моего…
ОН. Передал он тебя мне… Ну тебя не убедишь… Сегодня и отметим. Как ты и любила…
ОНА. Да, старик со старухой…
Он достаёт тарелки из серванта, накрывает на стол на семь персон.
ОН. Виноват я перед тобой, Асенька, виноват… Раз ты так думала…
Мигает освещение. Воспоминание. За окном темно.
ОНА. На кого я похожа стала! Эти твои бесконечные поездки, твоё враньё…
ОН. Уходила бы. Если ты мне не веришь!
ОНА. Ни одна мать ребёнка не бросит… Тебе надо уходить, никто тебя на цепи не держит, раз тебе дома плохо, тебя здесь никто не понимает, не ценит…
ОН. Значит, уйду. (Пытается снять с пальца обручальное кольцо.)
ОНА. Давай, разводись… Сколько раз ты уже мне кольцо кидал?
ОН. Да кому ты нужна! (Бросает кольцо.)
ОНА. А возвращался…
ОН. Да никогда я…
ОНА. Тише, Мишенька услышит!
Мигает свет. Конец воспоминания.
Звонок телефона. За окном светло. Общее фото студенческой группы с преподавателями.
ОН (в трубку). Не забыл!.. Спасибо, Игорёк. Туфли заклеить, понимаешь. Отходит сбоку что-то… В дождь попал – промокли ноги… Я же когда-то на сапожника учился. Я ведь простой сельский парень, не всё профессором был. Ничего, завтра занеси, конечно… И деньги… Мне не к спеху, финансы есть пока. Тебе они нужнее, оставь себе, если что, пока. У меня всего хватает… Без задних мыслей, Игорек, я же как лучше, не думай! Как там, на кафедре, без меня?..
ОНА. Родителям звонил?
ОН. Привет передавай обязательно… Праздник у меня… День свадьбы у нас с Асей! Посидеть хотел… Да… А можно и прогуляться, действительно. Хорошая идея. Попозже чуть. Чувствовал себя с утра неважно. Да и то, расходиться надо!.. Приходи вечером. Отметим… Так я б тебе и помог, варианты посчитаем. Приноси, чего там… Интереснейшая тема у тебя, такой материал… Мне всё недосуг было, наработок столько, что… На всё время надо. Не успеть всего. Учти, на защиту приду, послушаю, вопросы задам, а как же… Жениться тебе надо. Жена присмотрит за тобой. Да и дети. Дети – главное в жизни! Поверь мне… На ноги – не обязательно. Главное – человека встретить… Ну, не тороплю. Ищи… Как родители твои, одним не тяжело?.. Я тоже уезжал когда от своих, – поступать, – всё думал, выбирал, куда… В строительный хотел, потом, думаю, чего там, пока учиться буду, всё построят уже, работы не будет. Пошёл в транспортный, и не жалею. Движение – жизнь… Много говорю я что-то. Извини… А мне?! Значит, нужен я ещё кому-то… Ну если сможешь – заходи вечером!..
Закончил разговор по телефону. Убирает одну тарелку со стола в сервант. Фото молодой жены в пиджаке. Затем фото старшего сына – школьник с портфелем.
Девушку тебе надо хорошую… Трудности – это не страшно, вместе всё преодолеете, друг за дружку если держаться. Мы расписались с Асей, у нас один чемодан был на двоих. До сих пор где-то лежит. Реликвия…
ОНА. Младший, Юра, мы, когда куда-нибудь ехали, в отпуск, так он садился на крышку, придавливал. Участвовал в сборах.
ОН. Твёрдая такая, выдувается, вещей много… Он навалится, я и закрывал замки… Любил он ездить.
ОНА. Бегал всегда по квартире и кричал: «Главное – не потеряться!..».
ОН. Сейчас молодежь, им деньги, деньги… и больше ничего, и, главное, – всё сразу… Мы просто жили. Всё сами с Асей наживали. Даже жилья долго нормального не было. Диссертацию в ванной писал. Квартирка тесная. В комнате Миша, старший, спит, комната одна, на четверых… Ася Юру на кухне укачивает. Юра как раз родился…
ОНА. Тяжело с ним пришлось. Такой крикливый маленьким был. Слабенький… Поздний.
ОН. Ася с ним всё ходила, носила на руках, все ночи напролёт укачивала. Откуда только силы брались. Сама худенькая, светится… Главное, я возьму его на руки, он чувствует, кричит, её требует. (Смеётся.) С характером с рождения… Не пугаю я семейной жизнью… Это же счастье! Второй сын у меня родился! Что ты… Асю из роддома забирал, бутылку шампанского цветами по кругу обвязал и медсестре, что выносила, подарил… Такой маленький свёрток с лентой получил… Как его держать, страшно… Разница у ребят большая, забыл всё… Да… Юра он, вообще, всегда мало спал. В футбол с ним ходили играть, года четыре, пять ему было, в парк. Просыпается часов в пять утра, и мы с ним идём, пока Ася отдыхает…
ОНА. Матч состоится в любую погоду.
ОН. До работы набегаемся… Что же дети не звонят, Ася?..
ОНА. Не помнят?..
Звонок телефона.
ОН (в трубку). Полина, красавица моя!.. Да, так и говорю! Придёшь?.. Ты меня провалами памяти не пугай! У меня полные закрома продуктов. Сегодня, вообще, в кафе пойду обедать… Годовщина свадьбы нашей с Асенькой…
ОНА. Чтоб дожить до серебряной свадьбы нужно иметь золотой запас и железные нервы!
ОН. Не надо ничего. Вино есть, торт разве купить. Вечером придёшь?.. Выговор тебе объявлю! В фирму твою сообщу, они тебе выпишут. Наряд… без очереди. Картошку чистить… Заходи. Хочу гостей созвать, праздник устроить. Все будут!.. Младший?.. Если не в партии он, то обязательно… (Смеётся.) В партии – геологической. Приедет… Старший подойдёт, конечно. Всегда собирались… Чувствую?.. Отлично, как ещё. Нормально… Ничего. Легче. Отпустило… В космос запускать можно. Конечно, если тебе надо… Жаль, тебя не будет. Как забыть, ты у меня свет в окошке, жду всегда. Ты, пожалуйста, вдруг, мало ли, если сможешь, приди вечером… свадьбу отметим. Присмотришь за мной. Ну как буянить начну, праздновать… Папка тут у меня, все документы важные храню, на квартиру, патенты, дипломы. Весь архив мой. Так что… если что, тут все. Да нет, не думаю… Ишь ты!.. Ладно, прекратил. Ты мне… (Листает бумаги в папке.) Заслуженный человек, это да, достижения, да, весь город знает. Знаешь, обязательно надо, чтобы память оставалась… Нет, Полиночка, бог таланта к сочинительству не дал, это не дневник вести. Младшего, Юры, папка, ещё со школы… Да, давно писал, стихи, в основном. Читаю я, пересматриваю. Выписывал он ещё… Я в неё и свои бумаги сложил… До свиданья, Полина, прощай… Здоровье незачем уже. Жить и жить?.. Детям помогать… В таком возрасте, что они должны… Внуков поднимать, это – да, согласен. За них и выпью.
Заканчивает разговор по телефону. Убирает одну тарелку со стола в сервант. Берёт лист из папки.
Из Откровения… Нашёл… Вот…
ОНА. Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни… Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти… Дам ему звезду утреннюю…
ОН. Звезду… Ночью они светят всем, их много, россыпь, и каждый их видит, а утром звезда – путеводная… Это, наверное, самое большее, что можно дать. Смысл. Куда идти. Как ты думаешь?.. Он школьником об этом думал…
Включает телевизор, звучит старая лирическая мелодия.
Маленький был, до школы ещё, мы с ним по выходным ходили на железную дорогу, рядом с сортировочной жили.
ОНА. Преподавать как раз пошёл в университет.
ОН. Там мост пешеходный над путями, он любил сверху наблюдать. Не оторвёшь, как завороженный. Ждал этой субботы, когда пойдём… Внизу пути, рельсы сходятся, расходятся, семафоры, поезда… Запах ему нравился! Такой особенный запах железной дороги…
ОНА. Как мазутом и углем вместе.
ОН. Шпалы пропитывают… смолистый такой. Дух странствий… Влекло его. Так и пошёл в геологи… В экспедициях… Озорной, в школу одно ходить приходилось, разбираться. Всё в дневник ему учителя писали красными чернилами, вызывали родителей… Где-нибудь стекло мячом выбили или ещё что, так если не он, то рядом стоял. Спрашивают: кто нашкодил, – молчит.
ОНА. Не выдавал товарищей.
ОН. Ася переживала…
Сидит, смотрит на фотографию. Безуспешно переключает каналы. Выключает телевизор.
Встретиться бы нам… Скорее только…
Пьёт таблетки.
С Михаилом проблем не было. Как-то пропустил его. На Асю всё свалилось. Работа, – пока молодой, ездил много, пробивался сам… Разные они, характеры, да и разница большая. А может, и мы с Асей другие стали.
ОНА. Изменились за восемь лет… Изменилась?
ОН. Тихий он, Михаил, вдумчивый такой, лишнего слова не скажет, учился хорошо, поведение отличное… Чтобы что-нибудь в школе когда, – так никогда. Учителя нарадоваться не могли. Похвальные грамоты каждый год. Окончил с золотой медалью…
ОНА. Было как-то в младших классах, кошку они сбросили с ребятами с пятого этажа. Посмотреть, что она не разобьётся… Про них говорят, могут они планировать, хвостом там что-то…
ОН. Ася дочку ещё хотела. Врачи не разрешили. Юра тяжело достался. Болела часто… Мы Михаила на лето в деревню к родителям моим отправляли, на каникулы. Работали с Асей.
ОНА. Приезжаем проведать, а он: чего, – говорит, – дедушка меня учит? Голову нагнёт, исподлобья…
ОН. Серьёзный. С дедом на речку, на рыбалку… Когда приезжали – втроём ходили, без женщин… Степь… Зной, марево, воздух дрожит над пожухлой травой, а вода прохладная, быстрая, мы с дедом с камня удочки закинем, сидим. Михаил голову набок склонит и смотрит. Рыбу считал… Хозяйственный… Или за сусликами гонялся… Все думали, далеко он пойдёт… Дед верил… ждал чего-то… успехов…
ОНА. Глаза, говорил, умные…
Фото двоих сыновей. Он набирает номер на телефоне.
ОН (взялся за сердце, вздохнул). Абонент недоступен…
Фото застолья семейного. Набирает номер на телефоне.
Здравствуй, Нина… А Миша? Я звоню – нет связи… На рыбалке… Думал соберёмся. Всё хорошо… У вас как?..
ОНА. Как дети?..
ОН. Праздник у меня. Не помните? Ладно. Не в том дело… Нет, не день рождения. Ну да, осенью… Зашли бы… Принимаю. Только что выпил… Ничего – достал. Мне прошлый месяц Григорьич принёс… Ну, побочных явлений многовато. Что делать, выдерживаю… Заходите… вечером… Заезжал?.. Замок я поменял. Деньги-то пропали. Кто-то ведь взял их… Скорая помощь была, дверь ломали… Закрываюсь… Предупреждали… Плохо станет – и что… Ну настежь было, много людей… У меня с головой всё в порядке. В своём мире живу… Полина не могла взять. Не тот она человек, так поступить. У неё есть сердце. И деньги хорошие я плачу. Зачем только ворам документы на квартиру?.. Копия есть у меня… Нужны. На что хоронить меня будут?.. Расходов немного, конечно, одни продукты… Жениться? Нет, не собираюсь… На поруки меня взять хотели, чтоб не мог распоряжаться имуществом. Неужели я в ваших глазах уже ничто? Он хоть что-нибудь чувствует ко мне?.. Ничего я не раздал. К тебе не приду, не волнуйся, на ночлег не попрошусь!.. Ничего не хочу слышать… и слушать… За фрукты спасибо…
Заканчивает разговор по телефону. Убирает две тарелки со стола в сервант.
Это мои сбережения, Миша… и я буду сам решать… Неужели я для вас мало сделал, что я должен о своём просить?.. Если бы я знал, что вы так поступите, ни за что доверенность не подписал. А вы продали машину, гараж и молчите, разве так можно? Мою машину и мой гараж… С собственным сыном судиться смешно. Что люди скажут? Всё ваше будет, и квартира… Ты только подожди немного. Карточку медицинскую я в поликлинике забрал, не выйдет у вас. Опоздали вы с ней, опоздали. Недееспособным хотели объявить… Подсказали мне, врач, – совесть есть у него, – записать хотели… деменция у меня, и, вообще, на голову… Наследственность, значит, такая…
ОНА. Наследственность…
ОН. Ты не боишься, что твои дети поступят с тобой так же, или жена выгонит, если заболеешь, не боишься, Миша?.. Часто вспоминаю, как ты на реке сусликов выливал из норок, пока мы рыбу с дедом ловили. Столбиками стоят, – интересуются, – смотрят… чуть что, в норки прячутся. Вычислял, где у него вход, где выход. Воду бегом наберёшь в пакет из реки и заливаешь в ямки. Торопился, чтоб он не убежал. Заливаешь, пока не захлебнётся и не всплывёт…
ОНА. Ругал дед… за сусликов этих…
ОН. Зачем вы так торопитесь? На память что-нибудь взять…
Достаёт из серванта, ставит на стол бутылку. Наливает несколько рюмок. Семейная фотография.
Асенька, за детей наших… Григорьич своего урожая передал… Немного, сама видишь.
ОНА. Не пей вина, если можно выпить хорошего вина…
ОН. А может не тот день?! Не передвинул число на календаре?.. Не выходил же я на улицу, упал когда… Миша, как всё-таки плохо получилось, нехороший разговор какой был, что же теперь делать?.. Не прав я, оскорбил сына. Обязательно вечером надо сказать, повиниться…
ОНА. Обязательно… Прощения попросить…
Он подходит к календарю. Включает телевизор: там взахлёб передают высадку астронавтов на Луне.
ОН. Монтёра вызвать, починить телевизор… Настройка сбилась на спутник…
Звук в телевизоре пропадает. Проверяет число на телефоне.
Какое тут?.. Первое января 2001 года, новая эра, прямо, началась… Сразу после конца света… Да здравствуют советские часы – самые тяжёлые и быстроходные в мире!.. Спросить надо…
Подбирает музыку по радио.
Прямо – ди-джей… Крутятся диски… Со стульями продолжать говорить?..
Изображение на телевизоре пропадает, только шум.
ОНА. Белый шум?..
На телевизоре внезапно только белый экран. Перепад напряжения, мигает освещение.
ОН. Белый свет… Да, электричество до конца ещё не изучено!.. (Улыбается.) Зачёт сдавали по физике на втором курсе.
ОНА. Принимал доцент Калюжный.
ОН. Он же, говорят, вёл практические занятия весь семестр. Мы как-то с ним не встретились. (Смеётся.) Надо было принести на проверку тетрадь с решёнными задачами. Ну, это не показалось трудным. Бытовало мнение, что Калюжный мягок и пушист.
ОНА. Тетрадь достаточно быстро нашёл.
ОН. Обложку заменил на новую. Со своей фамилией. Почерк, правда, был девичий, но надеялся, писать не придётся.
ОНА. Все задачи решены.
ОН. Методы решений и ответы проверены. Доцент принял тетрадь, углубился ненадолго в чтение, потом наугад ткнул прокуренным ногтем в незатейливую формулу из трёх знакомых символов. «Скажите, а что вот это?..». Пришлось заинтересоваться… Уверенно определяю: «Это буква “U”». Правильно её назвал – «Ю». «И что это за буква “U”»? И тут сказалась полная неосведомлённость в части того, что штудировали коллеги на физике весь третий семестр.
ОНА. Те, кто посещал.
ОН. История потом стала нарицательной. Изустно передавалась несколькими поколениями мучеников науки. И я брякнул: «Как – «что»?.. Напряжение». Чётко помню – изучали электричество. Но это продолжалось в течение второго семестра первого курса. Того, что фундаментальные основы физики так быстро меняются, и предположить не мог. Как говориться, в дурном сне не привидится такое.
ОНА. Несколько месяцев каких-то… Доцент странно посмотрел на испытуемого и передвинул палец…
ОН. Присматриваюсь к латинской букве «I»… Спинным мозгом пытаюсь принять подаваемые друзьями сигналы.
ОНА. Импульсы не проходят.
ОН. «Сила тока», – говорю. Вокруг народ собирается.
ОНА. На арене цирка заезжий клоун…
ОН. Понятно уже, – происходит что-то не то. Закралась даже мысль о возможной пересдаче. Тем не менее, обречённо вымолвил: «Сопротивление…» – на вопрос о третьем загадочном символе, так похожим на букву «R». До полного сходства. «Пойдите, подумайте», – доцент сделал отсылающее движение кистью руки… И тут оказалось, что в третьем семестре мы перешли от электричества к изучению молекулярно-кинетической теории газов.
ОНА. Вокруг умирающего собрался консилиум. Работала ускоренная помощь. На скорую руку втолковали несколько открытий.
ОН. На всякий случай, записал кое-что. Через пять минут я бодро признал в «R» постоянную Больцмана, в «I» – число степеней свободы газа и скорость молекулы в букве «U»… Зачёт, однако, Калюжный поставил, подтвердив репутацию мягкого человека… Кто знал, что сам буду преподавать физику… Учились по принципу: спи спокойно студент, стране нужны здоровые люди! (Смеётся.) Чем отличается студент от столицы Кампучии?..
ОНА. Столица Кампучии – Пномпень…
ОН. А студент – пень-пнём!..
Выключает телевизор. Перепад напряжения: мигает освещение, из люстры льётся яркий свет. Вспышка. Полутьма.
Свет… свет производит давление на отражающие или поглощающие его тела… В квантовой оптике давление света истолковывается как результат передачи этим телам импульса фотонов при отражении и поглощении света. Зет равно…
ОНА. И в колодце своём, созерцая себя,
Я увидел звезду и рванулся вверх,
Шаг навстречу – и свет не померк!..
Белый день – и ты смотрел на меня!..
ОН. Верёвка есть интересно у меня, в кладовке?..
ОНА. Жизнь без осознания смысла – бессмысленна…
ОН. Всю жизнь мучаешься, – ответа нет, задумаешься и всё – бежишь к людям, успокоиться…
Поднимает рюмку.
Ты ушла, а мне ещё умирать. От мыслей не убежишь… (Усмехается.) Восемьдесят пять лет намерял себе прожить… (Выпивает, усмехается.) На плодово-выгодное похоже… «Осенний сад», «Яблочное» – смешно называли: «Слёзы Мичурина…».
ОНА. Женский портвейн ещё…
ОН. «Ах, дам…».
Звонок телефона.
(В трубку.) Я, собственной персоной!.. Полина сказала?! Плохо выгляжу?.. Чувствую себя, как под надзором! (Улыбается.) Хочу предложить вам чаю, Варвара Яковлевна. Хорошо соседку-врача иметь. И болеть не захочешь. В том смысле, боюсь я вашего брата. В смысле, сестёр! Заколете… внутримышечно, если не внутривенно, так и в анабиоз сразу… Хорохорюсь… Вот положите меня, отыграетесь… (Улыбается.) На сохранение? Или мумифицировать. Ну, осмотр, анализы, это – обязательно… Полина, нет, не забегала сегодня. Говорила, посмотреть надо?.. Она же паникёрша известная. Вам, докторам, волю дай, всех на лекарства посадите… Обморока не было… Родным? Позвонил. Младший, может, в экспедиции. Старший здесь живёт… Что, так плохо?.. Я полежу, таблеточку какую-нибудь, отдохну немного… Позвал я уже всех… на вечер. Праздник у меня сегодня, день свадьбы. Вас тоже жду, придёте? Часам к шести… Может, всё же зайдёте? Посидим… Приболела?.. Серьёзно?..
ОНА. Ну да, а бабушка крутись…
ОН (смотрит на семейную фотографию). Лик божий… (Проводит ладонью, сверху вниз, по лицу.) Лик божий. Жена… Да, не замечаем, кто прощает, оставляя горечь обиды в себе, кто живёт для других… Бегите… Им-то ещё жить, для них бегаем. Всего вам доброго, Варвара Яковлевна. Внучке здоровья. Всё будет у неё нормально, я чувствую. Не прощаюсь… Веду бессмысленно здоровый образ жизни… Прилягу… давление померяю… слушаюсь…
Заканчивает разговор по телефону.
Меряет давление, пьёт таблетки, проверяет показания тонометра.
Сколько натикало?.. Систолическое-диастолическое… Тук-тук… тик-так… Как в детстве все мечтают, даже от обиды смешной: вот умру – поплачете надо мной… а я посмотрю…
Ложится на диван, тут же встает. Выходит. Затемнение.
Воспоминание. За окном темно.
Он входит, включает свет. Она сидит на стуле.
ОНА. Ты спросил его, зачем он это сделал?
ОН. Он не сказал.
ОНА. Господи, Юра…
ОН. Ты же сама сказала: воспитывай! Что теперь причитаешь?!..
ОНА. Он спал? Ты его разбудил?
ОН. Ты же ему сказала, чтобы он меня ждал!
ОНА. Отец у сыновей должен быть…
ОН. Ну не хотел он, наверное, резать пиджак этот, и не собирался убивать никого. Может, было за что!.. Может, он на него напал, этот пацан? А Юра защищался только…
ОНА. Ножом…
ОН. Ты видела, какой он здоровый, одноклассник этот? Уверенный какой… Сам пиджак принёс, деньги принял… Ты же сама… Не кончит он тюрьмой… Воспитывать… Я дома, дома, я же говорил, учёный совет был, предупреждал… Это не его нож. Не знаю, где взял… Юра!..
Хлопает дверь.
ОНА. Он ушёл! Что ты стоишь?!
Выбегают в коридор.
(Голос.) Он же совсем раздетый… Миша, беги с отцом!
Конец воспоминания. За окном светло.
Он входит, прислоняется к стене.
Набирает номер на телефоне: нет связи.
ОН. Нет ответа.
Она входит.
Как пробиться и вымолвить? Сказать мне необходимо… Юра… Несколько слов, – малого усилия на которые хватило бы.
ОНА. Одного Прощёного воскресения достаточно.
ОН. Сколько раз передуманных, отчего-то не нашедших времени вымолвиться, не от гордости, нет… От чего, от стеснения, боязни признать себя неправым, стыда, укора совести, мешающего вновь поднять горячую волну отвратительного воспоминания?..
Находит лист в папке.
ОНА. Среди листьев зелёных неожиданно я увидал желтизну…
Много, мало? Не знаю. Но мир стал другим.
Я заметил их только сегодня.
Что же делать, уже ждать весну?
Лист осенний со смертью обретает рожденье,
Чтоб проделать свой путь и упасть, закружившись, под ноги ко мне,
Чтоб открыть мне глаза
И напомнить о вознесенье…
ОН. Один… остался… Забыли вы меня? Нет?.. А что же нет вас? Рано ещё?.. Поздно…
Включает телевизор: на экране без звука съезд народных депутатов СССР.
Прибраться в квартире?..
Выключает телевизор, смотрит на экран.
Всё, что отражает…
ОНА. Всё отражает… Зеркало, стекло…
ОН. Душа здесь, потом улетает.
ОНА. До девяти дней в доме, только после сорока дней землю покидает.
ОН. Если, конечно, томиться по греху какому, или не сделанному, не завершённому чему-то, не будет. Тогда останется. Может и навсегда, неприкаянная… Всё материально. Мне тоже пора. Готовиться, к распаду на атомы. Жизнь. Конец, то есть, её… смерть. Физика тонкого тела…
ОНА. Каждый человек – вселенная. Умирает – и умирает вселенная.
ОН (ложится на диван, тут же встаёт). Належимся… (Берёт блокнот, выводит ручкой запись.)
ОНА. Жду тебя как Бога…
Перебирает листы в папке, достаёт один.
ОН. Как написал Юра, послушай, Ася…
ОНА. Жизнь – бескрайнее заснеженное поле. Его нужно пройти от начала и до конца. Первый идёт, увязая в сугробах, но он идёт первым, выбирает путь, свою тропу. И если второй, желая облегчить дорогу, старается попадать в следы, оставленные первопроходцем, то путь второго легче, – он уже намечен, известен. Но к чужому шагу трудно приноровиться и от этого переход для идущего следом намного труднее. Ноги выворачиваются, вязнут в снегу и заплетаются в лунках, ледяная корка с хрустом ломается, мешая идти… Каждый должен перейти это – своё – поле сам и своим путём…
ОН. Но дорога полна теми, кто вышел раньше… (Вкладывает лист в папку, закрывает.) Та ли это дорога, если по ней бредёт столько людей? Он хотел пройти свой путь, а мы… Что ты там пишешь?..
Включает телевизор, что-то буднично новостное из современности.
Остановите Землю – я сойду!.. Эпиграф – или эпитафия?..
ОНА. Чёрный юмор?..
ОН. Как?.. Глупо совать голову в пыльную духовку… Если отвернуть все конфорки, за какое время газ наполнит кубатуру кухни?.. Дверь прикрыть… (Смеётся.) Газовщик заглянул – как рванёт! – его и вынесло на лестницу вместе с дверью и инструментами. Сам целый, ни царапины, а телогрейка вся рваная… Удовольствие, конечно, ниже среднего… (Смеётся.) Маркович вызвал, запах, утечка у него дома вроде небольшая была… скопился газ, а тот так и зашёл с цигаркой в зубах…
Вертит пачку сигарет в руках, не решаясь закурить.
Стипендия – копейки, растягивали как резиновую. Экономили на куреве. Переходили на папиросы. Иногда элитный «Беломор», он же «Блохомор», достать было невозможно. Смолили сырой с какими-то сомнительными палками в табаке «Казбек». Пачка с джигитом называлась…
ОНА. «Нищий в горах».
ОН. Редко опускались до продирающего горло рашпилем «Севера». Были ещё вонючие сигареты «Дорожные» – «Судорожные», или «Смерть пешеходам»…
ОНА. Полгода показывал синюю пачку на вахте в институте! Потерял студенческий билет где-то.
ОН. Быстро минуя пост контроля на входе, озабоченный предстоящей лекцией, взмахиваешь сигаретами… Студенческий билет тоже неопределённого грязно-синего цвета.
ОНА. Так и проходил до конца семестра.
ОН. Каждый день забывал зайти в деканат и заявить о потере. В связи с трагическим случаем кражи личных вещей в раздевалке. Вместе с билетом. А так-то оберегаемым, как зеницу ока!.. Или электроток?.. Оголённый провод, например…
Включает торшер, бра. Звонок телефона. Берёт трубку. Подходит к шахматной доске.
(В трубку.) Пошевелим мозговой извилиной?..
ОНА. Белые начинают и проигрывают?..
ОН (улыбается). Я понял… (Переставляет фигуру.) Эх, Григорьич… (Делает ответный ход.) Мы вот так… Купила мама коника, а конык бэз ногы, яка чудова игрушка, гы-гы, гы-гы, гы-гы… Ну да, угадал, им… На белое поле…
ОНА. На белое поле…
ОН. Григорьич… Приходи вечером, придёшь?.. Да нет, ничего, повидаться хотел… День свадьбы у нас с Асей… Ничего, какая обида, если не получается… Что не закончили ещё?.. Ну, прощай… Да, жду, жду… Если мужчина настойчив, он обязательно добьётся…
ОНА. Того, чего хочет женщина…
Он заканчивает разговор по телефону. Убирает со стола прибор. Остаётся два прибора.
ОН. Сейчас чайку сообразим, по-солдатски: сорок секунд и готово.
ОНА. Кто в армии служил – знает…
ОН. Я на сборы ездил: два месяца муштровали нас. (Смеётся.) Никогда не думал, что можно маршировать и спать одновременно…
Выходит, доносится его смех, возвращается.
Как Паша вышагивал на военке, одновременно рукой и ногой с каждой стороны, волновался перед заходом на экзамен по войне, в коридоре тренировался, да так и зашёл билет брать… (Марширует, смеётся.) Да, я всегда говорил, что у вас, студент имярек, гнилое нутро, – любимая присказка полковника Милякина… Лучший друг студента, любил пить свежую кровь… Паша к нему ещё восемь раз ходил сдаваться. Мы уже летнюю сессию, а он всё зимовал… (Смеётся.) А самой нетривиальной была сдача теоретической механики.
ОНА. Вошла в анналы истории. Некоторые, правда, подозревали в анналах нечто другое…
ОН. Написали «медведей» – готовые, заранее написанные ответы на известные вопросы. Каждый вопрос на отдельном листе. Скреплялись листы скрепками. Один билет – одна скрепка.
ОНА. К пиджаку с изнаночной стороны подшивались огромные карманы из семейных сатиновых трусов. С целью скрытного вложения. Куда и помещались «медведи».
ОН. Писать с Вадиком решили вместе. С мыслью об экономии времени и сил. В этом случае, заходить на экзамен надо порознь. Один передаёт после сдачи «медведей» второму, тот учитывает отсутствие одной скрепки при пересчёте, если ему попадается билет с большим числом.
ОНА. Всё просто…
ОН. Я отмучался быстро. Около часа изображал муки творчества. Карябал на листах клинописные знаки, заученные предложения общего характера. Пару формул списал с ладони. Улучив момент, достал заготовленный ответ. Вопросы сходились… И тут Ася с соседнего ряда попросила выручить…
ОНА. Дал и ей листок – оказал «медвежью услугу»… Вадику…
ОН. Отстрелялся я на четыре… (Смеётся.) А предупредить Вадика о недостающем…
ОНА. Асином.
ОН. …билете забыл.
ОНА. Вадик, морща лоб, просидел над «медведями» порядка двух часов. Изображал тщательную подготовку ответа. Хотя, более чем на трояк не рассчитывал. Потом наступила быстрая развязка. Выложил перед преподом аккуратно написанные, без помарок, ответы и скромно потупился. «Медведей» последующими размышлениями он не испортил. Ему попались экземпляры, написанные им. Препод неожиданно обратил его внимание на вопросы билета.
ОНА. Звучали они несколько по-другому, чем те, на которые скрупулезно ответил Вадик. То есть там может и была схожая терминология, но это были другие вопросы.
ОН. Из неизвестного массива или провала памяти Вадик выдал ответы на другой билет… (Смеётся.) Он два часа якобы готовился, отвечая на вопросы другого билета. Которые не мог знать, так как не вытягивал этот билет. Не учёл он, – и не мог учесть, не зная того, – выпавшую из подсчёта скрепку билета, отданного Аське, тогда ещё Ковалевой…
ОНА. Как он не удосужился сверить вопросы на карточке билета с теми, что были на «медвежьем» ответе, не понятно…
ОН. Короче, вместо ответов на вопросы тридцатого билета, Вадик пару часов умно пялился на ответы тридцать первого. Мой и Асин билет имели меньшую нумерацию.
ОНА. Под заинтересованным взглядом преподавателя, он ещё дважды, как прокажённый, ожесточённо чесал рёбра с нужной стороны. Сколько отсчитывать скрепок: тридцать или меньше? Или больше?.. Покрываясь холодным потом, Вадик достал следующего «медведя». Это был ответ на тридцать второй билет. Никак не на необходимый тридцатый.
ОН. Но этого он не успел определить. Ко второму подходу поманили. Вопросы вновь оказались не те. Фатальное невезение…
ОНА. Третьего «медведя» Вадик извлекал второпях, не отходя от стола.
ОН. Как фокусник зайца из-за пазухи…
ОНА. Препод показал подошедшему коллеге на титана мысли: ответы опять не совпали с вопросами. Тот отмахнулся – не то видали… Поправил округлый сверток под мышкой…
ОН. Подтвердил Вадик шутку институтскую: деревообрабатывающая фабрика, поступают дубы – выпускают липу. Вуз. Высшее учебное заведение.
ОНА. Для девушек аббревиатура расшифровывалась, как «выйти успешно замуж…»
Включает мелодию. Танцуют.
Воспоминание. За окном темно.
ОНА. А что не было?
ОН. Ничего не было.
ОНА. Что – было?
ОН. А твой, этот… даже имени не хочу произносить…
ОНА. Не воскресишь всё равно…
ОН. Ведь тоже был, я ведь помню. И не забываю, не забывал, никогда…
ОНА. Зря. Это же было до тебя… Ты же сам ушёл тогда…
ОН. Я ведь думал…
ОНА. Ты – мужчина. А я всё приходила к вам в компанию в общежитие. Зачем?
ОН. К нему…
ОНА. Мне было всё равно, что обо мне думают. Кроме тебя.
ОН. Какая ты… Смелая и дерзкая, посмотришь – и всё…
ОНА. Да, как я тогда выглядела… На кого похожа была…
ОН. Было?..
ОНА. А у тебя?..
ОН. Не было. Глупый вечер, танцы эти, я уже и проводил её…
ОНА. Я видела…
ОН. И машинально – из дурацкой привычки к порядку – расправил на её груди кружевной воротничок. Она же пригласила меня, польстила, конечно. Я же и танцевать не умею…
ОНА. Топчешься ластами… Нужно ноги прятать… Я научилась…
Смеются. Затемнение.
Конец воспоминания.
Загорается свет. Он один стоит посреди зала.
ОН. Ругаешься, миришься… без этого нет жизни…
Выходит, возвращается с заварным чайником. Достаёт из шкафа чашки, блюдца.
Чай купил, на пробу, с травами. (Наливает.) От всех болезней… (Пьёт чай.)
Берёт книгу, раскрывает, держа на вытянутых руках, читает про себя, шевеля губами и смеясь, потом спохватывается, читает вслух.
После ухода непрошеных жильцов Швейк пошёл позвать пани Мюллерову, чтобы вместе с нею навести порядок, но её и след простыл. Только на клочке бумаги, на котором карандашом были выведены какие-то каракули, пани Мюллерова необычайно просто выразила свои мысли, касающиеся несчастного случая со сдачей напрокат швейковской постели швейцару из ночного кафе. На клочке было написано: «Простите, сударь, я вас больше не увижу, потому что бросаюсь из окна». «Врёт!» – сказал Швейк и стал ждать. Через полчаса в кухню вползла несчастная пани Мюллерова, и по удрученному выражению её лица было видно, что она ждёт от Швейка слов утешения. «Если хотите броситься из окна, – сказал Швейк, – так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадёте в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придётся платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезёт, сломаете себе шею. Если же не повезёт, то вы переломаете себе только рёбра, руки и ноги и вам придётся платить за лечение в больнице…».
Закрыл, отложил книгу. Фото жены. Она входит.
Скорбные дела наши… Записку написать?..
ОНА. Какую, о чём?..
ОН. Или ничего не писать?.. Что можно написать? Кому?.. Оправдываться, попытаться рассказать о трудностях, просто сообщить свою волю, смешно – волю… просто… Или сообщить, где что лежит, где бумаги?.. Ты не обиделась на меня? Когда отец твой умирал – не вставал уже – все в доме собрались, родственники… мама твоя, мы с детьми… я за братом моим на машине поехал… Так и умер он без тебя.
ОНА. Смерти испугался…
ОН. Я смотрел на его пальцы, вцепившиеся в одеяло, и не мог больше. Не в силах был этого видеть. Он, ещё недавно крепкий… не мог уже говорить…
ОНА. И ничем не помочь.
ОН. Я боялся увидеть его смерть… Он тебя любил… Говорил: никто заботиться кроме Аси о тебе не будет. Мама и ты… Себя я увидел… Виноват перед вами, ребята… Вдруг Юра едет?!.. Сколько ему?..
ОНА. Поездом часов девять сейчас, а самолётом вообще около часа, правда, ещё от аэропорта…
ОН. Или в отъезде он?..
Набирает номер на телефоне, сверяясь с блокнотом: длинные гудки. Его бросает в пот, роняет блокнот. Подходит к окну.
Поле… Жизнь – чистый лист, заснеженное поле, белое-белое, сливающееся с горизонтом… Уходящее за него – в небо… Что мы на нём напишем? Мы оставляем следы, но ненадолго следы после нас остаются на земле, на снежном покрове… Что же мы вынуждены каждый раз идти по нетронутому снегу, ступая на наст, и ломая его снова и снова!.. Попадая в те же ямы, опять и опять, опять и опять… Как ты так чувствовал в твои шестнадцать… А как быть, Юра, если толпа по полю протопала, вытоптала? Мы – толпа. Или хуже – если строем прошли, плечом к плечу, все как один… не задумываясь…
ОНА. Почему путь нельзя делить? Идти вдвоём, втроём и вчетвером…
Воспоминание.
Мы с тобой, уже здесь, как переехали, с дачи, на электричку опоздали, зимой, и по рельсам пошли на автобус. Торопились, ребята дома одни оставались. А сзади – поезд… Ночь, прожектор светит, гудок ревёт… Едет по соседнему пути, а кажется, на нас надвигается, задавит.
ОН. Как поршень… Пролетел, осветил ледяную пустыню.
ОНА. Я испугалась… Мы с тобой вдвоём по полю пошли, напрямик. По снегу.
ОН. Впереди слева показались огни… Мы придём. Наговоримся…
ОНА. Ждать тяжело… Он на меня, в первую очередь, обижается. Я виновата… Он ушёл из дома, слегла просто я…
ОН. Прощения попросить…
ОНА. Я боялась, преступником станет. Нож… У нас в посёлке, шантрапа эта, с ножиками ходили, сумки резали. Идёшь вечером, страшно…
ОН. Гордый он. Характер. В деда пошёл.
ОНА. Это ты виноват. Прости! Мы оба.
ОН. Себя защищал…
ОНА. Господи, испугана я была…
Она выходит.
Конец воспоминания.
ОН. Мы же в школу к нему не ходили, разбираться.
ОНА. Одно у него там что-то случалось…
ОН. У меня историю вела Татьяна Николаевна… У неё указка длинная, метра три, садилась на подоконник и оттуда показывала на карте… Она всегда говорила, и очень сухо, голос скрипучий, железом по стеклу. Я на первой парте сидел, слушал, и у меня непроизвольно слюна скапливалась, я отворачивался и глотал. Она: Горский, почему на меня не смотришь, повернись сейчас же! У меня подкатывает, не могу сдержаться, отворачиваюсь. Думала, – насмехаюсь. Вызывает, что-то про экономику Англии. Я рассказал; она: чем отличалась экономика Англии от экономики других европейских стран? Ответ лёгкий: высокой долей высококвалифицированного труда в промышленности. Говорю, а сам не могу выговорить «высококвалифицированный», смотрю на неё и не могу, – она всегда комментировала своим сухим голосом, – комок в горле стоит, лепечу: высосс…ный. Она: повтори! Я опять – то же самое. Повтори! Не могу, свищу что-то. Класс смеётся. Она опять требует. Я пытаюсь сказать и не могу! Она смотрит на меня насмешливо и требует повторить… Класс грохает от смеха. Стою, красный… Она говорит: кол. Ставит в журнал, берёт мой дневник и поверх, на весь лист, ставит единицу и расписывается. У меня слезы стоят, я шёл отличником… Беру тетрадь, кладу в портфель и иду из класса. Она: Горский, вернись! А я вышел и дверью хлопнул…
ОНА. Был бы взрослым, не хлопнул бы, прикрыл… добив её.
ОН. Я был мальчишка, худющий такой… Седьмой класс, в конце весны. Ушёл и в школу больше не ходил. Через неделю приходила классная руководитель домой. Мама была в ужасе, не знала, что я в школу не хожу… Испугалась, кричала: ты должен идти, что будет, если не пойдёшь, как ты жить будешь?.. Приходил завуч, педсовет был, осудили поступок учителя, она маму просила, чтобы я посещал. Директор просил… Мама так и не захотела меня понять. Не смогла.
ОНА. Это – страх… Страх остаться один на один. Выделиться из строя…
ОН. Мне в году все пятерки поставили. За лето случай забылся, в сентябре пошёл в школу. А отец выпорол… Выдал на орехи, как он говорил. Я из дома ушёл, по подвалам ночевал. Нашли… Вернулся. Расстались они. Мама с отцом. Получается, из-за меня.
ОНА. Напуганы мы были… Им же не понять, их поколению, как мы жили, ведь с человеком могли сделать всё что угодно. Человек же у нас ничто. Такая у нас была жизнь, гнула нас на излом, жёсткой делала…
ОН. Ничего не изменилось. У кого власть, деньги, тот и прав… Помнишь, Юра в синяках весь пришёл?.. Хулиганы его избили, за девушку он вступился… Думали, подрался… Он мне не простил… Мама… (Очнувшись, подходит к окну.) Ася, где ты?!.. Испугался… как ребёнок, знаешь… Подумал: никогда тебя не увижу. Всё так быстро промелькнуло в голове, холодно стало, озноб… как в детстве…
ОНА. Не было счастливее времени, чем при родителях, маленькими…
Он отходит от окна. Подходит к фотографиям.
ОН. Когда один, всё вспомнишь, столько передумаешь. Ничего, скоро поговорим, увидимся… Я ведь должен дождаться, сказать… Мы должны встретиться… Прости… Увидеть вас хочу… Дети мои… Асенька… Прощения попросить…
ОНА. Увидимся. Ничего…
Фотография детей: двое мальчуганов.
Оба они наши дети. Плоть от плоти… Всё наше… Разные только… Миша маленьким, такой послушный, аккуратный… Чистюля. Придёт с улицы, костюмчик не запачкает. Ботиночки… Такой всегда… Юра – весь чумазый…
ОН. Всё-таки мы с тобой двух сыновей вырастили, сколько трудностей, всё превозмогли! Всё ты, благодаря тебе. На тебе семья наша держалась.
ОНА. Маленькие дети – маленькие проблемы. Большие дети…
Он включает телевизор, тот показывает звёзды.
ОН. Уже ребёнком человек переживает всё. Любовь, привязанность, дружбу… предательство, оскорбление, унижение. Все чувства. Его душа уже через всё прошла, всё вынесла. Все раны уже нанесены… Только мы этого не замечаем. Взрослым кажется, ребёнок, он ничего не понимает. Забудет…
ОНА. Они всё видят и всё чувствуют. Даже острее чем мы. Ведь они беззащитны перед нами. Представьте, ведь ребёнок глядит своими глазёнками на нас, на взрослых, снизу вверх… Как на великанов, в силах которых сломать его жизнь, его самого, или претворить в жизнь его сокровенные мечты. Если он нам доверяет. Замкнут он, одинок – или с радостью протягивает нам свою ручонку…
ОН. Чувство одиночества приходит после травмы. Каждый наш поступок определяет дальнейшую судьбу…
ОНА. Семья – первый состав исполнителей… жизненной драмы. Или трагедии.
Он набирает номер на телефоне. Обрадовался было.
ОН. Автоответчик… Миша, ты на меня не обижаешься? Прости меня. Приезжай. Я буду вас ждать…
Кладёт трубку.
Телевизор перескакивает на беззвучный показ прогноза погоды в мире.
(Усмехается.) Программа «По странам и континентам»… Показывали по одному из двух каналов советского телевидения. Шутили: «Передача к Дню ракетчика».
Экран телевизора – белый; звук – только шум, потом обрывается.
Он расстёгивает рукав рубашки, закатывает, рассматривает вены, берёт нож, откладывает.
Страшно это?.. Как это, если нет тебя, ничего?..
Берёт тарелку и разбивает о пол. Остается один прибор.
Это ведь – грех… Нет… я не наследил… оставил след. Счастлив. Всё ведь сбылось, удалось, о чём мечталось…
ОНА. Где-то за морем вспыхнула зарница, и сразу, уже ближе, прорвала край поднебесья вычурная молния, связав две стихии… Я наклонился вперёд. Ветер вором ворвался под ворот и надул рубашку пузырём на спине. И всё равно не оторваться от тверди. Мне почудилось, в хляби наверху различим белый крест: навстречу долгожданному шторму низко, легко и быстро пролетел неутомимый буревестник. Раскинутые крылья и тело – одна плоскость. Замер, паря над восходящими потоками тёплого воздуха, вырывающимися из беснующейся бездны, дна которой не ведал, коротко взмахнул крылами и опять завис, несясь вместе с Землей в неизвестность, наклоняясь в стороны, то проявляясь, то сливаясь с тьмой. И наконец исчез… Верилось: я действительно видел стремительную птицу или сам жил ею.
Он включает мелодию на музыкальном центре, делает звук музыки громче. За окном светлеет.
ОН. Правда, закат очень похож на восход?..
Она выходит. Он берёт тарелку в руку. Неожиданный стук. Ставит тарелку на стол.
Ася… мама?.. ребята?..
Доносится гомон. Стук сильнее. Делает тише музыку.
Пришли?.. Ася, праздник сегодня. Столько гостей…
На дверь обрушиваются удары.
Иду…
Торопится открыть, но задерживается, привести себя в порядок. Телевизор – только звук и цифры, буквы на белом фоне – сообщает дату сегодняшнюю. Это день свадьбы, день спектакля.
Иду!..
Выходит. Резкий звук, вспышка, щелчок – телевизор гаснет. Свет из распахнутой двери. На экране Он со всеми: все пришли.
Он и Она выходят из двери. Звучит музыка.
