AMORE В МОРЕ
Море, море, морда гроба,
Вечной гибели закон,
Где легла твоя утроба,
Умер город Посейдон.
Н. А. Заболоцкий
Случилась эта история лет шесть или семь назад, в первых числах июня, когда знойное сухое марево африканского лета опустилось на белоснежные пляжи Шарм-эль-Шейха. Беспощадное пекло накрыло весь Египет, всю страну вечных пирамид, загадочных сфинксов, таинственных некрополей и циклопических храмов…
Где-то там, далеко в пустыне, ходили пылевые туманы и миражи. А тут, у моря, погода стояла удивительная. Обычный для этого времени года северо-западный ветер стих. Разве что легчайший солоноватый бриз приятно ласкал кожу и смягчал невыносимую жару.
Море вздыхало разнеженно и страстно; длинные голубовато-зелёные волны, увенчанные гламурной розовой пеной, с равными промежутками набегали на песок и отступали назад, насыщая воздух устричным запахом соли и ракушек и заставляя отдыхающих сонно релаксировать в шезлонгах, укрытых в спасительной тени зонтов из пальмовых листьев.
Лёгкая дымка испарений поднималась над береговой линией, чуть искажая её извилистые очертания. Всё остальное пространство тонуло в ослепительном сиянии утреннего солнца. Рассмотреть горизонт не было никакой возможности. Он только слегка угадывался.
Вода в бухте казалась прозрачнее стекла, так что сказочный мир кораллового рифа просматривался во всей красе. Здесь, в хаотичном переплетении известковых полипов, клубились, извивались и шныряли разноцветные, унизанные иглами, шипами, наростами, сверкающие фосфорическими искрами существа. Яркие рыбы-бабочки, рыбы-попугаи и рыбы-ангелы пожирали столь же причудливо окрашенных, похожих на фантастические цветы актиний и скусывали ороговевшие полипы, размалывая их своими твёрдыми как сталь зубами; крылатки словно парили в толще воды, слегка помавая прозрачными грудными плавниками; полосатые рыбы-клоуны бесстрашно паслись среди смертоносных щупалец морских анемонов; смахивающие на дирижабли кузовки медлительно рассекали стада пёстрых и юрких щетинозубов; колючие спинороги охотились на не менее колючих морских ежей… Изредка проплывали здоровенные черепахи, напоминающие старинные исследовательские батискафы… Поразительное сочетание симбиоза и естественного отбора! Непередаваемое буйство красок!.. Бесчисленные губки, полихеты, морские звёзды, слизнеобразные голотурии и колыхающиеся занавесы водорослей придавали подводному пейзажу дополнительный колористический эффект.
А дальше, там, где риф обрывался, там, где зияла чёрная пропасть бездонного провала, начинался мир поистине инфернальных созданий: страховидные морские дьяволы, ядовитые как сама смерть коралловые змеи, гигантские мурены с зубастыми харями, иные, охочие до всякой живой плоти монстры – плавали, грузно барражировали или хищно выглядывали из потаённых засад-расщелин… Натуральный паноптикум, истинный бестиарий кошмарных чудищ!..
Ещё глубже располагались охотничьи угодья и вовсе диковинных порождений морских глубин. Но разве в человеческих силах поведать обо всех этих зловещих тварях? Кто в состоянии сохранить хладнокровие, столкнувшись, к примеру, с желеобразным туловищем, будто зашитым в целлофановый мешок, из которого в разные стороны тянутся извилистые щупальца со множеством пульсирующих присосков?.. Невольно всплывают в памяти удивленные причитания древнего царя: «Сие море – великое и пространное: там пресмыкаются гады, коим несть числа, животные плавают малые с великими; там Левиафан, сей погибельный змий, коего Ты сотворил играть в нём»…
К счастью, всё это гнездилось, существовало и перемещалось где-то очень, очень глубоко. Большинство из придонных жителей никогда не покидало своих тайных укрывищ. Разве что ночью. Теперь же морская поверхность являла собой вполне идиллическую картину, а на песчаном берегу царили покой и африканская нега…
Вот как раз в такой, самый обыкновенный, не предвещавший никаких неожиданностей летний день на одном из пляжей встретились двое. Он и она. Мужчина и женщина.
Её пышный и далеко не увядший бюст восполнял некоторые, естественные в бальзаковском возрасте, недостатки фигуры. А у него лёгкое брюшко и наплывы жира в поясничной области вполне компенсировались развитой плечевой и грудной мускулатурой. Короче, они идеально подходили друг другу.
Он подошёл к ней, предварительно надев тёмные очки, чтобы без смущения разглядывать её грудь – она загорала топлес.
- Прошу прощения, у вас зажигалки не найдётся?
- Найдётся, - улыбнулась она, - вот.
- Огромное спасибо! Так не хотелось возвращаться в номер… Кстати, мы с вами соседи.
- Вот как?
- Ну, почти. Наши бунгало – напротив; я вас часто на балконе наблюдаю.
- О?!
- Я хотел сказать: часто вижу. Вас. Когда вы на балкон выходите. Потому что с моего балкона ваш просматривается.
- Вот как?
- Я хотел сказать, странно, что мы до сих пор не знакомы.
- Инна, - снова улыбнулась она, приподнявшись на локтях, чтобы бюст выглядел особенно эффектно.
- А меня – Вадим. Я заметил, вы отдыхаете с сыном? – спросил он, также устраиваясь поудобнее.
- Да. Но у него своя тусовка. Пятнадцать лет и всё такое… Вы ведь здесь тоже не один, а…
- С женой. Она сильно обгорела, бедняжка. Второй день в номере.
- Скажите, какая неприятность! С местным солнцем надо быть аккуратнее. Я, например, только до двенадцати и после пяти. Жалко, что в семь вечера пляж закрывают.
- Да, обидно.
- Море на закате такое ласковое! И не обгоришь. А ваша жена чем ожоги смазывает?
- Без понятия, - пожал плечами Вадим. – Чего-то ей прописали в здешней клинике.
- Так серьёзно? Пришлось ехать в клинику?
- Она у меня мнительная, - поморщился Вадим. – Хотя страховка этого не покрывает – не страховой случай, всё за свой счёт.
- Ну, тут как бы собственная беспечность... Так я не поняла, что за мазь ей прописали? Это я – для себя, на будущее.
- Да не знаю я. Не я же её мажу. Приходит к ней раз в день из медпункта какой-то фельдшер или кто он там, вот он и занимается.
- О? – подняла брови Инна и лукаво улыбнулась. – Араб? И вы не ревнуете? Знаете, эти арабы…
- Не, моя Катерина не из таких, - отмахнулся Вадим, но по появившемуся на лице Инны выражению отчуждённости, понял, что ляпнул глупость. – Я в том смысле, что не по возрасту ей уже всё это, гхм… понимаете?
- Понимаю, - смягчилась Инна. – Значит, вы не ревнивы. Это хорошо. А жена? Она ревнует вас?
- Никогда, - убеждённо ответил Вадим.
На самом деле Катерина – женщина простая, но властная - ревновала его ко всем подряд. Ему припомнилось, как в первый день на пляже она шипела ему в ухо: «Опять?! Хорош уже на каждую задницу зенки пялить!» «Ё-моё, Катя, было бы на что! Одни старушенции». «Пр-ривет! Тебе дай волю, ты и смерть закадришь».
В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что Вадим – экономист, женат, но бездетен, а Инна не работает, однако её муж получает очень и очень; правда, почти не бывает дома, вот и в этот раз отправил её с сыном в Шарм-эль-Шейх, а самому вырваться не удалось – бизнес.
Вадим, сбегав к пляжному бару, принёс пару коктейлей.
- Инна, вы в первый раз в Египте или уже бывали?
- Первый. А вы?
- Я здесь частый гость. Третий… нет, четвёртый уже раз.
- М-м! А я два предыдущих сезона на Кипре отдыхала. Вы бывали на Кипре, Вадим?
- Да. И как вам, так сказать, в сравнении?
- Ну, там – цивилизация, Европа. Арабы уж очень навязчивы, прямо – дикари, даже в лавку зайти страшно. Зато Красное море – это что-то! Какие здесь рыбки! Какие кораллы! Прелесть.
- Согласен. Плаваешь, как в аквариуме… А вы заметили, что в нашем отеле русских почти нет?
- О, да! В основном – немцы.
- Верно. Причем, всё больше, пожилые пары. Фрау непременно в шортах или брюках, лица квадратные, фигуры – прямоугольные… А ходят как? – Вадим поднялся и продемонстрировал, как, по его мнению, ходят немецкие фрау. – Согнутся в пояснице, руки свесят, и – шлёп, шлёп! – тяжкой поступью портовых грузчиков. Не женщины, а троллихи какие-то.
Инна звонко рассмеялась, откинувшись на спину. А её спелые груди колыхались упруго и зазывно.
- Я принесу ещё по коктейлю, - предложил Вадим. – Вам какой?
- Что-нибудь лёгкое, - ответила она, не переставая смеяться, - кажется, я захмелела.
Он заказал два с текилой, проследив, чтобы бармен не переборщил со льдом.
- Вадим! – погрозила она пальчиком, отхлебнув из стакана. – Вы хотите меня напоить, да? Зачем вы хотите меня напоить?
- Что вы! Здесь же один сок и лёд… нет, правда!
- Ва-адим! Немедленно признавайтесь: зачем… вы… хотите… меня… напоить? – после каждого слова она делала изрядный глоток, так что к моменту завершения фразы её стакан опустел наполовину.
Заметив, как затуманился её взор, Вадим придвинулся поближе и положил руку на лежак.
- Бросьте, Инна. Расслабьтесь. Просто мне хочется, чтобы вы сейчас отрешились ото всех забот. Посмотрите: Красное море, лазурное небо, золотой песок…
- Просто расслабилась… ну, конечно. А вы?
- Что я? – не понял он.
- Ну, сами-то вы отрешились?
- Разумеется.
- И расслабились?
- Абсолютно!
- М-да? А мне кажется, что – не весь…
Проследив её взгляд, Вадим слегка смутился; заметив это, Инна коротко хохотнула низким грудным смехом, а потом, пристально глядя ему в глаза, спросила:
- Вадим, вы что же… хотите меня?
Он ответил ей взором не менее пристальным и, решительно переместив руку с лежака на её бедро, горячо прошептал:
- О-очень!
Инна умолкла и с задумчивой полуулыбкой провела по его редеющим волосам; Вадим тем временем массировал её бёдра в зоне бикини.
- И что же ты предлагаешь? – наконец спросила она.
- У меня нельзя, - быстро ответил он.
- У меня тоже… сын может вернуться в любой момент.
Вадим нахмурился, возбуждённо кусая губы. Вдруг взгляд его прояснился. Он залпом допил свой коктейль.
- А ты когда-нибудь делала это в море?
- О?! Прямо в воде? Не-ет…
- Это – нечто! Пошли, сплаваем?
- Вадим, ты сумасшедший! Кругом люди.
- А ты посмотри, - он указал в сторону горизонта, - если заплыть за буйки, то с берега ничего не видно. Посмотри!
- Сумасшедший!
- Ничего не разглядеть, совсем ничего. Пошли?!
- Сумасшедший!
- Да пошли! Ну, хоть просто так искупнёмся… пойдём!
Крепко обняв за талию, он буквально поднял её с лежака и увлёк к морю. Взявшись за руки, они пробежали по раскалённым модулям пластикового понтона и вместе плюхнулись в воду. Та была слишком тёплой и не смогла остудить их пыл. Они неспешно поплыли в сторону буйков. Водная толща чудесно просматривалась до самого дна. А дно сплошь облепляли кораллы - красные, фиолетовые, желтые, оранжевые; и между этими причудливыми образованиями - то шарообразными, то кустистыми – сновали стайки не менее многоцветных рыбёшек.
Миновав буйки, Вадим с Инной отплыли ещё дальше – туда, где риф уходил в голубую, казавшуюся бездонной глубину. Инна легла на спину, широко раскинув руки и ноги; он подплыл вплотную и поцеловал её грудь; потом ловко поднырнул под неё и принялся ласкать вторую грудь, затем шею, лицо, живот… Люди на берегу и даже на понтоне казались отсюда крохотными, слабо различимыми насекомыми и, скорее всего, действительно не могли их видеть или, во всяком случае, разобрать, чем они тут заняты, но всё равно, то, что они любят друг друга на виду у целого пляжа, возбуждало обоих.
Но вот, выйдя уже на финишную прямую, они решили приступить к самому главному. И тут неожиданно выяснилось, что сделать это без какой-либо опоры под ногами весьма и весьма затруднительно. Вадим старался изо всех сил, пытался и так, и эдак, Инна, как могла, помогала ему – безрезультатно. В самый ответственный момент они каждый раз уходили под воду.
Совсем отчаявшийся Вадим хотел уже предложить Инне плыть к берегу; заглянув в его расстроенное и смущённое лицо, она положила ладони ему на плечи.
- Опусти ноги вниз, - велела она.
Вадим с готовностью подчинился. Тогда она нырнула и, стянув с него плавки, обхватила возбуждённую горячую плоть губами; даже сквозь толщу воды Инна расслышала его блаженный стон.
Инна всё-таки пару раз выныривала, чтобы глотнуть воздуха, прежде чем почувствовала, что дело близится к концу. Она мысленно улыбнулась и… внезапно уловила явственный апельсиновый аромат. Инна нахмурилась: запах? под водой? что за бред?! Но тут она всё поняла и – боже! – как это было некстати!
Эпилептическим припадками она страдала с детства; особенно участившись в подростковом возрасте, потом, по мере взросления, припадки пошли на спад, стали реже, а после замужества и вовсе случались не каждый год. Однако вот что оставалось неизменным: перед каждым припадком, прежде чем отключиться, Инна всякий раз ощущала навязчивый запах апельсинов. Этот резкий, сладковато-липкий дух был непременной и обязательной прелюдией.
Последней её мыслью, прежде чем тьма окончательно застлала глаза, была следующая: господи! мужа нет рядом, кто же вложит ей в рот специальную деревянную дощечку, чтобы она не прикусила язык?!
Почувствовав близость сладостного мгновения, Вадим закрыл глаза. Да! Сейчас! Вот-вот уже, вот… О-о, как она, однако активна… к чему же так дёргать? Ах, хулиганка! Ещё и кусается! О-о-о… чёрт! Зачем так сильно?! Чёрт! чёрт! чё-ё-ёрт! ДЬЯВО-О-ОЛ!! А-А-А-АЙ-О-О!!! ДЬЯ-А…!!!
Он схватил её за волосы, чтобы оторвать от себя. Но этого не потребовалось, потому что Инна уже сама камнем шла вниз, конвульсивно подёргиваясь, словно рыбина, заглотнувшая отравленную наживку, и крепко, можно сказать, намертво, удерживая в зубах часть его тела.
Вадим, как мог, зажал рану левой рукой, выгребая правой. Главное, добраться до буйка – там он что-нибудь придумает: передохнёт… позовёт на помощь… его услышат… Он плыл, плыл, плыл… и тонкая полоска тёмной, почти чёрной крови траурной лентой стелилась за ним следом.
Кому бы другому, не столь физически тренированному, может, и не добраться. А он – вот, справился, доплыл и, ухватившись за буй одной рукой, второй постарался по возможности сильнее зажать кровоточащее, пульсирующее болью место. Вон, плывёт кто-то невдалеке… помахать бы, да страшно выпустить буй. Ничего… сейчас он крикнет… позовёт… на помощь. Эй! Э-эй… вы, там! Что же он шепчет? Надо громче… так никто не услышит…
Его последняя мысль, перед тем, как он потерял сознание, была: как объяснить всё это жене?
***
В чувство Вадима вернул довольно бесцеремонный толчок. Кто-то с силой тянул и дергал его за левую руку. «Спасатели! – мелькнула мысль. – Наконец-то». Вадим открыл глаза и огляделся затуманенным взором. Странно, никого. Только ближе к берегу, у понтона, по-прежнему плескались отдыхающие. Их смех и счастливые возгласы достигали его слуха словно через толстый слой ваты. Вадим потряс головой и еще раз осмотрелся. Рядом никого. Ни спасательного катера, ни спасателей – вообще никого. Лишь бирюзовая гладь ласкового Красного моря на полсотни метров вокруг.
Вадим набрал в легкие воздуху, чтобы позвать на помощь, и одновременно поднял левую руку – правой он по-прежнему крепко держался за буй – и с оторопью обнаружил, что вместо кисти его рука заканчивается кровавым обрубком с торчащим из него обломком лучевой кости. И только тогда мозг его обожгла острая, проясняющая сознание боль.
- На помощь! – истошно завопил он, размахивая культёй. – Помоги-и… - Но его вопль тут же захлебнулся, потому что новый рывок, на сей раз за правую ногу, целиком утянул его под воду вместе с буем. Он задергался, отчаянно стараясь не выпустить при этом спасительного поплавка, в слепую лягнул левой ногой и угодил во что-то твёрдое и скользкое. Давление сразу прекратилось, правая нога высвободилась, и он вслед за буем вынырнул на поверхность.
Кашляя и судорожно хватая ртом воздух, Вадим снова несколько раз махнул изувеченной рукой. Со стороны берега послышались свист и испуганные взвизги. Значит, заметили, значит, помогут. Подсознательно он уже понимал, что именно с ним произошло, но мозг старательно блокировал кошмарную реальность. Главное, продержаться ещё несколько минут, главное, не выпускать буя. И тут совсем близко, в каких-нибудь пяти-шести гребках, он увидел коричневый треугольный плавник с белым пятном на конце, медленно рассекающий водную поверхность. А в следующий миг разглядел и тёмное обтекаемое туловище… Акула!
Кристально-прозрачная вода позволяла рассмотреть её всю – от рыла до хвоста. Огромная рыбина лениво барражировала рядом с человеком и, казалось, не проявляла к нему особенного интереса. При этом её необычно длинные грудные плавники едва не касались Вадима. Мгновенная паника отняла все оставшиеся силы. Выкрикивая что-то нечленораздельное, он суматошно забултыхался. Его крики словно бы послужили сигналом для хищницы. Резко метнувшись вперед, она высунула из воды жуткую ощеренную пасть с кроваво-красными деснами и коническими зубами-бритвами и вцепилась Вадиму в бок. Неодолимая сила оторвала его от буя, вздёрнула в воздух и снова швырнула в воду. Точно стальные тиски сдавили его грудь, он почувствовал, как трещат и ломаются рёбра.
Акула потянула его вниз – в синюю, бездонную бездну глубинного свала; её глаз – мертвенно-тусклый, будто дыра в Ад, равнодушно таращился ему в лицо. Он бил руками и ногами по светлому акульему брюху, но из-за сопротивления воды и собственной слабости удары выходили скользящими и вялыми. «В глаза, надо бить в глаза», - вспомнил Вадим и, собравшись с последними силами, ткнул культёй в бельмастый глаз людоеда. Акула резко сдула жабры и разжала челюсти.
Всплыв на поверхность, он едва смог отдышаться – каждый вздох отдавался режущей болью в груди. Вокруг него расплывалось бурое пятно крови. А по границе этого пятна неспешно скользила кошмарная рыбина, раз от раза сужая круги. Плотоядно приоткрытая пасть, казалось, пробовала его кровь на вкус. Вадим старался не упускать акулы из виду, но зрение застила туманная пелена, сил к сопротивлению совсем не осталось; несмотря на жгучую боль во всём теле, он стремительно погружался в сон, в безразличное забытьё…
Когда подоспел катер с двумя арабами-спасателями на борту, Вадим уже был без сознания. Один из спасателей – чёрный, как головёшка, лысый старик, принялся наотмашь лупить палкой по воде, отпугивая трёхметровую длиннокрылую акулу, продолжавшую упорно кружить рядом, а второй – мускулистый парень лет двадцати, подхватил Вадима подмышки и стал затаскивать на борт. Ему это почти удалось, хотя утлое судёнышко опасно накренилось. И тут акула, которая нехотя отплыла было в сторону, вновь ринулась к ускользающей добыче, подпрыгнула и алчно вцепилась Вадиму в бедро. Парень с гортанным криком рванул того на себя и они вместе рухнули на палубу. Однако изрядный шмат левого бедра вместе с мошонкой исчезли в пасти ненасытного монстра. «Иншалла», - пробормотал старик-араб, посмотрев на то, что осталось от русского туриста, а молодой принялся дрожащими руками накладывать и затягивать жгуты.
***
Сквозь слуховой туман упрямо пробивалось чьё-то бормотание. Разговаривали двое. Мужчина и женщина... Он медленно, но верно приходил в себя… Внезапно холодная волна воспоминаний окатила его мозг: пляжный флирт, обернувшийся необъяснимым кошмаром, атака акулы… Боже, боже! неужели это всё случилось с ним?! За что? За что ему такое?! …Чёрт возьми, но он же жив! Он спасён! И, судя по всему, находится в больнице… Да, пусть он пока не чувствует своего тела, но он в безопасности. И самое главное – дьявольская морская тварюга больше не угрожает ему! Уж здесь-то ей до него не добраться! Не сожрать!
Вадим попытался сконцентрироваться. Женский голос принадлежал его жене. Теперь он всё слышал, но сил пошевелиться или даже открыть глаза по-прежнему не было.
- Он поправится? – спросил голос Катерины.
- С такой бовреждения? Левый лёгкое бробит, шестьдесят броцентов крови ботеряль… Невозможно! – ответил мужской голос.
- Бог милостив, - с сомнением вздохнула жена.
Вадиму с огромным трудом удалось чуть-чуть приподнять веки. Белый потолок, капельницы… Так и есть – больничная палата. А вот и Катерина. Рядом с ней стоял смуглокожий красавец араб в медицинском халате и со стетоскопом на шее. Доктор?
- Э-э, Катимат! – белозубо усмехнулся красавец-доктор. – Зачем твоя такой огрызок?
- Типун тебе на язык, Камиль, - нахмурилась жена и легонько ткнула того в бок, словно старого знакомого.
- Он там, в море, трах-трах, знаешь, да? Выходи теперь за Камиля. Камиль своя Катимат сильно любить станет.
Араб положил руку Катерине на левую ягодицу и принялся нежно её пальпировать.
- Что ты, Камиль, что ты… Не здесь же! С ума спрыгнул!
- Э! Твоя огрызок ничего не слышать. Кома.
Доктор задрал Катерине подол и властно толкнул на кровать. Она охнула и завалилась на Вадима животом и тяжелой грудью.
- Перестань! Перестань, Камильчик. Прекрати немедленно-о-о...
- Сильно любить, - жарко шептал ей в ухо доктор. – Вот так! Вот так! Вот так!
«Сука какая, - подумал Вадим. - Проститутка».
Под их совместным напором одно из его сломанных рёбер снова разошлось. Вадим почувствовал резкую боль в сердце. И с каждым толчком Камиля эта боль усиливалась. Он слабо застонал.
- Ай! – взвизгнула супруга, отскакивая от кровати. – Кажись, очнулся!
От невыносимой боли в груди Вадим захрипел, широко открыл глаза и успел прошептать: «Про..сти…» Но договорить не успел – образовавшаяся над его изголовьем багрово-чёрная воронка засосала его и повлекла куда-то во тьму. Он пытался упираться локтями и коленями, но стенки тоннеля были скользкими, а их непрерывные ритмичные сокращения неумолимо толкали Вадима всё дальше, всё глубже...
Вдруг он заметил впереди свет. Крошечное оконце света. Ну конечно! Свет! Так и должно быть. Рассвет близко! Рассвет новой жизни, без боли, без страха, без предательства. Он перестал противиться толчкообразным движениям диковинного трубопровода. Расслабился в смиренном облегчении… Вот он уже и у цели. Однако, какое узкое отверстие! Вадим с трудом просунул в него голову…
Он висел над морем, над бескрайней морской пучиной. И море это кишело акулами. Казалось, они собрались сюда со всего Мирового океана. Каких только тварей там не было! И тупорылые акулы-быки, и полосатые тигровые, и уродливые рыбы-молоты, и шустрые мако, и извечный ужас морей - гигантские белые кархародоны, и десятки других неведомых ему видов.
А ещё Вадим увидел… нет, не просто увидел, а понял, ощутил каждой молекулой смятенной души, что самый тяжкий ужас – извращённо-бесовской и невыразимо жуткий – затаился в глубинах, поджидает где-то на дне открывшейся ему бездны. Нечто огромное, безобразно-бесформенное поднималось из пучины аквамариновых вод… Нечто злобно шипящее, гневно клокочущее… Казалось, будто сам Океан в мучительных конвульсиях извергает из своего чрева порождение собственного бурлящего естества… И вдруг ошеломляющее чувство узнавания посетило Вадима… Бог ты мой! Какая же она огромная… Нет, нет! Такого не может, просто не должно быть!!! Его истерзанный мозг напрочь отказывалось это воспринимать…
По тоннелю прошёл мощный волнообразный спазм, его стенки резко сократились, и Вадим вылетел из скользкого чрева, как пробка.
Он, кувыркаясь, полетел в кишащее голодными чудовищами море. Прежде чем погрузиться в эту акулью уху, Вадим успел разглядеть, что расстилавшееся над ним небо, и не небо вовсе, а циклопическая румяная задница.
- Бог простит, Вадимушка, а я тебя простила, - сказала жена, оправляя юбку. Потом, увидев на мониторе сердечного ритма прямую зелёную линию, вопросительно взглянула на Камиля.
- Всё, - подтвердил тот. - Машалла.
Катерина степенно перекрестилась.
ВИД НА БОСФОР
Император Константин II, моложавый, спортивного вида сорокадевятилетний мужчина, неспешно раздавил папироску в малахитовой пепельнице работы Фаберже и, кивнув на шахматную доску работы того же мастера, с легкой улыбкой произнёс:
- Что же, мой дорогой сэр Генри, предлагаю ничью.
Посол Соединенного Королевства огладил пышные седые усы.
- Вы слишком любезны, Ваше Величество. Еще бы несколько ходов и вы разделали бы меня, как… Как это у вас говорят?
- Как шведа под Полтавой, - подсказал император.
- Именно! Насколько я знаю, это выражение вошло в разговорный обиход, после того как ваш пращур Петр Великий разгромил в Малороссии шведского короля Карла XII. А не он ли, между прочим, перенес столицу из Москвы в Петроград?
- Так и есть, - кивнул Константин, закуривая новую папироску. – Знание нашей истории делает вам честь, сэр Генри. Только Петроградом прежняя столица стала с началом Большой войны, а до того именовалась Санкт-Петербургом.
- О! – со смехом воскликнул посол. – Теперь я знаю, что должно сделать правителю в России, дабы прослыть «Великим».
- Что же? – заинтересованно спросил император.
- Выиграть войну и перенести столицу, - заявил сэр Генри и, указав на мраморную статую, возвышающуюся в центре залы, пояснил: - Ведь и прадед ваш Николай II именуется «Великим». А он, как и Петр, вышел победителем из судьбоносной войны и перенес столицу из Петрограда сюда, в Константинополь.
- И в том немалая заслуга Британской короны, - любезно заметил Константин. - Давняя мечта моей страны о свободном выходе в Средиземное море стала возможной благодаря договоренностям, достигнутым на Петроградской конференции в феврале 1917 года.
- Это было согласное решение всех союзников, - с подчеркнутой скромностью ответил посол. И не удержавшись, с ноткой ехидства в голосе добавил: - Впрочем, вашему прадеду вовсе не потребовалось одобрения стран Антанты, дабы прибавить к своему титулованию царей Болгарского и Сербского, а заодно и Великого Князя Черногорского.
Император поморщился. Посол явно вознамерился свернуть разговор на политику, а Константин этого не любил. Он нажал кнопку электрического звонка и в зале тотчас появился пожилой камердинер в ливрее, густо расшитой позументом.
- Терентий! Вели подать нам, любезный, коньячку и закусить чего-нибудь, - распорядился император.
Камердинер тряхнул бакенбардами и степенно удалился. Константин помолчал и решил все-таки прореагировать на последнее замечание сэра Генри:
- Объединение славянских народов под одним скипетром, - заметил он, - не только политически целесообразное, но и исторически оправданное решение.
- Не все с этим согласны, - сдержанно возразил посол.
- Пускай! – отмахнулся Константин. – Это внутреннее дело славян. Уж мы тут как-нибудь сами с усами.
Ощутив раздражение императора, сэр Генри решил сменить тему:
- Ваше Величество наверное уже наслышаны о последних воинственных заявлениях президента Германской Республики?
Тем временем два лакея принесли подносы с коньяком и дольками лимона; некоторые лимонные ломтики были укрыты горками лоснящейся черной икры, другие посыпаны сахарной пудрой, смешанной с кофе тонкого помола.
- Рекомендую, - заметил Константин, - это шустовский коньяк, производится у нас, в Армении, а не хуже Камю будет.
Константин опрокинул рюмочку и с удовольствием закусил ломтиком лимона с икрой. Сэр Генри последовал его примеру.
- Касательно же заявлений германского президента, - заметил император, промокнув усы салфеткою, - скажу так: позор, что мы, цивилизованные страны, до сих пор миримся с существованием этого разбойничьего гнезда в самом центре Европы.
- Однако Ваше Величество не станет отрицать, что своим возникновением это, как вы изволили выразиться, «разбойничье гнездо» обязано тем всякого рода революционным элементам, что бежали в свое время из Российской империи от державного гнева вашего прадеда, - парировал посол.
- Так что с того? Разве и дед мой и отец не предлагали Британии и Франции организовать совместную военную экспедицию с целью очищения Германской республики от рабочих комитетов, социал-демократов и прочих бунтовщиков да кощунников?
- Это не так просто, - вздохнул сэр Генри. – Наш Парламент ни в какую не соглашается на столь жесткие меры.
- Дивлюсь я, право, на вас, англичан! - усмехнулся император. – История прошлого XX века наглядно показала, что все эти конституции – дрянь, а от парламентаризма вашего один вред. Будущее – за самодержавной, ничем, помимо Божеского закона, неограниченной монархией. Я, к примеру, свою Думу разогнал – пустое!
- Скоро уж 21 февраля, - вновь сменил тему посол. - Как, позвольте спросить, идет подготовка к празднованию четырехсотлетия царствующего дома?
- Полным ходом. Вчера только подписал Высочайший Указ об амнистировании ряда осуждённых и снятии задолженностей с мелких предпринимателей. Надо же достойно ознаменовать столь торжественный день. И в памяти народной увековечить. Кстати, не желаете ли прямо сейчас взглянуть на последнюю репетицию парада моего морского и воздушного флотов?
- С удовольствием, - согласился посол. – Между прочим, на грядущее торжество соберутся главы и представители многих государств. Удобный случай, чтобы поднять германский вопрос. Не находите, Ваше Величество?
- Там видно будет, - уклончиво ответил Константин, проходя вместе с сэром Генри на открытую балюстраду с видом на Золотой Рог и Босфор. Он с гордостью указал на развернувшуюся в парадный порядок российскую эскадру.
Картина и вправду впечатляла. Эскадра шла в строю трех кильватерных колонн. Правую колонну составляли броненосцы «Иоанн Златоуст», «Андрей Первозванный», «Евстафий» и «Император Павел I», левую – броненосные крейсеры «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Баян» и «Паллада», в центре дымили трубами недавно спущенные на воду линейные крейсеры «Измаил», «Бородино», «Кинбурн» и «Наварин»; в голове эскадры шёл флагманский броненосец «Император Николай II».
Откуда-то сверху донеслось тарахтение моторов и через миг в небе появились три гигантских аэроплана – «Илья Муромец», «Добрыня Никитич» и «Алёша Попович» в сопровождении стайки истребителей «С-16»; за ними проследовали истребители-разведчики «МБ-Бис» и «Анаде».
Неожиданно позади них раздался голос императрицы:
- Дорогой, ты здесь? Ах, извини, ты не один!
- Что-то срочное? – обернулся Константин.
- Посольство Китайского императора прибыло.
- Вот как? Чего же они хотят?
- Известно чего, – пояснила государыня, - станут проситься под твоё покровительство, в российское подданство. – Она недовольно передернула плечами. - Что станешь делать?
Сэр Генри побледнел и тяжело оперся спиной о балюстраду. Император сквозь облако белого табачного дыма искоса глянул на посла и усмехнулся про себя: какой удар для Британской короны! Но тут же помрачнел и задумался: «Ведь их, китайцев-то, говорят, четыреста миллионов. Управлюсь ли? Такая, право, тягость, такая докука…» А императрица продолжала настойчиво спрашивать. При этом фигура её странным образом стала расплываться и грузнеть.
- Так как же, государь? – допытывалась она низким мужским голосом. - Государь? Госуда-арь! Государь!!
***
- Государь! Так как же, государь? Что вы решили?
Николай II вздрогнул и открыл глаза. Его осторожно теребил за плечо Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский, из-за его спины выглядывали генералы Данилов и Саввич; тут же были думцы Шульгин с Гучковым.
Император протер лицо, сел и осмотрелся: он находился в вагоне царского поезда. Николай принялся мучительно припоминать: до Царского Села доехать не удалось (как там бедная Аликс?)… Любань и Тосно оказались занятыми… повернули со станции Малая Вишера назад – на Валдай и Дно, вчера вечером остановились во Пскове… Значит, сегодня второе марта.
- Я, кажется, немного задремал, - рассеянно произнес император. И неожиданно воскликнул: - Бог мой, что за сон мне сейчас приснился! Чудной сон, право, чудной. Верите ли, господа? Будто, Константинополь сделался нашим. И такой, знаете ли, славный вид с веранды дворца Топкапы на Босфор открывается…
- Не время спать, государь, - дерзко перебил его Рузский, сверкая очками. – Всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями.
- Фронт рушится, - вполголоса проворчал Гучков, - в столице анархия, а тут, извольте смотреть: вид на Босфор.
- Да, да, - согласно кивнул император, - толстяк Родзянко что-то такое мне докладывал, да я решил тогда, что вздор… Николай Владимирович, - спросил он Рузского, - вы ответы от командующих фронтами на вопрос о желательности моего отречения получили?
- Так точно, - ответил генерал, протягивая государю пачку телеграмм.
Император пролистал их одну за другой. Суть ответов всех командующих – и Юго-Западным фронтом генерала Брусилова, и Западным фронтом генерала Эверта, и Румынским - генерала Сахарова, и вице-адмирала Балтийского флота Непенина – сводилась к тому, что во имя спасения России и удержания армии на фронте императору следует отказаться от престола.
Взгляд государя задержался на телеграмме великого князя Николая Николаевича, командующего Кавказским фронтом: «Как верноподданный считаю по долгу присяги и по духу присяги коленопреклонённо молить государя отречься от короны, чтобы спасти Россию и династию».
- Даже Николаша, - потерянно прошептал император и, обращаясь к Гучкову и Шульгину, спросил: - Ну, а каково ваше мнение, господа думцы?
- В Петрограде творится нечто невообразимое, государь, - взял первым слово Шульгин, - мы сами всецело находимся в руках Петросовета, и нас наверное арестуют, когда мы вернёмся.
- Уже и войска Петроградского гарнизона, и подразделения Собственного Конвоя, и остатки лояльных частей в Царском Селе перешли на сторону восставших, - поддержал его Гучков. – Ваше Величество! Отречение – единственно возможный выход из создавшегося отчаянного положения.
Генерал Рузский молча положил перед императором машинописный лист бумаги.
- Что это? – спросил Николай.
- Манифест об отречении, - пояснил Рузский, - только что прислали из Ставки.
- Сон, однако, не в руку, - вздохнул государь, перекрестился и взялся за карандаш…
Александр Юдин. 1965 г.р., москвич, публиковался в журналах «Изящная словесность», "Полдень XXI век", «Полдень» (СПб), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Бельские просторы» (Уфа), "Север" (Петрозаводск), «Сура» (Пенза), «Нижний Новгород», «Земляки», «Менестрель» (Омск),"Юность", "Знание-сила: Фантастика", "Наука и жизнь", "Искатель", Мир Искателя", "Наука и религия", "Тайны и загадки", «Все загадки мира», "Ступени", "Хулиган" (Москва), "Шалтай-Болтай" (Волгоград), "Космопорт" (Минск), «Уральский следопыт» (Екатеринбург), «Слово/Word» (США), и др., а также в сборниках "Настоящая фантастика-2010", «Настоящая фантастика-2011» ("Эксмо"), «Самая страшная книга-2014» ("АСТ"), и др. Автор романов "Пасынки бога" ("Эксмо", 2009г.) и "Золотой лингам" ("Вече", 2012г., в соавторстве с С. Юдиным).
