В октябре прошлого года я ехал по делам из Балтимора в Нью-Йорк. На поезде. Время у меня было, и я мог себе это позволить. Лететь? – Нет. Наверное, я по натуре консерватор. Мне больше нравится, когда из одного города до другого, до которого несколько сот километров, едешь несколько часов, когда можно и отдохнуть, и подумать. А не так: сел в самолёт и через час ты на месте. Короче, купил билет, зашёл в своё купе и обнаружил сидящего там седовласого господина располагающей наружности. Поезд тронулся, и минут через десять этот джентльмен предложил: уж коль мы с вами попутчики, не познакомиться ли нам с вами, мистер, простите, не знаю вашего имени.
- Чарльз, – говорю я, - можете меня звать просто Чарльз.
- Эндрю, - говорит он. - Вот и познакомились. Должен вам признаться, Чарльз, я часто езжу и к тому же любитель пообщаться в дороге. А вы?
- Ничего не имею против, - говорю я. - Беда только в том, что собеседник я никудышный. Я, знаете ли, технарь, и голова у меня забита формулами и числами. У меня даже анекдоты в голове не держатся.
- Во всём есть положительная сторона, - говорит Эндрю, - если вы любитель помолчать, то я, напротив, любитель поболтать, так что мы с вами можем провести время с обоюдным удовольствием. Как раз сейчас меня распирает одна история, которая просто просится быть рассказанной. И если вы не против, я вам её расскажу.
- Я весь внимание, - говорю я Эндрю, - рассказывайте, я с удовольствием послушаю.
- Ну, так слушайте. Много лет тому назад путешествовал я на своём старом Бьюике по Среднему Западу. И, проезжая через какой-то заштатный городишко, остановился у некоего заведения – то ли маленькая гостиничка, то ли просто забегаловка, с целью перекусить, а заодно и отдохнуть, чего не сделаешь за рулём. Вошёл в зал, почти пустой, Только одна пара за дальним столиком и официант, он же, похоже, хозяин этого провинциального райка. Помню, заказал бифштекс, овощной салат и бутылочку пива. Хозяин принёс мне заказ и отошёл, но, смотрю, мается в одиночестве, явно желая пообщаться. Я, как видите, челове5к общительный, а потому возражений не имел. В общем, он подсел ко мне и пошли обычные расспросы: откуда, куда и всё в таком духе. А я в свою очередь: как дела, как справляетесь, народу, смотрю, мало… Что держит на плаву?
- Справляемся нормально, - говорит Гарри, так звали хозяина. - Уже несколько лет держим с другом это заведение и не жалуемся. В будни, конечно, народу не много, но по выходным хватает. У нас тут рядом шахта, так что по субботам и воскресеньям оправдываем всю неделю. В общем, жить можно.
- Не думаю, что шахтёры народ весёлый, - говорю я, - не скучно с ними?
- Да нет, - говорит хозяин, - а кроме того, ведь и приезжие бывают, вроде вас. Так что на скуку не жалуемся. А народ бывает всякий, иногда очень даже интересный. Вот, например, у меня каждый понедельник уже два года появляется один молодой человек. Видно, что культурный и явно не богатый. Каждый понедельник у меня утром перекусывает и каждый четверг возвращается ближе к вечеру, ужинает и домой. Вот как-то раз я вижу, что парень не торопится, и мы с ним разговорились. Оказывается, он начинающий писатель. По понедельникам возит свои произведения в соседний городок то ли в редакцию, то ли в издательство, я в этих делах не разбираюсь. Что, говорю, романы пишешь? Нет, говорит, не романы, а рассказы. Такой, говорит, у меня творческий организм, что мне интереснее всего писать именно рассказы. А романы, говорит, мне даже не интересны. Ну, а как, говорю, вам платят за эти рассказы? Оказывается, сущую мелочь. Так и бросьте, говорю, вы это пустяковое дело, ведь и ноги протянуть недолго. Вот сколько вы тратите времени на один рассказ? Это, говорит он, по-разному: иногда день, а когда и неделю. И за такое время такие деньги! – говорю я. Да у меня уборщица больше зарабатывает. А знаете, пришла мне в голову мысль, я вашему делу не учился, но уверен, что написал бы рассказ максимум за полдня. Страниц пять-шесть – да запросто. Ну да, говорит он, это со стороны глядя, всегда просто. А на деле иной рассказ романа стоит. А давайте, говорю я, мы с вами поспорим: вы уезжаете на четыре дня, а по приезде я выдаю вам рассказ, написанный за полдня. Я человек честный, не обману. И если вы считаете, что это мазня, я плачу вам пятьдесят долларов, а если признаёте его за рассказ, то полста долларов с вас. Идёт, говорит он, ударили мы с ним по рукам, и укатил он в свою редакцию. А я перед сном задумался о рассказе, который, не подумав, пообещал написать. А подумав, честно вам скажу, дрогнул. С чего это я решил, что могу написать рассказ, когда я матери своей письмо толком написать не мог? Подвела меня, видать, доза испанской крови – эти латиносы известные хвастуны. Конечно, я всегда любил почесать язык и среди приятелей славился хорошим рассказчиком, да и приврать всегда умел. Но ведь одно дело веселить компанию, а другое рассказы писать. Литература! Но делать нечего, стал я думать, а точнее вспоминать. Жизнь-то у меня была богатая, особенно в молодости. Вспомнил то, вспомнил это, а потом взял бумагу и начал потихоньку кое-что записывать. Сначала этак робко, а потом рука сама начала карандаш двигать, только успевай листки менять. Так рассказ и написался. Конечно, я в нём многое переделывал, исправлял, но в основном писал почти начисто. А потом, как будто ото сна очнулся, перечитал своё произведение и, помню, подумал: а что, рассказ получился, вроде, интересный, не как у Марка Твена, но тоже ничего. Может, полсотни баков он и не стоит, но и с меня их тоже вряд ли получат. Так и получилось. Показал я молодому писателю свой рассказ, когда он из редакции своей вернулся. Почитал он его и говорит: - У вас, мистер, явный литературный талант, я бы на вашем месте этим делом серьёзно занялся. А ещё, – достаёт он бумажку с портретом мистера Гранта и вручает мне со словами: - Берите, мистер, вы заслужили. К слову сказать, на эту бумажку я часы купил золотые, которые сейчас у меня в жилетном кармане тикают, да подарки своей жене Мэри и детишкам. А насчёт рассказов, говорю тому парню, с меня и этого хватит. Спасибо, разобрался, не простое это дела, но уж лучше я по-старинке на своём месте поработаю. Каждому, говорю, своё. Вот так. А вы, мистер – это уже к Эндрю – не хотите почитать?
- А я, - продолжает уже сам Эндрю, - почему, думаю, нет? Даже интересно, первый, можно сказать, литературный опыт. Вот только времени уже нет, пора двигаться дальше.
- Да я вам его с собой дам, - говорит хозяин и протягивает мне пачечку исписанных листочков. Сунул я их себе в карман плаща, расплатился, сел в свой верный Бьюик и вперёд. Уже только дома через неделю достал их, начал этак лениво и… зачитался. Да так, что прочёл до конца, ни разу не оторвавшись.
- Да, говорю уже я,- такой рассказ и я бы, пожалуй, почитал.
- А вы и почитайте, - говорит Эндрю и протягивает мне небольшую пачку бумаги. Я бы вам сам прочитал. Но чтец я неважный, да и написан он от первого лица. Почитайте, не пожалеете. А мой язык пока маленько отдохнёт.
Взял я у Эндрю эти листки и стал читать. Привожу вам этот рассказ, как он был написан. От первого лица, ничего не убавляя и не прибавляя.
«…В то время мы с Джимом колесили по Среднему Западу, ища какой-нибудь работы или вообще какого-нибудь стоящего дела. Из одного городка в другой, от одной фермы к следующей. И однажды попали в маленький отельчик, который держала пышная женщина, как раз такая, какие мне нравятся. Такие, знаете, чтобы спереди у неё было всё необходимое и сзади. Но это к слову. Договорились мы с ней остановиться у неё на два-три дня за мужскую, которой её отельчику явно не хватало, работу. Ограду поправили, окна, двери в порядок привели. И смотрю – хозяйка, Лиззи её звали – явно на меня глаз положила. А я на неё. Не буду о подробностях, скажу только, что третью ночь мы провели в одной постели, после чего мы с Джимом остались ещё на неделю. А в конце недели она мне и говорит: есть, Джек, у меня для вас с Джимом хорошая мысль. Тут в нескольких милях вверх по этой дороге есть такое же заведение, как у меня. В хорошем состоянии, там хозяин старичок, мужчина аккуратный. Так вот, продаёт он своё заведение и продаёт дёшево. Решил, что хватит работать, пора и отдохнуть. Продам, говорит, и двину куда-нибудь к морю. Вот и купите вы с Джимом этот отельчик. Я тебе на первое время денег одолжу, ты, вижу, парень честный. А дальше вы с другом сами станете зарабатывать, парни вы работящие. Так и сделали. Поблагодарил я Лиззи в последнюю ночь изо всех сил, а утром мы с Джимом поехали в это место, о котором она нам рассказала. Всё получилось как нельзя лучше. И хозяин цену назвал разумную, и место нам понравилось. Можно сказать, на перекрёстке, и городок небольшой рядом. В общем, место оживлённое. И так мы с другом устроились, что лучше нам и не надо. С Лиззи я честно расплатился, и стали мы с Джимом работать на себя и даже потихоньку откладывать. Купили старенький, но ещё резвый Форд и начали ездить по округе, зорко примечая, где чего продают и где цены поумеренней.
И вдруг получаю я неожиданное письмо из городка, в котором родился, провёл всё детство и где похоронены мои родители, а братьев и сестёр у меня и сроду не было. А в этом письме известие о том, что мой дядя, которого я лет пятнадцать не видел, умер и после его смерти остался бедный сирота – его папаша Тимоти, восьмидесяти с чем-то лет от роду. И что других родственников у этого сироты нет, а стало быть, единственный вариант его устройства – это чтоб я забрал его к себе. Забрать, значит, этого двоюродного деда к себе и лелеять его старость до естественной кончины. Но, пишут мне, чтобы я особенно не беспокоился, мой престарелый родственник не какая-нибудь развалина, которому нужна сиделка, а вполне здоровый старичок, который может о себе позаботиться, если его уговорить, с одной только мелкой болезнью – какого-то то ли еврея то ли немца Альцгеймера. Короче, приезжай, Джек, и забирай своего драгоценного родственника, потому как всё равно его больше некуда девать. Ну и что делать? То, что я его в детстве, может, всего пару раз видел, никого не колышет, и пришлось мне ехать и забирать старика Тимоти к себе – не бросать же его в самом деле на произвол судьбы. Привёз я этого старикана к нам с Джимом, тот, слава Богу, не возражал, отвёл ему небольшую, но удобную комнатку, и зажили мы втроём одной, можно сказать, семьёй. Надо честно сказать, что этот Тимоти был человек спокойный, хлопот особых не доставлял, а то, что он с утра до вечера нёс сплошную ахинею, так это было не утомительно, а иногда даже забавно. По вечерам он сидел часами в главном зале и рассказывал тем, кто хотел его слушать, истории из своей бурной жизни. Как он воевал с Наполеоном, участвовал в англо-бурской войне, естественно, на стороне буров. Но больше всего он любил морские истории о своих кругосветных путешествиях, ибо действительно был когда-то военным моряком. Подвыпившие посетители слушали его с удовольствием. Особенным интересом пользовалась история о том, как, участвуя в Трафальгарском сражении, наш отважный Тимоти лично выбил глаз адмиралу Нельсону. Со временем я даже научился извлекать из рассказов бравого капитана пользу и брать с каждого слушателя по доллару. Единственной нашей заботой было присматривать за ним, и когда он кричал «ставить кливера!», вести его в уборную, расположение которой он никак не мог запомнить, по малой нужде, а на возглас «свистать всех наверх!» вести его туда же по нужде более серьёзной. Нечего Бога гневить, забот он доставлял мало и к его присутствию мы с Джимом быстро привыкли. Но я не о том, а вот о чём. Открывается однажды дверь в наш не особо шикарный зальчик и вплывает такая красотка, красивее которой я в своей жизни не видел. Бог бы мой! – фигура, лицо, глазки, губки – в общем всё, что нужно. Вплывает этаким лебедем, находит место как раз рядом с бравым капитаном и заказывает себе что-то лёгкое: кофе с чем-то, не помню даже с чем. Я вообще тогда работал, как заводная кукла, потому что глаз от этой красотки отвести не мог. Принёс я ей заказ и присел рядом, что вообще-то у нас не поощрялось. Но отойти я не мог, как будто меня к ней приклеили. Не могу не добавить, что эта лебедь была в теле, как раз такая, каких я люблю. А она знай щебечет, что едет в городок N, куда сейчас должен приехать в отпуск её кузен, который служит на флоте и страшно интересно рассказывает о своей службе. А она сама не своя до моря и хлебом её не корми – обожает слушать морские истории. Вот в прошлый раз её кузен рассказывал ей про свой парусник, где он заведует какими-то потрясающими парусами, которые называются буфера. Тут бравый капитан Тимоти стряхнул с себя дремоту и объявил, что очаровательная мисс ошибается, что эти паруса называются кливерами, а не… Но в этот момент его отвлекла более насущная потребность и он гаркнул «свистать всех наверх!», после чего сразу был уведён Джимом. Не забыв получить с «очаровательной мисс» доллар. Джим его увёл, а я сижу, как будто меня приварили к стулу. Дело в том, что у нас в мальчишеские и подростковые годы буферами назывались женские тить… ну, в общем, понятно. И это слово по сей день производит на меня впечатление взрыва миномётного снаряда, тем более, что у нашей щебетуньи буфера были такие, что я два часа не мог отвести от них глаз. Даже когда она ушла, я ещё час не мог встать из-за стола, настолько красноречиво выглядели мои брюки. Через некоторое время Джим, который знал меня, как себя, подошёл и сказал: Остынь, Джек, а то дело плохо кончится. На тебе уже сейчас можно яичницу жарить. Советую тебе, как друг: вот тебе на сегодня отпуск, а ты переодевайся и дуй к своей Лиззи. Расслабишься, можешь даже завтра отоспаться и опохмелиться, но к вечеру будь здесь как штык. Завтра суббота, народ должен пойти косяком. Следует ли говорить, что повторять Джиму не пришлось, я сорвался с места, быстро переоделся. плюхнулся в наш старенький Форд и только меня и видели.»
На этом рассказ кончался, я отдал листки Эндрю и, не кривя душой, сказал, что чтение доставило мне удовольствие.
- А знаете, что ещё интересно, - сказал Эндрю, пряча листочки в тот же объёмистый карман. - Случилось так, что парень, писавший рассказы, о котором рассказывал хозяин отельчика, спустя некоторое время стал моим близким приятелем. А заодно и по-настоящему известным писателем, причём именно своими рассказами. Уильям Сидни Портер, вы наверняка о нём слышали.
- Простите мою неграмотность, - говорю я, - наверное, стыдно, но это имя мне ничего не говорит.
- Извините, ради Бога, - говорит Эндрю, - что я невольно ввёл вас в заблуждение. Забыл сказать, что мой приятель пишет под псевдонимом О Генри, наверняка слыхали.
- И слышал и читал, - говорю я. - О Генри! – Смешно сказать. Да его вся Америка знает.
- Так вот, - продолжает мой попутчик, - показал я как-то Уильяму этот рассказ, тогда и обнаружилось, что упомянутый в рассказе молодой писатель – это он и есть. - Ты знаешь, - сказал он мне, - этот парень написал рассказ, а публиковать его и не думал. Честно тебе скажу, не раз было у меня искушение напечатать его под своим именем, да совесть удержала. Нельзя воровать чужую собственность, даже интеллектуальную.
Запомнил я его слова и подумал: ну пусть он не напечатан, но всё же жив, не пропал. А у него даже названия нет, так и живёт безымянным. И решил я взять на себя это дело – придумать ему название. И, подумав, остановился на таком: «Рассказ, который не написал О Генри». По-моему, звучит неплохо. Как вы считаете?
22. 08. 2020
Владимир Ханан (Ханан Иосифович Бабинский) родился 09.05.1945. Поэт и прозаик, принадлежал к так называемому «питерскому андеграунду». По образованию историк. Работал слесарем, сторожем, лаборантом, оператором газовой котельной. До репатриации (1996) жил в Ленинграде и Царском Селе. Автор 15 книг поэзии и прозы и более сотни статей в периодике Израиля и США. Живёт в Иерусалиме.
-
