В защиту суеверий и предрассудков0

Резюме:

Общественное сознание изначально существовало и существует либо целиком в форме религии, либо религия, как минимум, составляет его основу. Религия необходима для нормального устроения и поддержания социальной жизни, она живет и умирает вместе с сообществом. Проблема ксенофобии и разнообразие человечества. Проблема теодицеи, мистика, гнозис и культ вождя. Традиционные религии и квазирелигии современности. Квазирелигии и «глубинное государство». Наука и религия.

Предисловие

Давно уже доказано и проверено, что на вопрос «существует ли Бог» ответа быть не может — ни положительного, ни отрицательного, зато существование религии сомнений не вызывает ни у кого. Споры идут исключительно на тему, хорошо это или плохо.

Защитники религии упирают, в основном, на нравственно-воспитательное значение и поддержку слабых душ, на что им обыкновенно возражают напоминанием о семействе Борджиа и шахидах во имя Аллаха. Противники же упирают на свободу совести и успехи естественных наук, на что им опять же возражают напоминанием об «одиночестве в толпе» и благодеяниях атомной бомбы.

Как всякое явление этого мира, религия бывает разной и функционирует по-разному в разных ситуациях, но правильной постановкой вопроса было бы, на мой взгляд:

Можно ли обойтись вообще без нее?

Глава I. Вся культура — из храма

«Вышли мы все из народа,
Больше в него не пойдем».
Советский фольклор

Действительно, оттуда она и пошла. Были времена, когда этническая принадлежность от религиозной не отличалась, уголовный кодекс хранился в памяти как перечень грехов, лечились заклинаниями, представления об устройстве окружающего мира ограничивались мифами, а все виды искусства охватывались ритуалом. В сообществах, задержавшихся на уровне каменного века, оно и по сей день так, но задержались там все-таки далеко не все.

У большинства населения земли культура давно уже эмансипировалась: юриспруденция и физика, искусство и медицина обрели полную самостоятельность, гражданство определяется прежде всего территорией проживания, и даже мистика все чаще практикуется не на психотехнической, а на чисто химической основе.

К тому же, давным-давно у всех в зубах навязли вполне правдивые рассказы о прошлой жестокости, нынешнем невежестве и властолюбии всех и всяческих священнослужителей, об антиисторичности священных книг, об упрямом цеплянии за обычаи, лет 300 назад утратившие всякий смысл, о претензиях, диктовать правила поведения тем, кто их об этом не просил, и выступать от имени тех, кто их на это не уполномочил.

Так может быть, религия как таковая на самом деле себя изжила, и пора ее отправить… нет, не на свалку, конечно, а в музей? Взять, как говориться, за шкирку, посадить в пробирку, посыпать нафталином, поставить номерок и прилежно изучать, диссертации кропать об особенностях сознания человека — надцатого века. Не случайно товарищ Сталин уже век назад ехидно спрашивал, сколько у Папы Римского дивизий. Была у них власть — да вышла вся.

Предположим, действительно устарели известные традиционные госрелигии со своими иерархиями, библиотеками, и системами профессиональной подготовки, но… Почему же в двадцать первом веке среднестатистический житель большого города, которого ни в какие храмы и на аркане не затащишь, с энтузиазмом лечится наговоренной через телевизор водицей, от черных кошек бегает, а одна моя знакомая с дипломом психфака МГУ в полный ужас пришла, обнаружив, что ее сотруднице подложили проткнутую булавкой бумажную куклу. Ну и конечно, не умирает вера в посмертие во всех его вариантах — от воскресения плоти до переселения душ.

Но если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Если при всех изменениях, что происходили и происходят в мире, не перестают люди верить в сверхъестественное, значит, сохранились у этой веры какие-то функции, без которых не хотят (не могут?) люди жить. И самая важная из них, вероятно — создание и поддержание сообществ, самых разных — от деревенской общины до обширной империи.

Глава II. Нам не жить друг без друга

«Единица — вздор,
единица — ноль,
один —
даже если
очень важный —
не подымет
простое
пятивершковое бревно,
тем более
дом пятиэтажный».
В. Маяковский

Сообщество ли основа религии или наоборот, религия основа сообщества — это вопрос о яйце и курице.

С переходом от родоплеменного уклада, при котором иноплеменники считались существами другой породы, к налаживанию пусть и не всегда добрососедских, но все же отношений, появился синкретизм: заглядывая, например, по торговым делам, к соседям, наносили визит вежливости, иной раз даже и с жертвоприношением, местным божествам, официально признавая тем самым право адептов данного культа на занимаемую ими территорию.

С возникновением империй закономерно начались попытки создания религиозного единства — собирание божеств всех подвластных племен и народов в едином храме типа пантеона, а потом и замена всех их единым объектом поклонения типа мировых религий, ибо без религиозного единства единого социума не бывает. Разумеется, и в едином социуме случаются свары, гражданские войны и т.п., но все же не так часто, как между чужими.

В конечном итоге между единоверием и пантеоном выкристаллизовалась модель средняя: Обширная иерархическая структура, контролируемая и финансируемая государством или даже частично с ним конкурирующая, вроде католической церкви, обеспечивающая поклонение общей святыне, а в дополнение — местные, племенные божества типа святых, чудотворных икон и статуй с примесью домовых и кикимор.

С поправкой на специфическую ситуацию примерно то же самое было и у евреев — многочисленные «могилы праведников», амулеты от Лилит и вызовы чертей на раввинский суд (некоторые процессы они, по слухам, выиграли). И если сегодня мы нередко слышим о нашей единственной и неповторимой традиции, народ от религии не отличать, то неповторимость ее разве что в архаичности: современные нации этот фасончик уже не носят, но лет 500 назад никто и не представлял себе, что может быть иначе.

Если во времена, не столь давно прошедшие, «ересь» считалась преступлением хуже убийства, а во времена, прошедшие совсем недавно, хасиды и литваки бегали друг на друга стучать русскому царю, то отнюдь не по причине избыточного догматизма, а потому что религиозный раскол с неизбежностью тянул за собой раскол социальный. Большинство людей, вовлекавшихся в этот раскол со всеми последствиями вплоть до гражданской войны, никакими догмами сроду не интересовались, представление о них имели самое приблизительное, но резню получали по полной программе (см. Варфоломеевскую ночь).

Не в теологии дело. Когда вследствие межимперских войн границы империй и мировых религий совпадать перестали, власть имущие легко мирились с инаковерием присоединенных, поскольку те не претендовали на принадлежность к социуму присоединителей (те, что претендовали, меняли религию в индивидуальном порядке), напротив, всегда готовы были прийти на помощь в деле сохранения религиозной стабильности — не случайно тайная канцелярия его императорского величества с такой серьезностью подходила к делу Шнеура Залмана из Ляд.

Да, но это ведь — дело прошлое. В современном государстве западного типа религия давно уже — частное дело и личное убеждение каждого! Ой ли, да так ли? Да, традиционные госрелигии в Западном мире из моды вышли, перестали быть «скрепой», но совсем-то без скрепы, как показывает опыт, сообщество может и рассыпаться, свято место пусто не бывает.

Первоначально место единства религиозного заняло «единство расовое» и/или «единство классовое», но у обоих быстро обнаружилось подозрительное сходство с традиционной религией в одном из самых важных пунктов: вере в сверхъестественное.

Думаю, не надо вам напоминать, что Достоевский куда истовее верил, что его русские «народ-богоносец», чем в существование Бога как такового. Наверняка вы читали и русский перевод известной сатиры Гейне:

А если ты и осел, то все ж
Осел от разума, хитрый,
Ты глуби ослиной души не поймешь,
Ее мистической цитры.

Ну и конечно, Киплинга:

Несите бремя Белых
Среди племен чужих —
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей —
Наполовину бесов,
Настолько же детей.

Под «белыми» он, ясное дело, понимает, прежде всего, англичан. Ну, за евреев-то я уже и вовсе молчу, всем давно известно, что если все мы без исключения один-единственный раз субботу как следует справим, как тут же придет Машиах, и будет всему человечеству новое небо и новая земля.

И хотя с официальной религией, кроме разве что еврейского варианта, все эти построения рифмуются плохо, но свидетельствуют они не просто о любви к своему языку, культуре, традиции, к каким-нибудь там родным березкам, но о совершенно религиозном поклонении некой сущности, как бы незримо присутствующей в родном сообществе, придавая его существованию высший, сверхъестественный смысл.

Впрочем, после двух мировых войн национальная идея на Западе как-то сошла на нет и обратилась в свою противоположность: объектом поклонения стал уже не свой народ, а наоборот, народы чужие. Спасения ожидают от вымышленного в 19 веке образа «благородного дикаря», которому приписываются качества совершенно сверхчеловеческие. Примерно такие же качества приписывались до недавнего времени «пролетариям всех стран». От тех и других ожидают морального совершенства, мессианского откровения, сотворения «нового неба и новой земли».

И в параллель росту этих ожиданий нарастает и кристаллизуется вокруг каждой из них некое сообщество, претендующее на авангардную роль и распространение своей идеологии на весь род людской. Коммунистическая или нацистская партия, окруженная плотным и разрастающимся слоем сочувствующих «полезных идиотов», самоотверженные «развиватели» Третьего Мира со своими героями, исповедниками и святыми типа Сталина, Гитлера, Альберта Швейцера, Хорста Весселя или Матери Терезы. Не важно, что на самом деле некоторые из них были воистину святыми, а некоторые — массовыми убийцами, в качестве объектов поклонения вторые даже опережали первых.

Все эти культы оказались равно недолговечными, довольно скоро обнаруживалось, что и «ариец», и «пролетарий», и «благородный дикарь» — такие же люди, как и все прочие, хорошие или плохие, но без всяких признаков сверхъестественности и ростков светлого будущего. А в параллель этому открытию стремительно распадалось и соответствующее сообщество, ибо нигде и никогда не существовало сообщества БЕЗ (квази) религиозного поклонения кому-то/чему-то, кого/что считают носителем сверхъестественных свойств.

Глава III. Дороже жизни

«Славы
никто у тебя не выпрашивал,
Родина.
Просто был выбор у каждого:
я
или
Родина».
Р. Рождественский

Сверхъестественное — это то, что имеет над нами власть, а мы над ним власти не имеем, как пишут в коммерческих контрактах «форс мажор», и место его на самой верхней ступеньке нашей иерархии ценностей: дороже всего, даже и самой жизни.

Оказывается, для нормального функционирования сообщества необходимо, чтобы в нем было достаточное количество готовых ради него жизнью пожертвовать, а для этого нет лучше средства, чем ментально вывести свою жизнь за рамки физического рождения и смерти — заслужить одобрение предков и благодарность потомков.

Древние греки считали «славу», т.е. прижизненное одобрение сограждан, смыслом и целью жизни свободного человека, зато посмертие у них было какое-то безрадостное, неинтересное, царство теней, куда Орфей за Эвридикой спускался. Мировые религии вполне естественно предпочли египетскую модель с посмертным судом, где воздастся каждому по делам его, или индийскую — с цепочкой реинкарнаций, покуда не дорастешь до правильной жизни и смерти, обеспечивающей окончательное блаженство.

В начале 20-го века Макс Волошин насмешничал:

Он утверждал (свидетель — Соловьев),
Что «человек рожден от обезьяны,
А потому — нет большия любви,
Как положить свою за ближних душу».

Но сто лет спустя обнаружилось, что иронизировал он зря. Социальная жизнь есть не только у обезьян — ближайших наших родственников — но и у всех стадных животных, и у всех у них, как и у нас, выживание сообщества ценнее жизни отдельного индивида. Когда стадо павианов сомкнутым строем шествует по саванне, по краям идут сильные самцы, и горе одинокому леопарду, если им попадется. Когда табун зебр в Серенгетти бежит от стаи гиен, строй замыкает группа агрессивных жеребцов, которые хищников бьют зубами и копытами. Конечно, защитники рискуют, но игра стоит свеч.

Не знаю, как этот факт преломляется и отражается в сознании животных, да и вообще в их сознании разбираемся мы не слишком, но вот у нас, у людей, без веры в сверхъестественное как-то не получается, тем более что это самое сверхъестественное в какой-то мере… подтверждается опытом жизни в сообществе.

Прежде всего, его легко проследить в известном всем феномене: сила коллектива (не просто толпы, но коллектива структурированного, с иерархической структурой и разделением функций) значительно превышает сумму сил включенных в него индивидов. Ощутимый «довесок», который реально действует, но никак не воспринимается органами чувств.

А что свидетельствует о жизни личности до и после телесного существования?

Как показывает трагическая судьба отловленных «маугли», не может полноценная человеческая личность сложиться без овладения языком и культурой — а ведь то и другое существовало ДО ее рождения. Сама же она, в свою очередь, воздействует на все это: поддерживает и изменяет, пусть не очень значительно, и язык, и культуру, и структуру своего социума, и результаты ее воздействия со смертью не исчезают, даже после того как забудется ее имя.

Пока человек ощущает свою связь с другими в рамках сообщества, он естественно продолжает эту связь в обе стороны: от «до рождения» до «после смерти», включая и возможность посмертной корректировки того, что в этой жизни не сбылось. Все религии настаивают на том, что истинная ценность человека у Бога определяется не его статусом в иерархии, но решениями и действиями в рамках своего статуса, будь он высок или низок, а среди этих решений высшую ступень занимает «положить душу свою за други своя». И даже если современники не оценили, всегда остается посмертие.

Вера в сверхъестественное естественно вырастает из опыта общинной жизни. Из того же опыта вырастает и другой очень важный, но очень неполиткорректный компонент любой религии — ксенофобия.

Глава IV. Свои и чужие

«Нет! — сказали мы фашистам, —
Не потерпит наш народ,
Чтобы русский хлеб душистый
Назывался словом «брот».
С. Михалков

В двадцатых годах прошедшего века молодая советская идеология, стремясь убрать с дороги конкурирующие традиционные религии, любила представлять их главным источником вражды между людьми и, в частности, препятствием к налаживанию дружбы между народами СССР, то бишь новой редакции Российской империи.

На самом же деле зависимость всегда была обратной. Известно немало случаев, когда навязывание единой религии народам с большими культурными различиями религию раскалывало. Так возникли суннитская и шиитская разновидности ислама, православие, католичество и протестантизм в христианстве, ашкеназская и сефардская ветви иудаизма, не достигшие соответствующего градуса враждебности только из-за специфики жизни в диаспоре.

Все на свете религии поддерживают и поощряют, как минимум, недоверие к иноверцам. То есть, правильным, нравственным, богоугодным считается отношение к «чужим» принципиально иное, чем к «своим». В моменты обострения отношений, прежде всего, конечно, войн, популярным пропагандистским приемом оказывается «расчеловечивание» — дегуманизация противника, представление его монстром, достойным уничтожения. Понятно, какую роль играет при этом указание на «неправильную веру».

«Продвинутые» современные представители традиционных религий изо всех сил заметают под ковер эту несвоевременную традицию, где только можно удаляя соответствующие высказывания, а если уж никак не выходит, перетолковывают их. Например, окончание псалма «На реках вавилонских»:

Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!

Во французском католическом часослове этот хвост просто обрубили, а православная знакомая объяснила мне, что это аллегория беспощадной борьбы с собственными грехами.

Зато всячески раздуваются немногочисленные проявления «любви к чужому», например:

А пришельца не обижай и не притесняй, ведь пришельцами были вы в земле египетской. (Шмот/Исход 22,20)

«Пришелец» — это человек, по какой-то причине оказавшийся вне своего клана, своей родни, т.е., по тем временам, в случае чего, вступиться за него некому. Заповедь запрещает злоупотреблять его бесправием, но ни в коем случае не призывает относиться к нему как к своему. Милостивым следует быть к беззащитному одиночке, но к иноверным сообществам книга Иешуа Бин Нун/Иисуса Навина рекомендовала, как известно, подход совсем другой.

Исключением из общего правила на первый взгляд представляется Новый Завет с историей «доброго самаритянина»: про то, как единоверцы не пришли на помощь человеку, попавшему в беду, а спас его как раз адепт чужой и враждебной веры. Но примите во внимание специфику текстов Нового Завета. В них зафиксирован момент создания нового сообщества, в которое, с бору по сосенке, собирают людей из ослабленных или развалившихся старых, при этом, понятно, внимание обращают не на прежнюю принадлежность, а на личный выбор каждого. Но через век-другой этот период окончится, и христианство превратится в нормальную религию, прекрасно понимающую различение свой/чужой, чему все мы свидетели.

Все религии единодушно призывают любить ближнего, а дальнего… ну, это уж по ситуации. Так хорошо ли это? Вопреки политкорректности осмелюсь утверждать: да, это хорошо.

Вы, конечно, привыкли видеть в различении свой/чужой только враждебность к чужаку, но ведь, если разобраться, ничуть не реже порождает оно, наоборот, терпимость и взаимопонимание. Лермонтовский Максим Максимыч, рассказывая о поступке кавказца, который с точки зрения законов и обычаев русских является, безусловно, преступлением, спокойно отмечает, что «по-ихнему он был совершенно прав». Он признает право другого быть другим, поскольку каждый остается в своем сообществе.

Но в современном мире распадающихся общин такой подход уже не работает. Естественно, раздаются призывы к стиранию различий и мечты о том, чтобы настал поскорее день, когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся. Может, и вправду лучше, все традиции поломать к ядрене фене и создать единое человечество с мировым правительством? Не думаю.

Чарльз Дарвин определил — выживает наиболее приспособленный к условиям бытия. Это верно, но… только с поправкой на изменчивость этих самых условий. Представьте себе, что Ледовитый Океан и в самом деле растаял, а вы, извините, белый медведь, прекрасно приспособленный, тюленей по льдинам гонять, да льдины-то вдруг и растворились…

Белому медведю остается только утопиться, а человечество выживает как раз за счет своего разнообразия. Покуда север Африки был плодородным, хозяйничали там оседлые земледельцы, превратился в засушливую пустыню — на смену им пришли кочевники и стали верблюдов разводить, настало время техники — и вслед за ирригаторами пришли предприниматели-фермеры… Три разных культуры, традиции, привычки, и религии, соответственно, тоже разные, и любят друг друга как собака палку.

Не смягчают недоверия и вражды ни взаимовлияние, ни культурные заимствования, ибо заимствует каждый то, что ему подходит, и в той форме, в какой оно встраивается в его традицию. Но если бы не это разнообразие, несхожесть, ощущаемая субъективно как ценность: мы — это мы, а они — это они, не смог бы вид хомо сапиенс гибко реагировать на перемены и оставлять всякий раз территорию за собой.

Человеческие культуры обязательно должны быть различными. В истории неоднократно предпринимались попытки ликвидации разнообразия как такового, выстраивались развернутые философские теории, почему культура (религия) А гораздо лучше культуры (религии) В, и почему именно на ее основе надлежит народам, распри позабыв, в единую семью соединиться. Но у практических попыток результат всегда был один.

Вспомним хоть хрущевскую целину. Казахов-скотоводов, что веками в тех степях жили и понимали, как оно тикает, волею советского правительства, уверенного, что уж оно-то знает, как надо, прогнали, разорили, обрекли на нищету и стали целину распахивать по методам самой передовой агротехники среднерусской равнины, на которой никогда не дуют степные суховеи… В итоге пришлось России урожаев ждать с полей Канадчины, Канзасщины и Оклахомщины. Или американское наведение демократии в Афганистане и Ираке, или европейскую экономическую помощь Африке, или — того хуже — массовое переселение в Европу инокультурных уроженцев Пакистана, Афганистана или турецкой Анатолии.

При перемешивании разнокультурных людей в едином обществе не синтез происходит, а аннигиляция: молодое поколение, не получая от окружения ясных сигналов, что такое хорошо и что такое плохо, попросту дичает, социальные связи распадаются и теряется накопленный веками опыт, приносивший пользу человечеству в целом. Как в свое время утрачен был секрет дамасской стали, так, возможно, со сменой населения уйдут в прошлое навыки немецких автомобилестроителей или французских модельеров. Ведь на возникновение новой культуры на старом месте потребуются века.

Политкорректная философия опасности в этом не видит, но люди-то ее чувствуют, уходят в оборону, и на амбразуру кидается ксенофобия — защитница границ. Моя мама — самая красивая, наш язык — самый выразительный, наши пейзажи — самые одухотворенные, и, как убежден был лесковский Левша:

«Наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы».

Важно понять, что ксенофобия — реакция вовсе не на расовые различия. Русский дворянин Александр Сергеевич Пушкин страдал из-за безденежья, собственного дурного характера, повышенного внимания к прекрасным дамам и опасной дружбы с политическими преступниками, но вот жертвой ксенофобии отроду не бывал, невзирая на явные внешние признаки африканских предков. Потому что и друзья, и враги, и дамы, и жандармы, хотя об этих предках знали, видели в нем человека своей культуры — русского дворянина. Зато, когда в Москве в конце 20 века появились студенты из Африки, русские быстро раскусили, что человек с черной кожей — носитель культуры совсем другой, и расовая принадлежность стала маркером чужака — со всеми вытекающими.

Другое распространенное заблуждение — разновидностью ксенофобии считать юдофобию, сиречь антисемитизм. Ксенофобия в отношении евреев действительно бывает, как и в отношении любых чужаков, и нередко выступает триггером и/или усилителем антисемитизма, но по мере ассимиляции чужого ксенофобия обыкновенно исчезает, его начинают воспринимать как своего, если только… он не еврей. Причину увидим чуть ниже.

Но и это еще не самое главное. Кроме защиты от врагов внешних и отгораживания от чужих религия берет на себя борьбу с самым опасным и коварным внутренним врагом сообщества.

Глава V. На чем держится мир

«Кому велено чирикать —
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать —
Не чирикайте!
Не бывать вороне коровою,
Не летать лягушатам под облаком!»
К. Чуковский

Честно говоря, меня всегда изумляли споры насчет теории «большого взрыва», которая, якобы, подтверждает, что у мира есть Творец. Ну, то есть, профессиональный физик, может, и может усмотреть в ней какие-нибудь доказательства чего-нибудь, но большинство людей на свете все-таки не физики, и все, сколько их ни есть, мифы творения всех времен и народов повествуют на самом деле совсем о другом.

Согласно этим мифам, первоочередная задача Творца — не создание вселенной (даже если об этом и упоминается), но ее УПОРЯДОЧЕНИЕ. Превращение ХАОСА в КОСМОС, где-то заклинаниями, где-то усмирением/уничтожением чудовищ, где-то сортировкой и расстановкой по местам всех планет, морей и суши.

На уровне сообщества, опыт которого, собственно, и отражается в мифах, ХАОС — это анархия, распад, война всех со всеми. Судя по тому, что «сотворение мира» не только в мифах пересказывается, но и постоянно воспроизводится в ритуалах, мир требуется периодически упорядочивать снова и снова. Отчего же возникает такая необходимость?

Вот тут нам опять может прийти на помощь пример братьев наших меньших, описанный Конрадом Лоренцом в книге о внутривидовой агрессии.

Есть у высших животных, в том числе и у человека, инстинкты, без которых выживать невозможно, но гибель столь же неминуема, если дать им зашкаливать. Инстинкт агрессии, инстинкт секса… и т.д., и т.п. У животных имеются инстинктивные же механизмы их обуздания. У волка, которому подставляет шею более слабый собрат, или у стаи крыс, ощущающих родной запах своего члена, тормоз «не убивай» включается автоматически, без осознаний и рассуждений.

Лоренц подчеркивает принципиальную разницу между человеком и животным: у человека роль тормоза играет культура, точнее — запреты, которые она содержит. Человек обязан включить сознание и волевым усилием наступать на горло собственной песне. Поступки, совершенные под действием «зашкаливания» инстинктов, санкционируются обществом и именуются «грехом».

В отличие от животного инстинкта человеческий разум не просто распознает границу между дозволенным и зашкаливающим, он ее варьирует в зависимости от места и времени. Если в средиземноморской цивилизации секс с чужой женой приравнивался к разрушению семьи, то в областях приполярных, напротив, считается нормой. Для горожан посягательство на имущество незнакомого человека — преступление, а для бедуинов — промысел вполне законный. В средневековой Европе неуважение к религиозным ценностям каралось вплоть до высшей меры, а в Европе 20-го века считалось личным делом каждого. Такая вариативность во много раз увеличивает способность человека не только приспосабливаться к миру, но и, в отличие от животных, приспосабливать его к себе.

Но… гибкость антизашкаливающих тормозов аннулирует безусловность их срабатывания. Все религии в один голос твердят, что человек по природе грешник. Нет человека, который ни разу в жизни не пошел бы у инстинкта на поводу, или, по крайности, отбился бы без сильной фрустрации, так что во всяком сообществе будут со временем накапливаться подавленные конфликты, внутреннее напряжение и, если с ним не бороться, оно неизбежно вызовет взрыв. Основными методами борьбы в любой религии — от племенной до имперской — являются ритуал, миф и аскеза.

Ритуал в исходном моменте моделирует сотворение мира, т.е. превращение ХАОСА в КОСМОС. Примером достаточно хорошо сохранившегося подобного ритуала является карнавал — итальянский или наиболее известный сегодня бразильский. Сперва изображаем хаос: на время карнавала отменяется иерархия, кормят всех от пуза и даром, не преследуются ни потасовки, ни свальный грех, а завершался в древности этот мини-хаос, как и следовало ожидать, мини-катастрофой, т.е. — убийством.

В современных ритуалах оно лишь имитируется — сожжение ведьмы-зимы в Италии, куклы-масленицы в России, казнь Амана, завершающая еврейский пуримшпил — но в древности все было по-настоящему. Ритуальное убийство — сиречь жертвоприношение — есть завершение искусственно смоделированного ХАОСА, жертва как бы концентрирует на себе всеобщий стресс и вызванную им ненависть, ее убийство сбрасывает напряжение, символически унося с собой в могилу все грехи и проблемы сообщества, восстанавливая и сберегая упорядоченный, необходимый для жизни КОСМОС.

Как и почему это возникло, как работает, как менялось в ходе истории — от выбора жертвы по жребию до чисто символической христианской евхаристии — лучше всего объясняет Рене Жирар, для нас же сейчас важно только отметить этот намертво связанный с религией механизм сохранения сообщества и проследить, как его воспроизводили и воспроизводят эрзац-религии нашего времени.

Вспомним «Бесов», где причина убийства правильно определяется как намерение «повязать кровью». Причина выбора в жертву того, а не другого, практически не связана с тем, что делал, говорил или даже думал данный товарищ, на него символически возлагается ответственность за все, что происходит неправильно или пойдет не так, что подтверждает совершившаяся в истории замена человека жертвенным животным, вообще неспособным согрешить по-людски.

Та же самая логика действует в тоталитарных квазирелигиях двадцатого века: ответственность за все нехорошее, вплоть до плохой погоды и несчастной любви, коммунисты стабильно возлагают на буржуев, нацисты — более традиционно — на евреев. Именно навязанная нам историей роль «козла отпущения» есть непреодолимое препятствие для удачной ассимиляции, ибо всегда уже во время жизни второго, много — третьего, поколения уже почти ассимилированных в «почвенном» обществе возникает очередной кризис и нас возлагают на алтарь.

Правда, если традиционное жертвоприношение имело целью не более чем восстановление привычного порядка, то ныне массовое ритуальное убийство (коммунизм, нацизм) призвано создать нового человека, новое неба и новую землю…

Бросим взгляд и на те квазирелигии, что (пока что, во всяком случае) до власти не дорвались. Порождаемые ими многочисленные теории заговора есть не что иное как поисковая активность на предмет будущей (если повезет) потенциальной жертвы. Неомарксисты, радетели «глубинного государства», жаждут натравить широкую общественность на всех трудящихся — от сантехника до промышленника, обожатели «благородного дикаря» мечтают истребить Израиль, смеющий кощунственно защищаться от арабов — носителей светлого будущего, а также находят все новые «неопровержимые доказательства», что башни-близнецы взорвало американское правительство, поскольку светоносные арабы ну просто вот никак не могли… Но самый широкий выбор «виноватых» предлагает, конечно, секта Гретхен-блаженненькой, ибо кто же из нас не выдыхает СО2… впрочем, к этому мы еще вернемся ниже.

Всякий ритуал поддерживается и поясняется соответствующим мифом — как бы рассказом, о том, что произошло в далеком прошлом, а на самом деле — наставлением, как правильно действовать и жить и тогда, и сейчас, и всегда. Мифы, поддерживающие ритуал, рассматривать мы тут не будем, кому интересно — обратитесь к Жирару, нам сейчас важнее другие. Если ритуал демонстрирует переход от хаоса к космосу, то интересующие нас мифы рассказывают, что делать, чтобы как можно дольше сохранить космос, не давая скатиться в хаос, а конкретно — какие инстинкты и при каких обстоятельствах надо сознательно давить всем вместе и каждому в отдельности.

Каталог инстинктов примерно совпадает с тем, что описано у Лоренца, но поскольку инстинктивных тормозов у человека нет, расчет только на волевое усилие, а для усилия нужен стимул. Мифы, как правило, ссылаются на волю божества, угрожающего в случае неповиновения прекратить защищать сообщество, т.е. бросить его на волю страшного ХАОСА.

Взять хоть те же Десять Заповедей:

1. И сказал Бог такие слова:

2. Я Господь, Бог твой, что вывел тебя из земли египетской, из дома рабства.

3. Да не будет у тебя других богов, кроме меня.

4. Не делай себе статуй, изображений (того, что) на небесах вверху, на земле внизу или в водах, что под землей. 5 Не поклоняйся им и не служи им, ибо я Господь, Бог твой, бог ревнивый, спрашивающий за грехи отцов с детей до третьего и четвертого поколения 6 и оказывающий милость до тысячного поколения любящим меня и соблюдающим мои заповеди.

7. Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; не прощает Господь тех, кто произносит имя его напрасно.

8. Помни день субботний и освящай его.

9. Шесть дней работай и занимайся всеми своими делами.

10. А седьмой день — суббота для Господа, Бога твоего; не делай никаких дел ни ты (сам), ни раб твой, ни служанка твоя, ни скот твой, ни пришелец, (живущий) в твоих пределах.

11. Ибо за шесть дней сотворил Господь небеса, землю, море и все, что в них, и отдохнул на седьмой день. Потому благословил Господь седьмой день и освятил его.

12. Почитай отца своего и мать свою, дабы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

13. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не лжесвидетельствуй против ближнего.

14. Не желай (отнять) дом ближнего, не желай (отнять) жену ближнего, раба и служанку его, вола и осла его и все, что (принадлежит) твоему ближнему. (Книга Шмот/Исход, Гл. 20)

Первые 11 стихов — ссылка на власть Всевышнего, на ритуалы, которые следует исполнять в знак покорности Его воле (о субботе добавим чуть ниже), а начиная с 12-го — недвусмысленные указания на сдерживание конкретных инстинктов. Но кроме теоретико-мифологических наставлений есть в религиях традиция и практическая.

В православной церкви она именуется совсем уже мрачно «умерщвлением плоти», но есть и термин более общепринятый: аскеза. Охватывает это понятие все на свете посты, вериги и власяницы, от индийских йогов, что морским узлом завязываются, до еврейской пасхальной недели, когда тортики печь надлежит только и исключительно из мацовой муки. Упражнения иной раз нелегкие и отнюдь не полезные для здоровья, хотя по нынешним временам пост еще может сойти за диету, а йога — за гимнастику, понятно, что изобретали их совсем не для этого. Но для чего же?

Аскеза — одно из самых изумительных и необходимых изобретений человечества. Вспомним еще раз Лоренца: «зашкаливание» одного инстинкта автоматически купируется инстинктом другим, типа реакции волка на подставленную шею собрата: остановка агрессии.

Но у волка специфический тормозящий инстинкт направлен на конкретный тормозимый в конкретной ситуации, а у человека хватает ума на абстракцию и обобщение. Поскольку не один, а целая группа инстинктов в широком наборе ситуаций нуждается в тормозе, надо тренировать торможение как таковое. Причем, инструментом торможения инстинктов, как и у животных предков, становится… еще один инстинкт, да еще из самых важных и опасных — инстинкт подражания.

Когда специфический навык периодического воздержания от пищи, секса, определенных видов деятельности (напр. субботний покой) практикуется всем сообществом, ребенок в процессе социализации, подражая взрослым, научается «властвовать собою». Инстинкт подражания легко оборачивается завистью и соперничеством, но в данном случае это работает не на ссоры и раздоры, а совсем наоборот. Ведь преодоление инстинктов считается похвальным и необходимым, так что возникающая конкуренция идет в направлении: Я самый сдержанный! — Нет, это я самый волевой! К тому же ее приглушает предупреждение, что гордыня — грех и может уничтожить все достижения.

Современные атеисты любят цитировать самые заковыристые жития древних аскетов: тот на столбике сидел, тот на женщин не глядел, а этот и вовсе семь лет не умывался. И как это современники за такие бессмысленные занятия могли их уважать, да еще и в книгах увековечивать их деяния?

Действительно, стоит ли уважать людей, чья напряженная деятельность кроме чистого самопреодоления никакого результата не имеет? Например, олимпийских чемпионов (интересно, что для здоровья вреднее — семь лет не умываться или десять лет анаболики глотать?) или тех же альпинистов, хотя сами живем по принципу: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет»? С какой радости восхищаемся йогами, что себя наизнанку выворачивают без всякого умножения прибавочного продукта?

Не потому ли, что высокий статус сограждан, демонстрирующих незаурядное умение побеждать свои инстинкты, парадоксальным образом работает на мир и согласие в нашем социуме? Ведь тот же инстинкт подражания диктует нам стремление походить на уважаемых и популярных.

И это хорошо, но… недостаточно.

ГЛАВА VI. Проблема теодицеи

«Не лгал, не предавал, не лицемерил,
Он — чист и честен был, но он посмел
Вопросы задавать, а это — ересь:
Ведь Бог на них ответа не имел.
Он каяться и плакать не желает,
Он жертвует спасением души.
Поскольку в ересь вовсе не впадают
Подонки, дураки и торгаши».
Н. Болтянская

Как мы упоминали выше, главной функцией божества всегда и всюду было превращение ХАОСА в КОСМОС, в упорядоченную, предсказуемую систему. В такой системе действие А должно вызывать реакцию В, а в ситуации С разумно пользоваться методом D. И так оно в действительности и происходит, но… на уровне социума, а не отдельной личности.

Во времена первобытные человек понимал себя исключительно как часть сообщества. В «Письмах из Ламбарене» читаем: … честного парня ни лаской, ни таской невозможно удержать от проникновения в инфекционный барак, ибо там сородич, а сородича в одиночестве не оставляют (прочие больные и персонал — не в счет, ибо не из нашего инкубатора) даже под угрозой собственной жизни.

Но во времена государства человек начинает осознавать свою автономность. В некоторых местах ТАНАХа уже не понять, к кому Бог обращается на «ты» — к народу в целом или к кому-то конкретному из «сынов Израилевых». Вот тут-то и возникает то, что позже христиане назвали «проблемой теодицеи»: даже самое строгое личное соблюдение «антихаосных» заповедей не обеспечивает в личной жизни «космоса», иной раз даже как раз наоборот. Как же тогда можно принимать всерьез утверждения, что Бог упорядочил мир?

В Талмуде фигурирует некто Элиша бен Авуя, именуемый также «другой», мудрец и ученый, отвергший веру и традицию, поскольку правильное поведение не встречает должного воздаяния.

Но самое древнее из популярных или самое популярное из древних изложений этой проблемы — Книга Иова. Делал человек всю жизнь все как положено, инстинктам воли не давал, за детей своих регулярно жертвы приносил на всякий случай, поскольку не был уверен в их сдержанности, и вот — такой облом!

Первая спонтанная реакция благонамеренных, как и следовало ожидать — отрицание проблемы. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Друзья Иова с дотошностью сталинских следователей пытаются убедить его вспомнить или хотя бы вообразить предполагаемый туннель от Бомбея до Лондона, а если факты не лезут в теорию — тем хуже для фактов.

Всеми правдами и неправдами отстаивают они репутацию Бога, но Бог… оказывается, с ними не согласен. По Его мнению, Иов правильнее понимает Его волю, а честный бунт лучше лицемерной покорности. И отвечал Бог Иову, и сказал ему…

… Что сказал? Признал, что ошибочка вышла и сейчас будет исправлена? Объяснил, почему надо так, а не иначе? Да ничего подобного!

Он заявил, что мир устроен слишком сложно, что в разъяснениях смысла нет и Он вправе рассчитывать на доверие Иова. Доверие, а не то, что именуется религиозной верой в современном мире. Понимаете разницу? Не картинку с «перводвигателем», не схему, восходящей за облака иерархии, но ЛИЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, то, что много веков спустя Мартин Бубер выразил словами «Я и Ты«.

Курт Тухольский определил человека как:

«Позвоночное, обладающее двумя ногами и двумя мировоззрениями: одно, когда ему хорошо, второе — когда плохо. Последнее именуется религией».

Наблюдение очень точное. Именно когда плохо испытывает человек потребность, доверять Богу, налаживать личные отношения с Ним. Никого из нас этому не учили, но знают и умеют почему-то все. Далеко не всегда этот шаг помогает исправить положение, но практически всегда помогает выдержать и не сломаться, и наилучшее тому свидетельство — опыт советских и немецких концлагерей, где организационная структура со всей своей иерархией никогда и никем не воспринималась как космос, но только как хаос, и каждый был одинок.

Многие веру там теряли, вполне обоснованно предъявляя счет Всевышнему, также как и многие из тех, кто считал себя атеистами, не обнаружив в мире космоса, не смогли примириться с этим: Варлам Шаламов кончил безумием, Примо Леви — самоубийством.

Из неуничтоженных физически уцелеть смогли большей частью те, для кого мир так до конца и не стал хаосом, кто мог предпринимать какие-то осмысленные действия или хотя бы надеяться на такую возможность в будущем — все равно какие, от научных занятий до свидания с родными. Так вот, по свидетельству Виктора Франкла, для значительной части этих «неподдающихся» смыслом оказалась вера не друзей Иова, но самого Иова, которая в этом испытании была поддержкой.

Опыт Иова в решении проблемы теодицеи — это доверие, обретенное в процессе личной встречи со сверхъестественным. Распространенным (хотя далеко не единственным) путем такой встречи является индивидуальный или коллективный мистический опыт: трансы, экстазы и т.п. Не случайно вспышки массового мистицизма связаны, как правило, с безвыходными, трагическими ситуациями. Например, цфатская каббала — с изгнанием из Испании, а хасидизм — с хмельнитчиной. Не случайно так часто зашкаливает мистика в колдовство, в отчаянные попытки, найти сверхъестественный выход из тупика.

С мистикой в истории тесно связан гнозис — вера в некое тайное знание, недоступное простым смертным, но открытое избранным и выводящее на новый уровень существования, чтобы либо абстрагироваться от отвратительной реальности (самая современная из квазирелигий прямо именует наркотический транс «расширением сознания»), либо, наоборот, сверхъестественным образом изменить ее.

Гнозис — необходимый компонент культа вождя-спасителя, свойственного «человекобожию» первой половины 20-го века. Вождь наделен сверхъестественным знанием, сверхчеловеческой прозорливостью. Помните — у Маяковского:

И знал я,
что всё
раскрыто и понято
и этим
глазом
наверное выловится —
и крик крестьянский,
и вопли фронта,
и воля нобельца,
и воля путиловца.
Он
в черепе
сотней губерний ворочал,
людей
носил
до миллиардов полутора,
Он
взвешивал
мир
в течение ночи…

Иной раз вождя прямо наделяли божественными атрибутами как, например, у Тихонова:

А Сами стоял на коленях,
Маленький, тихий и строгий,
И молился далекому “Ленин”,
Непонятному, как иоги,<…>

Так далеко был этот Ленин,
А услышал тотчас же Сами,
И мальчик стоял на коленях
С мокрыми большими глазами

Вождь был не просто «эффективным менеджером», но воплощением некой сверхъестественной сущности, пришедшей в мир, дабы изменить его к лучшему. Все мы видели в фильме «Обыкновенный фашизм» экстаз толпы при явлении фюрера народу, и китайские хунвейбины повторяли цитаты из председателя Мао с неменьшим энтузиазмом, чем ученики медресе цитаты из Корана зубрят.

Периодически в постсоветской печати появляются спекуляции на тему гениальности Сталина или Гитлера, что целые народы сумели обмануть, но это явный обман зрения. На вакантное место божественного вождя претендентов было немало, понятно, что победителями вышли люди далеко не глупые и не бездарные, но никакой Сталин при всем желании не сумел бы создать в умах и сердцах миллионов надежды на сверхъестественное сотворение космоса из хаоса — он мог не более, чем предложить себя в качестве объекта для воплощения такой надежды, что и проделал вполне успешно.

(окончание следует)

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer10/grajfer/