1
Старый Рог растер последнюю порцию красной глины в углублении камня, добавил воды из плошки и обмакнул самодельную кисточку. Пламя костра бросало на стены неровный свет, и казалось, нарисованные фигуры движутся. Охотники были хороши, но лучше всех у него получился бизон: мощный, спокойный, устойчивый — огромная туша на тонких коротких ногах. Бизону копья нипочем — разве могут маленькие тростинки повредить такой туше? Но одно копье уже торчало в холке и другие летели, нацелившись кремниевыми наконечниками. Старый Рог нарисовал еще три, последних, копья, и довольно заухал. В пещере прокатилось эхо. Долгая работа утомила его, но это еще не конец.
Остаток дня Рог потратил, чтобы натаскать кучу веток и устроить самый большой костер, который он когда-нибудь разводил в пещерах. Пламя горело так жарко, а сырые ветки давали столько дыма, что Рог выбежал, прикрывая нос волосатой рукой. Он думал, дым будет уходить в дыру в потолке пещеры, но погода была сырая и поначалу тяги не было, дым клубился внутри. Впрочем, это хорошо, лучше прокоптятся стены, меньше нужно жечь костер.
Утром он вернулся проверить, как идут дела. Костер прогорел, но в пещере было еще тепло и сильно пахло гарью. Рисунки проглядывали из-под копоти и были еще лучше. чем вчера. Рог полюбовался бизоном, собрал остывшие угли в кучку, добавил несколько почерневших от времени костей и оглядел продукт своего творчества. Вылез из пещеры и завалил узкий вход, чтоб никто не залез без него. Почесал грудь и оскалил в довольной улыбке крупные желтоватые зубы.
2
Яныч ссорился с женой Лидой. Она работала на туристской станции, и ей было нужно срочно пристроить куда-нибудь одиннадцать кружковцев-археологов. Их вожак, неугомонная Тамара, лежала в больнице на сохранении, а группа очень расстраивалась. Срывалась экспедиция в крымские пещеры, в знаменитую «Студенческую», где наскальная живопись. Лида уговаривала Яныча взять Тамарину группу с собой, и какая разница, что в тех пещерах нет наскальных рисунков, бедные археологи согласились бы уже на просто пещеры.
— Не понял: я беру отпуск и веду своих учеников, которые, между прочим, тоже за свой счет едут. И мы должны возиться с Тамариной малышней?
— Какая малышня, ты что, Яныч! Там студенты, археологи, самостоятельные люди.
— А опыт пещерный у них есть?
— Ну какой такой нужен опыт в горизонталках? Два занятия проведешь, на хутор Вольный сводишь, кто темноты боится — отсеется. А я тебе веревок списанных подкину, — пошла на подкуп Лида.
— И пару серебрянок, и карабинов два десятка, — радостно вступил в торговлю хозяйственный Яныч.
Сама Люда в эту экспедицию пойти не могла, у нее на руках областные соревнования. И потом, разве это экспедиция? Янычу как геоморфологу нужен этот район, чтобы подтвердить какую-то его гипотезу, но серьёзных дыр там не будет, слишком тонок слой карстующихся известняков. Лида пойдет с ним в августе штурмовать новую вертикалку — вот там светит очередной рекорд глубины, там собирается отличная компания подземных ассов.
Через неделю Яныч попробовал выторговать еще что-нибудь:
— Ты кого мне подсунула? Что за девочка-цветочек сидит на занятиях, глазами хлопает? Ей сколько, лет двенадцать?
— Машка? Так она уже в десятый класс перешла. Способная девочка, у археологов вместо справочника, все помнит наизусть, все культуры и периоды. За нею старшие присмотрят, не дрейфь, Яныч. Что ты, детей в пещеры не водил? Тем более в горизонталки.
3
В экспедиции Маша страдала: ее не любил Червяк, спелеолог из команды Яныча. Был очень худ, умел ввинчиваться в самые узкие подземные ходы и гордился своим прозвищем. На первом же занятии в спелеологическом клубе Червяк сел рядом, объяснял, подсказывал, а потом проводил домой. Они шли пешком до самой Чоколовки, часа два шли: он рассуждал обо всем на свете, она слушала и млела: до чего же у них много общего, как они друг друга понимают! Червяк работал на заводе и с горькой обидой говорил о заводских девушках, как они себя не уважают и вешаются на шею парням, даже смотреть противно. Маша никогда ни на кого не вешалась и не собирается, в этом ее не упрекнешь.
Когда они подошли к Машиному дому, Червяк как раз рассказывал, как их в пещере затопило паводком. Это было так интересно, что у своей двери Маша повернулась и проводила его обратно до трамвая. Она не сообразила, что от трамвая он снова проводит ее домой. Получилось смешно, она потом вспоминала и прыскала — и совершенно не подозревала, что этим двойным провожанием заслужила строгий и несправедливый приговор.
Червяк ее больше не провожал и в клубе не старался сесть рядом. Ладно, думала Маша, в экспедиции все наладится. Но ничего не наладилось — стало хуже. Он все время держался около Ляли, полноватой взрослой девушки. В поезде Маша села рядом с ним, как бы совершенно случайно, а с другой стороны плюхнулась Ляля. Он положил ладонь на Лялины колени и гладил, никого не стесняясь. Маша не выдержала и спросила громко:
— Почему тебя так привлекает ее коленки? — она думала, выйдет шутка, но получилось жалобно.
— Потому что они кру-у-углые, — протянул Червяк, вытянув губы.
Каждый раз, когда Маша вспоминала этот свой вопрос, ее пробирал такой стыд, что кожа ежились на затылке и становилось зябко спине.
После этого Червяк и Ляля открыли для себя новое развлечения. Хихикая, посматривали в Машину сторону и обнимались так, чтоб видела она, но не замечали остальные. Маша не понимала, зачем они это делают, что за радость, что за удовольствие?
Она поняла, ей Червяк прямо сказал, что всему виной было то злосчастное двойное провожание. В классификации Червяка она перешла в разряд «вешающихся на шею». Мучило чувство несправедливости, хотелось объясниться, что на вовсе не такая, и ничего она не вешалась, а просто ей тогда было интересно про пещеры. Но объясниться невозможно, это она понимала, обратного пути нет, хоть расшибись.
4
Длина пещеры не была известна, и это особенно потрясало археологов. Яныч с группой в прошлом году успели снять километров пять, на остальную часть ходов даже не было карты. Он еще на занятиях в клубе предупредил:
— Археологи, в этом районе нет никаких следов пещерных людей, и не надейтесь. Зато вы научитесь ходить по пещерам, читать карту и не бояться темноты — вам это пригодится.
Следов человека действительно не было, учиться действительно было здорово. Работали посменно, составляли карту, рисовали профили, вели наблюдения за потоками воздуха и воды. Маша отвечала за воду — ставила в разных местах пещеры пустые консервные банки под неспешную капель, писала предупреждения крупными буквами: «Вода для измерений. Не пить!». Все равно выпивали, свиньи. Приходилось экстраполировать.
Стояли лагерем наверху, но часть группы ночевала в подземном лагере, чтоб не шлепать каждый день к выходу к выходу и потом обратно. Маша очень хотела пожить в пещере, и наконец настала ее очередь. Забрались в палатки, погасили свет. Где-то капало, у кого-то тикали наручные часы.
Среди ночи Маша проснулась — захотела в туалет. Тихонько выбралась из палатки, прошла в тупик, отведенный для этих дел. Фонарь осветил выкопанную в глиняном дне пещеры ямку. Нет, подумала Маша, слишком тихо, все будет слышно, неловко. Она отошла подальше, за поворот, но этого показалось мало, и Маша пошла дальше. Будь она опытным спелеологом, оглядывалась бы после развилок, запоминала бы, из какого хода пришла. Но она в пещерах была впервые и никак не думала, что будет сложно найти обратный путь. Когда Маша поняла, что заблудилась, ничуть не испугалась, с нею ничего плохого произойти не могло. Яныч ясно инструктировал на занятиях:
— Если вдруг потеряетесь, оставайтесь на месте, не бегайте по пещерам, как пьяные тараканы. Стойте на месте, вас найдут.
Конечно найдут, Маша была уверена. Яныч считался дедом киевской спелеологии, и в его экспедициях не бывало даже серьезных травм. Нужно только делать в точности так, как он велел. Маша присела на камень и запела песенку. Когда все известные песни были спеты, принялась читать стихи, сначала свое любимое «Углубясь в неведомые горы, заблудился старый конквистадор…». Тут Маша поплакала, но очень недолго. В плохое она все еще не верила.
Фонарь светил желтым светом, все желтее и тусклее, в конце концов остался только оранжевый волосок лампочки. Потом он стал красным — и погас. Маша поспала, свернувшись калачиком на глиняном полу. Проснулась, попрыгала, сделала зарядку. Посидела, посочиняла сказку про драконов, поспала еще. Она не знала, сколько прошло времени: судя по тому, что ужасно хотелось есть, уже был день. Наверное, ее уже ищут. Пить не хотелось, воздух в пещере влажный и прохладный. Хорошо, что не поленилась надеть куртку, и мама — как чувствовала — подшила в джинсы изнутри кусток старого свитера. Маша тогда ужасно возмущалась, но мама в юности была спелеологом, откопала с Янычем несколько пещер в незапамятные времена и знала что делает. Мама тоже была уверена в Яныче, как в себе, она так и сказала, с ним Маша может не бояться, он надежен, как немецкий нейлоновый шнур. Маша поспала еще. Проснулась от легкого шума, насторожилась… шаги? Или чудится?
5
Руководитель экспедиции по кличке Яныч был страшен, он рычал и бросался на людей. Пропала Маша, милая тихая девочка, младшая из новичков. Ложились спать в подземном лагере все вместе, утром встали, а Маши нет. В его экспедициях еще никогда никто не пропадал. Бывали легкие травмы, он сам мышцы рвал не раз, выходя с километровой глубины на одном самолюбии, но серьезных происшествий не случалось. Он правил своими группами жесткой рукой и считал дисциплину частью техники безопасности. Остальное — подготовку участников, надежное снаряжение и многое другое — отслеживал лично.
Машу искали методично, поделив лабиринт на секции, отмечая на карте пройденные ходы. Новички — поближе к выходу, спелеологи в сложной части, себе Яныч взял дальний, неисследованный район пещеры. У него чутье направления, как у кошки; сам он говорил, что у него карта с компасом в голове.
Залезали во все тупики, заглядывали в колодцы, осматривал завалы — не свежие ли.
Ближние районы обыскали несколько раз. Машу нашли под утро следующей ночи недалеко от лагеря. Она сидела в конце узкого хода, обозначенном на карте как тупик, поэтому в него не заходили, а только заглядывали. На карте не было небольшого аппендикса, закрученного как ракушка улитки — его можно было заметить, только пройдя ход до конца. Червяк обыскивал этот участок пещеры, глянул — ход пуст, аппендикса не заметил и побежал дальше.
Когда Машу нашли, она была спокойна, только очень голодна. За все тридцать восемь часов девочка так и не подумала, что с нею может случиться что-нибудь по-настоящему плохое. Яныч же говорил: потеряешься — стой на месте, тебя найдут; вот и нашли.
На вечерней беседе Яныч ругал своих учеников:
— Видите теперь, как важно снимать точную карту?
— Ну кто ж мог знать, Яныч? Такая мелочь, тупик семь метров! — Это оправдывался Коша, то есть Кащей, прозванный так за худобу и прямоту высказываний.
Теперь по ночам Яныч укладывал Машу рядом, среди ночи просыпался и спрашивал:
— Машка, ты тут?!
Нащупывал ее пушистую макушку и успокаивался — до следующего кошмарного сна.
6
Маша влюбилась в пещеры. Почти все археологи из их группы уже хотели стать спелеологами. В малоразведанном карстовом районе группа Яныча в прошлом году открыла подземный лабиринт; хорошо бы и в этом году найти новую систему ходов. И кто знает, может быть даже в ней окажутся следы древнего человека? Но это уж слишком большое везение, об этом археологи мечтали потихоньку, между собой.
Отсняли пещеру, пошли искать новую. Лагерь Яныч расположил между березовой рощей и высоким обрывом. Предупредил:
— Ходить парами и смотреть под ноги, не то загремите в карстовую воронку.
Маша пошла собирать хворост с Кошей, он шутил и кривлялся, она была задумчива, все еще страдала по Червяку. Воронку на опушке леса Коша заметил издали. Большая: целый грузовик поместился бы, — каменистая отлогая часть, внизу зияет чернота. Коша бросил камешек, посчитал:
— Метров пятьдесят будет. Надо утром слазить.
Долго сидели у костра, травили байки о троглодитах, о белом спелеологе. Новички верили, бывалые спелеологи радовались свежей аудитории. Розыгрыши в их среде были обычным делом, ни одной экспедиции не обходилось без них, потом годами вспоминали и пересказывали.
Червяк обнимал Лялю, укрывал от ночного ветерка, потом парочка взяла спальник и потихоньку слиняла в лес. Пусть они там в воронку провалятся, мысленно пожелала Маша вслед, и пусть их там никто никогда не найдет.
Тем временем у костра разгорелся спор. Коша предлагал утром лезть в колодец, а Яныч не верил, что там есть серьезная пещера.
— Посмотри, где водораздел, как там могло вымыть большую систему?
— Яныч, вот те крест на пузе, своими глазами видел, дырка в диаметре метров семь! Своими ушами слышал, колодец метров сто!
Маша только глазами захлопала, как быстро у него глубина выросла с пятидесяти до ста метров. Этак к утру там станет целый километр.
Яныч не сдавался:
— Тем более не фиг туда соваться. У нас в группе десять новичков, на вертикалки их вести рано. Будем горизонталки искать.
— Яныч! С каких это пор ты готов пройти мимо классной дырки? Я тебя не узнаю!
— Валентин Янович, — робко предложила Маша, — мы наверху подежурим. А вдруг там в самом деле большая систем ходов? Ребята, вы как, согласны? Отпустим их вниз?
7
Маша скучала. Все опытные спелеологи уже ушли в дыру, новички в лагере наслаждались отдыхом, а ее посадили на связь. Она сидела возле входа в колодец, в нижней части широкой карстовой воронки, и от нечего делать плела косички из травы. Не бросать же вниз камешки. Хотя это был бы неплохо. На самохватах сейчас висит Ляля… Может бросить? Все равно она в каске, вот бы попугать… Нет, нельзя.
Веревка, уходящая в дыру, ерзала вниз-вверх, длинная — вот и пружинит, как резинка. Закрепленная наверху, веревка проходила через несколько крючьев, чтоб не терлась о камни, и уходила в колодец так туго натянутая, что вибрировала иногда. Маша услышала треск и удар, не в пещере, а здесь, где-то рядом. Медведь? Нет, это крюк вырвался из известняка и веревка просела рывком.
— Эй, наверху, — крикнула Лялька из дыры, — все в порядке?
— Да, это вспомогательный крюк вылетел, а так все хорошо.
Веревка снова заерзала вверх-вниз. Теперь она терлась об острый выступ и немного залохматилась с одной стороны. Ничего, подумала Маша, веревка вон какая, в палец толщиной. А было бы здорово, если б Лялька свалилась и расшибла свои круглые коленки. Яныч бы вел спасательные работы, Ляльку тащили бы в полиспасте, как он на занятиях объяснял, она стонала бы и капризничала, а я тащила бы лучше всех, и Червяк понял бы, кто она и кто я. Увлекшись, Маша не сообразила, что к спасательным работам ее бы не допустили.
Веревка залохматилась сильнее. Скоро в оплетке протерлась дырка, стали видны продольные нити внутри, как пучок гитарных струн. Маша подошла поближе, смотрела без мысли и без движения. Вдруг одна струна лопнула. Маша заорала:
— Яныч!
С перепугу забыла назвать его по имени-отчеству. Наверху закричали: «Яныч! Яныч!»
Он показался на фоне неба через пару секунд. Маша молча показала на веревку. Яныч сбежал по крутому склону, снял рубашку и протянул Маше. Уперся ногами в камень, и, побагровев лицом и шеей, оттянул веревку вверх. Маша без слов поняла, что делать, сунула рубашку между камнем и веревкой. Яныч крикнул в пещеру:
— Эй, внизу, кто на тросе? Ляля? Стой! Теперь вниз потихоньку, без рывков. Давай, пошла!
Он уцепился руками за веревку пониже поврежденного места и стал тянуть. Понятно, подумала Маша, разгружает слабое место. Его ноги в кедах съезжали к краю — здесь не было хорошего упора. Сыпались камешки. Маше было страшно за Яныча, как еще ни разу, наверное, не было страшно в жизни.
Из дыры донеслось Лялино:
— Есть, дошла!
Маша села в траву без сил. Мыслей в голове не было. Потом появилась одна мысль, самая привычная, о коварном неверном Червяк… И тут она почувствовала, что все прошло, никакой больше нет любви. Ура! Свободна!
На радостях она чмокнула Яныча в заросшую потную щеку. Он не удивился, не в первый раз был на спасательных работах. Полез наверх по склону, выбрал веревку до потертого места и закрепил вокруг дерева. Снизу крикнули, что длины хватило. Яныч сказал, позовёт другого дежурного — сменить Машу, — и пошел наверх. Она смотрела вслед и думала, сколько ему может быть лет? На вид крепкий, вон как быстро лезет, руками размахивает. На груди волосы седые, а на плечах и руках еще черные. Он мою маму учил, и его уже тогда называли пещерным дедом. Маме сорок… Неужели ему под шестьдесят? Да нет, не может быть, какая-то потусторонняя цифра.
Маша уже собиралась возвращаться в лагерь, когда из дыры раздался шум. Кричал сначала Коша, а потом все вместе. Разобрать ничего было нельзя, но было понятно — шум не страшный, скорее ликующий.
Снова пришлось звать Яныча. Он явился в криво застегнутой рубашке, крикнул в дыру:
— Говорите кто-нибудь один? Что за беда?
Внизу немного пошумели, и Коша сказал:
— Тут рисунки на стене. Невероятной красоты!
— Да ну, что за интерес вам меня, старенького, разыгрывать?
— Яныч, правда! Спускайтесь, посмотрите.
Набежали археологи, стали доказывать, что живопись здесь вполне может быть, и ничего, что прежде не находили, когда-то может быть и первый раз.
— И что, — ехидничал Яныч, — первобытные люди туда на самохватах лазили?
— Да нет же, — сказал самый догадливый, — тут обрыв, должен быть вход ниже по склону.
Яныч спустился по веревке и скоро вернулся, но не из воронки, а с другой стороны, от обрыва. Там действительно был удобный горизонтальный вход, надо было только разобрать небольшой завал, и можно ходить почти в полный рост. Яныч, правда, уверял, что никаких рисунков там нет, просто трещинки так легли, — вот старый скептик. Жалко ему, что ли?
Когда Маша увидела едва заметные под слоем копоти наскальные рисунки, она чуть не расплакалась. Никаких сомнений — это не трещинка, а самые настоящие рисунки. Щелкали фотоаппараты, все что-то громко говорили, отзывалось пещерное эхо. Маша отошла в сторонку, голоса звучали как водопад. Она все же поплакала немного от восторга. Голоса зашумели еще сильней — кто-то нашел угли древнего очага и кости каких-то животных.
— Динозавры! — предположил Червяк.
Маша глянула на него снисходительно.
Это был последний день экспедиции. Собирали лагерь, Яныч сожалел, что не успели снять карту. Все спорили о названии новой пещеры, не остановились пока ни на чем.
Археологи везли уголь на углеродный анализ. Яныч предупредил:
— Никому ни слова, пока не выясним точно. Может, кто-то из местных влез и нарисовал?
— А копоть? Откуда взялся многолетний слой копоти?! И кто может так нарисовать? Это же гениальное произведение искусства!
— Помните историю с палеолитическими Венерами? То-то, держите язык за зубами, если не хотите стать посмешищем.
Эту историю знали все. Маша слышала ее еще от мамы и знала подробности, не известные остальным. Мама призналась по большому секрету: это они с Янычем двадцать лет тому назад налепили десяток Венер с длинными грудями — точно, как нарисовано в книжке, обожгли в печке в доме пионеров, и аккуратно воткнули в песок на берегу ручья, словно стоянку древнего человека размыло весенним паводком. Выше по течению они выложили угли, пересыпав слои песочком, воткнули внутрь еще несколько венер и обрезали слои, вроде вода срезала пласт берега. Очень грамотно сделали, натурально получилось. Все это было проделано в пятницу, как раз перед слетом туристов, и как раз возле того места, куда обычно ходят мыть посуду. Шуму было на весь Киев! До Москвы дошло. Туристы были счастливы до самого понедельника, пока не открылся институт геологии и не сделали углеродный анализ.
Об этом розыгрыше рассказывали по-разному, уже и места указывали разные, и годы, но каждый свидетель клялся, что обманулись все, кроме него. Он единственный все сразу понял. И никто не знал до сих пор, кто устроил тот давний розыгрыш.
Археологам рассказали историю, и они клялись быть осторожными, пока не подтвердится древность углей. Яныч понимал: никто из них не выдержит, так всегда бывает.
8
Домой Яныч явился ночью. Наспех вымылся и плюхнулся в кровать. Жена Лида пододвинулась, пристроила голову на плечо.
Ночью ее разбудил крик:
— Маша, ты где? — Яныч шарил по постели, нащупал Лидину голову и успокоился, Через долю секунды он проснулся на полу, приземлился жестко, аж в черепушке зазвенело. Лида стояла над ним, как разгневанный ангел, волосы стояли дыбом:
— Не поняла юмора! Что за Маша?
— А… что? Я опять кричал? Так у нас приключение было, утром расскажу.
Рассказывать пришлось прямо сейчас. История звучала убедительно, жена сама была спелеологом, она понимала, как это бывает. В знак примирения поели мороженого, и Яныч рассказал о наскальной живописи. Лида смеялась так, что начала икать, и он ее отпаивал водой из стакана. Есть такой способ: заложить обе руки за спину, и пить, сильно наклонив корпус вперед и задрав голову — кто-то при этом должен держать тебе стакан. Икота прошла, Лида успокоилась, но, вспоминая, что открытие сделал не кто-нибудь, а Томкины археологи, снова прыскала. Археологи — это вам не слет юных туристов.
— Что, и никто не заметил, что сажа свежая?
— Ни одна душа. Пахло, как в коптильне; я думал, догадаются, да где там: глаза в кучку, улыбки до ушей, радости полные штаны, — Яныч довольно заухал. — Отличный опыт для начинающих археологов, даст им заряд здорового цинизма.
Часам к трем утра Валентин Янович Рогов, известный как Яныч, для своих Рог, для совсем своих Старый Рог, уснул, обняв жену волосатой рукой, и даже во сне время от времени скалил в довольной улыбке крупные желтоватые зубы.
Послесловие. Вот такая получилась история о Старом Роге. Посмотрел он черновик и заругался. Мол, никогда бы не позволил себе настоящий спелеолог нарисовать что-либо на стене пещеры, а тем более развести в ней костёр. Пещеры у спелеологов принято беречь и любить, а другим там делать нечего. Рассказ, впрочем, он милостиво разрешил опубликовать, но только вместе с этой ремаркой.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer10/agnich/
