Величие наших поселенок
«Есть женщины в русских селеньях / С спокойною важностью лиц. / С красивою силой в движениях» — эти строки из некрасовской поэмы пришли мне на память, едва лишь я увидела группу женщин из поселения Суссия. Поразило меня в их облике особое достоинство, с которым они держались, сдержанность и немногословие, в котором было так много смысла. Они тихо входили в просторный салон, где собрались близкие друзья и соседи, чтобы выразить соболезнование семье скорбящих, тихо заносили очередной поднос с едой и так же бесшумно выходили. Одна группа женщин сменяла другую и так на протяжении всего вечера. У меня создалось впечатление, что все живущие в этом поселении — одна большая семья, которая привыкла сообща радоваться и сообща переживать каждую утрату. Печальное обстоятельство — внезапная кончина матери жены моего внука, привело и меня в это поселение. Я еще была переполнена воспоминаниями о прекрасной свадьбе, на которой мы с ней познакомились. Тогда эта женщина излучала такую радость, была полна такой энергии, что трудно было заподозрить в ней тяжело больного человека. А свадьба, действительно, была настолько веселой, что никого не могла оставить равнодушным. Достаточно было взглянуть на молодую пару и на их друзей: жених, мой внук — солдат, и такая же молоденькая невеста. Большая часть приглашенных — им под стать: солдаты, прямо из армии в военной форме и при оружии, — переодевались они тут же в зале — и подружки невесты из поселения Суссия, которые, отбросив принятый «этикет», лихо отплясывали босиком. Их присутствие придавало свадьбе неповторимый «аромат» молодости. Но главное, что сделало эту свадьбу такой запоминающей и не похожей на другие: присутствие Рафи Переца, в недавнем прошлом бригадного генерала израильских ВВС, затем главного раввина Армии, а на тот момент главы армейской иешивы, где перед армией учился мой внук. Он вел хупу и благословлял молодых.
«За несколько дней до свадьбы, — начал Рафи Перец, — я встретил Авиэля (так зовут моего внука) — и он вместо подготовки к такому событию, пришел на эти дни в иешиву поучить Тору. Я смотрел на его прекрасное, одухотворенное лицо, на весь его облик, и думал, вот он, настоящий еврейский солдат, такой, какими были воины армии царя Давида, благодаря преданности и мужеству которых, он тогда создал мощное еврейское царство. Таковы и наши сегодняшние солдаты — на них мы можем смело положиться и доверить защиту нашей страны. Пусть дом, который вы возводите, — обратился он к невесте, — а я знаю, как непросто быть женой солдата, — будет домом, покоящимся на прекрасных и вечных еврейских традициях».
Каждое слово Рафи Переца, бывшего военного летчика, поселенца, изгнанного из Гуш-Катифа, было наполнено глубоким смыслом, пронизано любовью к своей стране, ее духовным ценностям. Его искренние, лишенные патетики слова, растрогали всех присутствующих, задели до глубины души, и я видела у многих на глазах слезы. Несомненно, эта хупа была «гвоздем» свадьбы, и мы еще долго оставались под ее впечатлением. А я ещё и сегодня с теплотой вспоминаю те минуты. Такими же незабываемыми остались для меня и минуты, когда я увидела молодую пару после хупы.
Уже само решение связать себя семейными узами сейчас, когда перед ним еще два года тяжелой службы в боевых элитных частях, а она только начинает учебный год в михлале — говорило за себя — это не было легкомысленным шагом молодых, которые хотят быть вместе. Это показывало их подход к традициям, браку, пониманию основ еврейской жизни и морали, на которых строится еврейский дом. На сегодняшний день Израиль — единственный островок морали, где семья и дети, продолжают быть смыслом жизни. Во всем мире эти ценности постепенно отмирают и связывать себя узами брака в наше время — устаревшее понятие. Взять, к примеру, Эстонию, где я выросла, — там нет вообще прироста населения — страна просто вымирает, и никто еще не понял, какая опасность нависает над миром. Я предалась этим размышлениям во время поездки в поселение Суссия. Дорога предстояла длинная, а так как на этот раз я была пассажиркой, у меня были все возможности предаться раздумьям и любоваться ландшафтом за окном машины: земля, напоенная дождями, была покрыта ковром сочной зелени, с вкраплениями ярких полевых цветов, цветущие деревья по обочинам дорог, словно в почетном карауле, сопровождали нас на протяжении всего пути. И вдруг, в одно мгновение, эта красота словно померкла, краски потускнел и перед нами встала серая зловещая стена, разделившая мир на «их» и «на наш». Глядя на белые домики с красной черепицей, аккуратно подстриженные деревья, ухоженные цветущие сады с нашей стороны и беспорядочное нагромождение домов, свалка и полное отсутствие зелени с их — вот этот разительный контраст внезапно как бы «осенил» меня: одни, подумала я, воспринимают землю, на которой живут как родную, единственную мать, любят ее, оберегают, а для других — она мачеха. Такая же мрачная картина предстает перед въезжающими в арабскую часть города Хеврон — неизменно, вот уже десятилетия одно, и то же: зловещие глазницы окон, извечная грязь и обрывки мусора, летящие навстречу.
Сейчас, с террасы дома в Суссии, куда мы приехали, — а это поселение находится на юге Хевронского нагорья, отчетливо виден Хеврон — их разделяет расстояние не более получасовой езды. Но — поездка по этой пасторальной дороге опасна не только ночью, но и днем.
И несмотря на постоянный террор арабов, которые живут бок о бок с еврейскими поселениям, число наших поселений только растет.
И более того, на каждое убийство евреи стараются ответить созданием нового поселения. Так в ответ на зверское убийство жителя Суссии Яира Хар Синая в 2001 году был создано поселение Мицпе Яир.
Первозданный вид этих мест с древних времен притягивал евреев — они занимались на благодатной земле привычным сельским хозяйством, разводили скот, выращивали знаменитый хевронский виноград. Их присутствие нашло отражение и в многочисленных археологических памятниках и раскопках. Так в поселении Суссия, созданном в 1983 году на основе древнейшего поселения, найдена одна из красивейших древнейших синагог в Израиле, и никакие теракты не могут приостановить число посетителей этих мест, объявленных туристическими объектами. И очень точно выразила чувства поселенцев вдова Яира Хар Синая Далия. «Террор только укрепляет нас. Мы понимаем, что у нас миссия посланников. И я никуда не двинусь отсюда». Да, нелегко быть женой поселенца, — подумала я тогда. А сейчас, посетив Суссию, вспомнила слова Рафи Переца, сказанные на хупе:
«Быть женой солдата — нелегко. Также нелегко, как быть матерью солдата. Бесконечные теракты, войны, потери…
Сколько же внутренней силы, мужества, веры требуется от наших женщин».
В беде — не сробеет — спасет,
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Я ни в коей мере не принижаю достоинства русских женщин с их нелегкой судьбой. Но сегодня я живу здесь и являюсь свидетелем подвига наших женщин: ежедневно ехать в поселения по этим страшным, темным дорогам, где кажется, что каждое дерево стреляет, где каждую минуты может полететь в тебя «невинный» камень, который убивает, терять дорогих тебе людей и при этой суровой реальности продолжать жить в отдаленных, окруженных арабами поселениях, работать там, растить детей и радоваться жизни…
Не в этом ли величие наших женщин?
Вечно живое, дарующее жизнь море
Вот и появилась, наконец, она, до этого спрятанная за горами сияющая голубая полоска воды. И я точно знаю — еще пару крутых изгибов, еще пару крутых спусков и предстанет передо мной во всей своей красе любимое мной море — оно же Соленое, Асфальтовое, Содомское, Степное, Восточное, а для меня оно только одно — вечно живое Мертвое море. С первой же нашей встречи, а это было более сорока лет назад, оно покорило меня и приворожило к себе, и я вновь и вновь возвращаюсь к нему — его прозрачной воде, окружающему его первозданному ландшафту. Прорезанные глубокими морщинами горы, величественные и загадочные, они неизменно будили мое воображение. Вот эта гора удивительно похожа на сфинкса, грозно восседающего на ее вершине и с таинственной улыбкой взирающего на мир.
А вот рядом с ним —другая, напоминающая верблюда со многими горбами, или вот эта —в форме скачущего оленя. Казалось бы, на первый взгляд хаотичное нагромождение камней, но сколько поэтических фантазий и вымыслов рождают они.
Недаром наши мудрецы ввели даже особое благословение, которое произносят при виде высоких гор, полное преклонения пред их величием и красотой. А одно сознание того, что здесь зарождалась наша история, что по этим горным тропам бродили со скотом наши праотцы, останавливались на ночлег или укрывались от знойной жары в пещерах, которые можно увидеть и сегодня, делает Мертвое море особенно притягательным. А горы Моава на противоположном берегу Мертвого моря — в своей сиреневато-розовой дымке, отраженные такими же нежными красками в воде — они всегда напоминали мне картины импрессионистов, особенно Клода Моне.
А разве, спрашиваю я себя, не скрыта за ними наша история? Ведь именно за этими горами там, в иорданских степях, стояли после сорока лет скитаний двенадцать израильских колен, стояли у входа в Землю Обетованную. Ведь именно там Моше Рабейну, выведший евреев из египетского галута, давал последние наставления поколению, не познавшему рабства. Днем, издалека, мы видим только очертания гор Моава, они кажутся нам совсем безлюдными и необжитыми. Зато в ночи, когда звездное южное небо так низко над тобой и вокруг царит особая тишина, горы оживают — сотни деревушек, рассыпанных на их склонах, зажигают свои огни, и так же как у нас весь приморский берег Иордании светится праздничными огнями от прибрежных отелей. И ты ощущаешь, что даже там, в бедной этой стране, получающей от нас газ и воду, современность внедряется в древность, и я свидетель этих преобразований — на моих глазах было возведено на нашем берегу немало новых отелей, в их прозрачных стёклах, с одной стороны отражается голубизна неба и моря, с другой — они развернуты к горам, всегда готовым укрыть их от солнца или защитить в период дождей от мощных, низвергающих все на своем пути потоков воды.
Таким, без каких-либо видимых изменений, я нашла, после почти годовалого перерыва, Мертвое море. В то раннее воскресное утро главная улица, на которой расположены отели, еще пустовала, так что никаких признаков короны мы не заметили, и нас, так же как всегда, встречали море и горы, молчаливые свидетели канувших в прошлое тысячелетий. И тут я подумала: «Вам-то хорошо, стоите себе и все без масок и только мы, заложники пандемии, едва выйдя из машины тут же упрятали себя от носа до подбородка в маски, так напоминающие мне «намордники». Заходим внутрь отеля. Необычная, не характерная для этих мест, тишина: сразу замечаем, что нет наплыва отдыхающих. Веет особой прохладой и покоем — и с ней отходят все тревоги…
Если и были у меня до этого опасения относительно отдыха в такой нелегкий период, то теперь я поняла — прятаться от короны надо только на Мертвом море. Надо отдать должное — отель создал все условия для прекрасного здорового отдыха.
Все было продумано до мелочей, начиная от комнаты, где ждал нас индивидуальный набор с масками, до пляжа — куда можно было попасть только через герметически закрытую дверь со специальной карточкой. А о столовой вообще особый разговор и там всё было продумано, расфасовано по коробочкам, пакетикам, изящным одноразовым салатницам, чтобы руками ты не прикасался к пище. Я наблюдала за отдыхающими, и видела, как корона «корректирует» психологию людей: теперь они уже не несли тарелки, наполненные до отказа, чтобы потом, бóльшую половину того, что «жаждали» глаза, оставить на столах. Но главное, изменилась сама атмосфера — она стала более теплой и дружелюбной. Возможно, на это повлияло отсутствие туристов и чувство того, что сегодня все мы в одной лодке покачиваемся на «волнах короны».
В столовой выделялась и обращала на себя внимание группа инвалидов Цахала. Они сидели напротив нас за одним большим столом, и я невольно бросала взгляд на их лица. Случалось видеть лицо, изуродованное осколком снаряда. И больно было видеть эти оставшиеся навсегда следы войны. Были среди них и солдаты в инвалидных колясках, и тогда рядом находился «метапель», как их называют в Израиле, призванный помочь в том, с чем они сами не могут справиться. В отношениях между теми и другими ощущалась дружеская теплота. В конце трапезы, желая побаловать своих подопечных, словно маленьких детей, «метаплим» несли подносы со всевозможными сладостями. И так по несколько раз. Глядя на них, я невольно думала о том, что эти раненые ребята — были среди них и мужчины постарше — чьи-то дети, мужья, внуки. И я, у которой и муж, и сын, а сейчас внуки прошли и проходят армию, ощущала и разделяла боль их близких.
Вообще, у нас в стране отношение к солдатам — особенное. Как-то попалась мне на глаза небольшая заметка в газете и такое прекрасное чувство оставила, что я ее вырезала и сохранила.
«Стою в очереди в магазине, — пишет женщина, — и вижу передо мной молоденький солдатик роется по карманам, в надежде отыскать необходимую сумму. Я быстро оценила ситуацию, и чтобы он не успел запротестовать, передала кассирше деньги.
“Ну, зачем, — смущенно воскликнул он, — я верну вам”. “Деточка, о чем ты говоришь, ведь вы все наши дети”».
Это было сказано так искренне, так по-израильски.
…А за окном призывно плещется море, огромные пальмы приветливо машут тебе разлапистыми ветвями.
Наша израильская реальность… Как совместить это, как примириться и унять вопросы, которые одолевают тебя. И вспомнилась мне прочитанные однажды слова из беседы Любавичского Ребе. Как-то у него побывала группа инвалидов ЦАХАЛа и Ребе настоятельно советовал не называть их «нехе», инвалид, потому что это неверно в корне.
«Нет в них никакого изъяна, нет в них никакой ущербности — они мецуяним», — сказал Ребе, — они прекрасны тем, что пожертвовали собой ради своего народа, ради своей страны».
И поразмыслив над этими словами, я как-то успокоилась, и вдруг увидела все в ином свете.
Да, — подумала я, — а ведь Ребе, как всегда, был прав: может быть, именно благодаря им, нашим солдатам, мы, сидящие здесь, отдыхаем сегодня на Мертвом море и наслаждаемся жизнью…
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer8_10/lejbzon/
