(окончание. Начало в №7/2020)
Иван из Душанбе
Иван русский человек. В Израиль он попал вместе со своей любимой Сонечкой, которая еврейка и привезла с собой всю свою большую семью, спасаясь от гражданской войны в Таджикистане. Ивану, правда, не сразу дали разрешение на выезд, потому что он долго работал в милиции Душанбе и это почему-то препятствовало его отъезду вместе с семьей. Но через год он все-таки вырвался в Израиль.
Я появился у них вскоре после того, как Иван вышел из больницы после операции. Операция была тяжелая, онкология, о чем Иван и Соня не знали, но я знал от их дочки Карины, которая жила с родителями после развода с мужем уже здесь, в Израиле. Этот муж был большим «подарком» для всей семьи. Первый подвиг, который он совершил, был проигрыш в карты каким-то дружкам денег, которые выдают на первое время новым олимам по приезде в Израиль, так называемой «корзины абсорбции». После чего семья была вынуждена взять банковский кредит, который до сих пор они с огромным трудом выплачивают. Этот тип потом снова во что-то вляпался, попал в тюрьму, и Карина наконец-то с ним развелась.
Иван удивительно деликатный и скромный человек. Даже его воспоминания о больнице и, особенно, о реабилитационном центре носят восторженный и благодарный характер. «Яков, Вы не представляете, какие там внимательные сестрички. Все время сами подходили, спрашивали, не надо ли чего. Они называли меня Ванечка. Какие милые!», — рассказывал мне Иван. И очень он сердился на своего соседа израильтянина, который орал на тех же сестричек и даже бросался в них костылями, когда ему что-то не нравилось.
Любил Иван по-настоящему двух живых существ. Во-первых, конечно, ненаглядную Сонечку и еще маленькую собачку-пикинеса, которую им на время подкинули дети, да и оставили насовсем. Собачку Иван называл всякими нежными прозвищами, Кукла, Красотка и очень переживал, когда дочка строго разговаривала с собакой. Забавно, что дочь разговаривала с собакой почему-то только на иврите и пикинесиха эта ее понимала и боялась.
К остальным членам семьи, которая и с самого начала была большая, а теперь все прибавлялась внуками и даже правнуками, он относился положительно, но спокойно. Жаловался мне на внуков, уж больно шумные.
А еще Иван страстно любил Технику. Любую. Когда-то еще в юности, он закончил радиотехникум в Душанбе и это было все его образование, но понимал он в любом техническом устройстве. В это трудно было бы поверить, но я тому сам был свидетелем. Он чинил радиоприемники, телевизоры, видеопроигрыватели, телефоны. Но для него не было абсолютно никакой проблемы починить и стиральную машину, и холодильник, и пылесос. Все, что угодно.
Самым сладким его воспомининием о жизни в Душанбе была история о том, как он восстанавливал старый автомобиль БМВ, к которому никто не притрагивался годами и он стоял на приколе в гараже милиции, да еще без колес. Иван перебрал двигатель, всю подвеску, а в заключение приспособил к машине колеса от ЗИСа, к которым наварил дополнительные обода. И его БМВ в результате стала самой престижной машиной в гараже. На ней возили разные делегации и даже артистов из Москвы. И шофером на этой машине по договору с начальством был только Иван. Как видите, он и в машинах разбирался блестяще. Вот такой уникальный товарищ. Я все вспоминал, кого из литературных героев он мне напоминает и вспомнил. Иван с его отношением к технике был точной копией одного из героев Платоновского рассказа «Фро», мужа Фроси, который
«…с искренностью воображения, воплощающегося даже в темные, неинтересные машины, представил ей оживленную работу загадочных, мертвых для нее предметов и тайное качество их чуткого расчета, благодаря которому машины живут. Муж Фроси имел свойство чувствовать величину напряжения электрического тока, как личную страсть. Он одушевлял все, чего касались его руки или мысль, и поэтому приобретал истинное представление о течении сил в любом механическом устройстве и непосредственно ощущал страдальческое терпеливое сопротивление машинного телесного металла».
Я процитировал Платонова, потому что лучше не скажешь. Даже разрешение на выезд из Таджикистана Иван получил благодаря своему таланту. Придумал и установил начальнику милиции уникальное противоугонное устройство в его личную машину.
Казалось бы, такой самородок без работы никак не может остаться, однако в Израиле не сложилось и вот почему. Когда Иван появился в Израиле, он был не старый, ему было только 65 лет, да и здоровье еще было неплохое, поэтому он сразу стал искать работу. И довольно быстро нашел в радиомастерской. Казалось бы, все прекрасно, однако выяснилось, что понятие о ремонте у Ивана и у хозяина мастерской совершенно разные. Приносят радиоприемник. Не работает. Иван быстро обнаруживает, что сгорело сопротивление и его меняет. Приемник работает. Сколько стоит такой ремонт? Правильно, 20 шекелей максимум. Хорошо? Если бы. Такой ремонт нужен клиенту, но только не хозяину мастерской. Он учил Ивана:
«Обнаружил, какой блок не работает, замени блок! Приемник работает. Сколько стоит такой ремонт? Правильно. 200 шекелей. А сопротивления паяй дома своей жене».
Нет, не сумел Иван приспособиться к прогрессивным методам ремонта и был уволен. Ну дома, конечно, он не сидел. Пошел работать на уборке улиц. С метлой оно спокойнее. Так и проработал несколько лет, пока не заболел. Теперь уж не до работы. Хотя технику свою любимую все равно не бросил. Оборудовал себе в своей съемной квартире автономный угол и сделал там мастерскую. Найдет в мусорке выброшенный радиоприемник или видик, домой тащит и чинит. А потом раздает внукам, соседям даже мне достался хороший музыкальный центр. Работает, как часы. Конечно, за эту его деятельность ему здорово доставалось от жены и от дочки. Не может мимо мусора пройти, чтобы не покопаться там палкой. Очень расстраивался Иван, когда видел разбитый и раскуроченный телевизор или видик. «Ну выбросили. Но зачем ломать-то. Вот уроды!», — возмущался он.
Жили Ваня и Соня очень бедно, потому что все до копейки пособие по старости, которое они получали, они отдавали за съем квартиры, поэтому жить им приходилось всем на скромную зарплату Карины, которая работала продавщицей в магазине женского белья.
Так бы все и тянулось, но у Карины, очень миловидной и совсем еще молодой женщины, наконец-то появился друг, который жил в маленьком городке недалеко от Реховота. Там Карине удалось снять две квартиры, одну для родителей, а вторую для себя с другом, причем за те же деньги, что и стоила одна квартира в Ришон Ле Ционе. Туда они все и переехали. Надеюсь, что у них все хорошо.
Мордехай из Варшавы
Эх Мордехай, Мордехай. Каким ты парнем был! Прошло уже почти два года, как тебя не стало, а ты все еще стоишь перед моими глазами, веселый, красивый, седовласый старик. Ни в одном доме меня не встречали так приветливо и радостно. «Яков, это ты! Наконец-то!». Можно было подумать, что мы не виделись сто лет, хотя на самом деле я приходил к Мордехаю каждый день, кроме пятницы и субботы.
Обычно я появлялся в тот момент, когда он мерил специальным прибором сахар в крови, после чего делал себе укол инсулина, у него был диабет в весьма серьезной стадии. Вообще у него была целая коллекция болезней и только его удивительный характер позволял ему быть жизнерадостным и оптимистично настроенным. После укола инсулина Мордехай, как правило, просил меня сделать ему кофе, которым он запивал целую горсть таблеток, причем всякий раз он совершенно категорически приказывал мне, чтобы я сделал кофе и для себя, угрожая, что один он пить кофе не будет. Потом Мордехай завтракал и мы уходили на прогулку. Моей задачей при подготовке к прогулке было набрать в мешок побольше корма для кошек и большую бутыль с водой для них же. Мордехай был страстный кошатник. На кухне всегда стояли два огромных мешка с кормом для них.
Мордехай с женой Сильвией жили в прекрасном новом районе Ришон Ле Циона. Прямо напротив выхода из дома располагался чудесный бульвар, утопающий в зелени. Мордехай ходил, держась за ручки специальной тележки на колесах, которую на иврите называют алихон. Не успевал я открыть ему дверь на выходе, как навстречу бросались с воплями радости его друзья — кошки. Я усаживал Мордехая на скамейку и начинал раздачу корма и воды всем жаждущим котам и кошкам. После этого я тоже садился на скамейку, но соседнюю, поскольку рядом с Мордехаем усаживались влюбленные в него кошки. Он их гладил и все были счастливы.
Мордехай родился в Варшаве. Его отец был богатым человеком. Ему принадлежала фабрика по изготовлению серебряной и позолоченной столовой посуды, ложек, вилок, ножей. К счастью, отец был не только богатый, но и умный, поэтому семья сумела до прихода нацистов переехать в советскую зону оккупации, а уж потом о дальнейших планах их никто не спрашивал. Советская власть воспринимала беженцев из оккупированной немцами Западной Польши, особенно богатых торговцев, промышленников, да и не только, как врагов народа и высылала их на Север, в Сибирь. Мордехай любил по-русски произносить их адрес в России. Со страшным акцентом, но с гордостью, он произносил: «Мы жили в Архангельской области, Вилегодский район, село Ильинско-Подомское». Сейчас принято резко осуждать позорный пакт Молотова-Риббентропа, и это совершенно правильно, однако не надо забывать, что благодаря этому позорному пакту многие польские евреи остались живы. И это факт.
Семья Мордехая репатриировалась в Израиль в 1946 году, как только польским евреям разрешили выезд из Советского союза. А потом началась совсем другая жизнь. Мордехай, вероятно, унаследовал от отца ум и предприимчивость, поэтому еще совсем молодым парнем он, электрик по образованию, начал на кухне у мамы мастерить разные электроприборы, про которые читал в журналах, например, тостеры. А закончилось это хобби тем, что он создал в Петах Тикве фабрику по изготовлению электроприборов, которая называлась «МК». Правильно, «Эмка» (Мордехай Каминский). И трудилось там сто двадцать человек, что по масштабам Израиля совсем немало. Фабрика, вероятно, процветала довольно долго, потому что в результате Мордехай стал весьма состоятельным человеком, вырастил и дал прекрасное образование своим двум сыновьям и дочери, объездил весь мир. Кстати, меня временами поражали его проговорки такого, например, типа. Его дочь Ширли руководит одним из отелей-небоскребов на набережной Тель Авива. Когда я сказал Мордехаю, что она большой молодец, Мордехай в ответ сказал мне: «Ничего удивительного. Ведь она закончила мою школу бизнеса в Швейцарии». Я не мог не спросить, что означает местоимение «мою» в отношении школы бизнеса в Швейцарии. На это он мне спокойно ответил, что эта школа создана на его деньги. Как сейчас принято говорить, крутой парень, ничего не скажешь.
И свернул свой бизнес Мордехай тоже очень вовремя. Он рано почувствовал, что на рынке электроприборов намечается революция, которая называется Китай. А с Китаем конкурировать невозможно. Тогда он спокойно и с выгодой для себя продал свою фабрику. Вот какой орел.
А рядом с ним всегда была одна единственная его жена Сильвия. Думаю, что в молодости она была очень мила. Сейчас, конечно, она старая, больная и, что очень раздражает Мордехая, глухая, как тетерев, несмотря на слуховые аппараты в ушах. Однако я ни разу не видел Сильвию неприбранной, некрасиво одетой. Всегда элегантна, причесана, маникюр, педикюр. Сильвия тоже ходит с алихоном, и у нее тоже есть помощница, метапелет. Ее зовут Ясмин, она из Индии. Ясмин не знает иврит. Она знает только английский. Вот на этом месте я хочу остановиться. Дело в том, что еще одно отличие этого дома заключается в том, что это настоящая Вавилонская башня. Мордехай знает польский, идиш, иврит, английский и немецкий, немножко русский. Сильвия родилась в Бельгии, ее родной язык французский, кроме французского она знает иврит, что естественно, и английский, причем английским она владеет блестяще. Как выяснилось, Сильвия долгие годы работала в секретариате американского посольства в Тель Авиве. Таким образом, в доме со мной общаются на иврите, с Ясмин на английском, со своей дочкой Сильвия говорит только по-французски. Со своими соседями из дома напротив, тоже выходцами из Польши, Мордехай говорит по-польски. Красота!
К сожалению, повседневная жизнь Мордехая не была такой уж безоблачной. Прихожу как-то утром и, о ужас!, у Мордехая не лицо, а сплошной синяк. Оказалось, что он пошел ночью в туалет и упал плашмя лицом вниз прямо на каменный пол. Я посадил его на инвалидное кресло с колесами, и мы поехали в поликлинику, которая, к счастью, была недалеко. Медсестра, увидев моего подопечного, сразу привела его к врачу, а тот немедленно вызвал скорую помощь, и отправились мы с Мордехаем в больницу, где и провели целый день. На этот раз обошлось только переломом носа. И таких историй было несколько, но судьба была к нему милостива до определенного дня.
Этим утром ничего не предвещало неприятностей. Все было обычно. Мордехай принял свои лекарства, позавтракал и мы направились на прогулку. Подходим к дверям, я открываю их и придерживаю, чтобы он мог свободно пройти с алихоном и вдруг алихон летит в одну сторону, а Мордехай, как камень, ничком падает в другую строну и я не успеваю его поймать! С трудом переворачиваю его и вижу у него рану на лбу, из которой хлещет кровь. Пытаюсь остановить кровь рукой, ору соседям, чтобы вызывали скорую и чтобы позвали Ясмин. Ясмин прибежала с полотенцем, и мы с ней попытались хоть как-то перевязать рану. Минут через пятнадцать скорая приезжает, и мы с ним уезжаем в больницу. Санитары его перевязали, он немного успокоился и все время спрашивал меня «Яков, что со мной?» Что с ним, кто это знает. Через несколько часов в больницу приехала Ширли, и я уехал. Навтра утром Ширли позвонила мне и сказала, что Мордехая не стало. Оказалось, что у него в момент падения случился инсульт.
На похоронах Мордехая было очень много народа. Сыновья, один из Лондона, а другой из Нью Йорка, сумели приехать. Оба подходили ко мне и просили рассказать обо всех подробностях случившегося. Я ни разу не почувствовал, что они меня в чем-то обвиняют, да я и сам считал и считаю, что делал все, что было возможно. Сильвия была на удивление спокойна. Мне показалось, что она не вполне поняла, что случилось. Может быть. Когда стали засыпать могилу, один из людей протянул мне лопату и сказал: «Яков, окажи Мордехаю последний почет». Я знал, что в Израиле так принято и продолжил засыпать могилу моего бедного старика. Вот и все. Ушел веселый человек Мордехай Каминский. Пусть будет его память благословенна.
Прошел месяц. Постепенно боль утраты ставшего мне близким человека утихала. Жизнь брала свое. И уже у меня был другой подопечный со своими проблемами и со своими, как правило, невеселыми историями. Это Израиль. Страна-убежище.
Но однажды, когда я шел по улице около Большой Синагоги, мне на шею бросилась женщина с плачем и причитаниями. Это была Ясмин. Мы долго стояли обнявшись, и слова были не нужны. Тот ужасный день снова стоял перед глазами.
Потом, когда Ясмин немного успокоилась, она мне с грустью объяснила на своем ломаном иврите, что Ширли ее уволила, потому что она много говорила по телефону с Индией. Это для Ширли оказалось достаточно, чтобы уволить прекрасную помошницу для Сильвии, к которой та очень привыкла. Никогда бы Мордехай этого не допустил. Он был широкий, добрый человек. Но его нет и правила изменились.
Мы тепло попрощались и Ясмин пошла по своим делам, а я по своим.
Миша из Питера
Когда я первый раз появился в этой квартире, мне показалось, что я оказался у себя дома в Ленинграде, теперь Санкт-Петербурге. Так и есть, к землякам попал. Такие же книжные шкафы вдоль стен. Такие же виды Петербурга на стенах. А книги! Разумеется, Пушкин и Гоголь, и Достоевский. А как же! А вот и альбомы. Левитан, Серов, Айвазовский. А вот и посерьезнее литература. Философы. От Сократа до Розанова и Бердяева. А вот и отличия. Целая полка шахматной литературы. И вся остальная обстановка в квартире очень питерская. Так и хочется выглянуть в окно и увидеть там какую-нибудь Гороховую или Лиговку, ан нет, за окном бедняцкий район Реховота, большинство населения которого бедные «русские» (кавычки понятны, потому что русскими мы наконец-то стали здесь, в Израиле) и эфиопы.
Такое большое количество шахматной литературы объясняется тем, что мой подопечный Михаил был большой шахматист, мастер спорта. Но, к сожалению, все это в прошлом, а теперь он тоже играет в шахматы со мной, потому что шахматы — это по-прежнему его страсть и то, что держит его на каком-то уровне, не дает тонуть глубже. Болен-то он очень противной болезнью, которая называется деменция. Вот уж врагу не пожелаешь.
Деменция проявляется в том, как он буквально через каждые несколько минут повторяет одни и те же фразы, задает одни и те же вопросы. Каждое наше с ним утро начинается с небольшой прогулки рядом с домом и каждое утро он спрашивает у меня, куда мы идем. Могу сказать, что я доволен собой. Я довольно нервный человек и могу вспылить на ровном месте, но когда я занимаюсь своей работой, когда я со своими подопечными, вся моя нервозность куда-то девается и я становлюсь абсолютно спокойным и доброжелательным. Вопросы Михаила меня абсолютно не раздражают, и я на них всегда отвечаю. Думаю, что это хорошо.
Я, со своей стороны, во время нашего общения стараюсь задавать Мише вопросы о его прошлой жизни, пытаюсь как-то будировать его память. Мишина биография типична для огромного количества советских людей, живших в стране, «где так вольно дышит человек». Отца своего Миша не помнит. Знает от матери, что отец был большим начальником, директором крупного завода. Разумеется, коммунистом. Его расстреляли в тридцать седьмом. Мише тогда было два года, а его старшему брату Володе пять лет. Матери удалось поднять детей, дать им высшее образование. Миша стал инженером, а его брат врачом. Мало Миша сейчас помнит из времен своей молодости, но глубокую ненависть и отвращение к великому отцу народов товарищу Сталину пронес через всю жизнь.
Еще Миша любит часто вспоминать, причем говорит об этом с удовольствием и некоторой гордостью, что при любом антисемитском высказывании в его адрес он сразу же бил обидчика по морде, невзирая на его физические данные. Иногда бывал бит, но правило это никогда не менял. Наверняка это правда, потому что Миша говорил это много раз.
За время нашего общения я понял, что когда у человека деменция в серьезной форме, как у Михаила, например, все равно остаются какие-то главные моменты в его жизни, которые настолько глубоко вошли в его природу, в его человеческую сущность, что даже болезнь не может с этим справиться. Такого осталось немного. Прежде всего, конечно, его ненаглядная Раечка. История их любви в изложении Михаила поражает своей грустной чистотой.
Миша рассказывает:
«Я тогда жил в Пензе. Это самый хороший город. Там еще есть хороший шахматный клуб. И очень хороший книжный рынок. Иду я и вижу — стоит симпатичная девушка. Я ей говорю: «Меня зовут Миша». А она сказала: «А я Рая». Я говорю ей: «Можно Вас поцеловать?» А она говорит: «Пожалуй». Мы поцеловались. А потом я сказал: «Давайте жить вместе». А она сказала: «Давайте». И мы стали жить вместе».
Наверно, все было совсем не так, но согласитесь, от его скупых слов больного человека возникает ощущение чего-то очень большого и светлого. Миша с Раечкой, как он всегда называет Раю, если не сердится, (если сердится, то Раиса Исаковна) прожили вместе шестьдесят два года.
И здесь невозможно не сказать, что Раечка самая большая удача в Мишиной жизни. Миша больной человек. Он бывает иногда очень раздражен по непонятным причинам. Часто трудно понять, чего он хочет. Но за то время, что я бывал у них, я ни разу не слышал от Раи ни одного плохого слова в его адрес. Только Мишенька и Мишенька. И Миша успокаивается.
Удивительный Рая человек. Трудно понять, как она при таком муже умудряется поддерживать квартиру в идеальной чистоте. Всегда есть обед. При этом Рая живо интересуется политикой. Разговаривает по скайпу с родственниками и друзьями, живущими в Питере, и даже умудряется много читать. Хочется еще подчеркнуть, что она совсем не выглядит мученицей. Наоборот. Она всегда приветлива и позитивна настроена. Короче говоря, Раечка — это чудо и Мишино спасение.
На втором месте после Раечки в Мишиных приоритетах находится Владимир Семенович Высоцкий. Миша не твердо помнит, в какую сторону от дома нам с ним надо идти гулять, но слова песен Высоцкого он очень часто помнит прекрасно. У меня, к счастью, хороший, современный телефон, с помощью которого я устраиваю для Миши почти каждое утро концерты Высоцкого. И почти сразу с началом песен Миша говорит, что до сих пор не может поверить, что Высоцкого нет в живых и сокрушается, что он был наркоманом и загубил себя сам. Говорит он это с надрывом и переживает искренне, это видно. Кстати, Миша не один раз говорил мне, что был на похоронах Высоцкого в Москве и его почему-то забрали в милицию. Так я и не смог понять, то ли это было на самом деле, то ли это плод Мишиных фантазий.
Правда и здесь, когда Миша с увлечением слушает своего кумира, любимая Раечка не уходит из его головы. Примерно через полчаса нашего пребывания в садике около дома Миша говорит мне, что пора идти домой, потому что Раечка будет беспокоиться, и мне стоит больших усилий убедить Мишу, что Раечка только рада, что мы гуляем, потому что она в это время может заниматься домашними делами.
Ну а на третьем месте, разумеется, шахматы. Причем шахматы именно в Пензе. Я знаю, что после Пензы Миша и Рая долгие годы вместе с сыном жили в Питере, Рая вообще коренная ленинградка и родилась там, но для Михаила лучшая часть жизни — это Пенза с ее шахматным клубом, где он, по его словам, блистал. Если Миша и умрет, то не от скромности, во всяком случае, в отношении шахмат. По его словам, он играл почти со всеми великими — Ботвинником, Спасским, Талем и не проигрывал! Партии оканчивались вничью! Про рядовых шахматистов даже спрашивать было смешно и неловко. Я в силу своей природной вредности не мог удержаться и спрашивал Мишу, не играл ли он с Фишером и Капабланкой, но Миша скромно отвечал, что он не помнит, по тону явно не исключая такой возможности.
Вот же не повезло Мише и Рае. Ведь еще лет десять назад Миша издал очень симпатичную книжку своих эссе и стихов. Я прочитал и получил большое удовольствие. И у сына Ильи все сложилось удачно. Он работает на крупном израильском предприятии. Инженер-конструктор. Его жена ветеринар. У них четверо детей, любимые внуки Миши и Раи. Старшие мальчик и девочка сейчас служат в армии, а младшие, тоже мальчик и девочка, еще школьники. Все было хорошо. И вдруг такая напасть. Миша заболел. Пока в течение года, когда я его наблюдаю, особых изменений я не вижу. Будем надеяться, что еще некоторое время послушаем с Мишей Высоцкого и поиграем в шахматы. С шахматами, правда, есть небольшая проблема — путает Миша короля с королевой, а на мои замечания с раздражением говорит, что я придумываю свои дурацкие правила и он со мной больше играть не будет. Этот ультиматум действует примерно минуты две, после чего Миша спрашивает меня, какой цвет я предпочитаю, и сражение продолжается.
Примечание
[1] Метапель (ивр.)— работник в фирме по уходу за стариками.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer8_10/hodorkovsky/
