(окончание. Начало в №5-6/2020 и сл.)
ПОД ЗНАКОМ ПЕРЕМЕН
АЛЕКСАНДР II
Его называли Царём-Освободителем, Царем-Благодетелем, Царем-Другом человечества, самым образованным и глубоко гуманным монархом эпохи. Но он вошёл в историю и как государь-мученик и страстотерпец, причисленный к лику святых, погибший во цвете лет от рук бомбистов. Историк Василий Кючевский говорил о реформах Александра II:
“Пройдут века, и трудно будет узреть какое-либо другое общественное событие, которое оказало бы более существенное влияние на столь многочисленные области нашей жизни”.
При этом ни по способностям, ни по свойствам характера он, казалось, не подходил для выпавшей на его долю великой миссии. Тем не менее, уничтожив в России азиатскую форму рабства, он провёл и реформу армии, ослабил цензуру, ввёл гласность, создал “суд скорый, правый, милостивый и равный для всех”, провёл реформы университетов и местного самоуправления — всё это сделало его двигателем реформ, знаменем так называемой “эпохи оттепели”, проникнутой гуманными и либеральными идеями. К тому же он был эволюционистом и ради постепенного движения вперёд поддерживал тех, чьи позиции наиболее соответствовали историческим реалиям. Ни один из русских государей не сделал так много и для облегчения участи русских евреев, хотя стать их полноценным освободителем он не сумел или, точнее сказать, не успел стать…
Воспитанный в атмосфере всеобщего раболепия и покорности, Александр уже сызмальства почитал авторитет родителя Николая I, верил в прочность его верховной власти, основанной на военной мощи и политике твёрдой руки. Примечательно его письмо к отцу, написанное во время его путешествия по империи в 1837 году:
“Меня одно чувство оживляет, — угодить Тебе и быть достойным Тебя, милый бесценный Папа, и нашей матушки России, к которой день ото дня я более и более привязываюсь, видя её из близи и собственными глазами, а не по одним только рассказам других”.
Цель путешествия по городам и весям империи тогда совсем ещё юного великого князя и состояла в узнавании им России, а Россия, в свою очередь, узнавала своего будущего царя.
Надо сказать, как правитель Александр Николаевич мало походил на родителя, не дотягивал до его глубокого ума и железной воли. Он был достаточно прагматичен, умел понять необходимость компромисса и определенных уступок. Великолепный собеседник, красавец, он отличался спокойным характером, самообладанием, тонкостью, изысканностью вкуса и чувством прекрасного. Семейные традиции, глубокое сознание собственного достоинства, врождённая отвага, наконец, утончённая галантность делали его истинным джентельменом. Как отмечали современники, в отличие от отца, он был менее “абсолютен” и “самодержавен”, хотя, несмотря на показное добродушие, в нём иногда проглядывали и авторитарные черты. Говорили также и о свойственной Александру II “романовской” гиперчувствительности, не поддающейся подчас контролю воли. В то же время, обладая абсолютной властью, он не позволял себе дерзко нарушать общепринятые обеты и законы морали.
Выбор Николая I наставников для воспитания сына был самым взыскательным. Под руководством Василия Жуковского цесаревич получил наиболее полное и всестороннее методическое образование, нравственной целью которого было “воспитание добродетели”. Преподавателем истории и статистики был назначен либерал, профессор Петербургского университета Константин Арсеньев. Экономические науки ему преподавал Егор Канкрин, бывший министр финансов в течение двух десятилетий, внук бывшего раввина из земли Гессен. В законотворчестве и юриспруденции цесаревича наставлял один из составителей Полного свода законов Российской империи Михаил Сперанский. Нелишне отметить, что этот его ментор был большим юдофилом и принял деятельное участие в разработке “Положения о евреях” 1804 года; он впоследствии открыто лоббировал еврейские интересы, за что аттестовался почвенниками “продавшимся жидам”.
Уже в самом начале царствования Александра II стало понятно, что жесткая “еврейская политика” Николая I неудовлетворительна по причине многих противоречий и ограничений, препятствующих «слиянию евреев с окружающим населением». В этом убеждал царя председатель Комитета по определению мер коренного преобразования евреев в России («пятого Комитета») граф Павел Киселев. Он настаивал на необходимости постепенного расширения прав иудеев. Резолюция царя на его докладе от марта 1856 года лаконично гласила: «Исполнить».
Один из ранних законов Александра II касался прав и обязанностей раввинов. Раввин признавался “блюстителем и толкователем еврейского закона”. На него возлагалась официальная обязанность вести метрические книги — регистры гражданского населения еврейской общины, записи обрезания младенцев и их наречение, правила бракосочетания и расторжения браков, погребения и т.д. Это впервые давало евреям России гражданские права, официально признанные властью. Закон этот также определял, что для назначения раввином кандидат, выбранный населением данной общины и утверждённый губернатором, должен окончить школу раввинов или среднее учебное заведение. Выбранный и утверждённый губернатором раввин приводился к присяге и вступал в должность. Таким же образом назначались и помощники раввинов. В указе говорилось, что “раввины пользуются почётными правами купечества первой гильдии, а исполняющие беспорочно свои обязанности не менее десяти лет награждаются золотыми медалями”.
Однако нельзя согласиться с историком Всеволодом Николаевым, утверждавшим, что “сразу после вступления на русский престол император начал проявлять гуманность и даже симпатию к своим подданным евреям”. На самом деле подверженный колебаниям государь поначалу продолжал репрессивную политику отца. Так, 3 мая 1855 года иудеям было запрещено приобретать земли и поселяться в Полтавской и Черниговской губерниях. В ноябре того же года возбранялось назначать денщиков к евреям-врачам, принятым на службу во время войны. Тогда же монарх утвердил указ, разрешающий жительство евреев в селах и деревнях черты оседлости только при заключении формальных контрактов на содержание ими оброчных статей и других хозяйственных дел и запрещение им жить в домах, где производится распивочная продажа, заниматься такой продажей, иметь винокурни и производить винокурение без дозволения правительства. Тогда же он утвердил правила о лишении нижних чинов-евреев, в отличие от христиан, права пользоваться отпуском. 10 мая 1856 г. прекратили назначать во флот рекрутов из евреев и т.д.
Однако, чобы противостоять “изолированности” и “фанатизму” евреев, политика просветительских реформ неуклонно ширилась, для чего, в частности, имевшим ученые степени были предоставлены права на государственную службу и повсеместное жительство. Были также приняты меры по повышению квалификации учителей казенных еврейских училищ, а купцам и почетным гражданам из иудеев вменено в обязанность отдавать туда своих детей. При этом учителя были освобождены от податей и других повинностей, а смотрители-христиане в таковых стали постепенно заменяться евреями. В 1873 году еврейские казенные училища были преобразованы в начальные еврейские училища, раввинские же училища — в специальные еврейские учительские институты. Однако в еврейских ортодоксальных кругах эти училища были крайне непопулярны и породили ряд ходатайств об их упразднении. И тогда, по предложению министра народного просвещения Дмитрия Толстого, были приняты меры по соединению еврейских заведений с общерусскими училищами. В них для иудеев (и только для них!) учредили даже поощрительные стипендии, причём немалые — более 60 рублей в год (таков был тогда средний доход российского разночинца-провинциала). И неудивительно, что начиная с 1860-х годов число поступающих в гимназии и университеты евреев год от года множилось. Тем более, что в 1864 г. был утверждён новый устав гимназий, где говорилось, что в них «обучаются дети всех сословий без различия вероисповедания». Общее количество евреев, обучавшихся в гимназиях и прогимназиях (без Варшавского округа), возросло с 990 (3,7%) человек в 1865 году, до 2.045 (5,6%) в 1870 году, 4.674 (9,4%) в 1876 году и 7.004 (12,1%) в 1880 году. составили 32,9 % всех учащихся городских сословий в мужских средних учебных заведениях Европейской России. А число евреев-студентов в высших учебных заведениях выросло со 129 человек (3,2%) в 1865 году, до 274 (5%) в 1876 году и 513 (6,5%) в 1880 году.
Настроение еврейских школяров той поры очень точно передал генерал-лейтенант Михаил Грулёв в книге “Записки генерала-еврея” (1933). Он говорит о таком открывшимся ему сызмальства “назидательном факте” — стремлении со стороны русского правительства “насаждать просвещение среди евреев, хотя бы насильственным путем.
“С завистью, — признавался он, — смотрел я на сверстников, которые подпрыгивая, шли в школу с русскими книжками в клеенчатой сумке. Вообще, открытие казенных училищ для евреев внесло тогда заметное оживление в унылую еврейскую жизнь”. “Непостижимо для меня то, — продолжал Грулёв, — что даже после окончания мною училища начальство усиленно предлагало мне продолжать посещение училища, обещая повысить стипендию. Словом, для евреев уже тогда, 60-70 лет тому назад, введено было, по крайней мере на бумаге, обязательное обучение грамоте, хотя для русского населения этого еще не было”.
Историки отмечают особое старание и прилежание евреев. Как заметил писатель Николай Лесков,
“никакие примеры и капризы других на евреев не действовали: не только в чисто русских городах, но и в Риге, и в Варшаве, и в Калише евреи без малейших колебаний пошли учиться по-русски и, мало того, получали по русскому языку наилучшие отметки”.
С начала 1870-х годов существенно увеличилось число евреев, поступавших в общие учебные заведения. Стало очевидно, что восьмидесятелетние усилия властей привлечь евреев к просвещению увенчались полнейшим успехом на всех ступенях образования, не исключая общенародных училищ, в которых к 1 января 1886 года числилось еврейских детей свыше 15 тысяч. Весьма красноречивы в этом отношении такие факты: во 2-й одесской гимназии обучалось 53 еврея. А, по сведениям историка Юрия Слёзкина, в первом наборе Николаевской гимназии, которая открылась в Одессе в 1879 году, было 105 евреев и всего 38 христиан.
В связи с огромным наплывом евреев в общие заведения и гимназии, власти сочли за благо в 1875 году прекратить выдачу установленных для них в 1863 году стипендий. Дело даже дошло до того, что минский губернатор Валерий Чарыков в 1878 году заявил о необходимости ограничить прием евреев в общую школу. Дескать, еврейская молодежь дурно влияет на своих товарищей-христиан; обладая денежными средствами, евреи лучше обставляют воспитание своих детей, чем русские. Он предостерегал от того, что еврейский элемент может взять перевес над остальным населением. Потому он настаивал на национально-пропорциональном представительстве приема евреев в среднюю школу: предлагал установить для евреев и отдельные конкурсные экзамены, чтобы христианам не приходилось конкурировать с ними в знаниях. Однако в Министерстве народного просвещения не сочли доводы Чарыкова убедительными. Здесь пояснили, что при исчислении процентного соотношения евреев и христиан в школе надо брать в расчет только городское, а не все население (состоявшее преимущественно из крестьян), и что, ежели евреи проявляют большее, чем у христиан, стремление к учебе, то это вина последних. Другое дело, что обязательность обучения есть мера общегосударственная и не должна быть применяема к одним только евреям. Потому начальное образование еврейских детей объявлялось теперь исключительно свободной волей их родителей. Но вряд ли кто-либо тогда предполагал тогда, что в годы царствования Александра III и Николая II власти будут стараться всякими правдами и неправдами затруднить евреям доступ к просвещению. Невольно вспоминается введённая тогда дискриминационная процентная норма приёма в вузы, продолженная впоследствии советскими кадровиками.
Важный вклад в дело образования евреев и изучение ими русского языка внёс преуспевающий коммерсант, купец I-й гильдии Евзель Гинцбург. О нём следует сказать подробно. Этот видный магнат обладал редким политическим чутьем, которое и привело его впоследствии к значительным финансовым достижениям. Осознавший ранее других обреченность откупного капитала и неизбежность капитализации России, он весьма прозорливо сделал ставку на либералов. Он сразу же попал в круг людей, которые стали создавать, инфраструктуру новейшей экономики. Истинный филантроп, он не просто сочувствовал передовым образовательным проектам, но в 1863 году основал “Общество распространения просвещения между евреями России”, содержа его почти исключительно на свои средства. В его правление Общества вошли авторитетные деятели еврейской культуры.Основной пункт устава гласил:
“Общество споспешествует распространению между евреями знания русского языка, издает само и содействует другим к изданию полезных сочинений, переводов и периодических изданий как на русском, так и на еврейских языках, имеющих целью распространять просвещение между евреями и поощрять пособиями юношество, посвящающее себя наукам”.
Постепенно Общество преобразовалось в многотысячную всероссийскую организацию с центром в Петербурге и отделениями в крупных городах черты оседлости. До конца XIX века это была, по существу, единственная организация, объединявшая самые широкие круги еврейской интеллигенции. Развернулась обширная издательская деятельность. Были выпущены “Сборник статей по еврейской истории и литературе” (Вып.1-2, Спб., 1866–1867), сборники нравоучительных высказываний от эпохи таннаев до последователей Мозеса Мендельсона: “Мировоззрение талмудистов, свод религиозно-нравственных поучений, в выдержках из главных книг раввинской письменности” (Т.1-3, Спб., 1874–1876), а также издание Торы с новым переводом — “Пятикнижие Моисеево в еврейском тексте с дословным русским переводом для евреев” (Вильна, 1875) и другие книги, пользовавшиеся широким признанием.
Но особенно продуктивно благотворительная и образовательная деятельность велась уже при сыне Евзеля, бароне Горации Гинцбурге, ставшим председателем Общества после кончины отца. Так, в 1880 году им был основан фонд для помощи еврейским студенткам. Увидели свет “Русско-еврейский архив” (под редакцией Сергея Бершадского, Т.1-2; Спб., 1882), “История евреев” Генриха Греца (Cпб., 1883) и др. Для изучения истории евреев России была создана особая Еврейская историко-этнографическая комиссия (преобразованная впоследствии в Еврейское историко-этнографическое общество). Была организована этнографическая экспедиция, собравшая уникальную коллекцию предметов национальной материальной культуры, — эта коллекция потом легла в основу музея, кстати, закрытого при советской власти.
Общество предоставляло субсидии и еврейским периодическим изданиям как на русском языке — “День” (1869–1876), “Еврейская библиотека” (1871–1880), так и на иврите — “Ха-Цфира”, “Ха-Мелиц”. Всего же в России за 50 лет (с 1860 по 1910 г.) было издано 39 названий русскоязычных еврейских газет и журналов, из них 21 в Петербурге, 7 в Одессе, 3 в Вильне, по 1–2 в других городах. В активе еврейских просветителей и составление учебников русского языка для евреев и переводы на русский язык иудейских молитвенников — сиддура и махзоров. Оказывалась и посильная помощь еврейским ученым, занимавшимся исследованиями еврейской истории, авторам научно-популярных книг на иврите, пропагандировавшим “положительные науки и естественные знания”. Кроме того, Общество распространяло книги и учебные пособия на иврите, помогало формировать еврейские общественные и школьные библиотеки. Значительную статью расходов в бюджете составляла помощь учащимся высших и средних учебных заведений. В частности, была учреждена стипендия для евреев, обучавшихся в Медико-хирургической академии. Так не без участия Гинцбурга в России появились первые дипломированные врачи иудейского вероисповедания. Надо сказать, что взгляды еврейских ассимиляторов импонировали царскому правительству, и деятельность Общества, особенно на первых порах, пользовалась официальной поддержкой и покровительством, что впоследствии облегчило процесс создания в России центров еврейской русскоязычной культуры.
Еврейские предприниматели и общественные деятели осознавали настоятельную необходимость выхода трудоспособного населения за пределы черты оседлости, ибо именно во внутренних губерниях открывались большие возможности для трудоустройства и начала собственного дела. В июле 1856 года Александр II отверг предложение рижского почётного гражданина, прогрессиста Моисея Брайнина, ходатайствовавшего о том, чтобы нимного-нимало отменить вовсе черту оседлости для евреев. А за месяц до того на высочайшее имя поступило более умеренное прошение от двадцати наиболее авторитетных евреев — почетных граждан и купцов 1-й и 2-й гильдий с Евзелем Гинцбургом во главе. Просители радели о предоставлении полных гражданских прав лишь “лучшим евреям”: почетным гражданам, купцам 1-й и 2-й гильдий, лицам с высшим образованием, тем, кто отслужил полный срок (25 лет) в армии, дипломированным специалистам, получившим образование в Технологическом институте и ремесленных училищах, а также ремесленникам со свидетельствами от их цехов. Всем им предоставить право — жить и работать вне черты оседлости.
Хотя быстрой реакции на эти предложения не последовало, Александр II, по-видимому, и сам склонялся к либерализации статуса этих “инородцев”. Недаром вторую половину 1850-х — до конца 1870-х годов рассматривают иногда как окно возможностей для освобождения российских евреев. Однако в высших коридорах власти восторжествовала мысль о поощрении лишь “достойных” евреев, так что черта оседлости приоткрылась лишь для отдельных групп населения. Иными словами, империя выбрала тактику не одномоментной, но избирательной эмансипации. Здесь имел место и суеверный страх перед чуждым христианству пятимиллионным населением.
Россия, по существу, столкнулась с проблемой, по масштабам своим существенно отличавшейся от тех стран, которые к тому времени эмансипацию уже провели. Здесь надо иметь в виду, что в России к началу 1880-х годов проживало 67% еврейского населения планеты. А за пределами черты оседлости к концу XIX века оказалось 300 тысяч евреев, то есть около 7% их общей численности. Это втрое больше численности всех евреев, живущих во Франции или Голландии, и на 60 тысяч больше, чем их численность на британских островах, а также половина всех евреев, живущих в Германии. Единственная империя, где цифры в процентном соотношении сопоставимы с российскими евреями — это Австро-Венгрия, где на какой-то момент победил либерализм; они приняли Конституцию и провели правовую эмансипацию евреев уже в 1867 году. Что до России, то и без правовой эмансипации количество евреев, откликнушився на либеральное приглашение к ассимиляции, было весьма велико.
В то же время правительство России стремилось не подвергать сверхограничениям так называемых «бесполезных» евреев (тех, кто не занимался “производительным трудом”), “полезных” же — награждать и предоставлять льготы. Свидетельство тому «Высочайшее повеление об устройстве быта евреев», изданное 31 марта 1856 года. По монаршему велению, евреи с учёными степенями могли быть теперь приняты на государственную службу и имели право жить вне черты оседлости. Почти одновременно с этим в Москве было упразднено одиозное Глебовское подворье — единственное до того времени место в городе, где евреи могли останавливаться: теперь они имели право селиться в первопрестольной повсеместно. В 1858 году был, наконец, отменен указ Николая I, предписывавший евреям покинуть пятидесятиверстную приграничную полосу, а для некоторых категорий были открыты города, куда в предыдущее годы их не допускали: Севастополь, Николаев и Ялта. А в 1859 году право жить во внутренних губерниях получили еврейские купцы 1-й гильдии, чей совокупный годовой доход превышал 50 тысяч рублей. Переселяться сюда они могли вместе с семьями, прислугой и «служителями из своих единоверцев». Так что дарование такого права 108 евреям-купцам 1-й гильдии фактически открывало возможность переселения для нескольких тысяч человек.
А по закону 27 ноября 1861 года евреи, имевшие дипломы и ученые степени доктора, магистра, кандидата по медицине и хирургии по другим наукам допускались на службу по всем ведомствам, без ограничения места пребывания. Следом за ними право на постоянное пребывание вне черты оседлости обрели купцы II гильдии (1861, поначалу только в Киеве). В 1862 году евреям стало позволено приобретать «земли и угодья, принадлежавшие к помещичьим имениям, в коих обязательные отношения крестьян к владельцам прекращены». В связи с острой нехваткой ремесленников было подготовлено и представление о разрешении евреям-мастеровым жить во внутренних губерниях, а 28 июня 1865 года был утверждён и сам указ «О дозволении евреям механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам проживать повсеместно в империи» с оговоркой: «с соблюдением осторожности, в видах предотвращения быстрого наплыва» в Великороссию «доселе чуждого элемента». Перечисленные категории получили возможность записываться в разные цеха. Причём молодые люди до 18 лет могли обучаться здесь мастерству в течение срока до пяти лет.
Нельзя, однако, сказать, что сынов Израиля привечали радушно. Вот что писала писала московская газета “Голос” (1873, № 321):
“На бирже, в банках, на железных дорогах, в учебных заведениях, в судах, в конторах надзирателей, за прилавками, в ночлежных домах — то сановитые, то грязные жиды…. Поезд приводит всё новые и новые толпы жалких, оборванных, грязных и вонючих еврейских женщин и мужчин и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они… ремесленники, что находятся в Москве?”
Были и сигналы с мест о том, что евреи, “появившись под видом ремесленников, начинали заниматься продажей питей, арендой станции земской почты, скупкой земель у крестьян, ростовщичеством и т.д.». Но таковых свидетельств было немного, и правительство, несмотря на возникшие сомнения, продолжило курс на эмансипацию еврейства. Согласно историкам, благодаря узаконению права ремесленников на жительство в Великороссии получили, по разным данным, до 1880 года от 54 тысяч до 80 тысяч человек. Далее такие права обрели отставные рекруты (1867), а в 1872 году — выпускники Санкт-Петербургского технологического института.
Примечательно также, что в 1868 году был аннулирован дискриминационный закон, запрещавший евреям Царства Польского селиться в России, а российским — в Царстве Польском. Великороссия стала вскоре открыта и для помощников аптекарей, дантистов, фельдшеров и повивальных бабок (1879), причём они могли взять с собой не только членов семьи, но и до четырех человек обслуги.
Важно и то, что после завоевания Средней Азии и образования Туркестанского генерал-губернаторства, под скипетр России в 1867 году был принят ещё один тип евреев, а именно “бухарских”. Угнетаемые до того в тамошних ханствах и эмирствах, эти евреи смотрели на Россию с надеждой. Власти и в самом деле дали им известные послабления, хотя и не такие, как караимам и мусульманам. При этом бухарские евреи были разделены на так называемых «туземных», то есть пребывавших на месте непосредственно во время завоевания края (они признавались по этому факту российскими гражданами), и собственно «бухарских», массово переселявшихся в Самарканд и воспринимавшихся как иностранцы. И надо сказать, Средняя Азия, стала для «туземных» чертой их оседлости. Контур ее составляла первоначально Туркестанская область в составе Оренбургского генерал-губернаторства, затем она была преобразована в Туркестанское генерал-губернаторство, из двух областей которого — Сыр-Дарьинской и Семиреченской — в эту черту оседлости входила только первая; позднее к ней были «присоединены» Ферганская область и Зеравшанский округ.
Между тем, политика благоприятствования евреям с самого начала встречала отчаянное сопротивление ретроградов и мракобесов. В ответ на их грубые выпады против политики эмансипации евреев (особенно в петербургском журнале “Иллюстрация” (1858) солидарно выступили в “Московских ведомостях” более полутораста видных литераторов, причём самого широкого спектра — Иван Тургенев и Тарас Шевченко, Николай Чернышевский и Павел Анненков, Николай Добролюбов, Николай Некрасов, Сергей, Иван и Константин Аксаковы, Дмитрий Хомяков и многие, многие другие. Поистине судьбоносным стал приуроченный к коронации государев указ от 26 августа 1856 года, уравнявший евреев в правах с остальными подданными империи в отношении рекрутского набора. Воинская повинность была значительно облегчена, а призывной возраст возрос до 21 года. Стоит ли в этой связи напоминать, что российскими иудеями институт кантонистов воспринимался как “гзейрос” — тягчайшее бедствие, что нашло отражение даже в идишском фольклоре. И за одно только освобождение от этих долговременных пут еврейский народ прославлял императора, изображая его, по словам современника, “в ореоле Милосердия и Величия”. Теперь в солдаты стали забривать преимущественно “бесполезных” евреев, только, при недостатке которых надлежало призывать и “полезных”.
По данным историка Майкла Станиславского, из 70 тысяч евреев-кантонистов, взятых в царскую армию, 25 тысяч человек вынуждены были принять православие. При этом для немалого числа обращённых это было только крещение напоказ: втайне они, подобно испанским марранам, продолжали оставаться иудеями. Здесь надо иметь ввиду, что российское законодательство стояло на страже соблюдения конфессионального единства населения, и отступничество от христианской веры преследовалось в уголовном порядке в соответствии со ст. 185 «Уложения о наказаниях», предусматривалось лишение прав состояния и ареста имущества обвиняемого на тот период, пока обвиняемый не вернется в христианство. К иудейству относились как к едва терпимой религии. Сохранялся принцип, по которому лишь принятие христианства (и, прежде всего, православия) делало еврея полноправным. Был установлен пониженный возраст религиозного совершеннолетия: в 14 лет подросток мог креститься без согласия родителей при наступлении правового совершеннолетия в 21 год. С разрешения министра внутренних дел дозволялся переход в православие и в самом раннем возрасте. Всё это противоречило принципам веротерпимости. Конечно, далеко не каждый выкрест, исповедовавший втайне иудаизм, решался громогласно отказаться от православия. Тем не менее, именно в царствование Александра-Освободителя объявились и те, кто, ссылаясь на принуждение к крещению, ходатайствовал о своём желании вновь вернуться в лоно иудаизма.
Примечательно, что в ноябре 1856 г., во время пребывания царя в Киеве, трое кантонистов-выкрестов осмелились подать ему жалобу на их насильственное обращение в христианство. Александр II жалобу принял и повелел киевскому военному губернатору князю Иллариону Васильчикову «разобраться и доложить». Губернатор заявил, что «жалоба бессмысленна и что наглецов, нарушивших процедуру подачи такого рода бумаг, следует отправить в монастырь». Монарх не соизволил подвергать опасности православную паству: «Лучше в Восточную Сибирь», — распорядился он. Однако “наглецы” такого рода всё не унимались, жалобы множились, география их расширялась, так что власть предержащие вынуждены были к ним прислушаться. Симптоматично, однако, что большинство судебных тяжб решались тогда в пользу этих выкрестов поневоле, возмечтавших вернуться в веру отцов.
При Александре II служивым иудейской веры были сделаны послабления. Так, в 1858 году постановили награждать евреев всеми орденами, которыми награждались мусульмане. В 1860 году они были допущены к службе в гвардии, в 1861 году разрешили производить солдат-евреев в строевые и нестроевые унтер-офицеры. Примечательно, что в поготовке Устава о воинской повинности принял участие и барон Евзель Гинцбург, который стоял на том, что предоставление прав евреям накладывает на них обязательство по исполнению всех повинностей, не исключая и воинской, и если евреи не будут уравнены с другими в обязанностях перед государствам, нельзя будет мечтать об уравнении их в гражданских правах. И, действительно, воинский устав 1874 года о всесословной воинской повинности и шестилетнем сроке службы не содержал ни одного постановления, которое относилось бы непосредственно к евреям. Даже льготы по службе, предоставляемые лицам с образованием, касались всех, независимо от вероисповедания.
Тем не менее производство иудеев в офицеры было в России по-прежнему запрещено. Военный министр Дмитрий Милютин (между прочим, слывший прогрессистом) настаивал на том, что солдат-христианин якобы будет с пренебрежением смотреть на офицера-еврея, ибо самая строгая дисциплина бессильна в борьбе с религиозными чувствами и убеждениями. Более развёнутое обоснование этому запрету дал протоиерей о. Дмитревский на одном из заседаний Минской губернской комиссии по еврейскому вопросу (декабрь 1881):
«Отвергая всякую возможность видеть русских солдат под командой еврея, [следует] обратить внимание на ту нравственную связь, которая существует между русским солдатом и его начальником-офицером, связь, которая необходима для поднятия духа армии в самые трудные минуты жизни, а подлинная связь между евреем-офицером и русским солдатом более чем сомнительна».
И что с того, что в христианской Европе всё было не совсем так, точнее, совсем не так: в Австро-Венгрии евреям разрешили получать офицерские звания в с 1818 года, в Англии — с 1828, в Пруссии — с 1845 года, в Италии — с 1815, а во Франции так и вовсе с 1789 года и т.д. Примечательно, что офицерами здесь могли стать даже женщины.
Нередко раздавались голоса об уклонении евреев от воинской повинности, о чём громко трубили самопровозглашенные патриоты. Отметим, что исторические источники дают на этот счёт противоречивую картину. С одной стороны, процент евреев, не явившихся к призыву, вроде бы заметно превышал средний по стране. С другой же, в пересчёте на численность населения, евреев в армии служило даже больше, чем неевреев. На самом же деле, реальный процент служивших в армии представителей разных религиозно-этнических групп населения определялся прямым путём: числом служивших по отношению к общей численности населения данной группы. Уклонистами считались те, кто по повестке не являлись на призывные пункты. Между тем, опутанные многочисленными специальными законами и постановлениями о правожительстве, евреи во многих случаях были ‘приписаны” к одной общине, временно — к другой, а реально жили в третьей. И нередко призывались на службу во всех трёх местах. Как показал историк Семен Резник, “явившись на призывной пункт в одном месте, такой еврей числился “уклонившимся” в двух других”. Нелишне также отметить, что евреи, эмигрировавшие в США и Европу (а таковых было тогда около 50 тыс. человек), числились, однако, подлежащими призыву. По счастью, в ответ на эти нападки выступил барон Гораций Гинцбург. На деле, отмечал он, к отбыванию повинности евреев привлекают даже в большем количестве сравнительно с другими, а виной столь искажённой картины — порочная развёрстка контингента и неправильный способ ведения призывных списков.
В Русско-турецкой войне 1877–1878 годов евреи приняли самое деятельное участие (доля их в некоторых подразделениях достигала почти до 20%). По оценке генерала Алексея Куропаткина, иные из них проявили себя подлинными героями. Помимо храбрости, евреи проявляли ещё и смекалку. Так, при одной из атак на турецкую цитадель унтер-офицер-еврей предложил, чтобы солдаты одели фески и истово кричали “Аллах!”, после чего позиция неприятеля с лёгкостью была взята. А генерал Михаил Черняев рассказывал о подвиге Д.А. Гольдштейна: когда под Алексинцем был убит начальник русского редута, этот еврей был назначен на его место, отбил турок и погиб, за что (посмертно) получил медаль. Примечательно, что Федор Достоевский говорил о нём как о человеке, “геройски умершем в Сербии за славянскую идею”.
В 1869 году, во время пребывания в Варшаве, Александр II с негодованием обнаружил, что многие из польских евреев носят традиционную одежду, а женщины бреют головы, хотя в России это было запрещено еще при Николае Павловиче. Император повелел министру внутренних дел Александру Тимашеву внести в Государственный Совет представление о распространении указанного положения и на евреев Царства Польского. Этот, сугубо частный, казалось бы, эпизод стал причиной создания целой межведомственной Комиссии по устройству быта евреев (Еврейской Комиссии), которая должна была пересмотреть все законодательство о евреях. Причем деятельность Комиссии осуществлялось в течение почти десяти лет (1872–1881).
Преобразования Александра II были бы немыслимы без ускорения развития капитализма в России, что требовало от властей уравнения в правах всех капиталистов, независимо от их происхождения и вероисповедания. Это дало импульс к разрушению патриархальной еврейской общины, реальной интеграции части еврейского населения в русское общество, привело к созданию довольно обширного класса еврейской интеллигенции. Курс на мягкую интеграцию евреев в капиталистическое общество способствовал снятию ограничений с отдельных привилегированных групп евреев. Вследствии либерализации законодательства о занятости, иудеи были допущены к ранее запрещенными для них профессиями; открылись и дополнительные возможности для широких еврейских масс выхода за черту оседлости. Таким образом, была создана часть условий для реформ еврейской общественной жизни в империи.
Те, кто скопил в дореформенный период первоначальный капитал, смогли теперь начать новое дело. Появились ипотечные и различные частные банки, необходимые для финансирования экономики, а также строительные и другие коммерческие компании. Начинается карьера крупных еврейских магнатов, разбогатевших на винных откупах, железнодорожном строительстве, военных заказах. Речь идёт, прежде всего, о банкирских домах Гинцбургов и Поляковых, тесно сотрудничавших с государством. Они размещали российские займы за границей и были основными агентами по связи российского правительства с зарубежными банками. Были созданы условия для взятия под контроль экспортной торговли зерном и сахаром. Еврейские сахарозаводчики Бродские первыми перешли на новые методы производства, организовав выпуск рафинада. В 1878 году евреи контролировали также 60% хлебного экспорта России, а через несколько лет — уже почти 100%. Не в последнюю очередь благодаря евреям экономика юга России в 60–70-х годы XIX века стала стремительно развиваться. В крупные подрядчики выбился и Самуил Поляков, положивший в основу своего состояния доходы от заказов на масштабное железнодорожное строительство. Нелишне отметить, что евреи-финансисты получали награды и даже генеральские чины. Часто, однако, интересы капиталистов и еврейской бедноты вступали в явное противоречие. Так, например, улучшение путей сообщения для обитателей местечек, пробавлявшихся извозом, содержанием постоялых дворов и почтовых станций, означало лишение хлеба насущного и обрекало на вопиющую нищету.
Англо-еврейский филантроп сэр Мозес Монтефиоре, побывал в России дважды, в первый раз ещё в 1846 году при Николае I, а теперь вот в 1872 году. Известно, что Александр II радушно принимал старца в Зимнем дворце, и они беседовали больше двух часов. А потом этот титулованный еврей общался в Петербурге со многими своими единоверцами — купцами, литераторами, издателями, солдатами и был впечатлён их внешним видом: “Евреи одеты нынче, как джентельмены в Англии, Франции, Германии”. Присутствовал он и на богослужении в синагогах. Обратил внимание на издания карт и учебников на иврите. А во время своего дальнейшего вояжа по городам и весям страны порадовался строительству синагог, школ, богоугодных заведений. И пришёл к выводу, что в сравнении с прежним “тёмным периодом российской истории” в жизни евреев произошли нынче благотворные перемены. Но не все ожидания оправдались.
Следует признать, что реформы в силу своей половинчатости создали предпосылки и для усиления антисемитских тенденций в русском обществе и не закрепили произошедшие изменения. Подавляющее большинство иудеев продолжали прозябать в уездах, промышляя посредничеством, ростовщичеством, арендой помещичьих и крестьянских земель. Причём, вследствие крестьянской реформы перечень их традиционных занятий был существенно урезан. Положение дел очень точно охарактеризовал еврейский историк и законовед Илья Оршанский:
“Реформы сказались вредно на торговле питиями, которой питается огромное число евреев… Весьма выгодный для евреев промысел составляли далее казенные подряды, поставки и откупа… Теперь откуп уничтожен; т.н. хозяйственный способ удовлетворения потребностей казны берет верх над подрядным… и число подрядов уменьшилось, и самые подряды делаются все менее выгодными… Понижение тарифов подорвало в корне контрабандную торговлю. А евреи, жившие близ границы, наравне с другими пограничными жителями, извлекали из этой торговли немаловажные выгоды… и т.д.”
Следует признать, что политика российского самодержавия состояла в том, что евреям отказывалось в праве называться народом с присущими ему традициями, обычаями, бытовыми пристрастиями (равным с прочими коренными этносами). Проблема уводилась, таким образом, в русло межрелигиозной конфронтации с сопутствующими ей проблемами экономического и политического характера.
Считается, что в Российской империи расовый антисемитизм, в отличие от религиозного антисемитизма, — явление достаточно позднее. Но здесь постепенно зрела ситуация, которая заставляет задуматься. Подобный дискурс мощно присутствавал в газетах и формировался под знаменитым лозунгом: «Жид грядет». Считалось, что этот «грядущий жид» — новый хозяин жизни, который придет и все захватит, и это накладывалось на страхи народа по поводу слабости национального капитализма. Обращает на себя внимание то, что в 1860 году в Одессе печатается опус публициста Николая Герсеванова с характерным названием “О народном характере евреев”, прямо предостерегавший общественность от “вторжения жидов в Великорусские губернии”. Здесь говорилось о неослабевающей борьбе потомков сыновей ветхозаветного Ноя — Яфета и Сима, то есть Индо-германского и Семитического племён. Индо-германцы — это “краса человечества”, им изначально присущи мягкосердие, гуманность, человечность, “лимфатический и сангвинический” темперамент. Семиты же суть носители темперамента холерического, желчного. Они — адепты самой низкой нравственности, воплощение нетерпимости, меркантильности, коварства, жестокосердия, вспыльчивости, сластолюбия, самых инфернальных свойств.
Всё же в России наибольшее распространение получил воинствующий антииудаизм, и не столько государственный, сколько низовой, доморощенный. По словам историка,
“под влиянием старых предрассудков, и, конечно, не без участия духовенства, местные власти империи чинили всевозможные препятствия евреям, запрещая им открыть свои молельные дома”.
В 1862 году идеолог славянофильства Иван Аксаков резко выступил против эмансипации евреев, а в 1867 году он вновь вернулся к этому “жгучему” вопросу:
«Настоящая проблема состоит не в том, чтобы эмансипировать евреев, но в том, чтобы эмансипировать русское население от евреев, освободить русских людей в юго-западных землях от еврейского ига».
Но Александр II вопреки этим тенденциям проявлял подчас и завидную религиозную толерантность. 25 декабря 1867 года он подписал указ, разрешавший открывать синагоги всюду, где это потребно еврейскому населению. Эта процедура предполагала непременное решение еврейской общины, которое присылалось на одобрение Министерства внутренних дел. Таким образом, царь лишал местную администрацию, даже губернаторов, права решать этот вопрос самовластно или каким-либо способом ставить иудеям палки в колёса.
Прежде всего, это относилось к Санкт-Петербургу, где право жительства получили наиболее успешные и влиятельные евреи, из которых грамотные составляли 72% (в то время как среди православных петербуржцев их насчитывалось лишь 54%). Растущей петербургской еврейской общине были необходимы и новые, образованные раввины. А после настойчивых ходатайств государь 1 сентября 1869 года утвердил постановление Комитета министров о разрешении построить здесь большую синагогу. Вскоре был создан и комитет для постройки синагоги под руководством Горация Гинцбурга. По мысли тамошних евреев, столичная синагога должна была стать не только храмом богопочитания, но и символом достижения равноправия для всего российского еврейства — надежды иллюзорные, но разделяемые тогда многими. Петербургский полицмейстер Фёдор Трепов сначала отказал строить её вблизи православной церкви, а затем и в другой, населённой части города “во избежание накопления в ней черни и сопряжённой с ней грязи”. И только спустя 10 лет было, наконец, решено построить её на Большой Мастерской улице. Но когда в марте 1880 года проект был представлен на утверждение государя, последовала неутешительная резолюция: “Переделать проект в более скромных размерах”. По прихоти судьбы, зелёный свет на строительство синагоги дал уже Александр III.
Одновременно с этими решениями Александра II в обществе велась дискуссия о кровавом навете, носившем не только академический характер. В 1877–1878 годах в Кутаиси слушалось резонансное дело по обвинению девяти евреев из местечка Сачхере в ритуальном убийстве малолетней грузинской девочки Сарры Модебадзе. Несмотря на то, что, по заключению врача, тело пропавшей грузинки не носило следов насилия, и она погибла от «утопления во время проливного дождя», «поранения же на её руках были причинены после её смерти мелкими зверями и хищными птицами», ангажированный суд отмёл результаты экспертизы и возложил вину на иудеев, которые, якобы, накануне еврейской Пасхи похитили Модебадзе, спрятав её в сумку, убили её и, желая скрыть следы преступления, подбросили труп к близлежащему селению. Защитниками подозреваемых были знаменитые адвокаты Пётр Александров и Лев Куперник. Они умело повели перекрестный допрос более ста свидетелей по делу, в ходе чего обвинение разлетелось окончательно. Было доказано, что иезуитская фальшивка о существовании некой секты евреев-изуверов, не только абсурдна, но и весьма опасна. «Нельзя оставлять сомнений, — настаивали адвокаты, — нельзя оставлять ни одной искры, чтобы потом из неё не разгорелся новый пожар!»
Гражданская эмансипация евреев имела бы значение более психологическое, показывая народу отношение к ним верховной власти. Это, во-первых, предотвратило бы погромы, а во-вторых, открыв массе еврейского населения широкий и свободный доступ ко всем занятиям, не поставило бы ее во враждебное отношение к государству. Отказавшись от такой политики, правительство само загнало евреев в угол, оставив им выход только в эмиграцию или революцию. Об их участии в освободительном движении надо сказать особо, ибо это часто приводило к огульным обвинениям евреев — этой “главной инородческой силы” — в антипатриотизме, русофобии и антигосударственном терроре. Дело дошло до того, что их объявили чуть ли не главными зачинщиками русской революции.
Одним из первых мысль об “инородческом” характере революционного движения в России сформулировал в 1881 году почвенник Дмитрий Иловайский, который утверждал, что русские революционеры являются лишь слепым орудием в руках поляков и евреев. Однако канадский историк Эрих Хаберер на основании документов полиции определил, какой процент среди лиц, привлечённых к дознанию по политическим мотивам, составляли лица иудейского исповедания. Оказалось, что в 1871–1873 годах евреи составляли менее 5% народников (что соответствовало их пропорции в населении Российской империи), в 1874–1875 годах — 7%, в 1878–1879 годах — 9%, в начале же 1880-х годов — 14%. И только позднее евреи стали “критической массой в русском революционном движении”. По подсчётам же еврейского историка Юлия Гессена, “среди 376 лиц, привлечённых за первое полугодие 1879 года в качестве обвиняемых по государственным преступлениям, евреи составляли всего 4%, а из судимых перед Сенатом в течение 1880 года “среди 1054 лиц евреи составляли 6,5%. Роль “злокозненных” евреев в российской смуте достигло геркулесовых столпов в устах статс-секретаря Вячеслава Плеве: он ставил им в вину, что те составляли 40% всех революционеров в России, а в губерниях черты оседлости — до 90%. Современный историк Олег Будницкий пишет в этой связи, что в сознании обывателей роль евреев в революции была намного большей, чем в реальности. Надо сказать, что и на заре СССР, когда участие в освободительном движении почиталось за особую доблесть, степень вовлечённости евреев в революцию подчас гипертрофировалась (хотя сведения о еврейских корнях Ленина руководством партии сознательно скрывались). Коммунист-интернационалист Юрий Лурье-Ларин, автор книги “Евреи и антисемитизм в СССР” (1929), утверждал, что “в царских тюрьмах и ссылке евреи обычно составляли около четверти всех арестованных и сосланных”. А влиятельный историк-марксист Михаил Покровский, оперируя данными различным съездов, утверждал, что “евреи составляли от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий”. Затем в годы государственного антисемитизма роль евреев в революции сознательно замалчивалась. Внимание акцентировалось, как правило, на оппортунизме и ревизионизме некоторых деятелей с соответствующими фамилиями.
Извсестный публицист и издатель, “Шерлок Холмс русской революции” Владимир Бурцев отметил, что в первые пятьдесят лет освободительного движения России евреи не принимали в нём решительно никакого участия. Не находим мы их ни среди декабристов, ни в литературно-общественных кружках 30-40-х годов XIX века, ни среди петрашевцев. Не было их и среди судимых по так называемому “каракозовскому делу” 1866 года. Что до первой революционной организации “Земля и воля”, основанной в 1862 году, то там подвизался лишь один этнический еврей. И в революционных объединениях начала 70-х годов властителями дум были вовсе не евреи, но Александр Герцен, Николай Добролюбов, Дмитрий Писарев, Николай Чернышевский, а затем Пётр Лавров, Михаил Бакунин и др. Лишь в 1870-х годах отдельные евреи из учащейся молодёжи начали примыкать к революционному движению, но число их было по-прежнему незначительно. был сторонником “мирной пропаганды”, а вовсе не бунта. Впрочем, были среди евреев и отчаянные бунтари, печатавшие в подпольной типографии в Минске в 1879–1881 годах листовки о грядущей публичной казни Александра II.
Многие евреи-революционеры не скрывали своего презрения к ортодоксальному еврейству (хотя иные учились ранее в раввинских училищах) и были одержимы классовым сознанием и “русским национальным духом”. Характерное свидетельство того времени: “Мы полагали: освобождение русского народа… приведёт к политическому и экономическому освобождению всех других народов России — и… еврейского”.
В основанных в 1876 году кружках, примыкавших к обществу “Земля и воля”, насчитывалось несколько десятков евреев. Однако духовными учителями “землевольцев” были Михаил Бакунин, Пётр Ткачев, Николай Михайловский, и возглавляли организацию тоже не евреи. Среди участников так называемого “Процесса пятидесяти” были лишь две еврейки, а в знаменитом “Процессе 193” 1877–1879 годов, когда на скамье подсудимых оказались все мало-мальски выдающиеся деятели революционного движения, среди обвиняемых было лишь 8 евреев. И только один из них играл важную роль, остальные же никак себя не проявили — ни в революционных организациях, ни на суде.
Надо сказать, что начало 1878 года ознаменовано событиями, которые предвещали перелом в революционном движении, переход от мирной пропаганды в народе к радикальной борьбе с властью. Начиналась эпоха «мести за месть», эпоха террора, в ответ на который следовали еще более крутые репрессии со стороны власти. Естественно, что еврейская молодежь, студенческая и вообще демократическая, оторвавшаяся от старой среды и всецело связавшая свою судьбу с демократической интеллигенцией, приняла участие и в новой форме борьбы. Эта эпоха выдвинула имена трёх евреев-террористов, принадлежащих к южным «бунтарям» и принявших участие в террористической деятельности. А в апреле-мае 1880 года народоволец Лев Златопольский участвовал в подготовке покушения на императора. Примечательно, однако, что роль евреев в террористическом движении была незначительной. Среди 28 человек, бывших основоположниками “Народной воли” до 1881 года, было всего два еврея, и ни один и них, не был “импонирующим и влиятельным человеком”. Можно назвать только двух “агентов” Исполнительного комитета этой организации. Среди редакторов и сотрудников журнала “Народная воля” не было ни одного еврея.
В то же время существовало довольно сильное убеждение в кругах русских националистов, что правительственные меры должны привести в конечном итоге к полной эмансипации евреев, что отвратит их от антигосударственных протестов. По словам влиятельного Михаила Каткова, «русское законодательство безостановочно идет вперед в одном и том же направлении. Желательно, чтобы закон не проводил черты различения между ними, евреями, и всеми русскими подданными. Евреи везде, где только признают их права, действуют в интересах политического единства страны». А 3 апреля 1880 года министр внутренних дел Лев Маков издал циркуляр, предписывавший губернаторам внутренних губерний не выселять евреев, поселившихся в них незаконно. Не исключено, что мера эта должна была предварять ожидавшийся пересмотр всех законов о евреях, что вписывалось в рамки той политики, которую пытались осуществлять либеральные члены правительства Александра II.
Но этим надеждам не суждено было сбыться. Удавшееся шестое покушение на Александра II 1 марта 1881 года стало завершением целой серии неудачных попыток, подготовленных революционерами. Смятение, охвативло тогда и двор, и высшие сферы. Великий князь Константин Александрович заметил тогда:
«Мы живем в эпоху Террора с той только разницей, что парижане в свое время видели своих врагов в лицо, тогда как мы их не видим, мы их не знаем и не имеем никакого представления об их количестве… Паника была всеобщей: люди окончательно потеряли голову и верят самым бессмысленным слухам».
Отождествлять евреев с бомбистами никак невозможно хотя бы потому, что иные народовольцы выпускали антисемитские прокламации, а кое-кто из революционеров открыто призывал к погромам, которые и прокатились по империи после убийства Царя-Освободителя. Обращает на себя внимание характерная агитка того времени:
“Прежде всего следует-де бить жидов. Жид присоединяется ко всему. Паны и жид, урядники и жид, правительство и жид. Вы бьете жидов, делая доброе дело… Скоро по всий Русский земли подыймется бунт против панов та жидов. Добре що и вы будете з нами».
На подобные листовки отреагировал меньшевик Лев Дейч:
“Еврейский вопрос теперь на практике почти неразрешим для революционера. Заступиться за евреев… — значит вызвать ненависть против революционеров… они убили царя и жидов поддерживают”.
Террорист Игнатий Гриневицкий, бросивший в государя ту роковую бомбу, в официальном докладе описывался как типичный русский с «круглым полным лицом и широким носом», однако на следующий же день “Новое время» говорило о нём как о «человеке восточного типа с крючковатым носом». Неудивительно, что во время пасхальной недели 1881 года, наиболее “подходящей” для антиеврейских выступлений, разразился погром в Елизаветграде, за которым последовали возмущения в Киеве и Одессе и других городах. Причём всё происходило до боли одинаково: невесть откуда объявлялись агитаторы, раздавали свои прокламации и уверяли, что новый государь, Александр III, хочет отомстить за своего отца и свести с евреями давние счеты. Грабежи еврейских домов, убийства и изнасилования происходили совершенно открыто; полиция и армия, по крайней мере, вначале, никак сему не препятствовали. Настроение российских евреев того времени очень точно выразил писатель Григорий Богров в письме из Петербурга в августе 1881 года:
“Просвета нет и решительно не предвидится, кругом нас и впереди один мрак кругом… Как тут крепиться, как тут не осунуться, живя в средневековое время между цивилизованными гиенами на двух ногах. Еврейство вспоминает до сих пор Хмельницкого и Гонту, теперь что ни харя, то Гонта и есть, правда во фраке, а не в зипуне”.
В результате многие либерально настроенные министры были вынуждены уйти в отставку, а министр Маков даже покончил с собой.
С тех самых пор и до начала XX века вектор государственного развития определял ярый консерватор, обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев — автор царского Манифеста о незыблемости самодержавия, поставившего точку в истории либеральных реформ в Российской империи XIX века. И еврейская составляющая политики преемников Царя-Освоболителя отличалась очевидным и суровым ужесточением. Неоспоримо одно: ни один из российских венценосцев не воспринимался евреями в таком ореоле сострадательности и величия, как Александр II. В лучах милосердия этого государя сотни тысяч иудеев обрели вожделенные гражданские права, немыслимые при других Романовых, за что сохранили о нём благодарную память.
* * *
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer8_10/berdnikov/
