Приложение. Юрий Деген. О диалоге ДЕГЕН-ХОЛОДОВ
15 Апреля с.г. в журнале «Мастерская» появилась публикация «Ион Деген: Посвящено друзьям. Подготовка к публикации и предисловие Якова Махлина».
Глубокоуважаемый и любимый папой (а, следовательно, и мной) Яков Махлин рассказывает там о стихотворных речах, которые папа читал на т. н. «юбилеях» (каждые 5 лет) выпуска его воистину уникального курса Черновицкого мединститута:
«…каждые пять лет в июне <…> выпускники 51-го года <…> поручали открыть торжественное собрание своему коллеге — Иону Дегену… Выпускники 51-го года впервые собрались вместе в 1956-м, «оттепельном году». И потом собирались ещё десять раз, вплоть до 2006 года [на самом деле вплоть до 2011 года — Ю.Д.]. К сожалению, не все речи Дегена сохранились полностью, а посвящения к десятилетию и пятнадцатилетию окончания института — вообще канули в Лету [на самом деле все речи сохранились полностью, за исключением речей к десятилетию и пятнадцатилетию, которые действительно канули в Лету — Ю.Д.]».
Я случайно наткнулся на эту публикацию, и не смог не отреагировать:
«При всей благодарности и признательности, я не мог не удивиться выбору строк из папиных «юбилейных» речей, представленных на суд читателя. Этот выбор, несомненно, искажает впечатление от речей. Может, я пришлю глубокоуважаемому редактору полный текст, а уж он решит, публиковать ли его полностью, а если нет, то как именно сократить?»
Редактор ответил немедленно:
«Замечательная инициатива, уважаемый Юрий Деген! Мы можем только приветствовать. И разумеется, тексты Иона Лазаревича будут опубликованы со всей бережностью и осознанием важности сохранения творческого наследия Иона Дегена.
За двенадцать лет сотрудничества на нашем Портале было опубликовано 117 произведений Иона Дегена, причём, не пиратских перепечаток, содранных неизвестно как неизвестно откуда (что, к великому сожалению, нередко бывает в русскоязычной Сети), но текстов, присланных автором в редакцию и согласованных с ним, являющихся авторскими оригиналами — первыми электронными изданиями (т.е. ранее в Сети не публиковавшимися). Ион Деген не раз указывал в письмах в редакцию, что посылает свои тексты только в «Заметки» и никому больше. (Да, когда сотрудничество с Ионом Лазаревичем начиналось — в 2005-м году — весь наш Портал состоял из «Заметок по еврейской истории» и приложения к ним, альманаха «Еврейская старина»; позже в составе Портала появились «Семь искусств» и «Мастерская», где тексты Иона Дегена тоже публиковались.)
Ион Лазаревич был 14-кратным победителем и лауреатом наших конкурсов «Автор года». Но дело не только в любви читателей, голосовавших на конкурсах. Масштаб личности Иона Дегена ещё предстоит осознать будущим историкам и литературоведам, наша же задача — сохранить, насколько это в наших силах, максимально полный и аутентичный, без искажений и лакун, корпус его текстов (включая и так называемые «маловажные», «несерьёзные» и т.п. произведения). Так что, мы будем рады продолжить публикацию текстов Иона Дегена в сотрудничестве с его сыном и законным правопреемником».
И вот полный текст «юбилейных» речей перед вами, с коротким предисловием самого Иона Дегена:
РЕЧИ НА ЮБИЛЕЯХ
Автор просит простить его за эти тексты в стихотворной форме, не имеющие ничего общего с поэзией. Они были написаны только для моих однокурсников. Не нуждались в объясняющих сносках и не предназначались для публикации. Но на помещении их в книгу [речь идёт о книге «Мои однокурсники», Чикаго, США, 2015 — Ю.Д.] настояли мой сын, знавший многих моих однокурсников, и жена, лучшая половина меня, участвовавшая абсолютно во всех наших встречах.
5 ЛЕТ
Июнь 1956 года
Прошло пять лет. И стаж наш увеличен,
И значит стал чуть-чуть щедрей кассир.
И внешний мир наш более приличен.
И даже меньше страшен внешний мир
Но возрастает счёт зубных протезов.
Морщин побольше. Друг мой поседел
И вскоре сейфы всяческих собесов
Заполнят папки наших личных дел.
Прошло пять лет по-разному тяжёлых.
О достиженьях даже пусть приврут,
Но всё равно и в городах, и в сёлах
Небесполезен был наш скромный труд.
Заметен рост наш, скажем без бахвальства,
Умнели мы пять лет из года в год.
И кое-кто любим большим начальством,
А кое-кто – совсем наоборот.
Пусть кое-кто любим большим начальством,
Но лучше, если любит нас народ.
А кое-кто ужасно изувечен
Из тех, кто в гору быстро вознесён
Два пальца лишь подаст он вам при встрече,
Хоть ваш коллега-однокурсник он.
Что критикую я, быть может, строго,
Так мода ведь разоблачать в стране.
Нет, нет, друзья, таких совсем немного
Наш славный выпуск знал в своей среде.
И нет таких, кто может грязной лапой
Скрести карман доверчивых больных.
И, в общем, все мы чудо-эскулапы
(Быть может, лишь в глазах своих родных).
Но шутки прочь. Сегодня отмечаем
Мы пятилетье – первый юбилей.
Сегодня здесь за водкой и за чаем
Встречаем мы своих больших друзей.
Сегодня здесь мы снова вместе с теми,
Кто словно чисто созданный кристалл,
Кто чёрный хлеб по карточной системе
Изысканнейшей пищею считал.
Кто грыз латынь, с трудом, за словом слово.
Кто в анатомке насквозь промерзал,
Кто дураком считал Я.П.Склярова*,
А Калину** хвалить не уставал,
Кто познавал, что ход явлений тонок,
Что в них порой таится парадокс.
К примеру, Малый*** — форменный подонок,
А Зотин**** светел, хоть не ортодокс.
Прошло пять лет. Мы чуточку жалеем,
Что годы так безудержно бегут.
Но на одном из наших юбилеев
В две тыщи первом, скажемте, году
Мы встретимся, как любящие братья,
Счастливые, что наша жизнь чиста,
Что нет на нашем докторском халате
Ни одного позорного пятна,
Что говорит о нас народ с любовью,
Что славен выпуск «ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН».
Да здравствует врачебное сословье
И молодость до старческих седин!
*Я.П.Скляров – зав кафедры физиологии.
** Калина – зав кафедры микробиологии
*** Малый – зав кафедры марксизма-ленинизма
****Зотин – зав кафедры биологии.
20 ЛЕТ
Май 1971 года
Нас в мир спихнула альма-матер.
Года летят, в ушах свистя.
И вот мы вместе, как когда-то
Всего лишь двадцать лет спустя.
Стройны всё так же и красивы,
Всё так же зычен юный клич.
Но почему-то «мерин сивый»
И в вперемежку «старый хрыч»
Порой нам в спину ударяет,
Тела согбенные круша,
Хотя наш возраст исчисляет
Двадцатилетняя душа.
Любимец курса с пышной шевелюрой
Сидит сегодня, лысиной блестя.
Бильярдный шар – вместилище культуры
Сверкает двадцать лет спустя.
Я погружаюсь в прошлое всё далее.
Свиданья в парке, словно наважденье
Увы, моей любимой тонкость талии
Сейчас заменит тонкость обхожденья.
Но вы по-прежнему родные,
По-прежнему сверкает взгляд.
И все вы очень молодые.
Как двадцать лет тому назад.
А седина к лицу мужчине.
Округлость женщине идёт.
Беда, когда в уме морщины
И совесть жиром заплывёт.
Беда, коль подлость изувечит,
Коль честь – абстракция, пустяк,
Беда, когда плюют на встречу
С друзьями двадцать лет спустя.
Но тот, кто здесь душой и телом,
Иль, к сожаленью, лишь душой,
Тот доказал коллегам делом,
Что не придавлен он бедой.
Итак, мы вместе, как и прежде,
Сплоченный курс, хоть на парад.
И так же мы полны надежды,
Как двадцать лет тому назад.
Мы были чуточку моложе.
Мы выжили войне назло.
И, в общем, можно подытожить,
Что нам чертовски повезло.
Был в институт приём свободней,
Нач. кадров – менее суров.
И был повыше, чем сегодня
Процент профессоро-умов.
И на ученье мы не ропщем.
Узнали, как звучат слова.
Узнали, что глютеус*, в общем,
Совсем не то, что голова.
Сейчас диагнозы значимей,
Есть опыт и острее взгляд.
И мы немножечко терпимей,
Чем двадцать лет тому назад.
И потому, супротив взгляду,
Подтрунивая над собой,
Глютеус* признаём (коль надо)
Вполне приличной головой.
Но эти маленькие беды
И даже в сущности пустяк
Совсем не тема для беседы
При встрече двадцать лет спустя.
Но эти крохотные беды,
Микроскопинки из пыли
Не могут заглушить победы
Двадцатилетнего пути!
Сегодня мы с энтузиазмом
Должны итоги подвести
И говорить не о маразме,
А о величии пути,
О том, как славно мы врачуем,
Какой у нас почтенный вид,
О том, что даже не ночуем,
Когда нам долг не спать велит.
Какие у хирургов руки!
А психиатры как умны!
Конечно, не было б науки,
Не появись на свете мы!
Военно-медицинской сфере,
Достигшей бешенных высот,
Наш курс представил офицеров –
Сплошных полковников и под.
В перечисленьи нет ошибки.
И я обязан заявить,
Что позволяет мне улыбка
Сейчас волненье подавить.
Ведь здесь, где снова мы вбираем
В себя студенчества заряд,
Мы распрощались, расставаясь,
Всего лишь двадцать лет назад
Тут возникает отступленье,
Поскольку не экспромт, ей-ей,
А деловое выступленье
Готовил я на юбилей.
Готовил речь, наивно веря –
Едва мы вступим под вокзал,
Приветливо раскроет двери
Пред нами институтский зал
И нас сегодняшним студентам,
Глядящим с замираньем лиц,
Представят в зареве процентов
Фронтовиков и фронтовиц,
Представят в золоте процентов
Прекраснейших врачебных дел
И перечислят всех доцентов
И в академики задел.
Так размечтался я наивно…
И вдруг по мне прошёлся бич.
Ведь кое-что так прогрессивно,
Как прогрессивный паралич.
И это веянье «прогресса»
Отчётливо сказалось тут.
Сегодня нынешний профессор
Не поступил бы в институт.
А впрочем, много надо слов ли,
Чтоб стало ясно наконец —
Нас привечать сумел бы Ловля**.
Но нынче правит Юхимец***.
До точки исчерпав отсрочку,
Я вам ни слова не сказал.
Итак, я возвращаюсь к строчке
Про старый институтский зал.
Мы начинали в этом зале
Свои учёные труды.
Мы здесь к сиденьям примерзали
И доходили без еды.
Всех наших знаний здесь истоки.
Здесь из чистейших родников
Черпались молодые соки –
Основа старых коньяков.
И в предпоследние недели
На этой сцене, здесь, вот тут
Мы в благодарность песню спели,
С тобой прощаясь, институт:
«За твою профессуру седую
И за прелесть учебных минут,
За любовь и за дружбу большую
Тебе спасибо, институт».
И эта песнь, не умолкая,
Жила, крылами шелестя.
Её мы снова запеваем
При встрече двадцать лет спустя.
В пути не просто? Ну, и что же?
Ведь наш студенческий костяк
Всё так же прочен и надёжен
Сегодня, двадцать лет спустя.
Пусть нам сопутствуют успехи.
Пусть не устанем мы идти.
А юбилеи – это вехи.
Итак, счастливого пути.
*Глютеус (лат) – задница.
** Ловля – директор института, в который
мы поступили.
*** Юхимец – директор института в 1971 г.
25 ЛЕТ
Июнь 1976 года.
Грустней и малолюдней встречи,
Хоть ярче этих встреч накал.
Иных уж нет, а те – далече,
Как некогда поэт сказал.
А нам так дорого общенье,
Так нужен рядом добрый друг.
И телеграфному сообщенью
Мы предпочтём пожатье рук.
Мы знаем, сколько время весит
И каждый год какой ценой,
А тут не год, не пять, не десять,
А четверть века за спиной.
Мы всё солиднее, всё строже.
Мы дни и ночи на виду.
Дороже встречи нам. Дороже?
Что вы имеете в виду?
Я не хотел задеть вопроса
О ценах, бросившихся в пляс.
Платили мы десятку с носа,
Сейчас – пятнадцать в самый раз.
Оно заметнее тем болей,
Что, даже если вычесть дам,
Расход уменьшен алкоголя
На веса каждый килограмм.
Не те, увы, сегодня дозы.
(Я говорю не про кефир).
Запретов и диеты проза
За нами приплелась на пир.
А было! Только четверть века!
Перебиваясь на рубле,
Светились в каждом человеке
Герои доктора Рабле.
Но мы взрослеем ежегодно.
Режим, диета, моцион.
И, чтобы нам помочь сегодня,
В «Днестре» скудеет рацион.
Мы юбиляры! К чёрту шутки!
Нам нынче двадцать пять уже!
Довольно думать о желудке!
Пора подумать о душе!
А что душа? Ведь не грешны мы.
Всегда на гребне, на волне.
И с мелочишками смешными
Давно в расчёте мы вполне.
Какой-то Мендель… В самом деле.
В петлю его или на дно!
Чего там думать? Нам велели,
И мы ругали заодно.
Что кругозор наш этим сужен,
Ну, так и что? И ни хрена.
Клистир всегда народу нужен,
Есть или нету ДНК.
Но в память врезалось и слишком,
И мы не смеем забывать:
Безграмотный агрономишко
Мешал и нам врачами стать.
И только должность человека
Нам помогла себя найти.
Друзья, за нами четверть века
Большого светлого пути.
Измерить жизнь ужасно сложно,
Но математика сильна,
И дробью выразить возможно
Персону и её дела.
В числитель – твой поступок смелый
И теплоту, и доброту,
А всё, что ты плохого сделал,
Вниз, в знаменатель, под черту.
Порою врач как неба житель:
Спасти больного он сумел.
И крупно светится числитель
Служенья людям, добрых дел.
Всесилен только лишь Создатель,
А врач, увы, всего лишь врач.
И есть, хоть мал он, знаменатель
Ошибок, бед и неудач.
А в общем, жизнь она прекрасна,
Хоть впереди и СТЭБ и креп.
И говорят, что не напрасно
Мы ели институтский хлеб.
Тот горький хлеб послевоенный
Вы вспоминаете порой?
С половой, а нередко – с сеном,
Тяжёлый, липкий и сырой.
Кто в нём тогда души не чаял?
Лишь полкило. А недовес?
Я весь паёк, не замечая,
Шутя, съедал в один присест.
Подумайте, какая тема!
Когда появится пиит,
Что хлебной карточке поэму
Восторженную посвятит?
Коллега, губы не кусай-ка,
Не три взволновано висок.
Ты лучше вкусной свежей сайки
Доешь отброшенный кусок.
Но если бы единым хлебом
Жил человек, какой в нём прок?
И щедро сыпал, словно с неба,
На нас духовной жизни рог.
Про отдых мы тогда забыли
И сладок был нелёгкий труд.
С каким неистовством зубрили!
Как танки в наступленье прут.
Соревновалось неустанно
Без объявления, без слов
Упорство храбрых ветеранов
И честолюбие юнцов.
Ещё одна большая тема
Про то содружество рассказ.
Служило нам оно тандемом,
Который в люди вывез нас.
А как везло с учителями!
Каких людей мы в них нашли!
Как будто земскими полями
К больным за ними ночью шли.
Учили мудрости основам:
Быть осторожней и смелей.
Друзья, помянем добрым словом
Своих родных учителей.
И это всё, и Буковина,
И Шиллер-парк, и бурный Прут
Спаялось прочно воедино,
Слилось в понятье ИНСТИТУТ.
Наш символ – тёмными ночами
Светить, сгорая. И горим.
За то, что сделал нас врачами,
Мы институт благодарим.
За всё – за должность человека,
За этот праздничный наряд,
За то, что целых четверть века
Больные нас благодарят.
Не все, кто мог, сегодня с нами
И нет друзей, кто быть не смог…
И кто-то явь заменит снами,
Боясь длины земных дорог…
Не нам бояться расстояний!
Так выпьемте за сбор друзей
В здоровом бодром состояньи
На золотой наш юбилей.
30 ЛЕТ
Июнь 1981 года
Тридцатка — стар определённо.
И взвод, и класс – число людей.
На румбы компас разделённый.
И месяц в среднем тридцать дней.
Тридцатилетьями, как пишут,
История полным полна.
То ль было тридцать лет затишье,
То ль тридцать лет была война.
Бальзак в безбрежном женском море
Открыл тридцатилетней цвет.
Дюма накинул мушкетёрам
Суммарно тоже тридцать лет.
И за предательство не слитки,
А тридцать проклятых монет.
Тридцатилетние напитки.
Дипломам нашим тридцать лет.
Пардон, чуть не свалил я в кучу
Дипломы, войны и людей.
Сегодня ведь особый случай –
Тридцатилетний юбилей.
Мы тридцать лет в чистейшей сфере,
Врачами служим тридцать лет.
Мы тридцать лет, по меньшей мере
Не причиняем людям вред.
Тридцатилетье! Молодея,
Добрея, становясь мудрей,
К очередному юбилею
Мы шли. И вот он – юбилей.
Сегодня здесь родные лица
И круг проверенных друзей,
Не в институте в Черновицах,
А чуть восточней и южней,
Где дождик встречу не подмочит,
Где телу и душе теплей,
Где, если бы везло нам очень,
Мог быть не первый юбилей.
Но и за это слава Богу.
За всё мы воздаём хвалу.
А за одно – что лишь немногих
Наш курс отчислил в неширу*.
И в институте будут встречи.
В «Днестре», вернее, торжество.
Туда на юбилейный вечер
Придёт пока что большинство.
Не стану сравнивать напитки:
Горилку – бренди, миц и квас.
Не все, кто там, всегда в убытке,
Но явно выигрыш у нас.
Не стану сравнивать закуски.
Сравненьям тоже есть предел.
Был «Люкс»** уже предельно узким,
А «Днестр» ужасно обмелел.
Но живы не единым хлебом.
И у души не две струны.
Распахнуто пред нами небо
Красивой маленькой страны.
Здесь не в почёте униженье,
И раболепие, и лесть.
Здесь анус*** лишь по назначенью.
А для лизанья глида**** есть.
Но вот потеря не на шутку.
Друзья, вы помните, друзья,
Бальзам души – пятиминутку?
Вопрос! Её забыть нельзя!
Понос речей. Запоры слога.
А кто за временем следил?
В релятивизме, слава Богу,
Эйнштейн давно нас убедил.
И тупости не пароксизмы,
А злободневность – день за днём.
Увы, такого кретинизма
Мы больше в жизни не найдём.
Да, не хватает нам чего-то…
Набора штатных стукачей.
Не достаёт доски почёта –
Мечты всех дней и всех ночей.
А благодарность по приказу?
Парил я гордый, как орёл,
Хоть, правда, за неё ни разу
Я ничего не приобрёл.
Но пациентов благодарных
Подарки (нет, не гонорар)
Бывали там подчас бездарны.
И тут кимат ото давар*****.
Там был коньяк. Порою рислинг
Сменялся марочным вином.
И тут я к пьяницам причислен.
Тут виски дарят в основном.
Но знаменательное что-то
Есть в этом факте. И не плачь!
На всех долготах и широтах
Заметят, врач ты иль не врач.
Как выпуск наш – вопрос открытый –
Преодолеет важный тест?
И то, что мы не лыком шиты,
Мы доказали сменой мест.
Но что совсем невыносимо,
Чему замены вовсе нет,
Не виден стал необъяснимо
Мой профиль, то есть — силуэт.
Грознее вражеской эскадры,
Страшней, чем в тропиках мороз
Был для любых отделов кадров
Мой дивный иудейский нос.
Здесь в невесомости я рею,
А мне так нужен мат и втык.
Ведь к трудной должности еврея
В стране советской я привык.
Мне нужен окрик «жид пархатый»,
Или по меньшей мере «жид»,
Антисемитские плакаты,
Погромщиков привычный вид.
Создал еврейскую сноровку
Антисемитов долгий труд.
Нам здесь грозит растренировка.
Необходим нам итамлут******.
Воображенья лишь немного
И расслабленья нет как нет:
Меня жидом окликнет Коган,
Пархатым – я его в ответ.
Но что уж вовсе не годится,
Что бесит прогрессивный мир,
Могу я ездить заграницу,
Покакав смачно на ОВИР.
(Родные аббревиатуры,
Как жить без вас, родимых, без
ОВИР’а, КГБ, ГлавПУР’а
И без ЦК КПСС,
Что раньше, как гласят бумаги,
Звалось ЧК ВКП(б),
Как жить без БАМа, без ГУЛАГа
И без т. д. и без т. п.,
И без агиток на экране,
Без чувства, что всегда должны,
Без партсобраний, профсобраний
Без ежечасной липкой лжи?)
Все эти блядства и другие,
Не названные мной сейчас,
Отлично лечат ностальгию,
Коль вдруг она коснётся нас,
Коль вдруг покажется нам милой,
Великодушной, щедрой та
Земля, что скудно нас кормила,
Хоть нашей кровью полита.
Мы знаем истины простые,
Мы помним контра все и про,
Мы злом врачуем ностальгию
И благодарны за добро,
Но не стране, отнюдь, а людям,
Хоть сон берёз и тополей
Мы помним. Но ценней пребудет
Для нас пример учителей.
Поклон нижайший нас учившим.
Неизгладим в сердцах их след.
Спасибо Вам, Иосиф Лифшиц.
На юбилее Вы полпред
Профессоров и ассистентов,
Учителей-друзей полпред.
На благодарность рост процентов
Шёл непрерывно тридцать лет.
Мы стали здесь ещё дружнее.
Тесней. Страна ведь так мала.
Для встреч не только юбилеи –
Бар-мицвы, свадьбы, брит-мила,
Рожденье внуков, а не деток…
Стоп! Иногда и сыновей.
Не гвуль для спермо-яйцеклеток
Тридцатилетний юбилей.
Хоть тридцать лет, как говорится,
Считают нам ахрей сфира*******,
Но гляньте – сплошь младые лица,
А счёт не нужен. На хрена?
Пусть самый лучший курс не свете
(Не только мы так говорим)
Дипломов полувек отметит,
А там – ад мэа веэсрим********
Простите многословье. Знаю,
Что спич затягивать нельзя.
За нас бокал я поднимаю –
Лехаим, славные друзья!.
*(иврит) – в данном случае эмиграция в США
**»Люкс» — ресторан, в котором мы отмечали 5, 10 и 15 лет
после выпуска. В 1976 г. переименован в «Днестр»
***анус (лат) – заднепроходное отверстие.
**** глида (иврит) – мороженое.
*****(иврит) почти то же.
****** итамлут (иврит) – тренировка.
******* (иврит) дословно – после счёта.
******** (иврит) до 120 лет.
35 ЛЕТ
В 1951 году Черновицкий медицинский институт выбросил в свет 302 своих питомцев, среди которых оказалось 200 дочерей и сыновей (не все, разумеется, любимые) и 102 пасынка.
Дочери, сыновья и пасынки отмечают каждое пятилетие этого славного события (выброса в свет), по невежеству называя его юбилеем.
Речи написаны, переправлены и прочитаны одним из 302 и даже из 102 неким Дегеном.
Речь к 25-летию (1976 год) по почте благополучно добралась до Израиля. К 30-летию уже прочитана автором в Израиле. Речи к 10- и 15-летию не сохранились даже у Симы Барак и не запомнил их Мотя Тверской. Надо полагать, эти речи канули в Лету. Но…
Зачем оплакивать потери?
От слёз нисколько не светлей.
Семь раз почти в одном размере
Пишу, встречая юбилей.
И если вы гуртом решите,
Что стоит дальше продолжать,
Друзья, вы только прикажите,
Кто вам посмеет возражать?
И если скажете с упрёком,
Что формой стал пренебрегать,
Глагольных рифм дрянные строки
Я заменю на с чем-то… мать.
Вздыхать не стоит безысходно,
Что стрелки бешено бегут.
Благодарите за сегодня.
Всё хорошо.
Абы бриют.*
Июнь 1986 года
На юбилей родные лица
В июньский день сошлись опять.
Уже не двадцать и не тридцать,
А, слава Богу, тридцать пять.
В наличье торжества причина:
Нас не поймали годы в плен.
Слегка состарились мужчины,
Но дамы все без перемен.
Лишь только кое-где морщины,
А у мужчин – избыток пуз.
В Израйле возим мы в машинах
Полезный и ненужный груз.
Мне умолчать бы для приличья
Про лишний груз, годам подстать,
Но там, у них, от нас в отличье,
Пешком приходится таскать.
Я не забыл про исключенья.
Но «Запорожец», даже «ЗИЛ»
Забот прибавят и мученья
Владельцу лошадиных сил.
И хоть у нас намного лучше
И я избрал мажорный тон,
Но застилают небо тучи,
И по утратам слышен стон.
И без особых затруднений
Увидеть удаётся нам
Симптомы местных изменений
И даже общих тут и там.
Мы к изменениям привыкли
В суставах и в работе глаз.
И кой-какие биоциклы
Сегодня не тревожат нас.
Увы, от этого не скрыться
И не воротишь годы вспять.
Причём, не двадцать и не тридцать,
А, слава Богу, тридцать пять.
Зато прибавилось уменья,
Солидней опыта багаж.
И новомодные теченья
Нас не приводят сразу в раж.
Себе не требуем почёта
Согласно званьям и чинам.
Другие меры для отсчёта,
Барух аШем, доступны нам.
Учёность нашу уважают
И знают, как мы велики.
И пациенты выживают
Порой леченью вопреки.
Увидев смерть свою в затылок,
Считают – я их излечил.
Ах, сколько всяческих бутылок
Я в благодарность получил
В соломке, нейлоне и в липе,
В плетенье вычурных корзин.
Да… Если б я всего не выпил,
Открыл бы винный магазин.
И, получив уже не малость,
По-философски скажем: — что ж
Всё то, что нынче нам досталось,
Лишь компенсации платёж
За довоенные лишенья,
За нас, ошпаренных войной,
За всё, за всё до возвращенья
В свой добрый тёплый дом родной.
И если глупо вдруг и пошло
Скребнёт недобрая фреза,
Сегодня с пережитым прошлым
Сравнишь, и сразу же глаза
Наполнит радостная влага.
Но не всегда сравненья впрок.
Порой незнанье – это благо.
Сравненье – горечи исток.
За юность не были в обиде,
Условий не имея знать.
Мне б лучше кампусов не видеть,
Не сравнивать, не вспоминать.
Не кровь, а жёлчь втекает в жилы,
Лишь стоит вспомнить мне о том,
В каких условиях мы жили,
Пока достался нам диплом.
Жлобья звериные оскалы
И палачи, и стукачи…
В какую мразь нас окунали,
Пока мы зрели как врачи!
Исход свершился, слава Богу.
Но там рабов духовных стон
Ещё действительность для многих.
Для нас он, к счастью, — страшный сон.
Мы можем кое-чем гордиться,
На годы оглянувшись вспять,
И не двадцать, не на тридцать,
На, слава Богу, тридцать пять.
Семь раз по пять. И без бахвальства
Скажу – весьма солидный счёт.
Прости нас, Боже, за нахальство,
Но дай нам столько же ещё.
Среди хмельного угощенья,
Среди торжественных речей,
Всевышний, внемли обращенью
К Тебе взывающих врачей.
Дай нам в грядущем юбилеи
В великодушии Своём.
Мы всё-таки Твои евреи,
Хоть редко это сознаём.
И коль на просьбу, может статься,
Всевышний не ответит: — Нет!,
У нас есть шанс ума набраться
В ближайших тридцать-сорок лет.
Друзья, я должен извиниться
За то, что не успел сказать,
Когда мы празднуем не тридцать,
А, слава Богу, тридцать пять,
За то, что не успел заполнить
Графу про внуков и детей.
Позвольте эту речь дополнить
В сорокалетний юбилей.
Благодарю вас за вниманье.
Здоровья я желаю нам
И счастья – в личном пониманье
Всех юбиляров тут и там.
*(иврит) лишь быть здоровым.
40 ЛЕТ
Апрель 1991 года
Друзья, мы засиделись дома,
Военной сдержаны рукой.
Сорокалетие дипломов –
Для встречи повод неплохой.
Впервые примем вновь прибывших.
По ним легко определить,
Как сорок лет студентов бывших
Слегка сумели изменить.
Те, что недавно нас встречали,
Кто помнит юными нас, те
Меня по палке лишь узнали,
По шраму и по хромоте.
Мы все слегка взрослее стали,
С шеренгой внучек и внучат.
И олимпийские медали
Нам в Барселоне не вручат.
Но всё же кое-что осталось
От той студенческой поры.
Не одолела нас усталость.
И кто сказал, что мы стары?
Вы помните? Прощальный вечер,
Дипломы новые в руках,
Прогнозы о грядущих встречах,
Естественно, в родных краях…
Друзья, по-честному ответьте:
Могли ли мы предполагать,
Что выпуска сорокалетье
В Израйле будем отмечать?
Что станет он родней родного.
Что через сорок долгих лет
В себе мы обнаружим снова
Минувшей молодости след.
Что суши та одна шестая
Лишь мачехой была нам злой.
Что только здесь сполна узнали,
Откуда вырвались домой.
Там ложь по-прежнему в почёте,
Там все дороги в никуда.
Мы с той страной давно в расчёте,
Она же с нами – никогда.
И в компенсацию награды
(Фашизму ведь запрета нет)
Сейчас мы получили СКАДы –
От бывшей родины привет.
Они немецкое творенье,
Другая дальность лишь и вес.
А к тем ракетам в дополненье
Есть в ССР ещё СС.
Но пусть горит одна шестая.
Не станем слёзы проливать.
«…другой такой страны не знаю»
И не желаю больше знать.
Итак, дерьмо предав забвенью,
К добру вернемся, наконец.
Трансцендентальные явленья
Нам демонстрирует Творец.
Фома, не веря, возражает:
— Всё чепуха, ведь чуда нет.
Но тридцать пять нас отмечает
В стране Израйля сорок лет.
И пять ещё, ушедших рано.
В ушах их голос не утих…
Здесь их места зияют раной.
Благословенна память их.
И память тех, кто там почили,
Сюда приехать не успев.
Не сионизму нас учили.
Откуда же его посев?
И не отделался приветом
(We’re very glad, because it’s fine),
А из того конца планеты
Сюда приехал Сёма Файн.
Предел реальности, наверно,
Иль демократии пример? –
Из Амстердама Эдик Лернер
Прибыл полпредом ССР.
Яснее сеть хитросплетений.
Мы узнаём и что, и как.
Менакер – вовсе он не Сеня,
Он от рождения Ицхак.
И мы, конечно, сожалеем,
Что поздно, взяв жену и дочь,
Стал Замиховский вновь евреем,
Забросив русский паспорт прочь.
………………………..
Нас благодарности согрели.
Порой встречаем мы пролаз.
Мы с этим грузом облетели
Вокруг светила сорок раз.
И очень достоверно знаем,
Что рано подводить итог.
А потому благословляем
Ещё, ещё, ещё виток.
К Всевышнему взывают дети,
С мольбой припав к Его стопам:
— Дай нам дипломов полстолетья
Отпраздновать и тут, и там.
Составил фразу я неловко.
Не то, что нам и тут, и там.
Я уточню формулировку:
Им – только там, а здесь – лишь нам.
Ну, а для этого условье:
И тут, и там – различья нет –
Всем нам отменного здоровья
По меньшей мере – десять лет.
Чтобы успехи пожиная,
Мы помогать могли другим.
И по традиции желаю:
Друзья, ад мэа вэ эсрим!*
*(иврит) до 120.
45 ЛЕТ
Июнь 1996 года
Светлей и радостней на свете:
Сегодня в сборе мы опять,
Чтобы торжественно отметить
Дипломов возраст – Сорок пять.
Чтоб вознести хвалу за годы,
Когда наш докторский диплом
Служил болящему народу
Лишь состраданьем и добром,
Чтоб однокурсников усопших,
Друзей, однополчан почти,
Молчанием минутным общим
Печально и светло почтить,
Чтоб, выражая благодарность,
Сказать: «Учитель дорогой!»,
Не важно, мудрый иль бездарность,
И тот учил нас и другой,
Чтоб вспомнить, как нас привечали
И вьюги, и весны расцвет,
Все радости и все печали
Послевоенных трудных лет.
Воспоминанья наши святы,
Словно рубцы военных ран.
Отметить праздник сорок пятый
Придут на Тихий океан.
Но только нет, не на востоке,
Не где закончился поход
И зеки отбывали сроки,
Как раз совсем наоборот.
Калифорнийские закаты,
Испанского наследья след
Окрасят радость и утраты
Студенческих далёких лет.
А что же там, где их истоки,
Где Шиллер-парк и Прута бег?
Писал я с болью эти строки
Про наших тамошних коллег.
Соревноваться им бы с нами,
Но только способ ищут те,
Как им свести концы с концами
В их безысходной нищете.
Они заложники системы.
Закончится ли злая ночь?
Я ухожу от этой темы,
Не зная, как и чем помочь,
И возвращусь к тому, что мило,
К стране, где мы сейчас, друзья
Где, вспоминая то, что было,
Бояться старости нельзя.
Студенчества дни золотые!
А что же нынешний аспект?
Хотя не очень молодые,
Не гериатров мы объект.
И не сказать, что беспросветней
На свете, мол, картины нет.
Но стаж сорокапятилетний
Рисует нам такой портрет:
Два подбородка тяжким грузом,
Блестит просекой лысый лоб,
А разглядеть, что ниже пуза,
Возможно только в перископ.
Обозреваешь без восторга,
Хоть умоляй, хоть плачь, хоть вой,
Но бывший детородный орган
Сегодня только мочевой.
И даже гинеколог Цвеер,
Который нынче сексолог,
При всём старанье не сумеет
Его нацелить в потолок.
Об этом говорить неловко,
Лишь размышлять наедине,
Что, мол, не всё добро в головке,
Что кое-что есть в голове.
Но и в мозгу склероз гнездится.
Немало у него примет.
Порой, когда идёшь к девице,
Забудешь вдруг на кой предмет.
Зато диагноз ставишь сходу,
Кумир коллег, врачей младых,
Зато полно к тебе народу –
Твоих и не твоих больных.
Портреты лучшей половины
Не лезут в мой убогий стих.
Ну, а в грехах мужья повинны,
Иль заменяющие их,
Вернее, те, что заменяли,
Кто был красавицам подстать.
Но этот мы предмет замяли,
Чтобы страстям не бушевать.
Друзья, не надо огорчаться,
Что времени на нас печать.
Почаще надо нам встречаться,
Коль есть ещё кого встречать,
Коль есть ещё с кем вспомнить годы,
Когда в крови гормонов пир
Попарно гнал нас на природу
(Поскольку не было квартир),
Коль есть ещё с кем выпить стопку
(Всего лишь стопку! Просто жуть!)
И неуверенно, и робко
Былые дозы вспомянуть.
Пропитаны мы были хмелем.
Но оправдаюсь я сейчас:
Гаргантюа с Пантагрюэлем,
Пожалуй, пили больше нас.
Тех дней и тягость, и печали,
И радости уже вдали.
Эх, если бы тогда мы знали!
Эх, если бы сейчас могли!
А до дипломов полстолетья
Ещё пять очень долгих лет.
Прийти желают наши дети
На знаменательный банкет.
Надеюсь, мы единогласно
За предложение детей
Проголосуем, что согласны
Их пригласить на юбилей.
Для этого одно условье –
Молить должны мы Небеса,
Чтоб даровало нам здоровье,
Порой являя чудеса.
В конце традиционной речи
Благодарю сто раз подряд
За все былые наши встречи,
Пятьсот – за те, что предстоят.
50 ЛЕТ
Июнь 2001 года
Сокурсники, друзья в десятой речи,
Конечно, не открою вам секрет,
Что очень добрый праздник наши встречи,
А нынче торжеству полсотни лет.
Ценнее дорогих аудиенций.
Словами вряд ли чувства передам,
Когда несёт поток реминисценций
Меня к полувековым берегам.
Вы помните? На пятилетней встрече,
Подняв за нас наполненный бокал,
Пусть в примитивной, но от сердца, речи
Желаемое нами предрекал,
Хотя совсем несбыточной идея
Казалась мне, когда имел в виду,
Что на одном из наших юбилеев
В две тыщи первом, скажемте году
Мы встретимся, как любящие братья,
Счастливые, что наша жизнь чиста,
Что нет на нашем докторском халате
Ни одного позорного пятна.
Не братство подвергал тогда сомненью,
Не чистоту халатов, вовсе нет!
На фронте время мерялось мгновеньем,
А тут ещё почти полсотни лет.
Судьба нам щедро оказала милость.
Кредит накоплен нами у людей.
И вот мечта в реальность воплотилась:
Сегодня настоящий ЮБИЛЕЙ.
Ювель ведь на иврите – полстолетья,
Что было нам неведомо тогда,
Когда сквозь жизнь наивные, как дети
Мы шли в послевоенные года.
Плевали в наши души, рвали нервы.
И, наконец, мы стали понимать,
Что даже нам не мачеха, а стерва
Страна, которую мы называли мать.
Мы все домой вернулись поздновато,
Преодолев сопротивлений вал.
Чуть-чуть умнее, кто в семидесятых,
Глупее, кто тогда лишь созревал.
Но все мы здесь счастливей, безусловно,
Оставшихся страдать и прозябать
На родине, в которой лишь условно
Способен человек существовать.
Империя успела развалиться,
А на руинах нищета и страх.
Добавились таможни и границы
Меж теми, кто остался на местах.
И мы сегодня искренне жалеем,
Что жизнь у них пошла под хвост котам.
Не испытают прелесть юбилея
Сокурсники, оставшиеся там.
У нас не абсолютна солидарность,
Но нет нисколько разногласий в том,
Что неизменна наша благодарность
За новый, за родной, за тёплый дом.
Мы не в строю и не шагаем в ногу.
И каждый мир свой собственный растит.
Кто верит в Бога, благодарен Богу,
А кто не верит – Бог его простит.
Точны мы в заключениях и строги.
Когда ведётся долгих лет отсчёт.
Уже не упованья, а итоги.
Уже, увы, не планы, а отчёт.
Состарились и позвонки, и бурсы.
Дряхлеют мышцы. Потускнел портрет.
Я усреднённый представитель курса,
Которому подобных в мире нет.
Окончив институт, я был уверен,
Что только робость – мой заклятый враг.
Что знаний у меня багаж безмерен,
Что я уже, по крайней мере, маг.
Но за высокомерье наказанья
По молодости глупо не учёл.
Полвека я копил упорно знанья
И неучем на пенсию ушёл.
Я радуюсь добру, поступкам смелым.
Мне ложь и наглость – финка под ребро.
Нет счёта тем, кому добро я делал,
Но помню лишь, кто сделал мне добро.
Уже не тешат степени и званья,
Наград и украшений мишура,
Ни всплески комплиментов, ни признанья,
Ни даже выступленья на ура.
Одна неистребима и железна
Мечта, чтобы в грядущие года
Быть мыслящим, подвижным и полезным
И не быть людям в тягость никогда.
Чтоб каждый год на наших славных встречах
Тепло улыбок ваших ощущать,
Чтоб стариковски не горбились плечи,
Чтоб молодости подпись и печать
В душе у нас не блекла, не стиралась
И будущее было не мираж.
Чтобы в мозгу не пряталась усталость,
Родительский чтоб накоплялся стаж.
Всевышнего, кончая многословье,
Прошу для нас возможные вполне
Три исполненья: счастья и здоровья
И мира нашей маленькой стране.
Я обрываю тему, сожалея,
Но ведь регламент нарушать нельзя.
В неповторимый праздник юбилея
Спасибо вам, сокурсники, друзья!
55 ЛЕТ
Май 2006 года
Друзья мои, собралось нас немного,
Но всё-таки мы встретились опять.
Благодарю за эту встречу Бога.
Добавил нам к пятидесяти пять,
Чтоб оглядеть дорогу врачеванья
От самого истока до конца.
Слегка взгрустнуть о разочарованьях,
Успехами обрадовать сердца
Затронуть врачевания истоки.
Могу ли мимо них сейчас пройти,
Забыть про институтские пороки –
Преграды на студенческом пути?
Всё то, что отнимало наши силы,
Что удлиняло к медицине путь,
Всё то, что возмущало и бесило,
Свободы не давая нам глотнуть.
Советской высшей школы кретинизмы,
Военщины безмозглая мура,
Марксизма-ленинизма онанизмы,
А осенью колхозная страда.
Новейшей инквизиции начала
Мы наблюдали, слабо зная суть,
Как подло власть генетику сжигала,
Учёным не давая продохнуть.
А после – вакханалия нервизма,
Предвиденный к расизму переход,
Погром кровавый космополитизма –
Еврейский окрестили так народ.
Заметили, не говорю про голод,
Про холод и про невозможный быт.
Выносишь всё и терпишь, пока молод,
Но нетерпим народ-антисемит.
Ведь юдофоб не должен был скрываться,
Звериной злобы утаив кинжал.
И приходилось горестно смиряться
С тем, что на фронте я уничтожал.
Страну, как та, найдёте вы едва ли.
Мораль и право втоптанные в грязь.
В такой мы обстановке созревали,
Любимыми врачами становясь.
Но час настал. Мы вырвались из плена,
Умение и знанья унеся.
К свободе притирались постепенно.
Планеты узнавали чудеса.
В родную землю новое растенье
Вросло, преодолев нелёгкий тест.
Естественно, врачебное уменье
Обогатилось с переменой мест.
Порой к различным полюсам нас тянет.
Порою золотом считаем медь.
Наверно, суждено израильтянам
Мировоззренья разные иметь.
Но споры нашу дружбу не нарушат.
В них просто поиск истины – не спесь.
Привержены Израйлю наши души.
Не только кроны, корни наши здесь.
Друзья мои, не критикуйте строго
Того, что сами можете сказать,
Благодаря за эту встречу Бога.
Прибавил нам к пятидесяти пять.
Ничто желанью не противоречит
Традиции торжеств не прерывать.
Так пусть счастливо длятся наши встречи,
Пока друг друга можем узнавать.
60 лет
Июнь 2011 года
Преодолев склероза проявленье,
Чтоб славную традицию сберечь,
К шестидесятилетию старенья
Готовил в страшной спешке эту речь
Простите оговорку. Вот симптомы
Явления, что угнетает нас.
Шестидесятилетие дипломов
А не старенья празднуем сейчас
Дипломов стаж воспринимаем чутко.
Могли ли мы его предугадать?
Поэтому я начинаю с шутки,
Чтоб, так сказать, волнение унять.
Мы расползлись по глобусу повсюду,
Лишь в Антарктиде не оставив след.
Мы празднуем сегодня, — это чудо! –
Врачебной жизни шесть десятков лет
Со дня, когда вручили нам дипломы
И в повседневный быт вошли, как хлеб,
Инфаркты, пневмонии, остеомы
И тысячи подобных непотреб.
Увидеть выпуск, окунуться снова,
Но от него ушли мы далеко.
Ведь шестьдесят — всего лишь просто слово
Воткнуть в строфу поверьте, нелегко.
И нет ещё от старости вакцины.
Омоложения не было и нет.
Мир изменился. С ним и медицина
За шестьдесят прожитых нами лет.
Мы врачевали знаньем и уменьем.
Смирял хирург в руках ненужный зуд.
Как тормоза включали мы терпенье
При натиске нахалов и зануд.
К законам сохранения немногим
Добавить можно и закон ничей:
Ущербность медицинских технологий
Перекрывалась качеством врачей.
Но техникой сейчас обеспеченье
Врачей содержит в правилах иных.
Теперь у них с компьютером общенье,
И времени нет вовсе на больных.
Тут умолкают выспренные речи.
И что бы атеист ни говорил,
Могли ли мы мечтать об этой встрече?
Но нам её Всевышний подарил.
Вниманье обратите на тональность,
Неторопливый и простой рассказ.
Здесь не мешает нам национальность,
Что в альма матер подводила нас.
Ещё на встрече радуют евреи,
Которых Он в боях от смерти спас.
Но всё печальней список и длиннее
Тех, кто поминовать оставил нас.
Ряды редеют. Мы пенсионеры.
А всё-таки, хвала Ему, живём.
Не хнычем, что дни старческие серы,
Что мы еду протезами жуём,
И что артрозный наш прогноз погоды
Метеорологов надёжней и верней,
Что накладные прочие на годы
Порой терзают яростней зверей.
Не только идеалом наши мысли
Наполнены поныне издавна.
Ведь мы в прямом и в переносном смысле
Гребли немало разного говна.
Но прошагали честными путями,
С годами всё мудрее и смелей.
Уже и сами, став учителями,
Благодарим своих учителей.
Так будь же память их благословенна.
Пусть нашей жизни светел каждый час.
И пусть грядущие за нами смены,
По меньшей мере, будут лучше нас.
Приложение
Юрий Деген
О ДИАЛОГЕ ДЕГЕН–ХОЛОДОВ
19 ноября 1973 г., после трёхлетнего промедления, на хирургическом ученом совете 2-го Московского медицинского института мой отец, Ион Деген, защитил докторскую диссертацию на тему «Лечебное действие магнитных полей при некоторых заболеваниях опорно-двигательного аппарата» — первую в медицине докторскую диссертацию по магнитотерапии.
Одним из неофициальных оппонентов на защите выступил проф. Юрий Холодов — ведущий на тот момент магнито-биолог в СССР, и, пожалуй, во всём мире. Сразу после защиты он написал довольно точный отчёт о событии (я могу это засвидетельствовать, поскольку сам там присутствовал):
Нам говорили: «Где Ион?
И почему так тянет он?
Неужто ждать ему не лень?»
Но я-то знал, что неспроста,
Что должен, должен был настать
Ноябрьский Ведьмин День.
Деген — он дня такого ждал,
Он жаждал долгие года,
Хранил с душою тело,
И вот, одетый словно франт,
Свой магнетический талант
В сей день пустил он в дело.
Как колокольчик на дуге,
Звенел на кафедре Деген
Задорно и маняще.
Он говорил, он всех учил:
Удобно, выгодно лечить
Магнитом настоящим.
И зал молчал, заворожен.
Сейчас не мог перечить он —
Деген так говорит:
И контрактуру, и отёк,
И всё, о чем сказать не мог,
Вылечивал магнит.
Смирней овцы стал оппонент.
Он говорил: «Сомнений нет,
(Второй и третий вторил)
Что нужно степень сразу дать,
И книгу выпустить в печать,
Деген войдет в историю».
Голосовал один на двадцать,
Что он, мол, против диссертации.
Как всё же мир наивен!
Не надо думать о враге.
На пять процентов — знал Деген —
Магнит не эффективен.
Юрий Холодов, 19.11.1973
Объяснение ударения в нашей фамилии (это распространяется и на маму, и на меня) дал папин друг, преподаватель Латыни в Киевском медицинском институте (тогда доцент, а впоследствии профессор) Юрий Шанин, который написал оду в честь того, что 25 мая 1965 года на ученом совете Центрального Института Травматологии и Ортопедии в Москве папa защитил кандидатскую диссертацию на тему «Несвободный костный трансплантат в круглом стебле». Она начиналась четверостишиями
Сегодня у нас ликованье и праздник
Среди медицинских светил,
Поскольку один ортопед-безобразник
Напал, а потом защитил.
Останутся в памяти лица и даты.
— Вы помните? — Что за вопрос!
На сочном и тучном стебле трансплантата
Цветок диссертации рос.
А заканчивалась:
Вперёд же, смелее в решительном беге!
На сволочь влияй, как пурген,
О Яня, всем близким известный, как Де́ген,
А в простонародьи – Деге́н.
Папа ответил Холодову:
Вам, вероятно, было лень
Учесть реальные критерии.
Ведь суть не в том, что Ведьмин День,
А день Советской Артиллерии.
Все магбиологи сполна
Мне оказали снисхождение —
От полевой до РГК,
Прикрыв огнем сопровождения.
Когда дозрел двуцветный зал
До ситуации критической,
Ваш щедрый отзыв стартовал,
Взлетел ракетой стратегической.
(Коммуникабельный, как Рейн,
Привыкший к громкой славе смолоду,
И популярный, как Эйнштейн,
Вы подписались просто — Холодов).
И хоть от страха я пищал
При прениях и выступлениях,
Но артподдержку ощущал,
Как танк, идущий в наступление.
Итак, отбросим оккультизм,
И ведьм, и леших свору стылую.
Без нас немало магнетизм
Отождествят с нечистой силою.
Ион Деген, 26.11.1973
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer8_10/degen2/
