Барабаны, или Ленинградское дело
Январской ночью
тысяча девятьсот сорок девятого года
происходило заседание Политбюро,
и Сталин сказал:
мы пошли на смелый шаг,
разрешили православную религию для беспартийных,
но теперь члены партии им завидуют,
нужна религия и для коммунистов,
несколько религий.
Для высшего руководства ВКП(б)
религией станет
вудуизм.
Вудуизм зародился в черной Африке,
расцвел на Гаити.
Сталин помолчал, раскурил трубку и сказал:
вам пора знать,
я — барон Суббота,
верховный жрец вудуизма.
Вошли одиннадцать красивых кремлевских курсантов,
внесли одиннадцать больших барабанов,
и Сталин сказал:
эти изделия —
из Гаити,
но скоро мы будем делать собственные барабаны,
у нас есть Аскания-Нова.
Выяснилось — никого не надо учить,
все согласно грянули в барабаны.
Грянули барабаны,
и вся земля услышала их голос,
звуки барабанов проникли в глубину океана,
где кашалот, держа в зубах кальмара,
уходил от подводной лодки,
звуки барабанов унеслись в стратосферу,
где кристаллики льда сбивались в серебристые облака,
даже юная пара снежных людей,
что лежала, обнявшись,
в пещере на плоскогорье Тибета,
услышала их голос.
Звуки барабанов услышал рикша
в далеком Харбине,
еще раз пересчитал
заработанные трудом юани
и решил вложить их
в подпольную партийную кассу,
к городу подходили войска Мао Цзэдуна,
он был умный человек, этот рикша,
его внуки давно
долларовые миллионеры.
Звуки барабана услышал сенатор Маккарти,
отдыхавший на своем ранчо,
и решил, что нельзя больше медлить,
нужно остановить коммунистическую заразу,
а будущий знаменитый молодой академик,
в закрытом поселке,
услышав гром барабанов, проснулся,
начертил проект новой атомной бомбы.
О! Это — жемчужина человеческой мысли!
Она до сих пор на вооружении.
Я до сих пор помню
грохот тех барабанов,
мне было девять лет,
мы жили в нищем деревянном доме
чуть не в центре Казани,
огород, сосед-уголовник,
русская печка,
отец — беспартийный.
Но он не ходил в церковь,
чиновник невысокого ранга.
В ту ночь мне приснился сладостный сон:
Сталин обнял меня одною рукой,
в другой — девочка Мамлакат,
внизу — море флагов,
Красная площадь.
Утром я написал
первые в жизни стихи,
до сих пор их помню.
Мой отец восхитился,
переписал канцелярским почерком,
отослал в “Пионерскую правду”.
В газете мне оказали немалую честь,
не поверили, что я — автор,
на этом все и кончилось, слава Богу,
там была опасная глупая строчка
“Вечно мы будем бороться за мир”,
— и как отец,
человек, немало уже пострадавший,
ничего не заметил!
Не все оказались столь удачливы.
Только под утро
закончилось заседание Политбюро,
и Кузнецов, уходя, сказал Вознесенскому:
— Здoрово!
Но не есть ли это
особо изощренная провокация ЦРУ?
Маловеры!
Жалкие рационалисты!
Закономерно,
оба умерли скоро
жестокой, насильственной,
вудуистскою смертью.
По слухам,
один получил
крюк под ребро,
другой
крысу в живот.
Amen.
На даче
Он даже мертвый страшен был живым,
Когда они писали мемуары,
Не веря, что прошедшее есть дым,
Что выжили,
Что, как-никак, а стары.
Идет по телевизору парад,
Там на трибуне стынут истуканы,
А тут речам подзвякивают в лад
Толковые граненые стаканы.
Но этот страх, что разделяю я,
Кондитерских не потревожит башен,
Во тьму плывет креветка бытия,
А дом небытия стоит, некрашен.
И плотно населен,
Клянусь вам я,
Неряшливый барак небытия
Новости
Куда деваться нам от новостей,
Незваных размалеванных гостей,
Они придут и дико замяучат,
Высокие когда нас мысли мучат.
Ах, это тычут в нас дурные дни
Свои копыта, рыла, пятерни
И грохоча, как горные обвалы,
Твердят, что все на свете духом малы.
Здесь не простак натягивает лук,
Давно уж корифеи всех наук
Узнали то, что горько разумею:
Мы — скрипки,
И из нас покорный звук
Дано извлечь искусному злодею.
Гималаи и Время
«Мы одни с тобой Гималаи!»
Говорил Сталин Бухарину,
Время его поправило,
Прошептав на ухо:
«Гималаи —
Это ты и Гитлер.»
4 ноября 2012
Подмосковные вечера
Сначала цветет черемуха,
потом сирень,
море сирени!
Он стоял и курил
на балконе двухэтажного деревянного дома,
роскошь по тем временам.
Приближалось утро.
Шептал про себя:
три недели,
ты, конечно, все уже подписал.
А помнишь Азов,
офицеров тех белых,
мальчишек гордых, горячих.
Ах, Азов, Азов,
это ведь зов!
Вот когда пришел ко мне
этот зов!
А еще — вспомни Кронштадт,
матросов с их полоумными клешами,
больше мы с тобой не увидимся,
очных ставок у нас не делают.
Ударил тут соловей,
царь лесов и полей,
весь мир наполнил свистом и щелканьем,
призывал подругу,
обещал
быть верным мужем,
защитником, покровителем,
угрожал сопернику.
Жрать хочет, потому и поет,
и вспомнился Зощенко,
тихий такой, пригожий,
хорошо, что мы его не шлепнули,
хотя ты и настаивал.
Пройдет некоторое количество времени
и как раз в этих местах
будут написаны
«Подмосковные вечера».
1998
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer11/vzaharov/
