НИ СЛОВА О ВОЙНЕ
Дед Яша справа, слева – деда Лёня.
Морщины, папиросы, леденцы,
Усталость стариковской хрипотцы.
Я – маленькая, с шариком зелёным,
Обмотанная шарфом, будто ком.
Они приходят, пахнут табаком.
Смеются, мол, опять на лето внучка.
– А где снежинки, что ж не привезла?
И плавятся три месяца тепла
Под солнцем, как молочные тянучки.
Ползёт в атаку пепел на столе,
Орёт из телевизора Пеле,
Деды из кресел вторят, я за ними.
Так на войне, наверное, орут.
Ни слова о войне. На пять минут
На кухню, по сто грамм трофейных примут.
– Вот, был бы внук, то с нами бы на пруд,
А внучек на рыбалку не берут!
Берут! И на рыбалку как в разведку
Уходим на рассвете, как тогда –
Дед Лёня мчит в товарных поездах,
Дед Яша на коне.
Родные дедки!
Обнять бы вас, уткнуться носом в нос,
Чтоб снова каждый мне конфет принёс,
Чтоб дрогнула в стаканах «Изабелла»,
Услышать речь скрипучую, до слёз,
И в комнате пусть дым от папирос.
Чтоб каждый год ко мне весна летела,
Как деды – в поездах и на коне.
Всё о весне. Ни слова о войне.
ШЕЛЬМОВСТВО ЭТОТ СНЕГ!
Шельмовство этот снег!
Утром – белый, потом
добавляется в красное шарфа и клеткам пальто.
Заполняет пробелами скоропись птичьих следов.
Ты его дразнишь пухом и белой водой,
он тебе – всё в лицо, и в лицо.
Но сойдёт и за правду,
за тени хрустальных дворцов
или сахарный город – твоя остановка трамвая,
индевелые скверы, высотки бетонного рая.
Не пиши ему.
Он продирается сквозь А4
винным блеском.
Тягуче мешается север и юг,
заполняя неровные строчки твоих закорюк.
Застилает хандрой, словно день до весны зачехлили.
Завтра он притворится немым и больным,
растворится шипучей таблеткой зимы.
Но сегодня ты требуешь: «Снега даёшь!»
И тебе ухмыляется дождь.
ТОЛЬКО Б ПОМНИТЬ ЭТОТ МИР ЖИВЫМ
Мороженое было только в отпуске.
На палочках, заснеженные глобусы
крутились, подставляя мне бока.
Хотелось наглотаться до ангины,
до будущего отпуска, пока
плывут в фольге подтаявшие льдины,
и дремлет вьюга в вафельных стаканчиках.
Бумагу бы с опаской разворачивать,
как будто снег начнётся, и каюк –
покроет лето. Нам опять в посёлок,
где глобусы в фольге не продают.
За окнами – шептание позёмок,
и крыши дразнят сладкими сосульками.
Кастрюля с молоком пыхтит и булькает.
В стеклянке золотится рыбий жир,
излечивая зиму и ангину.
И засыпаешь. Лампочек пунктир
то ближе, то тусклее, ясно, мнимо…
Ещё спешить по многим мостовым,
и мне чужие дали опостылят,
Но только б помнить этот мир живым,
со вкусом зим и тающей ванили.
