Не торопясь, в утренних сумерках, шурша галькой, шёл угрюмый старик. Чуть поодаль от него, с небольшим брезентовым рюкзачком за спиной - внук, который то отставал, бросая в бурлящую воду камни, то вновь догонял деда.
- Дед, а тут большая рыба водится?
- Большая, - стараясь не нарушать тишины, отвечал дед. Он не хотел из-за суеверного волнения говорить о рыбе, о рыбалке, а просто шёл, молча сосредоточившись, и думал, а точнее просчитывал, как будет вытаскивать рыбу.
- Максим, хватит, хватит камнями-то бросаться уже. Что тебе неймётся?!
- Деда, а нас медведь не съест?
Дед остановился. Поправил растрепавшуюся брезентовую куртку внука и присмотрелся вдаль.
– Будешь плохо себя вести, съест!
Снова они шли, перебираясь через коряжины и обходя поваленные деревья узкими звериными тропами, сшибая одеждой с отяжелевшей листвы влагу.
На крутом повороте они остановились.
Дед скинул сапоги и уселся на огромный покатый голыш. Закурил, пустив в туманный воздух едкий табачный дым, и стал перекручивать сбившиеся портянки, сделанные из старых детских пелёнок.
- Деда, а бывает вот такая рыба! - развёл Максим, насколько мог руки.
- Бывает. Ещё больше, – сказал дед и затих на мгновение. – Бывает с тебя ростом.
- Ого, - обрадовался внук, - а с тебя бывает.
- Наверное! Сейчас уж и нет! Вот раньше - была, а сейчас… - он прислушался к лесу. - Сейчас уж всю переловили.
- А с меня ростом ещё не переловили?
- С тебя ещё нет. - Старик выпустил клуб густого табачного дыма и поглядел на внука.
- Я тут, пока вы с мамкой не приехали, ловил. Вот, наверное, уж как две недели. Так у меня чавыча долбанула здоровущая, эх сильна взялась. Лесу мне в раз оборвала. Но я, Максим, её видел. Она горбину-то показала, – глаза у старика загорелись. – Я её обязательно достану.
Где-то высоко в стороне, сливаясь с шумом воды, над лесом послышался звук вертолёта. Дед задрал голову и мгновенно вскочил с камня. – Пойдём быстрее, пойдём, - потянул он за руку внука.
- Ты чего!
- Ничего, - займут сейчас нашу косу, а нам идти и идти.
Но место никто не занял, вертолёт уже точкой казался в просвете леса и исчез в синеющих сопках. А через час и дед с внуком пришли в секретное место.
Река в этом месте по одному берегу упиралась в лес галечной косой, а по другому - уходила вверх обрывистым откосом. Разливалась она тут широко, поднимаясь на больших камнях бурунах, крутила водоворотами на крутом повороте.
Дед торопливо сбросил рюкзак с плеч и начал собирать спиннинг, не отводя взгляда от воды. Он словно впился в неё, вздрагивая при каждом всплеске.
- Деда, а мы костёр будем жечь?
Но тот его уже не слышал. Он размахнулся, и блесна со свистом улетела к противоположному берегу. Аккуратно сжав леску пальцами, дед тихонечко отпускал её. Окурок в уголке рта уже давно потух, но он не выплёвывал его, а только шумно сопел носом и все дальше, и дальше заходил в воду.
- Вот она, - воскликнул дед и резко подсёк удилище. Катушка, раскручиваясь, затрещала. Дед попятился назад из воды, упёр удилище в ремень и потянул леску на себя. Рыба шла неохотно, но легче, чем он ожидал. Наконец возле гольца она выскочила из воды.
Старик скис и с большей скоростью затрещал катушкой.
- Поймал, поймал! – запрыгал возле него внук.
- Кота за хвост, - огрызнулся дед и бросил рыбу на гальку.
Долго ещё Максим сидел возле деда, пока совсем не заскучал. - Дед, а можно я одну удочку возьму?
Дед не ответил.
- Я тут рядышком!
- Возьми. Только далеко не отходи. – Он нехотя положил на берег спиннинг и стал собирать Максиму старенькое замотанное удилище. – Вот смотри, - стал показывать ему, - леску так вот зажимаешь, осторожно размахиваешь и кидаешь. Блесну я тебе хорошую даю, редкую. Таких сейчас уже не найдёшь. Так что аккуратнее, не потеряй!
Максим отбежал от деда к самому повороту, там, где река крутила водоворотами, и со всей силы стал закидывать непослушную блесну. Но блесна то падала совсем близко от берега, то цеплялась за кусты позади него. Максим решил, что место это не совсем подходящее, и отошёл ещё дальше, пока не скрылся с глаз деда, который даже и не заметил исчезновение внука.
Максим вышел на широкий галечный разлив, где уж точно крючкам не за что было зацепиться, и ещё раз бросил. Удилище со свистом рассекло воздух, блесна долетела до чернеющей воды. Течение подхватило её и стало раскручивать леску, затягивая блестящий кусок железа в глубину. Максим распустил катушку, как учил дед, и стал тихонько натягивать, всматриваясь в воду. Вдруг что-то с такой силой дёрнуло удилище, что Максим упал в воду, больно ударившись коленями о камни. Но спиннинг из рук не выпустил. Хотя в первые секунды сам этого не понимал. Катушка с треском начала раскручиваться, больно ударяя ручкой по пальцам.
- Деда, - закричал он. – Дед! - Но никто ему не ответил.
Максим бросил бы спиннинг, да не хотелось потерять дедову хорошую блесенку. Он выбрался из ледяной воды на берег. Катушка уже не трещала. Он стал потихоньку наматывать леску. Через мгновение та снова напряглась, но у Максима не было сил сделать ещё один оборот. Он начал тихонько всхлипывать, оборачиваясь по сторонам.
- Ну!! - скулил он, натягивая леску. А леска в ответ только пульсировала частыми рывками из глубины.
Максим упал на колени, воткнул удилище между больших камней. В ту же секунду удилище изогнулось. Рыба двинулась вниз по течению, показав свою тёмную спину. Максим стал отпускать понемногу леску, но рыба не успокаивалась. Казалось, что она сердится и хочет увидеть рыбака, который, со слезами на глазах ещё раз чуть сильнее, чем в первый, потянул на себя. И вдруг из бурлящей воды на поверхность вылетела огромная черноспинная чавыча и, показав белесое брюхо, снова ушла в воду. Максим успел отпустить катушку, прежде чем лосось сделал последний сильный рывок.
Целый час возился мальчишка с рыбиной, пока совсем не выбился из сил, да и рыба уже не оказывала такого сильного сопротивления и позволяла подвести себя все ближе и ближе к берегу… И вскоре её тёмную голову стало видно сквозь толщу воды. Но в метрах пяти от берега она снова словно ошпаренная забилась о камни, разбрызгивая ледяную воду, и вскоре сдалась, не делая уже резких движений. Чавыча устала и, хоть и неохотно, но приближалась к берегу… Максим с трудом подтащил её к себе, а потом по камням отволок дальше от воды. Только убедившись в том, что рыба никуда не денется, он вприпрыжку побежал к деду.
Но неожиданно в прибрежных кустах хрустнула ветка.
- Деда, смотри! - Обрадовался Максим. Но из кустов вместо дедовой показалась чёрная звериная голова. Фыркая, не обращая внимания на Максима, из леса вышел медведь. Он остановился и повёл по воздуху носом. Максим, положив на камни удочку, попятился назад.
Ноги его слабли, а уши, казалось, слушали только фырканье медведя, который, словно не замечая человека, зашёл в воду.
Медведь стал бродить по мелководью и заметил, наконец, чавычу Максима. Как хозяин с хрустом схватил её за чёрную спину и, как ни в чем не бывало, ушёл в лес.
Долго еще Максим не решался забрать спиннинг, потом все же тихонько подкрался к нему и, схватив за рукоять, что есть силы бросился с этого места!
- Деда, деда! - кричал он на ходу, то и дело спотыкаясь. – Деда, я рыбину поймал, а медведь её съел.
- Что? - Не слышал его дед из-за шума воды. – Что ты говоришь?
Максим остановился и никак не мог отдышаться.
- Рыбу, уф, поймал, вот такую! Почти с меня ростом! На берегу положил, а медведь пришёл и съел её!? Пойдём, покажу! – потянул он за руку деда.
- Ой, ну и брехло! - Улыбался дед, прохаживаясь по месту, где недавно ловил рыбу внук.
- Вон там она… как схватит! Во!! – Он снова развел руки, - такущая рыбина! – Захлёбывался в словах внук.
- Ну и ну, - снова заулыбался дед. – Пойдём, я тебе покажу. Вот такую нужно ловить! – И он достал из рюкзака большую чавычу. – В Америке говорят, таких называют королями лососей. Так-то!
- Ну, дед! У меня в три раза больше была!?
- Больше так больше, - потрепал он его по голове. - А вот что точно, так это то, что крючки ты мне лихо погнул. За какую коряжину зацепился, рыболов?
Внук, обидевшись, отвернулся от деда.
- Ну, будет тебе, пойдём! Нам до мотоцикла ещё долго идти. А за крючок - не расстраивайся, я его починю. Это ж надо, - хмыкнул дед, - медведь рыбу съел!? - и оглянулся назад, по своему обыкновению чутко прислушиваясь к лесу.
Зоя
Небо все в мелкую крошку. Темное оно и бесконечно глубокое. Песок чуть остыл – приятно ступням.
- Давай я понесу твои сандалии, - не глядя в ее сторону, сказал он.
Она молча протянула их: старенькие, стоптанные, совсем невесомые.
- Зоя, ты, почему все молчишь?
- Молчишь, - полушепотом пропела она. Голос ее такой тихий, легкий, будто трава шумит в поле. Не знал бы он, что она идет рядом, то скорее подумал бы, что ему показалось.
- Молчишь, молчишь, - повторила она, слушая, как шуршит на языке слово, - а если я бы была немой, не могла бы говорить, а только мычала, ты бы пошел со мной?
- Пошел бы, - в нос пробубнил он. – Ты же не немая. Да если бы…
- Рома, смотри, смотри… то синяя, то вроде зеленцой отдает! - не дала она ему договорить и вытянула свою худую руку к небу.
- Чего?
- Да вон же, звезда, неужели не видишь? - Они прошли еще немного и встали под мерцающим, сгорбившимся фонарем. Свет его, немощный и бледный, растянул уродливую тень на тропинке. Из темноты кто-то чуть слышно засмеялся.
- Гуляете, голубки!? - как-то громко прозвучали в тишине слова. И снова чуть слышные смешки и перешептывания.
- Ромка, ты кудай-то девку повел, а? – зазвенел в темноте мальчишеский голос.
Зоя взглянула в сторону лавки, туда, где виднелись темные силуэты и две светящиеся точки от зажженных сигарет. Глаза у нее заблестели, сузились. Она как-то неуклюже развернулась, словно приготовившись к защите.
Рома опустил голову, спрятал сандалии за спину, поглядывая искоса на говорящих.
- Пойдем, пойдем, - взял он ее за руку.
Зоя вздрогнула: ладошка у нее была маленькая и холодная. Рома потянул ее в темноту, подальше от людских глаз. Зоя несмело, сжав горячие мокрые пальцы Ромы, покорно пошла за ним.
- Зойка, - уже более громкий и наглый девчачий крик за спиной, - чего это ты там прячешь, картошку, что ли?!
Рома почувствовал, как Зоя сильнее прижалась к нему.
Вот уже улица позади и тот одинокий фонарь чуть виден... Они спустились по неровной тропинке с горки к ручью. Зоя шла медленно, спотыкаясь...
- Как тут хорошо!
- Я тут часто бываю.
- Ты сюда водишь девушек? - посмотрела она на него.
На ее белом лице появилась чуть заметная улыбка, она поправила выбившуюся прядь волос и присела на старое бревно.
- Ну что ты глупости говоришь? - Рома сел рядом.
Тишина. Только журчание ручья в глинистом русле и дыхание…
Сейчас силуэт Зои проявился; луна способна показать, кажется, все самое главное, без обмана, только четкие линии. Он смотрит на ее округлый лоб, на маленький аккуратный нос, на завиток волос, в кольце которого мерцает звезда, отдавая то синевой, то еле заметным зеленым светом. А Зоя смотрит вдаль, к горизонту, туда, где небо почти никогда не бывает темным, где заканчивается, расплывается за макушками деревьев ночь, и на лице ее лежит непонятная нежность.
Рома подался к ней, она чуть повернулась и крепче сжала его ладонь. Она вся дрожала. Он положил ей руку на спину и тут же отскочил в сторону.
- Что ты? - ошалела Зоя.
- Извини, - замялся он.
- Я тебе противна?!
- Нет.
- Тебе неприятен мой горб?!
Горб - словно удар грома! Он не мог себе представить, что она, что вообще можно произнести это слово вслух. Горб, словно гроб, или грубость, в голове Ромы все перемешалось, лицо его горело, он не знал, что нужно сказать, руки его затряслись. Он почувствовал, как со стороны ручья потянуло болотиной. – Нет-нет, я просто... - оправдывался он. – Ты мне, правда, нравишься, я даже не обращаю на него внимания, честно!
Он сел на землю обхватил ее ноги.
- У тебя шрам.
Рома аккуратно провел по выпуклому бугорку на коже.
- Но… почему ты со мной?
- Ну, тихо, не плачь. Ты же самая…
- Глупенький, - она прижалась к его волосам - губы ее горели.
Рома молчал.
- Ты никогда не думал, что мы как бабочки. Ну, понимаешь. Ведь вот посмотришь, ползет гусеница, страшная, уродливая, даже прикоснуться боишься, а она завернется в куколку, словно в гробик. Понимаешь, она умирает и потом рождается снова. Она прекрасная, совсем не такая как была раньше. А может, и мы здесь только начинаем, а потом там, - она снова посмотрела на горизонт. – Мы переродимся. Чем некрасивее мы здесь, тем лучше будет там?
- Бабочки? - Повторил Рома. Он хотел еще что-то сказать, но только засопел и уставился на кончики своих грязных ботинок.
- А мне так хочется поскорее умереть.
- Да ты что?!
- Да это совсем не страшно, я только закрою глаза, словно засну, а когда открою, то все будет по-другому.
- Я же тебе говорил, врачи....
- Поцелуй меня, - прошептала она, чуть заметно улыбнувшись, когда Рома уходил от ее дома.
Зоя стояла на крыльце, ссутуленная и дрожащая от ночного холода. Сейчас она была похожа на маленькую старушку. – Ты придешь ко мне завтра?
- Приду, и завтра и послезавтра, - старался он говорить как можно тише, то и дело оглядываясь. - Рома быстрыми шагами уходил от ее дома. Он слышал, что еще какое-то время она шла тихонько поодаль от него, а потом долго смотрела вслед, пока он совсем не растворился в темноте улицы…
Остановившись, Рома оглянулся, там возле дерева ему померещился силуэт. Он пригляделся. Это была всего лишь старая береза с огромным наростом.
-Дурак! - сказал он сам себе. Подошел к колонке и опустил голову под ледяную струю воды. Потом свернул в проулок, поднялся на крыльцо большого кирпичного дома и со всей силы заколотил в дверь. Вмиг взвыли все соседские собаки.
Дверь отворилась, на пороге появился заспанный с полосой от подушки во все лицо паренек.
- До утра не мог дождаться?
- Долг платежом красен.
-Ну что, будем еще в карты играть, мы тебе наказание похлеще придумаем.
- Обойдусь как-нибудь.
- А хороши вы были, прям парочка. Целовал?
- Слово даю.
- Ну, верю, верю.
- Заходи завтра.
Уже успокоились собаки. Снова ни шороха на улице. Смотрит Зоя в окошко, на далекий сгорбившийся фонарь и улыбается, теребя в руках Ромин василек. На улице ни одной живой души, только рисуется в темноте темный силуэт и пропадает... обман зрения. Глаза у Зои закрываются, но она борется с этой слабостью, она не хочет спать, ей не нужен завтрашний день, пусть он придет позже...
