Потаённый подвал
На десяти квадратных метрах расположились три еврейские семьи: супруги Шварц с двумя дочерьми, супруги Мелман с сыном и супруги Патронташ с дочерью. Неделю спустя к ним присоединилась сестра Патронташа. Все они хорошо знали друг друга, поскольку до фашистской оккупации главы семей были коллегами и совладельцами предприятия по изготовлению растительных масел. Евреи не могли поверить своему счастью, когда их земляк Валентин Бек согласился дать им укрытие. Все их знакомые поляки, к которым они ранее обращались за помощью, отвечали решительным отказом, что вполне можно понять: за спасение евреев немцы грозили жестоким наказанием.
Подготовка к переходу на нелегальное положение проходила слаженно, быстро и продумано. Бункер рыли и благоустраивали под домом, принадлежавшем упомянутой выше семье Мелман. Накануне Валентин Бек обратился к оккупационным властям с просьбой передать ему этот дом в собственность, ведь его обитателям не позже 1 декабря 1942 года предстояло переселиться в гетто. После недолгих переговоров он получил разрешение. К тому моменту подкоп площадью 10 кв. метров и высотой 130 см был уже готов. Условия позволяли сделать его просторнее и глубже, но проблема состояла в том, что негде было скрыть землю. Её спрятали в другом подвальчике дома, заполнив его до отказа. Появление же земли на улице или в саду могло вызвать подозрения. В своём низком убежище обитатели бункера могли лишь сидеть, лежать или стоять полусогнувшись. Позже Патронташ всё же вырыл небольшую яму, в которой узники время от времени вытягивались в полный рост.
Укрытие располагалось под спальней супругов Бек. Вход в него и передача продуктов питания осуществлялась через крышку, скрытую паркетными досками. Через незаметное отверстие в полу спальни к жителям подвала спускался кабель, благодаря чему они могли пользоваться электрическим светом и готовить еду на электроплитке.
Три семьи не знали, как долго им придётся жить в подземелье. Первоначально они рассчитывали на несколько недель, полагая, что война скоро кончится. В действительности их затворничество длилось год и восемь месяцев. В течение всего этого периода Клара Шварц, которой в 1942 году исполнилось 15 лет, вела дневник. Спустя много лет на его основе она написала книгу[1].
Из книги “Война Клары”:
“Мама вдруг сказала: ‘Клара, ты должна вести дневник!’ Я чрезвычайно удивилась: ‘Зачем? Ведь нас всё равно убьют’. ‘Зато люди узнают, как мы здесь жили’. Мама настояла, чтобы я немедленно начала писать.
[…]
Дни проходили монотонно, каждый новый день напоминал предыдущий. Раз в неделю мы по очереди мылись наверху, это вносило маленькое разнообразие в нашу жизнь. Мы были рады, когда г-жа Бек, нарушая правила безопасности, просила нас убрать ту или иную комнату. Она научила нас штопать носки и чинить одежду. Я была рада любому занятию. Бек приносил газеты, иногда — книги. Рассказывал новости, которые узнавал по нелегальному радио, спрятанному на чердаке. Мы уже поняли, что конец войне не близок. Мы—то надеялись, что немцы не устоят перед холодной русской зимой и сразу отступят.
[…]
Мы установили правила поведения в нашем убежище, которым все должны беспрекословно следовать…“
Эти правила касались в первую очередь распределения обязанностей между жильцами, соблюдения тишины и сохранения личного пространства, насколько это было возможно в тех немыслимых обстоятельствах. Наряду с этим были и такие пункты: “Будь вежливым. Излагай свои просьбы и пожелания спокойно и тактично”. Или: “Не жалуйся ни на холод, ни на духоту, ни на грязь”.
Клара Шварц в 1942 году
Спасители
Спасителей евреев во временя Холокоста принято считать героями. Это и понятно: ведь они ставили на карту не только собственную жизнь, но и жизнь своих близких. Никакое материальное вознаграждение не могло компенсировать подобный риск. Спасителями руководили общечеловеческие мотивы, ненависть к захватчику и нацисткой идеологии. Часто люди, раннее не допускавшие и мысли, что впустят за порог еврея, меняли своё мнение, став очевидцами облав и арестов. Или узнав, что их знакомые евреи арестованы. Спасителям приходилось всегда быть начеку. Например, закупать продукты в разных магазинах, чтобы не вызвать подозрения у продавцов. И скрывать свои большие закупки от соседей. Им надлежало вести себя спокойно и хладнокровно во время налётов полиции. А также быть готовыми к разным неожиданным ситуациям. Что если маленькие дети не смогут сидеть тихо и начнут кричать и плакать? Или кому-то из евреев понадобится срочная медицинская помощь? Или кто-то из них умрёт? Или начнётся голод и им самим не будет хватать еды? И ещё бесконечное множество непредвиденных и страшных невзгод.
Валентин Бек — спаситель семей Шварц, Мелман и Патронташ — меньше всего напоминал героя. Он был этническим немцем и имел репутацию лжеца, растратчика, алкоголика и антисемита. А главное — он служил оккупационным властям, занимая должность кладовщика на винном складе. Казалось, что лишь при полной безысходности можно было доверить свою судьбу такому человеку. Однако Бек был наделён весьма противоречивым нравом. Он мог проявлять грубость и бесцеремонность и в то же время обладал каким-то неведомым обаянием и располагал к доверию. В нём сочетались расчётливость и спонтанность, умение лгать и подкупающая искренность. Он был на удивление беспечен, не поддавался панике и верил счастливой судьбе. Он часто говорил: “Беку всегда везёт”. И повторял свою любимую пословицу: “Всё хорошо, что хорошо кончается”. Нет оснований думать, что он решился спасти евреев из-за материальной выгоды. Он спрашивал с них лишь компенсацию за питание.
Валентин Бек, 40-е годы
Жена Валентина, Юлия, добрая, энергичная и трудолюбивая женщина, исправно обслуживала подпольных домочадцев, считая это своим безусловным долгом. Она дружила с ними и часто вела с ними доверительные беседы.
Восемнадцатилетняя дочь супругов Александра (Ала) — красивая бойкая девушка, служащая почтового отделения — редко общалась с затворниками. Однако, не будь её, те, возможно не пережили бы войну. Во время обысков ей удавалось отвлечь полицейских и убедить их, что в доме им нечего искать.
Из книги “Война Клары”:
“10 февраля 1943-го случилось страшное: облава. Мы услышали громкий стук в дверь и немецкую речь: ‘Мы ищем евреев! ’ Я сжала руку сестры. Решила, что всем пришёл конец – как нам, так и семье Бек. Представила, как они проклинают тот момент, когда согласились спрятать нас… […] Прозвучали лёгкие шаги Алы и её бодрый, звонкий голос: ‘Чем я могу вам помочь?’ В ответ те же ужасные слова: ‘Мы ищем евреев! Знаем, что они здесь’. Ала: ‘Евреи?! Кто вам это сказал? Сейчас все наговаривают друг на друга. Но оклеветать моего отца? Немца по происхождению? Честного труженика, соблюдающего закон? Да вам на каждом углу подтвердят, что он ненавидит евреев!’ Затем Ала обратилась к подошедшей матери: ‘Представляешь, зачем они пришли?!’ Послышался тихий спокойный голос Юлии, потом раздались смешки и снова реплики с разных сторон. Разобрать слов я больше не могла. Не знала, стоят ли нацисты на пороге или уже вошли внутрь. Наверно, вошли. Всё кончено… Вдруг громко заговорил немец: ‘Простите, мы здесь по ошибке. Уходим, у нас ещё много адресов’. И вновь щебетание Алы: ‘Ой, я опаздываю на службу! Я на почте работаю, это в центре. Нам случайно не по пути?’”
Вернёмся к Валентину Беку. По воспоминаниям Клары Шварц ему было немного за сорок, но выглядел он старше и внешностью напоминал Дон Кихота. О том, что побудило его дать кров евреям, последние узнали от него самого 25 декабря 1942 года, в первый день Рождества. Только рассказал он об этом не им самим, а своему брату. Благодаря тонким стенам тайные жильцы слышали каждое слово, произнесённое за праздничным столом.
Из книги “Война Клары”:
“Хозяин дома был явно навеселе. Шутил и рассказывал анекдоты. Не всегда приличные, и Юлия одёргивала его. Вдруг мы услышали такой диалог между братьями Бек. Начал Валентин.
— Сейчас расскажу тебе рождественскую сказку.
— А может, не надо? Разве что очень короткую.
— Ты помнишь Мелмана, Патронташа и Шварца?
— Как же не помнить, мы ведь в доме Мелмана и находимся. Он был приятным человеком, хоть и евреем. Кажется, он сбежал, вот только забыл, куда
…
— Ха-ха, никуда он не сбежал. Он внизу.
— Что ты городишь?
— Да, в подвале, с семьёй. Шварцы и Мелманы там же.
— Ты в самом деле серьёзно? Ты спятил! Ты ведь служишь режиму.
— А хочешь знать, что я думаю об этом режиме?
— Нет не хочу. Надеюсь, ты понимаешь, что рискуешь жизнью жены и дочери?
— Все мы в руках Бога. И кстати, именно Юлия (она ведь была домработницей Мелмана) сказала: мы должны помочь этим людям. Догадываешься, почему я согласился? Помнишь, как в 39 году сюда пришли русские? Они хотели отправить меня в Сибирь! Но еврей Мелман выкупил меня, благодаря ему я и остался в живых. Раньше я ненавидел евреев, хотя не знаю, почему. Но еврей спас меня. И я хочу вернуть свой долг.
‘О боже, — прошептала мама, — теперь брату Валентина всё известно. Он выдаст нас’. ‘Не думаю, также шёпотом ответил отец. Бек знает, что делает. Мы должны доверять ему. Да у нас и нет другого выбора’.
Пожар
К апрелю 1943 года в подземелье жили уже девятнадцать человек. Первыми ‘новосёлами’ стали аптекарь Штекель с женой, люди весьма состоятельные. Для них была вырыта отдельная ‘комната’, а еду им готовила Юлия. Остальным оставалось лишь завидовать вкусным и питательным обедам ближайших соседей. Было ясно, что Бек взимал с них немалую арендную плату и использовал эти деньги на содержания остальных затворников. Вскоре прибыли ещё шесть человек, которым чудом удалось уцелеть после ликвидации гетто. Все были родственниками семей, уже проживавших в бункере. Среди них находились и оставшиеся сиротами племянники супругов Шварц: восьмилетний Зигмунд и двухлетняя Зося. Помещение расширили, землю удалось спрятать на близлежащем пустыре. Чета Штекель пыталась протестовать вселению новых нелегалов, но Бек ответил однозначно: “Они останутся. А если вам это не нравится, вы знаете, где выход. И не пытайтесь подкупить меня…”
18 марта 1943 года жители бункера проснулись от удушливого запаха гари и одновременно услышали крик Юлии Бек: “Пожар, пожар!”. Мужчины поспешили наверх, где вместе с Юлией, наполняли вёдра водой и передавали их Валентину и Але, тушившим огонь снаружи. Горел не только дом Бека, но и вся улица. Городской громкоговоритель призывал всех горожан выйти на борьбу с внезапным бедствием.
Евреи застыли в мучительной неизвестности. Что ждёт их, если пожар не удастся потушить? Стоит им выйти на улицу, их неизбежно арестуют. Скованные страхом, в состоянии шока, они оставались на месте. Потом, по решению Мелмана, перешли в другой — запасной бункер — предназначенный для укрытия во время облав. Мелман полагал, что огонь туда не проникнет. Там, в тесноте, духоте и полной темноте, люди в течение полутора часов ждали своей участи. Никто не заметил отсутствия тринадцатилетней Мани, Клариной сестры. Пропажа обнаружилась лишь, когда опасность миновала: очевидно, Маня, охваченная паникой, покинула дом. Вскоре Бек подтвердил это предположение: соседи видели бежавшую по улице незнакомую девочку. Другие рассказали, что группа подростков отвела её в полицию. И наконец пришло страшное известие: Маню расстреляли, а Валентина вызвали на допрос: очевидно, кто-то донёс, что беглянка выбежала из его дома. Позже допросили и Юлию. Супруги решительно отрицали свою причастность, и им, к счастью, поверили. Очевидно, снова сработала безупречная репутация Бека.
Из книги “Война Клары”:
“Я тогда поняла, что означает разбитое сердце. Одновременно с невыносимой болью я испытала облегчение: Маня не выдала нас. Мы так никогда и не узнали, что она сказала полицейским, как её допрашивали, и как прошли её последние минуты. На родителей страшно было смотреть. К тому же мама не могла простить папе, что он не усмотрел за Маней. Думаю, что только вера в Бога и ответственность за Зигмунда и Зосю помогли нам пережить это страшное горе”.
Клара и Маня в 1933 году
Супружеская измена
Одной из обитательниц бункера была сестра г-на Патронташ. Она была вдовой, её муж умер совсем молодым, а десятилетняя дочь скончалась от дифтерии в 1938 году.
Из книги “Война Клары”:
“Её, как и меня, звали Кларой. Думаю ей было лет 37–38, столько же, сколько маме. Казалось, в её глазах навсегда застыла глубокая грусть. Она была необыкновенно красивой. Никогда — ни до ни после — я не видела такой красивой женщины”.
Очевидно, на эту красоту обратил внимание и Валентин Бек. Он регулярно просил Клару Патронташ подняться наверх, чтобы погладить его рубашки или помочь прибраться. Примечательно, что с этими просьбами он всегда обращался в воскресенье утром, когда его жена и дочь уходили в церковь. Не успевала захлопнуться за ними дверь, как он уже подходил к потайному люку. А минут за пятнадцать до возвращения Юлии и Алы Клара вновь спускалась вниз. Никто не расспрашивал её, а сама она молчала. При этом все знали, что происходило наверху, Бек слыл известным ловеласом. Осталось невыясненным, был ли он влюблён в Клару или она стало для него одной из многих. Испытывала ли Клара симпатию к своему любовнику? Или лишь подчинялась, опасаясь последствий? Можно лишь гадать. Остальные узники небезосновательно боялись разоблачения супружеской измены. Что тогда ожидает их всех? Однажды мужчины попытались поговорить с Кларой Патронташ, потребовав от неё прекращения ‘свиданий’. Но та попросила их не вмешиваться и отказалась отвечать на вопросы. А в июле 1943 года произошло неизбежное: обман раскрылся.
Из книги “Война Клары”:
“Воскресное утро началось как всегда. Мать и дочь ушли в церковь, и Бек вызвал Клару. А через несколько минут мы голос Юлии: ‘Это я! Забыла кошелёк с мелочью для пожертвований’. Мы замерли в ужасе. Потянулись мучительные мгновения, казавшиеся часами. Потом раздался крик. Кричала Юлия, никогда до тех пор не повышавшая голос: ‘Негодяй, сволочь, предатель! А ты… Как ты могла? Я считала тебя подругой… Коварная змея, изменница! Вон из моего дома! Убирайтесь все!’ Открылась дверь люка. Бледная как смерть Клара спустилась вниз и скрылась в своём углу. Я заметила, что все пуговицы её платья были расстёгнуты. Крики наверху продолжались, мы даже слышали звуки борьбы. […] Потом всё стихло, только два раза хлопнула входная дверь”.
Госпожа Бек собрала чемодан и вместе с дочерью ушла из дома. Вскоре ушёл и её муж. Куда? И главное: надолго ли? Три дня жители бункера провели в доме одни. С риском для жизни несколько раз поднимались в кухню за водой и пропитанием. Но запасы еды скоро кончились. На второй день появился Валентин Бек, явно навеселе. Начал громко звать жену и дочь и, убедившись, что тех нет, разразился бранью. Потом, как ни в чём не бывало, подошёл к люку и позвал Клару Патронташ. В этот раз свидание было коротким, уже через несколько минут женщина вернулась. “Он предложил мне бежать с ним”, — сообщила она ровным безжизненным голосом. “Обещал спасти меня. Я отказалась”. Сверху снова раздались проклятия Бека и шум разбрасываемых стульев. Переночевав дома, он ушёл. Прошли ещё одни мучительные сутки. Евреи всё чаще смотрели в ту часть бункера, где жили аптекарь с женой. Все знали, что у них есть яд, которого хватило бы на всех.
А на третий день вдруг раздались знакомые шаги и женские голоса: мать и дочь вернулись. Юлия тут же направилась к люку и передала своим подопечным мешок с яблоками и бутылки с водой. Вскоре объявился и Бек. Судя по всему ссора между супругами была улажена. И жизнь потекла как прежде.
Из книги “Война Клары”:
“Юлия Бек не оставила нас умирать. Простая, быстро состарившаяся, мало привлекательная женщина, страдавшая ревматизмом и артритом, мирившаяся с изменами мужа, оказалась самой сильной из нас”.
Немцы в доме
В декабре 1943 года Валентин Бек рассказал жителям подземелья, что ему предложили новую должность: охранника на вокзале. Это хороший знак, полагал он: руководство ему по-прежнему доверяло. Затем последовала другая новость: по распоряжению оккупационных властей в доме поселятся два эсэсовца, работники железнодорожного транспорта. “Я не мог отказаться”, — разъяснил Бек, находившийся, как обычно, в лёгком подпитии. Впрочем, пребывание немцев в доме пойдёт вам лишь на пользу: защитит от обысков и облав”. В апреле 1944 года последовало ещё одно ‘уплотнение’. Бек вынужден был дать временный приют шести эсэсовцам, направлявшимся в Варшаву. Их машина сломалась, а необходимых запасных деталей в наличии не было. Неделю спустя детали доставили, поломку устранили, и опасные гости наконец уехали. Но вскоре их сменили четыре немецких офицера.
Присутствие нацистов и в самом деле стало для евреев своеобразной защитой. Когда полицейские явилась с очередным обыском, постояльцы возмущённо выставили их за дверь. Как они посмели явиться в дом, где проживали бойцы Вермахта? Однако в остальном затворникам приходилось неимоверно трудно: их и без того невозможная жизнь превратилась в настоящий ад. Они и раньше старались соблюдать тишину, теперь же от этого ежеминутно зависела их жизнь. Дети знали, что им нельзя плакать, но трёхлетняя племянница Шварцев Зося не всегда могла себя сдержать. Один раз, когда она начла безудержно всхлипывать, один из взрослых силой уложил её на матрас и накрыл голову подушкой. К счастью, девочка не задохнулась.
Теперь евреи спали днём, но не все одновременно: двое из них по очереди бодрствовали. Редко случалось, что все шесть немцев отсутствовали. Лишь, когда они укладывались спать, узники могли позволить себе двигаться и переговариваться. Юлия приносила еду и воду. Включалась плита, на которой готовился незамысловатый обед, состоявший в основном из варёной картошки. И опорожнялись вёдра, служившие затворникам туалетом. Это входило в обязанности Патронташа. Один раз он едва не попался: выйдя ночью из уборной, увидел перед собой одного из немцев. Тот — не совсем проснувшийся и, очевидно, подвыпивший — удивлённо взглянул на незнакомца и молча зашёл в туалет. Успев предупредить супругов Бек, Патронташ скрылся в люке. Можно себе представить состояние жителей подземелья… Немец между тем осознал случившееся и поднял шум: “В доме чужой! Могу поклясться, он там стоял. Такой маленький, чернявый и, по-моему, не совсем одетый, только в нижнем белье”. Сметливая Юлия тут же начала ему вторить: “Неужели вор? О боже, окно открыто, вот он и залез. Валентин, ищи его, может, он где-то спрятался…”. Потом прозвучал весёлый голос Алы: “Грабитель без штанов! Ну и событие… Но разве в темноте разглядишь? Может, вам просто приснилось?” И снова Юлия: “Украли, украли… Фамильное серебро, мои любимые подсвечники!” Немцы поверили женщине, однако всё же вызвали полицию. Не обнаружив следов несуществующего вора, стражи порядка быстро удалились.
На исходе сил
Жизнь в подземелье продолжалась. Хотя было ясно, что конец войны близок, силы и терпение жителей бункера достигли предела. Голод, духота, отсутствие движения, зимний холод и летняя жара, постоянные страх и стресс постепенно подрывали их здоровье и волю к жизни. А сверху до них долетали обрывки бесед немецких офицеров. Те нередко хвастались друг перед другом, сколько евреев удалось убить каждому.
Из книги “Война Клары”:
“Случались дни, когда мы сидели без еды и воды. Нам ничего не могли передать сверху, потому что постоянно присутствовал кто-то из немцев. А те всё чаще оставались дома: война подходила к концу, и работы у них, вероятно, было мало. Бедная маленькая Зося… За свою короткую жизнь она познала лишь горе, голод и страх. А мы ещё постоянно шикали на неё, чтобы она не плакала. Не лучше ли всем умереть, приняв яд, хранившийся у г-на Штекеля? Эта мысль всегда служила нам утешением, но мы ни разу не планировали серьёзно, как такое осуществить. А однажды заговорили об этом и поняли, что задумали неосуществимое. Кто решится дать яд детям? А если он на кого—то не подействует? И что хозяевам делать с нашими трупами? Своим самоубийством мы убили бы семью Бек. Как мы раньше это не поняли?”
[…]
1 февраля 1944 года нам, как и всегда в начале месяца, полагалось заплатить Беку. Все заплатили, а мы — нет. У нас кончились деньги. Тогда отец расплатился маминым обручальным кольцом. Месяц спустя — такая же ситуация. Отец попросил Штекелей одолжить деньги. Те сначала отказались, потом дали ему английскую монету в один фунт стерлингов. Но что с ней делать Беку? Попытка сбыть её на чёрном рынке могла вызвать подозрения. Впрочем, мы знали, что наш безрассудный хозяин способен на такие авантюры. Потом Бек успокоил отца. Сказал, что ему ничего больше не надо, он и так нас прокормит. И прибавил примерно следующее: ‘Вы знаете, что я вас не брошу в беде. Ваша судьба — моя судьба‘.
[…]
С тех пор как в доме поселились немцы, мы все сильно сдали. Ведь мы лишились движения, возможности помыться, а с наступлением весны прибавилась ещё и духота. Наши тела, а в особенно спины, покрылись мелкой красной сыпью. Труднее всего приходилось Патронташу. Он теперь не мог спать на спине. Попытался на животе, но для этого не хватало места, ведь мы лежали почти вплотную друг к другу. Поэтому он спал на боку, из—за чего у него разболелось плечо. Повернуться на другой бок он не мог, чтобы не потревожить других.
[…]
Как часто нам приходилось смотреть смерти в глаза… Привыкнуть к этому невозможно. Напротив: чем чаще, тем страшнее. И главное: мы не знали, когда это кончится. И ещё не знали, счастливым ли будет конец? Может, все наши мучения оказались бы напрасными”.
Свобода
В июле 1944 года немцы покинули дом Бека. Они настоятельно уговаривали супругов (их дочь Ала в мае переехала в Краков) ради собственной безопасности уйти вместе с ними, но те отказались. Теперь евреям ничего не мешало подняться из подвала наверх. Наконец они могли вволю напиться воды, помыться и размяться. Немного прейдя в себя, они с радостью принялись помогать Юлии убирать комнаты. Однако эйфория длилась недолго: на следующее утро дом снова наполнился нацистами. Вскоре те отбыли, но появились другие. Русские подходили всё ближе, и немецкие военные части спешили покинуть Польшу. От Юлии Бек жители бункера узнавали тревожные новости: в других домах города немцы обнаруживали прятавшихся евреев и убивали их на месте.
21 июля в Жолкве не оставалось ни одного немца. Тем не менее узники не решались покинуть своё укрытие, тем более что бомбёжки не прекращались. Но они знали, что спасение близко. 23 июля долгожданный момент наступил: Бек открыл дверцу и крикнул, что можно выходить, в город вошли русские.
Из книги “Война Клары”:
“Один за другим мы вылезли из люка и вышли наружу. Мелман нёс Тору. Улица была заполнена русскими солдатами, а на обочине лежали трупы немцев. Теперь, разглядев родителей и остальных при дневном свете, я поняла, как они ужасно изменились. Высохшие серые, седые скелеты. В глазах отца вместо радости я увидела грусть. Я поняла, что он — так же как мама и я — думал о Мане. Я знала, что он не мог простить себе её гибели.[2] Неожиданно мы увидели знакомых: братьев Бернштейн, которых, как и нас, спасла польская семья. Мы бросились друг к другу и не могли наговориться. Зигмунд и Зося между тем обнаружили, что неподалёку русские солдаты раздают детям сладости. Они попытались подбежать к ним, но тут же упали: ноги не держали их. Один из русских подошёл к нам и спросил, не евреи ли мы. Вдруг меня охватил леденящий страх, я не решалась ответить утвердительно. Я не могла поверить, что слово ‘еврей’ больше не означает приговор”.
Спустя несколько дней сотрудники НКВД обыскали дом семьи Бек и обнаружили там три немецкие винтовки, являвшиеся служебным имуществом хозяина, как охранника при железнодорожной станции. На основании этой находки и немецкого происхождения Бека его обвинили в шпионаже и предательстве. Его и Юлию арестовали. Шварц, Мелман и Патронташ пытались хлопотать за них, но напрасно: их никто не хотел слушать. Между тем Клара Шварц познакомилась с дочерью русского военачальника и рассказала ей свою историю. Та поделилась с отцом, и последний направил Клару в партийному секретарю. Девушка вручила ему свой дневник со словами: “Валентин и Юлия спасли восемнадцать человек. Они могли уйти вместе с немцами, но остались. Вы, конечно, вправе не верить мне. Но прочтите это. Не могла же я всё это придумать!”. Спустя несколько дней супругов Бек отпустили на свободу, их дело закрыли. Дневник Клары спас их.
Послесловие
Из пяти тысяч евреев города Жолква выжило всего пятьдесят человек. После войны Жолква стал частью Украины[3]. В 1945 году супруги Бек переехали на юг Польши. А семьи Шварц, Мелман и Патронташ в конце 40-х эмигрировали в Палестину. Несколько лет они переписывались со своими спасителями и посылали им деньги, пока те не попросили их прекратить контакт. Было ясно, что они опасались преследования спецслужб. Даты их смерти неизвестны. В 1983 году израильский институт Яд Вашем присвоил Валентину, Юлии и Александре Бек звание “Праведник мира”[4].
Клара Шварц, в замужестве Крамер, в 1957 переехала с мужем и двумя сыновьями в Соединённые Штаты. Много лет она выступала с лекциями о Холокосте. В 1882 году стала одним из основателей Центра исследования истории Холокоста. Последние годы посвятила борьбе против преступлений геноцида.
В 81 год она в соавторстве с писателем Стефаном Глантцем написала книгу “Война Клары”. Книга вышла в 2009 году, была впоследствии многократно переиздана и переведена на несколько языков. Клара Шварц—Деккер умерла в 2018 году в возрасте 91 года.
Клара Крамер в 2010 году
Литература
-
Clara Kramer and Stephen Glantz “Clara’s war”, Ecco Press, 2010
Jannik Petersen “Twee jaar bij de nazi’s onder de vloer”, Historia №2, 2015
[1] Clara Kramer (1927-1991) and Stephen Glantz “Clara’s war”
[2] В конце книги Клара упоминает, что её родители так и не оправились от смерти младшей дочери Мани. Оба умерли в 1959 году: отец Мейир Шварц в 73 года, мать Салка Шварц в 55 лет.
[3] Юридически город Жолква вошёл в состав СССР в ноябре 1939 года после вступления Красной армии в восточные районы Польши. В 1944 город получил имя Жовква (укр.), а с 1951 по 1994 год назывался Нестеров.
[4] Ссылка на страницу сайта База данных Праведников народов мира.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer11_12/mogilevskaja/
