Безумству храбрых
Поем мы славу!
А. М. Горький
Лет 20 назад исторически озабоченные русские и примкнувшие к ним евреи вели ожесточенные дебаты на тему, не сделали ли мы русским ихнюю революцию и не потребовать ли им с нас возмещения за все про все, поскольку экономики нет, а кушать хочется. Тогда я, помнится, тоже внесла свои пять копеек, на пальцах разъяснив, что революции получаются только при однозначной поддержке «почвенной нации», а полтора еврея сотворить их не в состоянии, даже если очень захотят.
Тема эта в России успела утратить актуальность в связи с колебаниями цен на нефть, чеченской войной и усиленной утечкой мозгов, в т. ч. и самых, что ни на есть, арийских. Но сегодня, по-моему, настало время поговорить на другую тему, такую близкую, что периодически их путают: не о нашей роли в русской революции, но о роли этой самой революции в нас. Русские большевики сгубили Россию, а еврейские сегодня совершенно по той же схеме приступают к уничтожению Израиля, обосновывая свое право на это несомненным фактом выдающейся роли в его создании.
В основе своей сионизм по сути не отличался от множества национальных движений Восточной Европы конца 19 — начала 20 века: идеалом, за который его сторонники готовы были убивать и умирать, было создание «национального очага» — будь то в виде самостоятельного государства или хотя бы достаточно широкой автономии. Но у евреев в этом идеале несоразмерно большое место занимал компонент, у других едва намеченный. Назовем его «утопией» и рассмотрим на примере.
Победа, ради которой солдат на войне готов убивать и умирать, не гарантирована, но в принципе возможна. А вот Павел Корчагин на все готов ради «освобождения человечества», т.е. создания общества без иерархии. Любой социолог или культуролог на пальцах вам объяснит, что такое общество невозможно, оно рассыплется, ибо не соответствует биологическим потребностям человека как общественного животного. Другой вариант, попроще: не нужно в армии служить, незачем и стрелять учиться, поскольку отразить вражеские ракеты можно усиленным чтением псалмов… ну, тут уж, сами понимаете…
Идеальная цель, смотря по обстоятельствам, — причем, обстоятельства могут меняться-либо достижима (пусть даже в не совсем идеальном виде), либо нет. Утопия же недостижима никак, никогда, ни при каких обстоятельствах, ибо несовместима с законами природы. Так вот, проблема сионизма в том, что в нем изначально зашкаливал процент утопии.
Если исключить проект «Меа Шеарим» (заниматься исключительно Торой, а жить на европейские/американские пожертвования), все сионисты в той или иной мере склонялись к социализму — от исконно еврейских последователей князя Кропоткина и графа Толстого до вполне здравомыслящего Жаботинского, не устоявшего перед лучезарным видением прожиточного минимума для всех даром.
Ведь во всех европейских странах евреи, по понятным причинам, находились на левой стороне политического спектра, сионисты вышли именно из этой среды, и много погромов потребовалось, чтобы толкнуть их к этому выходу, естественно, в этих рамках и намечались цели. Мощным стимулом были бессмертные строки «… до основанья, а затем…», ибо нам и разрушать не потребуется. Начинаем с чистого листа, сразу же «кто был ничем, тот станет всем», и каждый скромный труженик ежедневно «землю попашет — попишет стихи«. Того гляди, в создании вожделенного нового мира окажемся впереди планеты всей.
Не важно, что кибуцный коммунизм на деньги барона Ротшильда возводили, а несознательные арабы все никак не желали в экстазе слиться с еврейскими братьями по классу, ибо самая, что ни на есть, большевистская заповедь: «Видеть солнце порой предрассветной«.
Правда, собственного государства это светило поначалу не предусматривало. Пока стояла Османская Империя, нас вполне устраивала достаточно широкая внутренняя автономия: и гусей не дразнить, и на собственную армию силы и средства не тратить. А что? Вполне даже прагматично.
Зато когда империя затрещала по швам, самым умным стало ясно, что место надо застолбить, а не то затопчут, сожрут в заварухе. И по мере наступления и усиления британского мандата все яснее становилось: государство или смерть. Но государство было проблематично со многих точек зрения.
Оставим в стороне всяческие международно-дипломатические и даже арабско-националистические неурядицы, поговорим о проблемах внутриеврейских.
Идеология левых по умолчанию включает то, что именовалось тогда «интернационализмом», сегодня говорят скорее про «глобализм», во всяком случае, национальное государство было им подозрительно всегда, а в особенности по итогам Первой мировой. В крайнем случае, с его существованием можно было временно примириться, но бороться за его создание…
И сами сионисты, и их братья по разуму — от Социнтерна до Коминтерна — могли воспринять это только как предательство великой идеи всемирного братства. Пусть и недостроенный сияющий град на горе оборачивался жалким осколком проклятого прошлого. Ведь далеко не все левые соглашались с диалектикой товарища Сталина, что прежде отмены государства его надо укрепить по самое немогу, хотя по логике истории он был совершенно прав. Ведь «мир насилья» сам собой не разрушится, и эти зловредные двуногие добром в «нового человека» переделываться не захотят.
От самопожирания по методам России или Китая новорожденный Израиль спасла, конечно, и внешняя опасность, но не в последнюю очередь — эффект «чистого листа»: там «несознательных» тем или иным способом убивали, у нас же — просто не пускали в страну или из нее выдавливали.
Там раскулачивали и нэпманов налогами душили, а у нас вся промышленность от начала государственной была (в крайнем случае — собственниками числились проверенные «свои люди»), государственными (т.е. на госдотации) были (или быстро стали) кибуцы, а мелочи, вроде сантехников или базарных торговцев, великодушно прощалось мелкое жульничество с налогами (подобно черному рынку в России). К тому же неэффективность левобюрократической карточно-распределительной системы в какой-то мере оправдывалась наличием реальных войн и угроз, волнами разнокультурной, ограбленной и голодной алии, а также компенсировалась зарубежными пожертвованиями и немецкими репарациями.
Из этой ямы начали мы выкарабкиваться сравнительно недавно, помню, еще в девяностых телефонная монополия запросто отключала связь посреди разговора и без зазрения совести ставила клиенту в счет бесконечный треп своих скучающих сотрудников. Помню и крыс, которых разводили в Тель-Авиве боевые профсоюзники, саботируя уборку мусора, и кибуцы на вечной госдотации… В общем, как-то эти проблемы начали решаться только с появлением вблизи власти классового врага, но на самом деле до сих пор еще не решены.
Под стать экономике была и политика. Конечно, Бен-Гурион был диктатором, конечно, дело об убийстве Арлозорова разворачивалось по образу и подобию знаменитых московских показательных процессов (и потому, кстати, до сих пор неясно, кто его и за что!), но вот, почему оно провалилось?
Да по той же самой причине, по какой провалился знаменитый лейпцигский процесс о поджоге Рейхстага: не была герметично закрыта страна, не смогли организаторы загнать жертвы в одиночество и отверженность, а запугать казнью при наличии перспективы, быть после смерти прославленным как мученик и герой, можно далеко не каждого. Урок был усвоен, и единственным показательным процессом в дальнейшей истории Израиля оказался процесс над настоящим массовым убийцей — Адольфом Эйхманом — потому он и удался.
Зато не удалась гражданская война, которую Бен-Гурион определенно намерен был спровоцировать и шумихой вокруг Деир-Ясина, и «Сезоном«, и Альталеной. Некоторые до сих пор упрекают Бегина за «мягкотелые» уступки, но в конечном итоге его политика оправдала себя: объявить оппозицию вне закона не удалось, а легальную оппозицию никакой большевизм пережить не может. Но самый тяжелый удар по израильскому большевизму нанесла все же реальная война.
И тут тоже не трудно проследить аналогию с нашей доисторической: центр тяжести пропаганды как-то плавно переместился со светлого будущего на славное прошлое, явственно зазвучала нота «братья и сестры», в область преданий и лозунгов отошла гениальная идея отбора кандидатов на алию по признаку перспективности для выведения «нового человека».
С 48-го года хлынули в страну «перемещенные лица» — кто прямо из Европы, кто с пересадкой через английские лагеря на Кипре, потом — из Йемена, а в 50-х — из обретавшего независимость Магриба. Как ни старалась старая гвардия, не допускать «идейно незрелых» на командные посты, все равно пробивались те, кто лучше разбирается, с какого конца ружье стреляет. Эти люди готовы были убивать и умирать ради высокого идеала защиты своей семьи и своего народа, но отнюдь не ради утопии прекрасного нового мира для глупого непрогрессивного человечества.
Отцы-основатели ехали из Европы 19-го века, везя в багаже ее обиды, ее иллюзии, ее утопии. Резюмируя мнение рава Кука, можно сказать: «Других сионистов у Него для нас нет». Вероятно, надеялся он, что утопии со временем пооблетят, а останется практическая польза, как в истории бывало не раз. Но бывало ведь и иначе: одержавшая верх утопия пожирала и уничтожала сообщество изнутри, как было в России, как может оказаться и в Израиле, тем более что именно глобализм поднимает на щит сегодняшняя мировая левая, в ряды которой так страстно мечтают влиться потомки первопроходцев.
К счастью, в Израиле на пути утопии встали евреи, массами ехавшие с пепелища озверелой, голодной Европы века 20-го или из вчерашних колоний, готовившихся выяснять отношения между собой, где большевистским утопиям уже цену знали. Элиту утопистов они, естественно, не считали своей и высказали ей свое «фэ!» на выборах 1977 года.
Не более чем высказали, потому как, сами понимаете, демократия-демократией, но добром большевики власть не отдают. У них же — миссия, а нравственно то, что полезно делу пролетариата (даже если реальный пролетариат, по несознательности, это дело не считает своим). И по сю пору они непоколебимо убеждены, что они одни «знают, как надо«, а значит, всяческим «мелко — (а тем более — крупно-) буржуазным недоумкам воли давать нельзя. В крайнем случае — пара-другая чисто косметических послаблений.
Если в России парламент — не место для дискуссий, то в Израиле — вот именно для дискуссий он и место, а решения принимаются в месте совсем другом. В принципе, не важно, что этим «другим местом» выбрана судебная система, это — вопрос удобства в конкретной ситуации. Главное — не доверять же судьбы страны малограмотным фалафельщикам, ни черта не смыслящим в возвышенном утопизме!
Разумеется, проклятая реальность и в Израиле не позволила сохранить лилейную белизну теоретических одежд, и совершенно также как в России возникла критика неправильных отклонений от правильной утопии. Это было ни в коем случае не рабское подражание — российская «оттепель» к тому времени уже давно накрылась медным тазом — но проявление тех же внутренних закономерностей.
Наиболее широко известны т. н. «Новые историки», с публикацией документов о войне 48-го года внезапно обнаружившие, что официальная историография слегка перестаралась, обильно мешая с патокой сироп, что на войне и вправду стреляют, не носят белых перчаток, и целью ее является победа, а вовсе не демонстрация светлого идеала умиленному противнику. И они были не одиноки, в книге Аркана Карива «Слово за слово» упоминаются изощренные пародии на парадную официозную литературу, причем, он еще отбирал те, где иврит попроще, и ему было, из чего отбирать.
Подобно российским «шестидесятникам» новаторы гневно упрекали догматиков за неумело прикрываемые скучным враньем отклонения от чистоты утопии, за уступки реальности, с которой обещали покончить.
В России советская власть обязана была, по их мнению, вернуться на стезю «освобождения человечества» (См. хотя бы знаменитую «Братскую ГЭС«, Евгения Евтушенко, вышедшую в 1965 году, спор «нашей» плотины с «не нашей» египетской пирамидой, упрямо не желающей верить в то, что люди могут перестать быть рабами). Советская власть на стезю не вернулась и тихо почила, возвратив страну в традиционное состояние военно-бюрократической (правда, полуразвалившейся ныне) империи.
В наших же краях возвращение на ту же стезю представлялось «постсионистам» вожделенным оправданием государства Израиль, само существование которого есть неиссякаемый источник угрызений совести в их закомплексованной, измученной душе. Некоторые уже признались себе и другим в готовности, ради освобождения от проклятых угрызений и допущения в клуб аристократической левизны пожертвовать этим постылым государством.
Но в отличие от России, где в результате многолетних чисток протест мог возникать только и исключительно в виде ересей в храме утопии, Израиль сохранил и другие возможности. Например, результатом назначения судебной системы и. о. правительства была… утрата ее авторитета в обществе. Можно сколько угодно спорить на тему, брал или не брал Дерри или Ольмерт, но бесспорно, что ни тому, ни другому обвинительный приговор не помешал вернуться в политику, т.е. на мнение народное мнение малоуважаемого суда не влияет никак.
Израильское общество не принимает обвинений в измене утопии, ибо в нем все громче звучат голоса тех, кто никогда ей не присягал, и этот лагерь защитников реальности возглавляет сегодня Беньямин Натаньягу.
Можно сколько угодно говорить и спорить на тему правильности/ошибочности конкретных его решений, достоинств/недостатков его характера и кухонных сражений его супруги. Возможно, кто-то другой смог бы лучше, а может — хуже. Но не увязая в подробностях, не пытаясь разглядеть схватку бульдогов под ковром, не взвешивая проблем международного положения, можно с уверенностью сказать: демонстранты под черными флагами пришли к его порогу, потому что для господ необольшевиков он — символ всех нас, зримое воплощение нашего отказа, обменять страну на утопию. И если завтра он сломается (как Шарон) или погибнет, та же ненависть и потоки клеветы носителей Веселого Роджера обрушатся на всякого, кто посмеет помешать им уничтожать Израиль.
Несколько лет назад я еще думала, что сильно гуманные заграничные «юдофилы» стремятся к уничтожению нашего государства, поскольку считают его неполезным для собственного выживания. Увы, я ошибалась: ради утопии они по-большевистски честно согласны пожертвовать и собственной цивилизацией.
Вспоминается известное изречение Гитлера: коль скоро немецкий народ оказался столь великого фюрера недостоин, он достоин уничтожения. Российские большевики выражались скромнее: «Я рад, что в огне мирового пожара мой маленький домик сгорит«. (М. Светлов). Понятно, что демонтаж еврейского государства — вполне достойный ответ несознательным евреям, оказавшимся недостойными ослосоглашений и не возликовавшим при виде «размежевания».
А какой-то там еще Биби смеет не просто уютные номенклатурные кресла выдергивать у них из-под задниц, но осиновый кол старается загнать в могилу утопии, что на самом-то деле давно уже перестала быть смыслом жизни необольшевиков, но продолжает требовать нашей крови, дабы замолить их грехи — в своих и чужих глазах.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer11_12/grajfer/
