(продолжение. Начало в №8-10/2020)
Евреи в сельском хозяйстве
В начале 1920-х годов советское руководство рассматривало устройство евреев на земле как ведущее направление в борьбе с перенаселением местечка. Сельскохозяйственные заботы были знакомы евреям так же хорошо, как и белорусам. Засухи и наводнения, неурожайные годы неминуемо отражались на местечке, связанном с деревней неразрывными узами. Падало количество заказов, выполненная работа не оплачивалась, цены на сырье и продукты питания взлетали. Земледелие велось экстенсивным способом и усугублялось семейными разделами. Большая часть сельскохозяйственных угодий, леса и сенокосы до революции принадлежали помещикам, церкви, казне и только незначительная часть — крестьянам, которые вынуждены были обрабатывать поляны, удаленные от основной усадьбы, среди болот и лесов.
Не случайно бывшую черту оседлости называли «инвалидным домом Европы» — замкнутым тесным пространством, где население занималось примитивными ремеслами и «копошилась» ущербная мелкая торговля, имевшая выход лишь на ограниченный местный рынок В Беларуси существовали объективные трудности для претворения в жизнь плана занять евреев сельскохозяйственным трудом, вызванные нехваткой пригодных для возделывания земель. Свободные наделы находились большей частью в отдаленных местах. Евреи предпочитали жить в местечке или недалеко от него, тогда как крестьяне тяготели к хуторам. В первую очередь власти стремились удовлетворить запросы белорусов.
Евреи давно усвоили навыки работы на земле и, когда им это позволяли власти, успешно ее возделывали. Они арендовали сады, выращивали и продавали овощи и фрукты, готовили сыры и колбасы, теребили шерсть, заготавливали и сплавляли лес, курили смолу, делали лодки, плели сети, ловили рыбу. Однако для большинства евреев земледелие не являлось единственным источником дохода. Многие одновременно продолжали заниматься извозом, торговлей и ремеслом, производством кирпича и обжигом извести. В случае необходимости евреи обращались за помощью к белорусам при покосе, обработке огородов и уборке урожая зерновых и картофеля.
Обложка книги: «Евреи Белоруссии: до и после Холокоста: Сборник избранных статей.» Л. Смиловицкий., Иерусалим, 5781/2020. 491 с.
Еврейское землепользование имело несколько направлений: при-местечковое, еврейские колонии, единоличные и коллективные хозяйства. Земледелием занимались в основном евреи, жившие в деревнях. Перевод евреев на землю способствовал бы сближению их с белорусами, преодолению стереотипа неприспособленности местечкового жителя к сельскому хозяйству как следствие царских запретов и ограничений. Когда первая коммунистическая эйфория и уравнительный принцип распределения исчезли, то доходы начали распределять по количеству «едоков» и рабочих рук.
ЦИК и СНК БССР 25 июня 1924 г. приняли постановление «О землеустройстве трудящихся евреев». Председателем БелкомЗЕТа[3] стал заместитель наркома земледелия Дмитрий Прищепов[4]. Специальная комиссия приравняла евреев к безземельному и малоземельному крестьянству[5]. Переселение на землю и превращение разоренных местечковых ремесленников и торговцев в крестьян давались с трудом. Они начинали заново, с землянок, первой в жизни борозды, экономии на всем и полуголодном ожидании первого урожая. Женщины и старики трудились наравне с молодыми мужчинами, подростки учились ездить верхом. Большинство евреев, выразивших желание заняться сельским хозяйством, сделали свой выбор из прагматических соображений в условиях экономического кризиса и усиления налогового пресса. Охотнее других в сельскохозяйственные артели записывались малоимущие. Названия первых колхозов отражали оптимизм их членов и надежду на скорые перемены в будущем: «Прогресс», «Культура», «Судьба», «Возрождение», «Звезда», «Вперед» и др.
В сельскохозяйственных артелях за пределами местечка евреев привлекала возможность скорее сообща приспособиться к незнакомому труду, получить больше земли, ссуду на выгодных условиях и агротехническую поддержку. Совместная жизнь и работа позволяли соблюдать национальные и религиозные традиции, сохранять привычный образ жизни. Одним из мотивов вступления в артель было стремление уменьшить дискомфорт, возникавший из-за понижения социального статуса после перехода на положение ишувника (деревенского еврея). Для нужд еврейского землеустройства в Турове (в лесных кварталах), Наровле, Житковичах (в заболоченных местах) выделили по 100 десятин земли, Лельчицах и Озаричах — по 50, Ельске и Петрикове — по 150, Калинковичах и Юревичах — по 200, а всего по Мозырскому округу — 1 200 десятин земли. Большинство участков нарезали в границах округа, недалеко от районных центров, где концентрировалось еврейское население[6].
Первые еврейские коллективные хозяйства специализировались на молочном животноводстве и садоводстве. Породистый скот закупали на Волыни и в немецких колониях. Летом 1927 г. в 148 еврейских колхозах республики имелось 1 210 лошадей, волов и быков, 3 037 коров и 125 овец. Однако евреи по-прежнему избегали свиней, которых у них насчитывалось всего 114. По оценке газеты «Трибуна еврейской советской общественности», еврейские землепашцы в БССР, раньше других осмелившиеся нарушить традицию, не могли побороть суеверие, связанное с «нечистой» свиньей[7].
Наряду с коллективным владением скотом евреи-колхозники в БССР продолжали содержать большое личное стадо. В частном пользовании оставались 133 лошади из 997 и 1 064 коровы из 1 907. Хозяйки норовили отдать своей скотине лучшие корма в ущерб общественным. Наиболее обеспеченные колхозники увеличивали количество домашнего скота. По мнению властей, это углубляло неравенство между членами коллективов, вело к зависти и недоброжелательству, ненужным трениям. Партийные и советские органы добивались отказа от индивидуального владения «живым инвентарем», призывали продавать его колхозам, чтобы достигнуть полного обобществления[8].
В еврейских хозяйствах развивали подсобные промыслы, там располагали мельницами, маслобойками, сукновальнями, сыроварнями и другими механизмами и приспособлениями[9]. В полеводстве предпочитали рожь (21%), овес (17%), гречиху, просо, картофель (15%) и семенные травы (24%). В 1928 г. было засеяно 1 254 гектара, а в 1929 г. — 1 361. Пшеница составила всего 1,2%, ячмень — 1,9%, корнеплоды, конопля, лен, бобовые и просо — 1%[10]. Сборы урожая вначале были скромными, но постепенно они росли.
Постепенно евреи овладевали непривычным занятием и приобретали хозяйственный опыт. Опираясь на поддержку государства, международных благотворительных фондов, используя достижения агрономии, они уверенно продвигались вперед.
Первые девять еврейских колхозов напоминали коммуны. Они просуществовали недолго и распались после начала иностранной интервенции. Однако уже в 1919 г. идея перехода на землю из перенаселенных местечек возродилась и привела к образованию 28 хозяйств. Постепенно новая инициатива находила сторонников, и к 1920 г. еврейских сельхозартелей стало 38. В условиях продразверстки военного коммунизма их рост на несколько лет замер. НЭП оживил еврейские коллективные хозяйства и довел их количество сначала до 95 (1925 г.), а потом и 204 (1928 г.). Накануне всеобщей коллективизации в БССР насчитывалось 237 еврейских хозяйств, основанных на рыночных отношениях[11].
Большую помощь КомЗЕТу как государственной организации[12] оказывало «Общество по земельному устройству трудящихся евреев» (ОЗЕТ) — общественная организация, количество членов которой возрастало год от года[13]. Для сбора пожертвований в помощь еврейским крестьянам ОЗЕТ устраивало лотереи, организовывало коммерческие предприятия — от книжных и газетных киосков до производства мацы[14].
Беларусь по проведению кампании землеустройства опережала другие регионы Советского Союза. К 1928 г. на земле объединились 8,5 тыс. еврейских семей, или 13% всего еврейского населения БССР. Они обрабатывали 50 тыс. гектаров земли, и их хозяйства отличались большей продуктивностью, чем белорусские. Первый пятилетний план развития народного хозяйства республики выдвинул задачу выделить 75 тыс. гектаров заболоченных земель, чтобы поселить на них 12 800 еврейских семей. Республиканская газета «Октябрь», выходившая на идише, два раза в месяц выпускала специальное приложение «Еврейский крестьянин». В Минске к 10-й годовщине Октябрьской революции открыли выставку достижений еврейского сельского хозяйства, а на демонстрации 7 ноября 1927 г. еврейские колхозники шли отдельной колонной[15].
Вместе с тем для большинства евреев, обратившихся к сельскому хозяйству, этот шаг оставался вынужденным. Еврейское земледелие оставалось распыленным и мелким, а его общее экономическое состояние тяжелым, притока новых членов не происходило. Удобных наделов не хватало, требовались мелиорация заболоченных участков и удобрение полей на месте высеченных лесов. Выделенные для евреев участки раньше принадлежали нерентабельным и распавшимся совхозам. Земля на них была истощена, сады запущены, скота не хватало. Многие евреи не столько испытывали тягу к земле, сколько желание приобрести «огородик» возле дома. Бывшие приказчики, извозчики, мелкие торговцы, лесники, ремесленники страдали из-за отсутствия навыков работы на земле. В лучшем положении оказались бывшие арендаторы и огородники, но они составляли меньшинство[16].
Итоги еврейского землеустройства подводились на первом (1924 г.) и втором (1928 г.) Всебелорусских съездах евреев-крестьян. Степень полного обобществления в хозяйствах достигла 60%, частичного — 6%, а в полеводстве — 24%. В отчетах окружных агрономов Наркомзема БССР отмечалось, что агрикультурные мероприятия в колхозах воспринимают лучше, проводится интенсивное хозяйственное и жилищное строительство, растет благосостояние членов артелей[17]. К 1928 г. в Беларуси евреев-крестьян насчитывалось в 3,5 раза больше, чем в Палестине, и в два раза больше, чем в Крыму[18].
Вместе с тем не была преодолена текучесть членов еврейских «коллективов», молодежь покидала колхозы в поисках заработков, уходила на стройки в большие города или уезжала на учебу. Недостаточно бережным оставалось отношение к машинам и механизмам, не было изжито администрирование. Дело осложняли нестабильность урожаев, нехватка удобрений и кормов. Недостаточно удовлетворялись культурные запросы бывших жителей городов и местечек, переселившихся на землю. По уровню жизни сельскохозяйственные коллективы мало отличались от местечка, а санитарные условия были даже хуже. Земледельцы страдали от произвола налоговых чиновников и властей. Несмотря на «сносные», по мнению Советов, отношения с белорусскими крестьянами, временами случались поджоги имущества артелей или выпас скота на полях, засеянных евреями.
К началу 1930-х гг. ОЗЕТ в связи с переменой общего экономического курса в стране изменило свое лицо. В мае 1928 г. в Общество закрыли доступ лишенцам и начали усиленно привлекать неевреев. Любая коммерческая деятельность оказалась под запретом. Это превратило ОЗЕТ в массовую советскую организацию. Если раньше она помогала еврейским земледельцам бороться с бюрократией, получать кредиты, защищала их права в суде, делала достоянием гласности недостатки землеустройства, то в последующие годы, когда на смену старым кадрам пришли партийные выдвиженцы и функционеры, утратила национальный характер, а к середине 1930-х гг. сеть ОЗЕТ начала распадаться. Центральное белорусское руководство в Минске выражало недовольство тем, что ОЗЕТ мешало агитации переселенцев ехать в Биробиджан. Окончательно его упразднили в соответствии с постановлением СНК СССР от 11 мая 1938 г.[19]
Практика национального строительства, существовавшая в Советском Союзе до середины 1930-х гг., требовала использования евреями сельскохозяйственной «ниши» как примера торжества ленинско-сталинской политики в деревне. Еврейские хозяйства были построены по принципу отказа от частной собственности в пользу общественного сектора и искусственно поддерживались государством, находились под жестким контролем партийных комитетов, были подотчетны в своих действиях перед Советами и не обладали экономической свободой.
Идея массового перевода евреев на землю имела не только сторонников, но и оппонентов, она вызывала скепсис у одних и острое неприятие у других. Категорическими противниками политики землеустройства выступили сионисты. Они доказывали, что запрет купли-продажи земли станет препятствием к ее рациональному использованию, отсутствие частной собственности на землю не позволит распоряжаться плодами собственного труда. Сионисты обвиняли евсекцию в связях с ГПУ (НКВД) и заявляли, что при новом стечении обстоятельств землю конфискуют со всем имуществом. Для борьбы с сионистами ЦК КП(б)Б требовал активизировать процесс землеустройства, снизить налоги, провести разъяснительную работу, приспосабливая ее к нуждам населения местечка[20].
Наделение евреев землей неоднозначно восприняли за пределами БССР. Депутат польского сейма от Западной Белоруссии Еремич доказывал, что землеустройство евреев проводилось за счет остального населения, что евреев переселяли в Крым («на курорт!»), а крестьян-белорусов отправляли на Дальний Восток. При организации еврейских хозяйств возникали споры с нееврейским населением. Со стороны крестьян раздавались упреки в адрес землемеров, которые отдавали преимущество еврейским семьям, изъявившим желание заняться сельскохозяйственным трудом. Ревность крестьян не принимала во внимание, что льготы носили временный характер, чтобы поддержать в новом деле людей без опыта и традиции возделывания земли. Во время раздачи участков можно было услышать:
«Жыдам адводзюсць самы агурчак (самы асяродак маентку), а нас садзять на пустэшу, ды iм даюць яшчэ грошi, а нам нiчога не даюць. Жыдоу перасяляюць у цеплы край [Крым] i даюць 1500 руб. дапамогi, а нас гонюць у Сiбiр, ды патрабуецца яшчэ каб меу некалькi соцен гатоукi».
Успехи евреев на земле порой вызвали недовольство белорусских крестьян:
«Каб не яўрэi, дык бядняку засталося б больш зямлi»[21].
Власти предпочитали объяснять межнациональные противоречия «происками кулачества» и использованием наемного труда в ряде хозяйств. Вместе с тем материально-технический потенциал создаваемых хозяйств оставался бедным, и их относительно устойчивое существование было возможно только при государственных дотациях[22].
К 10-летию Октябрьской революции (1927 г.) Совнарком БССР издал декрет, который намечал оздоровление обнищавшего местечка. С этой целью планировали: 1) создание дополнительного земельного фонда, землеустройство, агрономическую помощь; 2) укрепление кустарной кооперации и организацию новых артелей; 3) обеспечение строительными материалами и кредитами. Госплану республики было поручено разработать и представить на утверждение правительства план осуществления этих мероприятий[23].
Программа по хозяйственному укреплению местечка включала осушение заболоченных участков и мелиоративные работы, чистку от кустарника и молодого леса, возведение жилья, строительство помещений для скота, приобретение орудий труда и семенного материала. Динамика расходов за 1928—1931 гг. представлена в следующей таблице:
Самые большие средства были затрачены на создание пригодных для землепользования участков (50 тыс. руб.). Это было вызвано тем, что выкорчевывание деревьев и освоение целины были крайне трудоемкой работой, за которую платили по 50 руб. за гектар. Затем шли расходы на строительство жилья для новоселов (30 тыс. руб.). Обзаведение общественным стадом стояло на третьем месте, а затраты на садовый питомник замыкали смету, садоводством и огородничеством занимались 12 семей.
До начала коллективизации большинство индивидуальных крестьянских хозяйств имели экстенсивный характер. Часто на весь район приходился один трактор, и землю обрабатывали при помощи сохи и плуга. Единоличники пользовались чересполосицей и не могли увеличить производительность. В октябре 1930 г. пленум ЦК КП(б)Б поставил задачу форсировать коллективизацию национальных меньшинств. До «кулацких» хозяйств были доведены твердые задания на сдачу сельхозпродукции, которые намного превышали их возможности, начались декады «сталинского призыва». Это привело к конфискации имущества у многих еврейских семей[24]. Коллективизация сопровождалась насилием и утратой экономической свободы, небрежным отношением к общественному имуществу и вызвала антиколхозное движение[25].
Особенно негативно в деревне встречали городских и местечковых евреев, которых направляли оказывать «пролетарскую поддержку» колхозному движению. Часто это имело плачевные последствия. Колхозные активисты угрожали отправить несговорчивых людей на Соловки, загоняли личный скот на колхозный двор. Не всегда приезд городских шефов заканчивался бескровно (например, ужасный случай гибели учительницы в д. Толпечицы, описанный ранее).
Политика всеобщей коллективизации, отрицавшая материальную заинтересованность работников в результатах своего труда, обернулась народной трагедией. Известия о голоде в Белоруссии поступали в Минск с лета 1932 г. В конце сева многие колхозники не могли выйти в поле из-за физической слабости. Непринятие властями решительных мер грозило массовым бегством из сельской местности. Работники Наркомата рабоче-крестьянской инспекции обнаружили, что при составлении плана государственных поставок в ряде районов республики у населения отняли последний хлеб.
Отсутствие продуктов питания вызвало забой домашнего скота. Сокращение поголовья происходило из-за нехватки кормов, сознательного увечья животных или утаивания приплода с последующим забоем. Крестьяне горько шутили: «Дожили, что едим мясо с хлебом вместо хлеба с мясом». Голодающие выкапывали незрелый картофель, срывали неспелые плоды и колосья — в пищу шло все, что притупляло голод. Такие кражи власти объясняли действиями антисоветских и разложившихся элементов, провал политики сплошной коллективизации списывали на происки «антисоветского подполья в республике» и сознательное вредительство в области сельского хозяйства. По ложному обвинению безвинно пострадали инициаторы колхозного движения. «За организацию голода» расстреляли руководителей Народного комиссариата земледелия БССР, была репрессирована значительная часть республиканских, областных и районных руководителей.
Во второй половине 1930-х годов значительное количество хозяйств в БССР находилось в отдалении от поселков и деревень, на хуторах. 50 тыс. хуторов были основаны здесь в начале ХХ в. в ходе столыпинской реформы, а в 1920-е годы их количество резко возросло. В октябре 1937 г. 160 тыс. хуторских дворов составляли почти пятую часть всех хозяйств[26]. Нарком земледелия Д. Прищепов видел в хуторах начало будущих богатых хозяйств: «Белоруссия станет Данией на Востоке Европы»[27].
Всеобщая коллективизация объявила хутора незаконными. По оценке наркома внутренних дел БССР Б. Бермана[28], хуторские хозяйства являлись серьезным политическим и экономическим препятствием становлению новых отношений в деревне. Хутора со всех сторон были окружены колхозной землей. Выпасов для скота не было, случаи потравы колхозных полей рассматривались как вредительство. В колхозах вводилась жесткая дисциплина. Было решено начать перевод жилых и хозяйственных построек хуторян в колхозы, чтобы к 1937 г. «стянуть» в Белоруссии не менее 13 тыс. хуторов[29].
Переезд с хуторов осуществлялся якобы добровольно. Больше всего желающих привлекал обещанный кредит. Хуторяне использовали его, чтобы укрепить хозяйство, но со сменой места жительства не спешили. Охотно переселялись бедные и многодетные семьи, которые фактически бесплатно получали дом и возможность отправить детей в школу. В то же время переезд хуторян требовал больших расходов. Значительная часть тех, кто жил на хуторах, отказывались вступать в колхоз. В январе 1937 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О льготах для единоличников Белорусской ССР, которые вступают в колхоз». С хуторян списывали недоимки, наделяли приусадебными участками и оставляли им урожай с полей в три гектара. Предполагалось, что это заинтересует местных жителей и поможет коллективизации[30]. Однако этот план не выполнялся. Добровольно переезжали только крестьяне, дома которых находились в аварийном состоянии, или молодые семьи, желавшие отделиться от родителей. Многие, получив извещение о переселении, предпочитали распродать имущество и навсегда покинуть родные края. Хуторяне зло шутили, что ВКП(б) — это не что иное, как «второе крепостное право (большевиков)»[31].
Несмотря на давление со стороны властей, хутора не исчезали.
В 1938 г. руководство БССР выступило с инициативой их полной ликвидации. Секретарь ЦК КП(б)Б Пономаренко направил в Москву просьбу выдавать кредиты только при условии уничтожения хутора, что и было одобрено. С помощью милиции и спецслужб дело сдвинулось. В 1939 г. в республике переселили свыше 100 тыс. дворов, в том числе в Полесской области 13 158 семей, для которых в колхозах построили 7 160 домов[32].
Строительство нового жилья продолжалось непрерывно, были выделены каменщики, печники, столяры, значительное количество транспортных средств и топлива. Однако решение этой проблемы вызвало серьезные препятствия. Власти, разрушив хутора, занимались урожаем и мало обращали внимания на переселенцев. В спешке для новых поселков выбрали неудачные участки — в низинах, далеко от дорог. При этом порой не принимали во внимание санитарные нормы и противопожарную безопасность. После 17 сентября 1939 г. была поставлена аналогичная задача в западной части Белоруссии. Однако выполнение этой программы встретило много препятствий, а окончательному решению проблемы хуторов помешала война.
Относительная стабилизация положения в сельском хозяйстве республики наступила только к концу 1930-х гг., но цена ее оказалась непомерно высокой. Принудительный перевод деревни на коллективное хозяйствование сопровождался разрушением сложившихся производственных отношений. Административный нажим и методы запугивания, утрата личной заинтересованности крестьян в результатах своего труда намного снизили производительность. Поддерживать на минимальном уровне рентабельность коллективных хозяйств позволяли только государственные субсидии, низкая оплата труда и минимальные затраты на социальные нужды. Права выхода из колхозов не существовало, за исключением случаев наказания за нарушение устава сельхозартели. Однако это не говорило о том, что колхозники были довольны своим положением. Эпоха раскулачивания, арест имущества сделали свое дело — запуганные люди не протестовали.
К началу 1940-х гг. рост производства продуктов питания стал возможным только за счет экстенсивных факторов — расширения посевных площадей. Отсутствие свободных территорий предполагало широкие мелиоративные работы.
Путь, пройденный от землеустройства до сплошной коллективизации, вместил в себя целую эпоху преобразований. Перевод евреев на землю, задуманный как способ преодоления перенаселения местечка, обеспечение его жителей сырьем для подсобных промыслов и продовольствием, не удался из-за резкой перемены курса. Социалистические преобразования в деревне стали неизбежным шагом для государства диктатуры пролетариата, опасавшегося утраты экономического влияния и политического перерождения. Запрет частной инициативы и административный нажим привели деревню к разорению, падению жизненного уровня и голоду. К середине 1930-х годов еврейские колхозы фактически слились с белорусскими и незаметно сошли на нет. Идея привлечения еврейского населения местечек к производительному труду в области сельского хозяйства осталась нереализованной. Принудительное обобществление земли привело к утрате опыта землепользования, заставило жителей местечка отказаться от подсобных промыслов, подтолкнуло к переселению в Крым, в большие города, к уходу на стройки промышленных гигантов или учебу. На передний план был выдвинут Биробиджанский проект. Государство пообещало евреям за освоение районов Дальнего Востока и укрепление границы с Китаем создать автономную еврейскую республику. Однако, как вскоре выяснилось, этот проект тоже оказался утопическим.
Опубликовано:
Smilovitsky. “The Jewish Farmers in Belarus During the 1920s” // Jewish Political Studies Review (Jerusalem), Vol. 9, No 1-2, 1997, pp. 59-72.
(продолжение следует)
Примечания
[1] Л. Смиловицкий. Евреи Белоруссии: до и после Холокоста: Сборник избранных статей. Иерусалим, 5781/2020. 491 с.
[2] Абрам Лежнев. Деревянный ключ. Москва: Федерация, 1932 г., с. 92.
[3] БелкомЗЕТ — Белорусский комитет по земельному устройству трудящихся евреев СССР.
[4] Дмитрий Филимонович Прищепов (1896‒1940) — уроженец Крупского района Могилевской области, нарком земледелия БССР (1926‒1929), сторонник фермерского развития сельского хозяйства, арестован в 1930 г., 22 ноября 1939 г. приговорен к высшей мере наказания, умер в тюремной больнице, реабилитирован в 1988 г.
[5] Зборнiк чынных законаў БССР за 1921‒1924 гг. Мiнск, 1924 г., с. 138-143; М.А.Беспалая. Беларуская вёска ў першыя гады НЭПа, 1921‒1923 гг. Мiнск, 1999 г., с. 32.
[6] Зональный государственный архив (далее — ЗГА) в Мозыре, ф. 60, оп. 1, д. 893, л. 14.
[7] «Еврейское землеустроение в Белоруссии» // Трибуна еврейской советской общественности, 1928 г., № 19, с. 21.
[8] «Еврейское землеустроение в Белоруссии» // Трибуна еврейской советской общественности, 1928 г., №19, с. 21.
[9] К 1927 г. еврейские коллективные хозяйства БССР имели 39 маслоделен, 15 сыроварен и 37 производств по переработке сельхозпродукции (мельницы, крахмальные фабрики и т. п.). См. М. Каменштейн. Советская власть, еврейское землеустроение и ОЗЕТ. Москва, 1928 г., с. 40.
[10] НАРБ, ф. 11, оп. 1, д. 187, л. 34.
[11] Л. Смиловицкий. «Досталинские колхозы» // Человек и экономика: 1991 г., № 7, с. 34-35.
[12] КомЗЕТ был образован 24 августа 1924 г. при Президиуме Совета национальностей ЦИК СССР для «продуктивизации» еврейского населения, в первую очередь привлечения к земледельческому труду.
[13] БелОЗЕТ насчитывало в своих рядах в 1926 г. 4 тыс. чел., в 1927 г. — 6 тыс., в 1928 г. — 18 тыс., а к 1929 г. — 50 тыс. чел., четверть из которых составляли рабочие. См. Трибуна еврейской советской общественности, 1929 г., № 2, с.17.
[14] «Ресурсы ОЗЕТа и коммерческие предприятия» // Трибуна еврейской советской общественности, 1928 г., № 20, с. 4.
[15] К 1928 г. еврейские земледельцы в БССР были распределены по 206 колхозам и 40 поселкам единоличников. См. Трибуна еврейской советской общественности, 1928 г., № 19, с. 21.
[16] Ch. Shmeruk, “Jewish Community and Jewish Agricultural Settlement in Soviet Belorussia, 1918‒1932”: Ph. D. Thesis / Hebrew University of Jerusalem, 1961, р.13.
[17] Потребительская корзина на одну семью в еврейском колхозе в 1928 г. составляла 31 руб. в месяц.
[18] «Итоги съезда евреев-крестьян БССР» // Трибуна еврейской советской общественности, 1928 г., № 3, с. 16.
[19] “OZET and the Soviet Self-Criticism Campaign of 1937” / Publication by A. Zeltser // Jews in Eastern Europe, 1999, No 3(40), pp. 62-63.
[20] НАРБ, ф. 4, оп. 7, д. 14, л. 159.
[21] Ю. Снiтко. «Шляхi калектывiзацыi» // Часопiс, 1931 г., № 8, с. 12.
[22] Акт обследования деятельности Мозырского окружного исполкома и его отделов инструкторами ЦИК БССР И. Шапило и А. Корф в апреле 1925 г. // ЗГА в Мозыре, ф. 60, оп. 1, д. 692, л. 124.
[23] «О хозяйственном устроении местечек БССР»: Постановление СНК БССР от 4 ноября 1927 г.; М. Каменштейн. Советская власть, еврейское землеустроение и ОЗЕТ. Москва, 1928 г., с. 55-56.
[24] «Известия заграничного отдела сионистов-социалистов», 1929 г., № 3, с. 6. См. Central Zionist Archive in Jerusalem, F30/64.
[25] НАРБ, ф. 701, оп. 1, д. 101, л. 260.
[26] НАРБ, ф. 4, оп. 21, д. 1098, л. 78.
[27] Т.С. Протько. Становление тоталитарной системы в Беларуси, 1917‒ 1941 гг. Минск, 2002 г., с. 555.
[28] Борис (Борух) Давидович Берман (1901‒1939) — уроженец Читинской области, член ВКП(б) с 1923 г., нарком внутренних дел БССР (1937‒1938 гг.), организатор массовых репрессий, приговорен к расстрелу 22 февр. 1939 г.
[29] Председатель СНК БССР Н.М. Голодед планировал «стянуть» 50 тыс. хуторов, что оказалось нереальным // НАРБ, ф. 4, оп. 21, д. 1098, л. 92.
[30] Т.С. Протько. Указ. соч., с. 558.
[31] Л. Смиловицкий. «Второе крепостное право (большевиков)» // Родник, № 9, 1991 г., с. 14-15.
[32] НАРБ, ф. 4, оп. 28, д. 517, л. 8.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer11_12/smilovicky/
